И не истиной бумажной, а всем опытом души — понял я, что жизнь прекрасна та, которую прожил. Что нельзя соединить две судьбы в тугую нить… Вырвать горькие страницы, черновик переписать, улететь за Синей Птицей-то ли к морю, то ли вспять…
Монологи…
Григорий Оклендский
Баллада о первой любви
Колокольным звоном оглушённый,
Вспоминаю первую любовь.
Тот, кто хоть однажды был влюблённым,
Пусть взгрустнёт и улыбнётся вновь…
Я, наверное, не к сроку, но пишу тебе письмо… Как мы бегали с уроков через парк вдвоём в кино. И нагой стояла осень — в позолоте купола. Мне семнадцать! Неба просинь, и поют колокола!
Я любил, любил впервые… Белым снегом занесло все тропинки, белый иней лёг узором на крыльцо. Мёрзли, грелись по подъездам (память юности остра!), называл тебя невестой так давно, и так — вчера… Не забыть пьянящий запах зимней шапки из песца. Как неопытно, без страха, жадно губы целовал. Миг казался бесконечным… обнимал тебя за плечи, согревал своим теплом. Посреди сугробов снежных я дарил тебе всю нежность и стихи писал тайком.
Я, наверное, сегодня напишу тебе письмо… Помнишь, вечер новогодний — мы вдвоём с тобой в кино? Холод зрительного зала, где полно свободных мест. Мы коленками касались и, в обнимку, ели кекс… Та любовь горела ярко, обожгла меня дотла. Уцелела лишь тетрадка, где безумные слова поднимались над строкою, запекались под дугой, и холодною весною догорели — дым трубой…
Ты прости, что отболело — не случилось, не сбылось. Улетели птицы в белом, кто-то вместе, мы же — врозь… На прощанье лето пело нам ароматом поля спелого, шёлком льющихся волос. Запах мяты, запах клевера, грудь пленительная, смелая… Танец плачущих берёз…
Размышления гражданина на берегу океана
Вижу сон, где друзья и Россия (нелегко им, но как-то живут) — не забытые и не чужие… Каждый свой избирает маршрут.
Мы когда-то росли неразлучно и судьбы не желали иной. Голубей мы гоняли!
И тучи! И вдыхали тот воздух хмельной. Ты скажи, коль представится случай — нам, уехавшим с третьей волной: «Быть пленёнными скрепами лучше, чем свободной чужой стороной наслаждаться вечерним покоем, путешествовать, думать, творить? Отчего мир так странно устроен, что привычней по зависти жить?» Он пробился, а я — неудачник (у него даже пол не скрипит!). Нет, не наш человек, не рыбачит, а по виду, так, чистый семит. Что явилось сынам Авраама — наши боги познать не смогли? Мы и в поле работаем рьяно, и умеем носить сапоги…
Что случилось с Россией — не знаю. Улетают птенцы из гнезда. Уезжают девчонки с окраин и увозят детей в никуда. Жизнь — не сахар, но страха не знает, не мечтает, не плачет в ночи. Дети больше в войну не играют, спят спокойно — улыбка живая, а сама всё углы заметает и с умом, по-английски, молчит. И скрипя обессиленным голосом, без живинки в красивом лице, подсчитает количество долларов, что пошлёт бедной маме к весне…
Про зиму
Пришла зима и стало грустно, безвкусно, пресно, безыскусно… Ревут дожди, и ветер хмурый читает злую партитуру. То календарная зима пришла вступить в свои права! Из года в год к ней привыкаешь, но, всё равно, не принимаешь.
Взгляни на сонный календарь — там нынче июль… он как январь — морозным должен быть, хрустящим, и белоснежным, настоящим! Но не капризным и дождливым, не безотрадным и плаксивым. Такой в мозгах оксюморон, что хочется уехать вон, куда подальше от ненастья, и летним насладиться счастьем в какой-нибудь лесной глуши, где больше нету ни души!
… Пора домой, в мой зимний Окленд!
Где каждый мёрзнет, каждый мокнет, где ветер злой гудит с утра, как будто гонит со двора. Где мелкий дождь по крышам ходит-то в пляс пойдёт, то хороводит. То ливнем, словно из ведра, окатит завтра, как вчера — и стариков, и детвору, друзей вселенскую хандру, воспоминаний сонный бред и женских ног кордебалет…
Ода врачам
Среди друзей — врачей немало, от молодых до очень старых… и с ними как-то мне спокойней — не собираюсь на покой я… не собираюсь и лечиться, и, слава богу, весь здоров… но за советом обратиться, как пионер, всегда готов! Я сам горазд давать советы (мы в медицине знаем толк!) — здоровый образ… бег трусцой… некалорийная диета… и авокадо дух святой — не ерунда, не звук пустой…
И снисхожденья не изведав, глас вопиющего умолк… И самолюбие поранив, и зарекаясь навсегда, я говорю вам утром ранним — здоровы будьте, да-да-да! Врач должен быть здоров, и баста! Иначе, стыд вам и позор! И пусть шучу я (лишь отчасти!), ведя серьезный разговор. Умеют ли шутить врачи?! Они умеют нас лечить!
Сизифов труд
Я б хотел увидеть сон. Будто я, живущий клон, по другой пошёл тропе, что у камня на развилке, поменял бы всё в судьбе с легкомысленной ухмылкой. И другая улыбнулась мне удача на пути, а возможно, всё б вернулось на круги, круги свои.
И случайно повстречав самого себя однажды, ночи напролёт бы каждый говорил о прожитом — убеждая и ревнуя, и трезвея, и волнуясь… Без оглядки «на потом». Беспощадно, без прикрас — откровений пробил час!
И не истиной бумажной, а всем опытом души — понял я, что жизнь прекрасна та, которую прожил. Что нельзя соединить две судьбы в тугую нить. Где густая тень от пальмы, и сугробов тишина. Океана лик овальный, и подснежников страна. Вырвать горькие страницы, черновик переписать, улететь за Синей Птицей-то ли к морю, то ли вспять… в юность, где тебя не ждут, не дано — Сизифов труд.
Нету сна. И нету клона. Я иду — наверх, по склону…
И громко бить в колокола…
Вот так радость! Друг мой чуткий! Заходи, не на минутку! На ночь глядя вечер катит… вылезаю из кровати! Прибауткой привечаю… для сугреву… крепким чаем?! Разговор у нас серьёзный, под него и водку можно! Угощу домашним салом! Открываю «пузыри»! Как тебя мне не хватало, брат Стихирный! Упыри захватили всю поляну и глумятся над строкой. И стихи рожают спьяну — недоношенными!.. ой! Заболтался… хрен им в руку, а не вечное перо! Ты-то, как? Свою науку, чай, не бросил? Молоток! Был и я учёным братом, «кандидатом в доктора»… то давно — теперь путята разорили Храм дотла. Не обидно за державу? Молодые рысаки в заграницах ищут славу и по-своему правы.
Как Москва? Живёт — не тужит? За Кремлёвскою стеной слуг народа самых лучших кормят чёрною икрой?! Чтоб служили век, и дольше, чтобы жёсткие слова говорили балтам, Польше… и делили закрома. Пусть жонглируют трубою! Пусть распилят! Поперёк… или вдоль — их геморроя нам не вылечить, дружок!
Где бываешь? На Стихиру не заманишь калачом… Ты свободен в этом мире? или любишь горячо?! Пишешь в стол? иль на манжетах? Вдохновения крыло носит нас по белу свету! Нам иного не дано. Нам иного и не надо! Сердцем страстные слова высекать и, стоя рядом, громко бить в колокола.
