Виталий Аронзон

Невыдуманные истории

(Продолжение, читайте начало здесь)

Красный пропуск

И сейчас, живя в Америке, не люблю прилетать в малознакомый город поздним вечером или ночью. А в 80-е годы прошлого века особенно не любил такие полёты в Красноярск в командировку.

Новый по тем временам аэропорт Емельяново находится далеко от города и у путешественника, прилетевшего поздним вечером или ночью в Красноярск, было два варианта, если его не встречали: либо дожидаться утреннего транспорта в город, коротая ночь в аэропорту, либо найти такси или водителя-частника. Второй вариант был непростой: «такси» было мало, а частника нанимать опасно — криминальная обстановка в городе была неспокойной.

Самолёт должен был приземлиться в Емельяново около 6 вечера. Чемодана у меня не было, а была только небольшая сумка, поэтому я рассчитывал быстро добраться до стоянки такси. Мне надо было непременно успеть на последний самолёт в Ачинск, вылетающий из старого аэропорта в черте города. Иначе предстояло бы провести ночь на городском вокзале или попытаться добраться до гостиницы Красноярского алюминиевого завода, где могли меня приютить. Об этом позаботился заранее, предвидя возможные фокусы Аэрофлота.

Аэрофлот мои ожидания оправдал — прилетели с двухчасовым опозданием, долго выруливали к зданию вокзала и шансы успеть на ачинский самолёт стремительно убывали.

На улице лютый мороз, декабрь. На стоянке такси — очередь, но мне повезло. Оставалось фантастическая надежда, что ачинский самолёт задержится, а таксист быстро довезёт в город. Ехали молча. Наверное водитель, как и я, мечтал скорее добраться до цели.

Чуда не произошло. Когда машина подъехала к старому аэропорту, света в павильоне аэропорта уже не было — аэропорт спал. Надо ехать в гостиницу.

Не выходя из машины, я попросил водителя отвезти меня на Красноярский алюминиевый завод.

— Не повезу. Ночью ездить туда опасно.

Найти другую машину около спящего аэропорта ночью безнадёжно. Я понимал, что не должен выходить из машины — замёрзну на улице.

Здесь сделаю маленькое отступление, пусть простит меня читатель. Некоторые ведущие сотрудники, института, где я работал, имели особые пропуска, которые позволяли им посещать министерство и все предприятия отрасли без оформления разовых пропусков. У меня был такой пропуск. Он был оформлен в виде небольшой пухленькой книжицы красного цвета с тиснённым советским гербом. Внешне он, возможно, походил на удостоверение работников грозного учреждения, которого советские люди боялись, исходя из богатого жизненного опыта. Собственно в этом обстоятельстве и смысл моего отступления в рассказе.

Итак, водитель отказывается меня вести. Опережая мысль об отчаянности ситуации, моя рука опускается в карман пиджака, и я достаю красный пропуск, и, поворачивая его к водителю, медленно открываю.

— Теперь поедем? — сухо говорю и возвращаю пропуск на место.

— Это другое дело! Едем… — обречённо говорит шофёр.

Осознание того, что я сделал, пришло позже. Действие было неожиданным и для меня. Сработали какие-то подкорковые защитные механизмы. Не только у меня. Но и у водителя. У меня страх перед возможностью замёрзнуть и оказаться в глухом месте ночью в криминальном районе, а у шофера страх перед вездесущей «конторой».

Только один вопрос задал мне мой спаситель: «Что интересуют органы на КрАЗе?»

Ответ же мой был примитивно банальным: «Служебная тайна…»

Ночь я провёл в простеньком номере заводской гостиницы. Но долго не мог заснуть, размышляя о нашем советском житье-бытье.

А был и такой случай. Но уже не со мной, а с моим другом. У него также был красный пропуск.

В годы всеобщего дефицита товаров и услуг найти хорошего портного или, например, парикмахера было нешуточным делом. Хорошие специалисты передавались друзьями «из рук в руки» с обязательной оговоркой сколько надо дать «на лапу». Однако, имелся и малодоступный вариант: получить желаемую услугу в специальных партийных и исполкомовских распределителях или гостиницах для иностранцев. Одной из таких гостиниц была «Прибалтийская» на Васильевском острове в Ленинграде. В ней была приличная парикмахерская с хорошими мастерами и буфет с деликатесными продуктами отменного качества. Одна проблема: как туда попасть?

Грозный швейцар стоял при входе в гостиницу и любезно не открывал двери перед гостем до предъявления пропуска. Но в нашей истории и без пропуска разрешение на проход было легко получено, точнее посетитель не был остановлен, когда перед глазами швейцара мелькнула красная книжица. Даже останавливаться и открывать пропуск не потребовалось. В парикмахерской контроля не было и можно было спокойно устроиться в удобном кресле и через полчаса выйти с аккуратной прической, оставив в кармане мастера хорошие чаевые. Не оставишь — так в следующий раз внимание и дружелюбное обслуживание не получишь. Мастера безошибочно отличали гостя гостиницы от самозванца и, как правило, помнили постоянных клиентов.

Дальше самозванец мог пожелать пойти в буфет, чтобы выпить хороший кофе и съесть пару бутербродов с икрой и копчёной колбаской. Опытные самозванцы знали, что такое не всегда возможно и зависело это исключительно от буфетчицы. На вопрос: «Почему вы меня не можете обслужить? — следовал не менее странный ответ, — буфет на спецобслуживании, — или, — мы обслуживаем только гостей, предъявите пропуск». И в такой ситуации мой друг, как и я ранее в такси, показал буфетчице замечательный красный пропуск.

«Что же вы сразу не показали? Пожалуйста, что вы хотите? — и следом, — это же ваши установили такие правила».

Что тут скажешь!

Значок «НТО-Известия»

В предыдущем рассказе я писал о «красном пропуске» — служебном удостоверении, которое напуганные спецслужбами советские граждане, не задумываясь, принимали за удостоверение сотрудника спецслужб. А вот похожий эпизод, но уже не с красным пропуском.

В одну из суровых сибирских зим в 80-х годах я возвращался из Красноярска в Ленинград. Мне надо было срочно вернуться домой, так как на следующий день у студентов группы, для которой я весь семестр читал лекции по их основной специальности, должен был состояться экзамен. Билет на самолёт у меня был, и я надеялся, что прилечу в Ленинграде вовремя.

И опять: «но…»! Как ненавижу я это «но» из советской жизни! Аэропорт закрыт, так как лимит на керосин исчерпан в этом месяце, и самолёты нечем заправлять. Но через три дня, как мне объяснили, наступит другой лимитный период, и керосин завезут.

В аэропорту столпотворение. Мест присесть нет. Кто-то лежит, кто-то сидит на полу. Время бежит. Самолёты не летают. Напряжение толпы нарастает. И я в отчаянии.

Звоню в институт заведующему кафедрой, объясняю ситуацию и прошу прислать мне в аэропорт «до востребования» отчаянную телеграмму, что мне необходимо срочно быть на работе, иначе и т. д. Такую телеграмму хотел иметь на всякий случай, если придётся «биться», чтобы попасть на первый самолёт, который взлетит из Красноярского аэропорта «Емельяново» всё равно куда, но в Европу.

Телеграмму «до востребования» получил на почте аэропорта, но применить её случай пока не представился.

Занял очередь к начальнику аэропорта товарищу Евреинову. У него действительно была такая фамилия, но к еврейскому племени её владелец отношения определённо не имел. На еврейскую солидарность рассчитывать было нечего, но вдруг пообещает отправить первым рейсом! Не получилось. Даже ничего не пообещал, но обнадёжил: самолёт с керосином вылетел из Сыктывкара и первый рейс из Емельянова будет на Москву скоро. Попасть бы на него.

На всякий случай стал слоняться рядом со стойкой регистрации на московские рейсы и придумывать аргументы для получения нового билета. Однако у стойки тишина. Пошёл к билетной кассе. Надо попробовать уговорить кассира поменять мне билет на Москву, а там с билетом — в бой.

Девушка в кассе явно скучала. Объяснил ей проблему, но по глазам вижу, что она безучастна к моим жалобам. Я продолжал стоять и не отходил от кассы. И тут распахнулась пола моего незастёгнутого пальто. Что-то изменилось во взгляде девушки, она в упор смотрела на нечто на моём костюме.

Меня осенило: «Она смотрит на мой значок «НТО-Известия» и принимает меня за корреспондента известной газеты».

«Давайте сделаем исключение для корреспондента Известий», — мягко говорю девушке, как будто не замечая её взгляда. Не знаю, о чём она подумала, но билет мне обменяла. Вот как велико уважение ко «второй древнейшей профессии». Или это опять закоренелый страх перед властью?

Мне удалось попасть на первый московский рейс.

«Человек рассеянный»

«Жил человек рассеянный на улице Бассейной….» Люди моего поколения безусловно помнят эти замечательные стихи для детей Самуила Маршака. Но рассеянные люди живут не только на этой улице. И есть тому примеры. Да и мне негоже кинуть в кого-нибудь камень. Уже бывало не один раз, как я захлопывал дверь машины, оставляя включенным двигатель, так как двери закрывались изнутри. Не было «защиты от дурака».

У меня есть знакомый — изобретательный человек. С ним такие истории случались чаще чем со мной, и он решил с такой рассеянностью побороться.

Придумал мой знакомый следующее. К связке ключей, на которой болтался ключ от двигателя машины, привязал тонкий проводной шнур, второй конец которого закрепил на брючном ремне. Замысел очевиден. Когда хозяин машины выйдет из неё, не выключив двигатель, то тут же по натяжению ремня на штанах, немедленно поймёт, что надо вынуть ключ. Очень он меня агитировал последовать его примеру.

И нам представился случай проверить изобретение в действии, если неприятность с ключом случится. Выехали мы на одной машине вместе с жёнами в длительное путешествие на пару недель по северо-восточным штатам Америки. Маршрут выбрали таким, чтобы путешествовать не по скоростным дорогам, а по мелким — хотелось посмотреть настоящую Америку и полюбоваться природой.

Дело было летом. Одеты мы были легко. Ремень на шортах хозяина машины был пристёгнут посредством шнура к ключу зажигания, поэтому необходимые условия зашиты от рассеянности были соблюдены, и ничто не должно было омрачить наше путешествие.

Через несколько дней мы добрались до штата Мейн и направились в самые глухие места этого штата на север. Погода стояла жаркая. На нашем намеченном пути, немного в стороне, было озеро, и мы решили завернуть к нему, чтобы искупаться.

План удался. Чудесное озеро. Мы одни. Купайся хоть голышом. Запарковались. Выскочили радостные из машины. И тут произошло то, чего не боялись. Дверь машины захлопнулась, и наша машина оказалась, к сожалению, на слишком длинном поводке у незадачливого водителя.

Двигатель работает, хозяин привязан к машине, дверь на замке, помощи ждать неоткуда, а мобильных телефонов тогда ещё не было. Просчёт изобретателя стал понятен: поводок длинный, а должен быть коротким.

Отойти от машины её хозяин не может — привязан. Надо либо снять штаны, либо отвязать или перерезать шнур, а нож в багажнике. Спутники, несмотря на серьёзность ситуации, чуть ли не катаются по земле от смеха.

Что делать? Без штанов летом можно обойтись, хотя не слишком прилично выглядит человек в семейных трусах. Но дверь для хозяина даже без штанов всё равно не откроется, двигатель будет работать, перегреваться, бензин расходоваться.

Надо искать телефон. Прошли пешком два километра до основной дороги, потом ещё два километра по ней и нашли стойку с телефоном на солнечной батарее. Америка! Вызвали помощь. Хорошо жить в стране с таким сервисом. Через час приехала аварийная машина. Открыли дверь. Выключили двигатель. И бросились купаться.

Полезная вещь — короткий поводок для рассеянного умника.

Потерянное доверие

В студенческие годы попал я как-то в больницу. При поступлении больного в стационар его обычно опрашивают: «Курите, пьёте, чем болели?» Мой лечащий врач, милая и благожелательная старушка, такой она казалась с моих возрастных позиций, записала ответы и напоследок с улыбкой спросила, не болел ли я венерическими болезнями. Прочитав на моём лице смущение от её вопроса, а затем услышав убедительное: «Нет, нет!», — доктор успокоилась.

Действительно, у меня не было серьёзного сексуального опыта, а страх пред случайными связями был сильным сдерживающим началом. Соседи по палате, а их было трое, слышали беседу врача со мной, и когда врач ушла, занялись моим просвещением.

Попутно объяснили, что им всем сделали реакцию Вассермана, а мне, вследствие моей непорочности, анализ не назначили, но тут же они подсказали, что можно здесь, в больнице, развлечься с сёстрами и приобрести безопасный опыт.

Повод познакомиться с милой девушкой из другого отделения больницы вскоре представился. Режим у меня был не постельный. Лето, тенистый сад… И мы стали часто уединяться в укромных местах.

И так случилось, что мой милый доктор увидела меня с подругой в саду. Последствия не были предсказуемы, но назавтра мне сделали реакцию Вассермана. То ли мой доктор знала что-то про мою подругу, то ли во мне усомнилась.

Как много значит репутация!

Незабытое из детства

Лучшим учеником в 5-ом классе был Юра К., блондин, невысокого роста с характерной походкой: как моряк на палубе покачивался из стороны в сторону. Благодаря этой походке я издалека узнал его в аэропорту Шереметьево-2, когда возвращался из командировки домой в Америку .

Мы не виделись несколько лет, а по телефону говорили незадолго до моего отъезда в эмиграцию. Он тогда поддержал моё намерение покинуть страну: антисемитизм и ему представлялся в России неискоренимым. Оказалось тогда, что мы летим одним самолётом до Франкфурта-на-Майне. Он, дипломат, Чрезвычайный и полномочный посланник, летел на сессию ООН на Канарских островах.

За два с лишним часа полёта многое вспомнили и поделились текущими новостями. Но что удивительно, вспомнили из нашего детства одну и ту же историю.

Юру и меня преподаватель истории направил в детский исторический кружок в Эрмитаже, занятия в котором и сегодня с благодарностью памятны. Кажется, не было уголка музея, который бы мы не обследовали. Занятия были серьёзные, мы слушали лекции, участвовали в коллоквиумах, делали доклады. Помню свой первый доклад о Шампольоне и его открытии — прочтении египетских иероглифов.

Изучая греческие мифы, мы задумывались о действительном происхождении мира. Однажды решили проверить: есть ли Бог, поставив Бога, как нам казалось, в трудные условия.

Дело в том, что мы оба пропустили одно занятие в античных залах музея и не были готовы к коллоквиуму, на котором должны были обсуждаться экспонаты. Нервничали, понимая, что провалимся при опросе. А как избежать позора?

По дороге в Эрмитаж придумали: если Бог есть, то нас спросят только о статуе Зевса, потому что о других статуях, обсуждение которых предполагалось, мы, из-за пропуска занятия, ничего не знали. Поверить в то, что нас обоих спросят о Зевсе-громовержце, мы не могли, а значит, Бога нет, и все греческие мифы — выдумка.

С таким выводом мы и явились на коллоквиум, готовые к позору. Но Бог и преподаватель оказались умнее нас. Сначала наша учительница попросила меня рассказать о Зевсе (мы переглянулись), а потом прервала мой воодушевлённый рассказ и попросила Юру продолжить.

Умный педагог не захотела нас ставить у позорного столба. Однако верующими мы не стали.