Элла Грайфер

Глядя с Востока

33. Суд да дело

– Так будет со всеми, – сказал Коля

детским голоском, – кто покусится…

И. Ильф и Е. Петров

– Покушение на авторитет Нюрнбергского процесса? А вы не боитесь оказаться в компании ну, например, отрицателей Холокоста?

Такой вопрос услышала я однажды в ответ на робкое проявление нездорового интереса к указанному историческому событию. Не то чтобы такая перспектива меня очень напугала, но начать, вероятно, стоит с ответа на  вопрос, который непременно будет задан:

Вы считаете, что их не надо было судить? Чтобы всё это осталось безнаказанным?

Отвечаю: если Всё это включает Холокост, то чтобы не осталось безнаказанным, с такой помпой, да еще с изданием спецзаконов судить было совсем не обязательно. Отдававшие приказы об «окончательном решении» их подписывали, в подписанном виде по стенкам расклеивали и в газетах публиковали. Документы эти с тех пор многократно исследовались, систематизировались, обобщались и во всех видах публиковались снова. Если же и по сю пору находятся охотники все отрицать, тем более, ясно, что судебный штемпель убедительности не добавил. Что же до всего прочего…

Идея – судить после победы т.н. «военных преступников» возникла уже в 41 году, в Лондоне ее озвучили правительства-эмигранты. Хотя были и другие мнения, кое-кто предлагал явных преступников просто к стенке поставить без долгих разговоров. Но, в конце концов, идею суда поддержала «Большая Тройка» – Англия, Америка и СССР. Последний, подозреваю, не от большой любви к справедливости или уважения к судебным процедурам. Просто показательные процессы по советскому опыту для пропаганды хорошо годились – вот и этого случая не захотели упускать.

Правда, не все так вышло, как было задумано: не удалось на том процессе ни Катынь на немцев свалить, ни всех подсудимых подряд перевешать, и разочарованная Россия в продолжение спектакля участвовать отказалась. На показательный процесс не тянет – так чего резину тянуть? Приговор-то вынести и «Тройки» хватит. В пропаганде, конечно, елико возможно, использовали (особенно выступления тов. Руденко), но в целом – махнули рукой и даже материалы процессуальные целиком не стали публиковать.

Но за что же, собственно, там судили?

I

Генрих. Но позвольте! Если глубоко рассмотреть,

 то я лично ни  в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем  ты оказался

первым учеником, скотина такая?

Е. Шварц

a) преступления против мира, а именно: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений или участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеизложенных действий;

b).  военные преступления, а именно: нарушение законов или обычаев войны. К этим нарушениям относятся убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень, разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления;

c). преступления против человечности, а именно: убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет.

Пункт (а):

Понятно, что все эти формулировочки к советской политике подходят идеально, что коли уж Риббентропа вешать, то и Молотова рядом с ним не мешало бы, но это всем давно известно. Давайте лучше обратим взоры свои в сторону благородного демократического Запада. Что у них там, на горизонте?

Прежде всего, вспомним войну предыдущую – Первую мировую войну. Не менее десятилетия все, сколько ни есть их, великие державы ее планировали, готовили, в конце концов развязали и повели. Теперь уже, вроде бы, никто не сомневается, что была та война агрессивной, причем, со всех, сколько ни было их, сторон. Но никого никому судить за это до сих пор почему-то в голову и не пришло.

Войны в нарушение договоров, соглашений или заверений со стороны Запада я в двадцатом веке не припомню (если ошиблась – пусть старшие товарищи меня поправят), зато участие, например, в Мюнхенском сговоре, направленном на нарушение соглашений (прежде всего – нарушение собственных гарантий, данных Чехословакии) и подготовку захвата чужих территорий – налицо. Так, может, посадим Чемберлена?

Пункт (b):

По депортациям гражданских, расстрелам военнопленных и заложников, а равно и по широкомасштабным грабежам родной советской власти опять-таки соперников нет. А вот насчет «бессмысленных разрушений» – это еще разобраться надо. Прежде всего – по каким критериям они от «осмысленных» отличаются?

Вот, к примеру, напали немцы на Францию. Причем, умышленно старались среди гражданского населения панику посеять, чтоб побежали все, забили дороги, затрудняя тем самым противнику перегруппировку войск. Вполне осмысленное действие, давшее ожидаемый результат. Вот Ковентри бомбят… цель ясна: англичан сделать посговорчивее. На сей раз, правда, расчет не оправдался, но бессмысленным это действие, согласитесь, назвать нельзя.  Вот разрушают восставшую Варшаву – опять-таки, понятно, зачем: уличные бои времени потребуют, да и жертв, вероятно, будет немало. Вот англичане Дрезден ковром раскатывают – теперь уже они надеются таким способом немцев переубедить – не выходит тоже. Зато у американцев Хиросима сработала, сдались японцы… все осмысленно, все понятно.

Так где тут чего «не оправдано военной необходимостью»? Кто хочет – разбери!

Опять же и заложники… в Европе в ту войну союзники их не брали, зато в колониях… Да хоть бы и в наших краях – невозможно иначе. Представьте себе – даже самый идейный шахид еще три раза подумает, если будет ему предложено с семьюдесятью двумя девственницами на  свидание не в одиночку прийти, а в сопровождении всего своего семейства…

«Ограбление общественной или частной собственности» – а контрибуции как же? А репарации, которые тут же аккуратнейшим образом с Германии слупили? Слыхала я, помню, в России рассказы про какой-то НИИ, все оборудование которого из Германии было вывезено – вплоть до ложек в столовой, украшенных имперским орлом…

Пункт (c):

Под этот пункт подводился, в частности, Холокост, но им мы заниматься сейчас не будем – слишком тема обширная. Посмотрим, что проделывали с более или менее расово полноценными экземплярами.

Как прикажете понимать, что те же англичане уже после войны тому же Сталину пленных власовцев на смерть выдавали?.. Как со всеми этими гуманными декларациями соотносится сам факт депортации населения Силезии, Судет, Восточной Пруссии и т.п., не говоря уже о МЕТОДАХ этих депортаций? А как вот, к примеру, насчет преследований по политическим мотивам обстояло дело в свежеосвобожденной Франции?

Говорят: законность Нюрнбергского процесса «оставляет желать», поскольку законов про такие преступления еще не было, их приходилось создавать на ходу, нарушая тем самым очень важное правило: закон обратной силы не имеет. Несправедливо судить человека за то, что он вчера нарушил закон, который примут послезавтра. Но не в десять ли раз несправедливее одного за то осудить, за что не судят никого другого? Англичанам, стало быть, можно, французам – само собой разумеется, американцы в своем праве, за русских я уже и вовсе молчу… Всем можно – одним немцам нельзя! Да-да, конечно, был там еще и Холокост… Но почему бы тогда за Холокост вот именно и не судить их? За то, что, предположим,  одни они делали, а не за то, что, как видим, делали все?

Все делали, и не могли не делать. Потому, что военные действия по уголовному кодексу разбирать – все равно что арифмометром шинковать капусту.

II

Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб:

какое увечье нанесет он человеку, такое же

должно быть нанесено ему.

Ваикра 24,20

Христиане в эту ошибку впадают почти поголовно, но в последнее время в том же фарватере плывет немало евреев, чему и в израильских газетах свидетельства есть: вышеприведенная цитата из ТАНАХа есть, якобы, освящение и оправдание мести.

…А ну-ко, сосредоточимся и попробуем представить себе месть в согласии с этими указаниями. Подкараулю я, стало быть, того подонка, что глаз мне вышиб, да ему же один и выставлю. Потом раскланяемся мы с ним, ручки друг другу пожмем, да и пойдем себе по домам… Что вы сказали?… ах, не бывает так? Не даст он себе так спокойно вышибить глаз – либо удрать постарается, либо… тут я как раз и второго лишусь! Иными словами – месть согласно указанному предписанию неосуществима, а само предписание бессмысленно. Кто всерьез мстить собрался – тот не поровну, а с хорошим процентом должен вернуть, чтобы разом отбить охоту и возможность  к дальнейшему нападению. Итак, под страхом признания библейских законодателей полными идиотами, вынуждены мы предположить, что предписание это вовсе не для мстителя.

На самом-то деле оно – для судьи. Представьте себе сообщество, в котором уголовное преследование осуществляется, главным образом, в виде кровной мести. И вот, в какой-то момент, возникает на его горизонте некто с большой дубинкой и возглашает: «Отныне, да не наказывает каждый сам обидчика своего, но я, царь из дома Давидова, назначу вам судей, дабы разбирали между правым и виноватым, и наказанием виновного да окончена будет свара! И да не пострадает отныне ни один Абрамович за то, что дед его Рабиновича убил. За мир и дружбу!»

Институт суда есть большой шаг вперед, ибо прерывает спираль насилия, бесконтрольно раскручивающуюся на протяжении жизни многих поколений, предотвращает систематическую гибель людей, ничего никому плохого не сделавших, убиваемых только и исключительно за то, что  они «нашему забору двоюродный плетень». Но для такой революции необходимы, как минимум, два условия. Во-первых, достаточная сила и влияние власти, чтобы она могла внушить к себе уважение. А во-вторых, соответствие ее решений местной правовой культуре – будь то общепризнанная мораль, писаные законы или неписаные обычаи. Кто в России водку попробует запретить – не задержится у власти надолго. Наказание должно быть соразмерно преступлению, чтобы пострадавшая сторона сочла себя удовлетворенной и не впала в соблазн все-таки расправиться сама (к тому –  вышеприведенное предписание).

Из чего, в частности, следует, что… «военное преступление» это – сапоги всмятку.

Потому что война есть способ взаимодействия двух или более «силовых» организаций, общего начальства, по определению, не имеющих. Либо только де факто, как войны между гангстерскими бандами или знаменитая колымская «сучья война», когда начальство, вроде бы есть, но обеими сторонами не признается,  либо еще и де юре, когда она идет между государствами.  А преступление есть преступание закона, изданного и поддерживаемого авторитетом этого самого начальства. А где нет начальства – там и законов нет, и преступать, стало быть, нечего.

…Подождите, подождите, не надо мне про всякие там гаагские да женевские, про «законы ведения войны», потому что никакие они на самом деле не законы. Это – договоренности, соблюдаемые, как все дипломатические соглашения, по мере возможности, и устаревающие с течением времени. Вон, Гаагская-то конвенция в начале ХХ века недвусмысленно запрещает всякие там боевые отравляющие вещества, а уже в 15 году…

Да, кстати, есть в этой конвенции одна очень разумная оговорка: «Постановления упомянутого в статье 1 Положения, а равно настоящей Конвенции обязательны лишь для Договаривающихся Держав и только в случае, если все воюющие участвуют в Конвенции».

Подобные конвенции – писаные или неписаные – существовали во все времена. В горных племенах алжирских берберов убийство не всегда автоматически вызывало кровную месть – существовала возможность договориться и откупиться большим денежным штрафом. Во многих войнах зачастую щадили пленных – ради обмена, выкупа, обращения в рабство, да просто потому, что тот, кому нечего терять, куда яростней будет защищаться. Но все эти правила соблюдались лишь постольку, поскольку соблюдение их было в долгосрочной перспективе выгодно всем воюющим сторонам. Фундаментом их были не законы и не мораль, а соображения чисто прагматические.

Потому что война, как правило, возникает как раз между группировками, живущими по разным законам и исповедующим разную мораль. Очень хорошо сформулировано это в манифесте общества «Мемориал»:

Как следует воспринимать события 1944 года, когда Советская армия вышибла немцев из Литвы, Эстонии и большей части Латвии? Как освобождение Прибалтики от гитлеровцев? Как важный этап на пути к окончательной Победе над нацизмом? Безусловно; и именно так воспринимаются эти события в мире. В России это восприятие особенно остро, оно вошло в основу национального самосознания.

Но для эстонцев, латышей и литовцев военные победы Советская армии означали еще и возвращение их стран в состав СССР — государства, которое в 1940 лишило их национальной независимости, возвращение режима, который за 11 месяцев, с июля 1940 по июнь 1941 успел зарекомендовать себя многочисленными арестами и приговорами по политическим обвинениям, депортацией десятков тысяч человек в Сибирь и Казахстан, бессудными казнями заключенных в первые дни войны. А в ближайшем будущем, которое окончательно определилось осенью 1944, их ожидали насильственная коллективизация, новые аресты и новые массовые депортации.

Имеют ли граждане России и других стран, входивших в состав СССР, право гордиться военными успехами Советской армии в 1944 году? Вне всякого сомнения: это право оплачено кровью сотен тысяч погибших солдат. Но, нисколько не поступаясь этой законной гордостью, они должны знать и понимать, что, кроме освобождения от нацизма, принесли эти успехи народам Балтии. Те же, в свою очередь, помня о своей трагической истории, должны помнить и понимать, что означает для России — да и для всего человечества — память о великой борьбе народов с нацизмом.

Всю жизнь все знали, что с двух сторон одна и та же война видится очень по-разному, что для одних – чудо, для других – катастрофа. Что общий язык найти можно не всегда, и только на пути осторожных компромиссов. Не в том, стало быть, проблема, что законы соответствующие до Нюрнберга принять не успели – пришлось спешно на коленке клепать, а в том, что происходила подмена понятий: за законы выдавались простые договоренности, к тому же на тот момент определенно устаревшие и нарушаемые всеми.

Но это еще не самое худшее.

III

Мы напрасно искали домашнюю жалость,

Забытую нами у очага.

Мы здесь привыкали, что быть убитым

Входит в обязанности врага.

К. Симонов

Мы уже упоминали, что законы, издаваемые властью, не должны противоречить правосознанию данного общества в данный момент его существования. Так вот, одним из существенных элементов правосознания Европы 20 века была индивидуализация ответственности. За преступление отвечать должен только и исключительно тот, кто его совершил, а не его родственники, знакомые и прочие кролики, коллективные наказания за любое преступление преступлением являются сами.

Этот элемент присутствует во всех европейских уголовных кодексах, без него немыслимо судопроизводство, и мне лично он очень даже по душе… покуда область его применения  – отношения граждан одного государства с государством или друг с другом. Но вот на войне, к сожалению, применить его невозможно никак, потому что войну, не прегрешая против истины, вполне можно определить как «процесс коллективного взаимонаказывания воюющих сторон».

Если помните, храбрый сын Мамаши Кураж на том и погорел, что в мирное время с посторонними лицами обращался таким манером, как на войне привык. Вражеский солдат только тем и виноват, что принадлежит к враждебному коллективу. Индивидуальные его деяния, а равно и отсутствие таковых, не только что современного артиллериста или пулеметчика, которые видят в нем всего лишь движущуюся мишень, но даже и храброго воина племени мумбо-юмбо, встречавшегося с ним в рукопашную лицом к лицу, не интересуют совершенно. Не из нашего инкубатора – этого достаточно. …Да, но… кроме солдат противника существует еще и гражданское население. Так неужели же и к нему коллективные наказания применять дозволено? Конвенции, вроде бы, запрещают…

Вот именно, что «вроде бы». Потому что конвенции эти не дураки писали, так что всякий раз они аккуратно оговаривают:  нельзя только в случае отсутствия военной необходимости. А много ли, на самом деле, таких случаев, когда ее нет?

Не говоря уже о таких распространенных явлениях, как партизаны и подпольщики (они же бандиты и террористы), которые очень любят среди мирного населения прятаться и его использовать в качестве живого щита, мирное это население имеет обыкновенно привычку работать, а работает оно, во время войны, естественно, на свою армию. Причем, не только в военной промышленности – без штанов да на пустое брюхо тоже, знаете ли, много не навоюешь.

А то вот еще, к примеру, наступая на Ленинград, разбомбили немцы там склады с продовольствием. И стал Ленинград голодать. Но представьте себе на минутку, что проявили немцы гуманность: либо складов не тронули, либо продовольствие в город завезти позволили какому-нибудь там красному кресту… Ну и как же вы думаете, мирное население Ленинграда этими харчами с солдатами, защитниками своими, не поделится?  Каким же моральным уродом тогда окажется это самое мирное население!.. Вот и пойди тут, разбери, где кончается полиция и где начинается Беня…

Меня до слез умиляют споры, была ли на самом деле «военная необходимость» в разутюживании Дрездена, и сдалась ли бы Япония без Хиросимы. «Военная необходимость» – это то, что надо сделать, чтобы приблизить победу. Но главнокомандующий – не Господь Бог, он делает то, что кажется ему для этой цели пригодным, даже если впоследствии оно пригодным не оказывается. Все источники хором свидетельствуют, что целью Гитлера в Ковентри, англичан в Дрездене или американцев в Хиросиме было вот именно скорейшее достижение победы, и если даже расчет  оказался неверным – человеку свойственно ошибаться. Никакой необходимости, кроме чисто военной, в деяниях своих они не видели.

Так что же запрещают конвенции? Да уж известно что: мародерство, отдачу взятого города на поток и разграбление… Словом, именно то, что всякое разумное командование и без конвенций стремится всеми силами пресекать – не в видах гуманности, так в видах дисциплины. Война – это коллективное наказание, коллективная ответственность в чистом виде. Нередко ее проигрывает именно тот, у кого, даже при хорошем оружии, недостает коллективности, сплоченности, готовности каждого принять и понести свою долю общей судьбы. И потому абсурдным является такой основополагающей принцип Нюрнбергского процесса, как право (или даже обязанность) отказываться от выполнения «бесчеловечного» приказа.

В американских (а за ними – и израильских) офисах встречается  шуточный плакатик: «Начальник не всегда прав, но он всегда начальник». Без исполнения распоряжений начальства, даже ошибочных, фирме не прожить, предприятие – не новгородское вече. Тем более не прожить без этого армии. Среди анекдотов, бродивших по Москве после Шестидневной войны, было такое как бы «Положение из устава»: «Во время боевых действий рядовой не должен давать советов генералу», – очень правильное и своевременное указание.

Мало того, что отказ от выполнения «нехорошего» приказа на войне никому не поможет и ничего не предотвратит –  если бы Родион Романович Раскольников процентщицу убивать отказался, так она бы и продолжала в неубиенном состоянии пребывать, а если бы Ганс Мюллер отказался русские избы жечь, то за него это немедленно сделал бы Фриц Краузе – и не в том даже дело, что невыполнение приказа конкретному солдату грозит крупными неприятностями. Главное, что без подчинения приказу нет армии, а без армии беззащитными останутся уже их собственные деревни, дома и семьи. Отчего-то привыкли мы думать, что при получении жестокого приказа выбирать солдату приходится между голосом начальства и голосом совести, а на поверку-то странная какая-то получается совесть, не возражающая против решения своими детьми пожертвовать, абы чужие не мерзли… Так что не раз и не два звучавшая в Нюрнберге формула: «Я выполнял приказ»,– отнюдь не пустая отговорка.

Итак, «военные преступления» Нюрнберга, по большому счету, высосаны из пальца. Никаких особых «преступлений» там не было, а было обыкновенное ведение войны, не запрещенное даже конвенциями (напомним еще раз: конвенция – не закон). А если случались мародерство и грабежи (особенно с голодной русской стороны) или расстрелы военнопленных союзников (русские – не в счет, они конвенцию не подписали), то виновных можно было отлавливать, судить и даже казнить в рабочем порядке, что, кстати,  нередко и происходило.

Нюрнбергский процесс мыслился как демонстрация неизбежности наказания «военных преступников»… а продемонстрировал всего лишь старую истину: «горе побежденным». Нюрнбергский процесс мыслился как средство предотвращения геноцида в будущем… но не смог даже назвать его причину. Нюрнбергский процесс мыслился как основа для новых, «правовых» отношений в международном масштабе, а вышло… как всегда.

V

Я вполне понять могу

Вашу ненависть к врагу,

Но!

В результате пострадал

Наш советский кинозал,

Вот!

«Волшебная сила искусства»

Правда, нам, евреям, в первые послевоенные годы некоторую пользу процесс принес. Пусть к пониманию Холокоста он так и не приблизился,  но хотя бы сам факт стал достоянием гласности. К сожалению, немалое количество обрамлявших разоблачения ошибочных или прямо неверных утверждений вдохновили целый легион «отрицателей», прилежно трудящихся и по сей день. Были у него и другие последствия весьма неприятные для нашего брата, но об этом – ниже.

Зато в абсолютном и несомненном выигрыше оказался СССР, вернее – его «светлые идеалы». Потому что хотя Катынь как единичный факт на немцев спихнуть не удалось, в обобщенном виде фокус прошел как по маслу: Не было этого! Не нарушали мы международных договоров, и городов не бомбили, и территорий не оккупировали чужих, не было депортаций, массовых репрессий, сосланных наций, убийства пленных и многочисленных демоцидов собственного населения. Это не мы, это все гадкие нацисты, коричневая чума, закономерное следствие их ужасной человеконенавистнической идеологии.  А наша идеология – правильная, прогрессивная и гуманная! У нас, ежели и было чего, то все – пережитки прошлого, ну еще случались нарушения социалистической законности – что поделаешь, конь и о четырех ногах, да спотыкается – а так ни-ни!

В исходном моменте была щекотливая ситуация первой половины двадцатого века, когда пришлось чистеньким демократам выбирать между двумя тоталитарными монстрами. И выбор был сделан, и, в общем, себя оправдал. Но Нюрнбергский приговор превратил этот прагматический выбор наименьшего зла в нравственный выбор между добром и злом. Так и зацепилась в мозгу среднезападного обывателя картинка: Гитлер с рогами и хвостом против Сталина, дикарскими методами управлявшего храбрым племенем благородных дикарей. И вред, нанесенный ею, переоценить очень трудно.

Это – к вопросу о выигравших. Но кто же проиграл?

Прежде всего, конечно, немцы, по известной шуточке Черчилля, что-де военные преступления совершают побежденные, а судят их победители. Разъяснять нет нужды – все это уже тысячу раз переписано-пережевано ими самими, но стоит, пожалуй, добавить, что ущерб был не слишком велик. Побежденной, разоренной и разделенной Германии нечего уже было терять, кроме своих цепей, а денацификация, в конечном итоге, способствовала скорее улучшению имиджа.

Самыми проигравшими в этой игре оказались, несомненно, западные демократии, в их же числе и послевоенная Германия, и народившийся Израиль. Благодаря Нюрнбергскому процессу и его последствиям любая попытка отстоять свою свободу и безопасность превращается для них в увлекательный аттракцион под названием «бег в мешках».

Вспомним: гаагско-женевские конвенции были всего лишь конвенциями, т.е. договоренностями между конкретными странами, обязательными к применению только между ними и то не на вечные времена, а с учетом возможности корректировок при изменении обстановки. В Нюрнберге они превратились в ЗАКОНЫ, имеющие, в порядке исключения, даже обратную силу.

Вспомним: почти все, что поименовано было в Нюрнберге «военными преступлениями», не было, по сути, нарушением даже этих конвенций. Иными словами, «преступлением» можно теперь при желании объявить ЛЮБОЕ ведение войны, поскольку никто еще не изобрел способа воевать, не причиняя противнику неудобства, или, в крайнем случае, причиняя лишь заранее определенное, строго ограниченное количество неудобств.

Понимали ли, представляли ли Нюрнбергские судьи, профессиональные юристы, хорошо знающие цену всякой несуразицы и неувязки в законе, куда в итоге вывезет кривая, на которую угораздило их вступить? Может, кто предложит другое объяснение, но мне кажется, что причина их роковой ошибки – европо- вернее сказать, западоцентризм.

Сколачивая прокрустово ложе своих «законов войны» исходили они только и исключительно из гипотетических сражений между государствами одной и той же, а именно – западной  цивилизации. Тогда все логично:  нации западного типа всерьез между собой воевать могут только, если хотя бы одна из них отвергнет западные ценности гуманистического и правового общества, как это произошло с Германией в 33 году. А отвергнуть их она может только в экстремальной ситуации крайнего обнищания и «Версальского унижения». Нюрнбергские юристы этот страшный опыт учли, мудрым и правильным было их решение, никогда ни одну из стран своей родной западной цивилизации до такого состояния не доводить, запретить всякую «непропорциональную реакцию» и решать все проблемы путем переговоров.

Заметим в скобках, что тогда все эти «законы ведения войны» – тем более сапоги всмятку, ибо заведомо предназначены для тех, кто не хочет, не может и никогда не будет по-настоящему между собой  воевать. Однако самым большим, можно сказать, семимильным сапогом была несформулированная, но непоколебимая уверенность, что западная цивилизация – это и есть весь мир. Что все другие-прочие культуры и цивилизации, нации и народы на самом деле просто немножко недоевропейцы и вскорости  наверстают это досадное отставание. Помню квадратные глаза молодого немца, отказавшегося по зову совести служить в армии, когда, лет пятнадцать назад, я спросила его, что он сделает, если на его страну нападут… Такое событие было для него не более вероятным, чем высадка инопланетян.

Теперь, связав самих себя бесчисленными предписаниями, загнав в угол и к стенке приперев, господа высокоцивилизованные скулят, насчет «асимметричной» войны, которую ведут против них нехорошие террористы. Да был ли когда-нибудь в истории  более надежный способ достижения победы, чем обнаружить и использовать слабое место врага? Разве не угрожали те же англичане восставшим сипаям не просто казнью, но способом казни, сильно понижающим статус в последующем воплощении? Ну, так не распоследними ли дураками были бы арабы, если бы упустили возможность неприкосновенных для наших гуманистов детишек использовать в качестве «живых щитов»?

Нам говорят: Жестокость бывает контрпродуктивна. И приводят в пример репрессии, оттолкнувшие от немцев в 41 году жителей оккупированных советских территорий. Но контропродуктивна бывает и гуманнность – например, израильские пляски вокруг арабов. Истинная же причина контрпродуктивности в обоих случаях – догматизм. Немцы по нацистской догме действовали, евреи – по марксистской, а надо было – по ситуации. Но чтоб в ситуации разобраться, не «законы войны» нужны – нужны умные генералы…

Нам говорят: Израиль ведет войну неправильно, реагирует непропорционально, нарушает все, какие ни есть, конвенции! Однако, при ближайшем рассмотрении всякий раз выясняется, что нарушает он не букву конвенции, а дух «закона»: не определяет, такой-сякой, прежде чем огонь открывать, персональную вину каждого солдата противника!

Нам говорят: Проблемы никогда не решаются войной. И очень удивляются, когда слышат в ответ, что в истории проблемы проведения границ без войны почти никогда не решались.

Нам говорят: Этническая чистка – недопустима, трансфер – преступление. А если дело пахнет геноцидом? Ну, тогда… тогда мы его запретим! Вот ужо, примем в ООНе очередную резолюцию… не важно, что нет у нас ни прав, ни средств кого-то заставить исполнять ее. Не знаю, в самом ли деле виделась ООН отцам-основателям эдаким прообразом «всемирного правительства»… если да, то они явно принимали желаемое за действительное. Несовместимость интересов СССР и Западных держав от начала видна была без очков, максимум, на что можно было рассчитывать, – более или менее безболезненное разграничение сфер влияния, что само по себе – хорошо, но для совместного законодательства, безусловно, мало.

Чтоб стать реальной властью, надо, кроме всего прочего, чтобы законы твои соответствовали правосознанию управляемого населения. Даже советская власть, при всей своей свирепости, кавказским, например, или среднеазиатским народам своих законов навязать не смогла. Декорум они соблюдали, на какие-то компромиссы шли, но «промеж себя» жили по-своему и распри улаживали своими методами, включая кровную месть.

А ведь на всем-то шаре земном народов и культур поболее будет, чем в Российской империи, и различия между ними куда значительнее по разным параметрам, по правосознанию в том числе, притом, что средств принуждения у болтунов Нью-Йоркских – поменее будет, чем у товарища Сталина. В итоге – не может овечья шкурка «гуманизма» и «международного права» прикрыть волчий оскал древнего права сильного и закона джунглей. Ну и мораль тоже соответствующая: который ихний – тот шпион, а наш, само собой, – разведчик. Покуда христиане ливанские палестинцев режут  или иорданский король Хусейн – это так себе, ничего. А вот ежели Израиль отстреливается – преступление против человечества и геноцид в чистом виде. Покуда албанцы из Косова сербов этнически вычищают – так и надо, а сербы про такое – и думать не моги!

Одним словом, с «мировым правительством»  номер не прошел, да, наверное, не так уж это и плохо. Разнообразие – немаловажный фактор выживания человечества. Хотя объединения (добровольные или даже не очень) в едином государстве народов близкой культурной ориентации и прежде в мире случались, и сегодня случаются. Последний удачный пример – интеграция Европы: войн между соответствующими странами явно нет, и не предвидится, власть совместная – в становлении, и даже законы общие уже издаются, но даже самое удачное слияние двух десятков государств в одно никоим образом не отменяет необходимости защиты этого одного от агрессии какого-нибудь двадцать первого. Вот с этим-то у объединенной Европы нынче дело швах.

Если Нюрнбергский процесс в свое время мыслился как торжество гуманистов над людоедами, то последствия его в наши дни, как то ни парадоксально, немало способствуют торжеству людоедов над гуманистами

2008