505 total views (from 2022/01/01),  2 views today

Одни топят свою боль в алкоголе, другие (и их гораздо больше) — в книгах и художественном дилетантизме; одни ищут забвения в блуде, танцах, кино, другие — в докладах и в занятиях наукой ради науки. Книги и доклады имеют то преимущество перед пьянством, что после них не испытываешь головной боли.

Беседы с мудрецами: Олдос Хаксли

Опыт «синтетического интервью»

Елена Пацкина

«А что, если наша земля — ад какой-то другой планеты?»
Олдос Хаксли

Сегодня независимый журналист М. Михайлов набрался храбрости и вступил в воображаемую беседу с английским писателем и философом Олдосом Хаксли.

Краткая биографическая справка: Олдос Хаксли (26 июля 1894–22 ноября 1963), английский писатель, новеллист и философ. Автор известного романа-антиутопии «О дивный новый мир». Хаксли был гуманистом, пацифистом и сатириком. Позже он стал интересоваться духовными вопросами: парапсихологией и философским мистицизмом.

К концу своей жизни Хаксли был широко признан одним из выдающихся интеллектуалов своего времени. Он был номинирован на Нобелевскую премию по литературе семь раз в разные годы.

М. — Уважаемый мистер Хаксли, замечательный русский поэт А. Ахматова писала: «В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции».

В этом году исполнилось сто три года этому великому событию, которое некоторые предпочитают называть «октябрьским переворотом».

Казалось бы, можно трезво взвесить все достижения и ошибки, которые через 70 лет привели к разрушению огромной страны и ликвидации социалистической системы.

Но люди до сих пор придерживаются разных, подчас взаимоисключающих, точек зрения. Общество расколото: бедные на грани нищеты и олигархи, «либералы» и «патриоты» и так далее. Но ведь есть непреложные исторические факты. Тем не менее, их интерпретируют по-разному историки, политологи, общественные деятели и прочие журналисты.

О. Х. — Факты истории интересуют нас только в том случае, если они вписываются в наши политические убеждения.

М. — Это печально: значит, народы не извлекают уроков из своего прошлого.

О. Х. — То, что люди не учатся на ошибках истории, — самый главный урок истории.

М. — Да, простому человеку нелегко понять, что происходит в стране и мире на самом деле.

А те, кто творят историю, правду никогда не скажут.

О. Х. — История — как мясной паштет: лучше не вглядываться, как его приготовляют.

М. — Возможно, и не стоит. А как Вы относитесь к революциям вообще?

О. Х. — Революция хороша на первом этапе, когда летят головы тех, кто наверху.

М. — Ну, что происходит на следующих этапах, хорошо известно. Она начинает пожирать своих детей.

«Те, кто расшатывают государственный строй, чаще всего первыми и гибнут при его крушении».

«Плоды смуты никогда не достаются тому, кто ее вызвал; он только всколыхнул и замутил воду, а ловить рыбу будут уже другие»,— понимал уже в своем ХVI веке великий мыслитель Мишель де Монтень.

Но как иначе можно улучшить нашу жизнь, полную всяческих бед и несправедливостей?

О. Х. — Во вселенной есть только один уголок, который ты можешь уверенно взять в кандидаты на улучшение, — это ты сам.

М. — Насчет вселенной не знаю, а про меня поясните, пожалуйста, Вашу мысль.

О. Х. — Революцию действительно революционную осуществить возможно не во внешнем мире, а лишь в душе и теле человека.

М. — Но ведь люди считает, что плох окружающий мир, а не они сами.

О. Х. — Усовершенствовать можно только самого себя.

М. — Человек живет, набирается опыта — значит ли это, что он совершенствуется? Считается, что опыт — лучший учитель.

О. Х. — Опыт — это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит.

М. — А что он может делать, кроме как извлекать уроки из своих ошибок? Как сказал наш замечательный историк В.О. Ключевский: «Жизнь учит только тех, кто ее изучает». Вы это имели в виду?

О. Х. — Опыт учит только тех, кто на нем учится. Художники же, известное дело, всю жизнь только и делают, что и учат, и учатся.

М. — С художниками понятно, а прочие люди могли бы учиться не только из опыта, но и прислушиваясь к мудрецам, философам. Кто-то верно подметил: «Умный учится на своих ошибках, мудрый — на чужих, а глупец вообще никогда ничему не учится».

О. Х. — Люди готовы, чтобы немного развлечься, послушать философов, как они слушали бы скрипача или фигляра. Но чтобы поступать так, как советует разумный человек, — никогда. Когда бы ни приходилось делать выбор между разумным и безумцем, человечество всегда без колебаний шло за безумцем. Ибо безумец обращается к самой сущности человека — к его страсти и инстинктам. Философы же обращаются к внешнему и второстепенному — рассудку.

М. — Почему рассудок не руководит людьми, даже когда решается судьба их родины?

О. Х. — Не философы, а собиратели марок и выпиливатели рамочек составляют становой хребет общества.

М. — Об этом сокрушался и А. Шопенгауэр: «мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали — как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь».

О. Х. — До тех пор, пока люди будут преклоняться перед Цезарями и Наполеонами, Цезари и Наполеоны будут приходить к власти и приносить людям несчастья.

М. — Если подобные полководцы и диктаторы приходят к власти, наверное, народы считают их «хорошими пастухами», понимающими, куда вести «стадо».

О. Х. — С точки зрения отдельно взятых барашков, ягнят и коз, нет такого понятия, как «хороший пастух».

М. — Возможно, отдельные люди и понимают опасность диктатуры, но вожди умеют убеждать народ, внушать ему доверие — и толкать в горнило войны. Кроме того, демагоги умело играют на чувстве патриотизма.

О. Х. — Преимущество патриотизма в том, что под его прикрытием мы можем безнаказанно обманывать, грабить, убивать. Мало сказать, безнаказанно — с ощущением собственной правоты.

М. — А ведь сам по себе патриотизм, то есть любовь к родине, — естественное состояние человека. Почему он иногда приводит к страшным последствиям? Неужели народом так легко манипулировать?

О. Х. — Большинство людей обладают совершенно уникальной способностью все принимать на веру.

М. — И это понятно: верить куда легче, чем думать. Кроме того, властители всех времен и народов уделяли огромное внимание пропаганде выгодных им идей.

О. Х. — Наибольшие триумфы пропаганды достигнуты не путем внедрения, а путем умолчания. Велика сила правды, но еще могущественнее — с практической точки зрения — умолчание правды.

М. — Вся беда в том, что эти «триумфы» зачастую приводят не к улучшению жизни людей, а к взаимному истреблению. Недаром американский писатель А. Бирс четко сформулировал: «Мир: в международных отношениях период обмана между двумя периодами кровопролития».

О. Х. — Самое абсурдное и чудовищное на войне есть то, что человека, который лично не имеет ничего против своего ближнего, учат хладнокровно его убивать.

М. — А если людям внушают, что это делается во благо, что «цель оправдывает средства»?

О. Х. — Цель не может оправдывать средства по той простой и очевидной причине, что средства определяют природу цели.

М. — Когда цель достойная — защита родины, людям приходится убивать врагов всеми доступными способами.

«Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет»,— говорит в известном фильме русский князь Александр Невский.

Но я не вполне понимаю людей, готовых по контракту или добровольно ехать в чужую страну, чтобы воевать с людьми, которых они не знают. Однако так было всегда.

Вспоминаются слова Гамлета при встрече с войском принца Фортинбраса:

«Двух тысяч душ, десятков тысяч денег
Не жалко за какой-то сена клок!
Так в годы внешнего благополучья
Довольство наше постигает смерть
От внутреннего кровоизлиянья».

О. Х. — Большинство мужчин и женщин ведут жизнь, в своем худшем виде настолько мучительную, а в лучшем — настолько монотонную, бедную и ограниченную, что позыв бежать ее, стремление превзойти себя хотя бы на несколько мгновений есть и всегда было одним из основных аппетитов души.

М. — То есть их влечет романтика? Стремление к подвигу?

О. Х. — Приключения и романтические истории обретают свою романтическую окраску, только когда о них рассказывают. Если вы их переживаете, они просто кусок жизни, как и все остальное.

М. — Значит, даже краткий порыв вырваться из своей постылой жизни не решает проблемы бытия.

Как Вы думаете, почему люди не могут существовать, не мучая друг друга, без войн и насилия? Разве им мало болезней, повальных эпидемий, природных катастроф и всяких непредсказуемых стихийных бедствий?

Мой любимый писатель С. Моэм писал: «… не странно ли, что люди, которым суждено жить так недолго, в таком холодном и враждебном мире, из кожи вон лезут, чтобы навлечь на свою голову побольше горя?»

О. Х. — А что, если наша земля — ад какой-то другой планеты?

М. — Иногда, особенно когда смотришь по ТВ репортажи из «горячих точек», действительно так кажется. Но, тем не менее, каждый человек стремится к счастью и даже порой его достигает. Вы знаете способ?

О. Х. — Обычно счастье — это побочный эффект другой деятельности.

М. — Например, человек с головой уходит в любимую работу и тем счастлив?

О. Х. — Работа ничем, в сущности, не отличается от алкоголя и преследует ту же цель: отвлечься, забыться, а главное, спрятаться от самого себя.

М. — Зато работа, в отличие от алкоголя, не разрушает здоровье, а, напротив, дает заработок и, порой, успех. Правда, далеко не всякий труд приносит радость. Есть другие способы?

О. Х. — Весь секрет счастья и добродетели: люби то, что тебе предначертано.

М. — А если человеку предназначено убогое существование, которое он не может полюбить, которое его не удовлетворяет?

О. Х. — В натуральном виде счастье всегда выглядит убого рядом с цветистыми прикрасами несчастья. И, разумеется, стабильность куда менее колоритна, чем нестабильность. А удовлетворённость совершенно лишена романтики сражений со злым роком, нет здесь красочной борьбы с соблазном, нет ореола гибельных сомнений и страстей. Счастье лишено грандиозных эффектов.

М. — Возможно, так и есть. Наш великий поэт А.С. Пушкин так ответил на этот вопрос: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Правда, другой знаменитый поэт отрицал возможность покоя: «И вечный бой! Покой нам только снится…»

Значит, вместо счастья нам остается свобода?

О. Х. — Свободы в этом мире нет; только позолоченные клетки.

М. — А когда человек влюбляется, он по-настоящему свободен и счастлив? Или попал в «позолоченную клетку»?

О. Х. — Большинство влюбленных воображают, будто их возлюбленные обладают какой-то скрытой реальностью, которая не имеет ничего общего с тем, что они видят ежедневно. Они влюблены не в человека, а в продукт своего воображения. Иногда эта скрытая реальность действительно имеется; иногда она не отличается от видимости. Когда у них открываются глаза, это и в том и в другом случае бывает ударом.

М. — Часто бывает, что глаза открываются, когда клетка захлопнулась, и люди связаны семейными узами, которые не каждый решится разорвать.

О. Х. — Быть вместе еще не значит любить друг друга или доверять друг другу.

М. — Но так живут многие. Что же делать, чтобы не разочаровываться хотя бы в близких и друзьях?

О. Х. — Как замечательны, интересны, оригинальны люди — на расстоянии.

М. — Понятно. Недаром некоторые из них предпочитают собак друзьям.

О. Х. — Для каждой собаки ее хозяин — Наполеон. Отсюда неизменная любовь к собакам.

М. — Конечно, для таких любителей собак важно доминировать, а не выстраивать отношения равенства. Может, они тайные мизантропы? Они не ценят «роскоши человеческого общения», о которой писал Сент-Экзюпери.

А мне всегда были интересны новые люди — поначалу кажется, что в них бездна достоинств. Правда, потом неизменно следует разочарование.

О. Х. — Аксиома: чем больше любопытства вызывают наши новые знакомые, тем меньше они его заслуживают.

М. — Да, со временем это начинаешь понимать. Просто боишься одиночества.

О. Х. — Если ты не такой, как другие, то обречен на одиночество. Относиться к тебе будут подло.

М. — Вы правы. Действительно, полноценное дружеское общение — скорее роскошь, а, следовательно, доступно далеко не всем.

О. Х. — Человеческое общение так высоко ценилось в прошлом лишь потому, что чтение было уделом немногих, а книги редкостью и их было трудно выпускать в большом количестве.

М. — Сегодня книг полно, а чтение остается уделом немногих. Во все времена, мне кажется, большинство людей предпочитало проводить досуг как угодно, только не за книжкой.

Что до меня, то я вполне разделяю слова Л.П. Смита: «Я слышал, что жизнь — неплохая штука, но я предпочитаю чтение».

О. Х. — В конце концов, что такое чтение, как не порок, подобный увлечению вином, разврату и любой другой форме чрезмерного потакания своим слабостям? Читают, чтобы пощекотать и позабавить свою фантазию, чтобы, самое главное, не думать самому.

М. — Мне трудно рассматривать чтение как порок. Это слишком! Все зависит от того, что читают. Есть книги для отдыха — Вы их, видимо, имеете в виду. А многие авторы как раз заставляют читателя думать и порой мысленно с ними спорить. Наша беседа — тому пример.

Я уже не говорю, что многие читают, чтобы учиться, а потом и учить других. И заниматься наукой, совершать открытия. И самим писать книги.

О. Х. — Бегство в книги и университеты похоже на бегство в кабаки. Люди хотят забыть о том, как трудно жить по-человечески в уродливом современном мире, они хотят забыть о том, какие они бездарные творцы жизни. Одни топят свою боль в алкоголе, другие (и их гораздо больше) — в книгах и художественном дилетантизме; одни ищут забвения в блуде, танцах, кино, радио, другие — в докладах и в занятиях наукой ради науки.

Книги и доклады имеют то преимущество перед пьянством и блудом, что после них не испытываешь головной боли, ни того неприятного post coitum triste, которым сопровождается разврат.

М. — Позвольте с Вами не согласиться. Все-таки нельзя ставить на одну доску людей, разрушающих себя, и созидателей, будь то наука или искусство.

О. Х. — Искусство — это средство, с помощью которого человек пытается превознести жизнь, а значит — хаос, безумие и — большей частью — зло.

М. — В жизни, конечно, много абсурдного и злого, но нельзя отрицать, что есть еще добро, любовь, красота…

О. Х. — Не только во имя добра, но и во имя зла язык сделал нас людьми.

Лишённые языка, мы были бы такими, как собаки или обезьяны. Обладая языком, мы являемся людьми — мужчинами и женщинами, одинаково способными как на преступление, так и на интеллектуальные достижения, недоступные ни одному животному, но в то же время часто на такую глупость и идиотизм, которые и не снились ни одному бессловесному зверю.

М. — Можно добавить, что человеческая жестокость порой переходит в садизм, что не свойственно даже хищникам. Недаром упомянутый выше А. Бирс писал: «Бесчеловечность: наиболее характерный признак человека». Что делать!

Но лучше поговорим об интеллектуальных достижениях. Вы посвятили жизнь литературе: в какой степени она отражает жизнь?

О. Х. — Основная разница между литературой и жизнью состоит в том, что… в книгах процент самобытных людей очень высок, а тривиальных — низок; в жизни же все наоборот.

М. — Это верно. Потому я и предпочитаю книги. А какое качество Вы считаете главным для писателя?

О. Х. — Всякая литература, всякое искусство, книги, которые раскупаются за час или пылятся на прилавках годами, должны, прежде всего, быть искренними. Ведь человек не может быть никем, кроме самого себя.

М. — Но иногда автор предпочитает писать таким образом, что читатель должен с трудом догадываться, в чем смысл произведения. А если не понял, значит, не дорос. И таких писателей довольно много. Только не знаю, они скрывают свои подлинные мысли и чувства или их просто нет.

О. Х. — Искренность в искусстве — это не вопрос метода, вкуса или нравственного выбора между честностью и бесчестьем. Это, прежде всего, вопрос таланта. В искусстве искренность — синоним одаренности.

М. — Если писатель не имеет большого таланта, но обладает силой воли и упорством, он может достигнуть успеха?

О. Х. — Замены таланту нет. Целеустремленности и добродетели без таланта — грош цена.

М. — А ведь талант нередко достается не самым лучшим людям, не очень умным и порядочным.

О. Х. — Природа чудовищно несправедлива. Талант — тому свидетельство.

М. — Не только природа, но и критики, создающие репутацию автора, часто не отличаются справедливостью. Бывает ли вообще полезная критика?

О. Х. — Пародия и карикатура — самая целенаправленная критика.

М. — Да, мастерски сделанная пародия и карикатура сразу выявляет недостатки произведения. Вы знаете, иногда читаешь стихи — написанные просто, с незамысловатыми рифмами, и они ложатся на душу — хочется их перечитывать и запоминать. А другие, казалось бы, изощренные, усложненные, ультрасовременные, — просто не можешь дочитать до конца. Именно такие и любы критикам.

О. Х. — В искусстве простые вещи бывают сложнее самых сложных. Чтобы решать простые задачи, нужен талант — и не от головы, а от сердца.

М. — Да, талант необходим, но талантливых писателей немало, а вот гении редки. В чем разница?

О. Х. — Секрет гениальности в том, чтобы сохранить дух детства на всю жизнь. Мы все — гении до десятилетнего возраста.

М. — Ну, это спорное утверждение. Дети, как и люди вообще, очень различны как по интеллекту, так и по характеру. Кстати об интеллекте: что в человеке преобладает — телесное или духовное?

О. Х. — Человек — это интеллект на службе у физиологии.

М. — А как хотелось бы наоборот — чтобы физиология подчинялась разуму. Говорят, некоторым выдающимся философам, например И. Канту, это удавалось.

О. Х. — Человек — это канатоходец, который идет по проволоке, на одном конце которой его ум, сознание и душа, а на другом — тело, инстинкт, все земное, подсознательное, таинственное.

М. — Возможно, христианство помогает человеку преодолеть все темные инстинкты и возвыситься до бескорыстной любви к ближним и дальним?

О. Х. — Сказать людям, чтобы они подчинились Иисусу, значит требовать от них сверхчеловеческих усилий. А все сверхчеловеческое, как свидетельствует опыт, кончается недочеловеческим.

М. — Если посмотреть вокруг, пока действительно проявления любви и соблюдение заповедей можно наблюдать скорее на словах, чем на деле.

Как писал вышеупомянутый А. Бирс: «Христианин: следующий учению Христа постольку, поскольку оно не противоречит греховной жизни».

Да, все мы не ангелы и порой поступаем не лучшим образом, посоветуйте, стоит ли посыпать голову пеплом и бесконечно каяться или, осознав свою неправоту и сделав выводы на будущее, продолжать жить дальше?

О. Х. — Затяжное самогрызение, по согласному мнению всех моралистов, является самым нежелательным. Поступив скверно, раскайся, загладь, насколько сможешь, вину и нацель себя на то, чтобы в следующий раз поступить лучше. Ни в коем случае не предавайся нескончаемой скорби над своим грехом.

На этом добром совете беседа нашего друга М. Михайлова со знаменитым писателем закончилась…