Лев Сидоровский: Вспоминая Зинаиду Шарко

Loading

Снова вспоминаю тот их, в 1962 году, счастливый спектакль «Божественная комедия», тот их, Адама и Евы, искромётный танец, которым оба ослепительно являли нам переполняющую их радость жизни, восторженное удивление перед чудесным, им принадлежащим миром, нежность и любовь, которую испытывали друг к другу…

«Настоящая актриса идеальной труппы»

Вспоминая Зинаиду Шарко

Лев Сидоровский

ПОМНЮ, как двадцать один год назад коллеги в театре «капустни­ком» отмечали ее 70-летие, и потом, уже в конце ве­селья, Зинаида Максимовна в ответном слове вспомнила сен­тябрь 1956-го, когда Товстоногов пригласил ее под крышу БДТ:

— Именно тогда и началось мое счастье, длившееся трид­цать три года…

Именно так — «Мое счастье» — озаглавила она и свой о любимом режиссере рассказ, который в числе прочих составил весьма объемистый книжный том, посвященный Георгию Александ­ровичу. И хотя хороших авторов там много, ее очерк оказался самым пронзительным…

«Я не знаю, как это назвать — судьба, рок, путеводная звезда, ангел-хранитель или сам Господь Бог, но это Что-то четко, определенно и последовательно вело меня к встрече с единственным и абсолютно МОИМ режиссером…»

Да, вот такая великая удача выпала девочке из захолуст­ных Чебоксар, которая заслужила медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» — потому что все те четыре года после уроков читала в госпиталях раненым бойцам стихи. Пос­ле, отмеченная за учебу еще и золотой медалью, отправилась в Москву: ведь очень мечтала о студии при том самом МХА­Те, в котором играла ее кумир — Алла Константиновна Тарасова (фильм «Без вины виноватые» готова была смотреть без конца). Однако в священных стенах ей сразу же плюнули в душу: секре­тарша грызла соленый огурец. Секретарша спросила: «Что вы хотите, девушка?» Зина ответила: «Ничего не хочу». Вышла на улицу, капли дождя путались со слезами, а в голове почему-то стучали строки Маргариты Алигер: «Ленинград, Ленинград, я тебе помогу. Прикажи мне, я сделаю всё, что могу…» И отправилась туда, на невские берега, где в Театральном институте ее наставником, к счастью, оказался Борис Вульфович Зон. (Дабы читатель по­нял, какой это был педагог, назову лишь некоторых его воспи­танников: Павел Кадочников, Николай Трофимов, Эммануил Ви­торган, Лев Додин, Алиса Фрейндлих, Эмилия Попова, Наталья Тенякова). Мудрый профессор направил третьекурсницу Зину Шарко на практику в Ленинградский Областной театр, и там ей сразу даже доверили роль в одном спектакле. Молоденькую актрису увидела на сцене в ту пору очень знаменитая Лидия Атманаки и пригласила в свой коллектив при Ленгосэстраде (предшествен­нице Ленконцерта). Так Шарко оказалась в эстрадной программе под названием «Один день», которую ставил Георгий Товстоно­гов — главреж еще не БДТ, а лишь «Ленкома», но уже «народный» и даже дважды лау­реат Сталинской премии…

«Он произвел на меня оглушающее впечатление! На меня об­рушился какой-то шквал! Шквал искрометности, легкости, ост­роумия и таланта…»

На одной из репетиций он ей сказал: «Вы мне нравитесь, потому что сразу берете быка за рога». И тут же предложил аж две роли в своем театре. Однако по ряду причин этого не слу­чилась, и Шарко с коллективом Атманаки объездила всю страну, а после играла у Акимова. Однако, приняв Большой драматический, Георгий Алек­сандрович о Зине вспомнил сразу.

* * *

С ТОЙ ПОРЫ автору этих строк посчастливилось видеть актрису во всех ее «бэдэтэшных» ролях — начиная с очаровательной студентки Раи Ковригиной в спектакле «Когда цветет акация» (когда после премьеры Мастер сказал ей: «Молодчи­на»). А дальше были и мещаночка Леночка («В поисках радос­ти»); и исполненная неуемной силы Катя Резодубова в «Варва­рах»; и отчаянно-смелая Женщина в «Не склонивших головы»; и хулиганисто-лукавая Ева в «Божественной комедии». (Ах, как в паре с Юрским-Адамом она там отплясывала, одновременно выда­вая искрометные куплеты!) И как не вспомнить чеховские «Три сестры», где она в образе Ольги, по совету Мастера, сыграла «капитана тонущего корабля».

А еще на самом исходе 1959-го увидели мы володинские «Пять вечеров» (наверное, самый главный спектакль из всех, какие мне вообще выпало посмотреть!), когда Шарко и Копелян в каждое мгновение сце­нического действа свой «роман жизни» раскрывали нам с такой пронзительной силой, что зритель не мог сдержать слез, и даже в антракте его сердце продолжала рвать все та же, каза­лась бы, немудреная песенка: «Миленький ты мой, возьми меня с собою…» Такая вот внутренняя мелодия оказалась у актри­сы, которая прежде считалась «острохарактерной», «гротеско­во-комедийной», а тут вдруг взметнулась до подлинно драмати­ческих высот.

Другая щемящая песня — «На тебе сошелся клином белый свет…» — окрашивала особенным флером ее актерский дуэт с Кириллом Лавровым в спектакле «Сколько лет, сколько зим». А уж в «Трех мешках сорной пшеницы»…

«В сцене ареста Адриана у меня был душераздирающий плач, подслушанный где-то в деревне композитором Валерием Гаврилиным…»

Там она играла Маньку, которой в повести Тендрякова не было, но Шарко вместе с Товстоноговым свой персонаж «сочини­ла». Да, тот плач не позабыть:

Ох, ты мне, да тошненько,
Невмоготу пришло горюшко…

Эту пробиравшую до мурашек песню-вопль мне на репетиции услышать посчастливилось, а вот зрителям потом — нет, потому что, «принимая» спектакль, церберы из обкома вместе с други­ми замечаниями в адрес «очередной товстоноговской антисоветчины» потребовали плач выкинуть тоже…

Да, путь актрисы к образу порой оказывался самым неп­редсказуемым. Например, ну никак не получалось найти «клю­чик» к весьма престарелой героине в «Кошках-мышках». Причем творческие муки дополнились физическими: поскользнувшись на льду, получила весьма серьезную травму… На людях еще кое-как держалась, а когда никто не видел, буквально ползала по стеночке. В такой момент ее узрел Товстоногов: «Зина, что у вас с ногами?» Начала было подробно объяснять, но он радостно пере­бил: «Это же поможет вам в роли!»

«И вы будете смеяться, но это действительно помогло. На мою Эржи сработало всё вновь приобретенное — и моя хромота, и шерстяные гольфы, которые врачи не разрешали мне снимать, и неуверенная походка, и «примеривание» к дивану перед тем, как сесть. Короче, роль была готова. Вот в таких муках роди­лась моя Эржебет Орбан. И мы с Люсей Макаровой, игравшей мою сестру, получили премию «За лучший актерский дуэт года». С тех пор я твердо убеждена — роль, не политая слезами, не приносит настоящего удовлетворения, а, следовательно, и ус­пеха…»

Товстоногова боготворила:

«Как я хорошо училась, чтобы папа с мамой были доволь­ны, так я хорошо играла, чтобы Георгий Александрович был до­волен. Когда ему нравилась игра, он хрюкал от восторга. И если ты, играя, услышишь хрюканье — ты наверху блаженства. Хрюкнул — значит, всё в порядке!»

Даря ей свою книгу «Зеркало сцены», он написал: «Насто­ящей актрисе моей идеальной труппы». Однажды Доронина обмол­вилась, что может работать только с режиссером, который в нее влюблен. Для абсолютно во всем ей противоположной Шарко наоборот был необходим режиссер, в которого влюблена сама. Когда Георгий Александрович скончался, ощутила: счастье длиной в тридцать три года закончилось. Его сестра, Нателла Александ­ровна, сказала: «Зина, он тобой гордился. Помни об этом»

* * *

И ОНА ПОМНИЛА все прошедшие с того черного дня годы, стараясь жить и творить именно таким образом — чтобы Георгий Александрович продолжал ею гордиться. Что ж, он, наверное, бы порадовался, например, ее поздней игре на родимой сцене — вместе с Фрейндлих, Басилашвили и Лавровым (которого потом сменил Ивченко) — в «Квартете». И разные ее работы в «Приюте Комедианта» (вот даже и образ самой Сары Бернар в спектакле «Она бросает вы­зов…» блистательно там воплотила) тоже наверняка пришлись бы ему по душе. А сколько еще кинопобед! После «запрещенных» муратовских «Долгих проводов», которые Товстоногов, слава богу, увидеть успел, — «Сочинение ко Дню Победы», «Цирк сгорел, и клоуны разбежались», «Луной был полон сад», «Меха­ническая сюита», другие фильмы… Только в начале 2000-х (а могли бы коллеги и пораньше оценить столь редкостный талант) появились у неё награды — Московского международного кинофестиваля и того, который в Мон­те-Карло, имени Станиславского и многие другие: «Киношок», «Кинотавр», «Созвездие», «Ника», «Лики любви», «Золотой со­фит»… Особенно нравилась ей красивая формулировка премии «Петрополь»: «За поэтический рисунок театральных и киноролей»…

* * *

С ЮНЫХ лет она не считалась какой-то особой красавицей. Привлекательная внешность актрисы была очень своеобразной, не всем понятной. Но вот ножки — на зависть подругам слыли первыми в Ленинграде. В шутку её называли «мисс Ножки Ленинграда». Когда она прогуливалась по городу, пожалуй, каждый мужчина во след ей оборачивался…

У нее было два мужа — и каких!

Первый — сам Игорь Владимиров: красивый, харизматичный, статный… Толпы поклонниц мечтали хотя бы рядом с ним постоять… А она к своей внешности всегда относилась очень критичес­ки. Смеялась:

«Моя мама, выдавая меня за Владимирова, сказала буду­щей свекрови: «Ну что делать, она у нас некрасивая». А Вла­димиров говорил: «Вам не понять, в ней черт сидит!»

Да, черт! Например, давным-давно, еще в 1957-м, когда Владимиров поставил в БДТ спектакль «Дали неоглядные», а один артист-красавец неодобрительно о нем отозвался, Зина при всех отвесила красавчику оплеуху. И после этого коллеги переименовали «Дали неоглядные» в «Дали Ненаглядному»…

У них родился сын Ванечка.

Однако Владимиров при удобном случае не прочь был метнуться на сторону. И тогда она сказала знаменитую фразу:

— Из твоих девиц мог бы получиться третьесортный бордель, а из моих мужиков — лучший театр в Европе!

Вторым её мужем стал Сергей Юрский… Снова вспоминаю тот их, в 1962 году, счастливый спектакль «Божественная комедия», тот их, Адама и Евы, искромётный танец, которым оба ослепительно являли нам переполняющую их радость жизни, восторженное удивление перед чудесным, им принадлежащим миром, нежность и любовь, которую испытывали друг к другу… Да, на сцене было так. А вот жизни в конце концов, увы, тоже не сложилось…

* * *

ПОТОМ больше сорока лет она жила одна — в однокомнатной кварти­ре, где выращивала потрясающие гиацинты и тюльпаны. Цветы были ее особой страстью. И совсем не случайно, что во время японс­ких гастролей, когда пришло известие, что Товстоногов в связи с семидесятилетием стал Героем Социалистического Труда, она подарила Георгию Александровичу сказочные орхидеи. Кое-кто из коллег это безрассудство осудил: «Цветочки с собой не увезешь»…

Что ж, она была вот такая. Другие — и «народные», и «не на­родные», гастролируя за границей, обычно ради шмоток эконо­мили на всем. А Шарко покупала экзотические овощи и фрукты. Однажды, заглянув в ее номер, подруга рубанула с плеча: «Ты же сегодня прожрала и пропила три с половиной пары туфель и десять пар кроссовок!» А Зина в ответ потянула негодующую приятельницу к столу: «Да ты попробуй, попробуй, ка-а-ак вку-у-усно!»

Она была замечательной мамой, бабушкой, прабабушкой. Всю жизнь вела дневник. Очень много читала. И ценила хорошую шутку. Вот почему тогда, к тому ее юбилею, я подгото­вил веселый «капустник», где, в частности, на очень извест­ную мелодию Владимира Высоцкого актеры пели:

Мы, Зин, полны к тебе доверия!
Мы помним все твои дела:
Была ты в «Дачниках» — Калерия,
В «Трёх сестрах» Ольгою была!
Плясали Ева и Адам
Так, что восторг шёл по рядам!
Не верим мы твоим годам!
Вперёд, мадам!

Однако жизнь припасла ей новое испытание — онкологию, с которой боролась очень мужественно. Но чуда не случилось: 4 августа 2016 года Зинаиды Максимовны Шарко не стало…

Зинаида Шарко
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Лев Сидоровский: Вспоминая Зинаиду Шарко

  1. Да, была не так знаменита в БДТ и за его пределами, но всегда любима зрителями. Теплая и совсем не пижонистая. У меня очень хорошая память о ней.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.