Отрубить сектантский хвост гауссиана, описывающего человеческое общество, можно, но через два-три поколения он отрастет. Мафиозно-сектансткий, узколобый, компенсационный изоляционизм, по-видимому, неизбежен в нашем все более спаянном паутиной интернета мире.

בס״ד

МАФиЯ

Эдуард Бормашенко

«Давайте сколотим свою группку, свою кликочку, свою маленькую, уютную бандочку!»
Ю. Трифонов, «Другая Жизнь»

Отучившись на физфаке Харьковского Университета, в 1987 году я работал в зачуханном харьковском конструкторском бюро с шипящим названием «Машприборпластик». Советская власть до вожделенного тела физики меня не допустила, и мне пришлось заниматься переработкой полимерного вторсырья. По делам службы меня занесло в Баку, где мое КБ внедряло переработку отработавших свое пластиковых пакетов в убогие, белесые, пованивавшие состаренным полиэтиленом канистры. Обычно, придуманные нашими технологами решения годами валялись на полках, а затем конвертированные в железо тихо догнивали на складах металлолома. Премии распиливались, сабантуйчики под спирт, настоенный на клюкве, и селедку под шубой отмечали «внедрения» и делали жизнь переносимой, а кургузое, неладно скроенное и некрепко сшитое оборудование для переработки отходов сплывало на переплавку. Возиться с пластиковым мусором никому не хотелось. В Баку все было не так. Все работало, и как работало. Отходы аккуратно собирались и переплавлялись в канистры. В «левых», неучтенных канистрах плескался коньяк, разумеется «левый». За работу мне в Баку заплатили прямо в пустой инженерский карман, в котором неожиданно приятно зашевелились свежеотпечатанные Гознаком, «правые», всамделишные, фиолетовые двадцатипятирублевки. Я познакомился с гостеприимной и всемогущей азербайджанской мафией. Затем мне довелось потрудиться на благо радушных азербайджанских, армянских, грузинских и узбекских мафиозных кланов. Их работу отличала расчетливость, деловитость и практическая сметка, ну а розовые воспоминания о плове, шашлыках и хинкали на природе, у прохладных водопадов до сих вызывают обильное до непристойности слюноотделение. Я и понятия не имел о том, что во всем мире вторсырье излюбленное пастбище мафиозных кланов, и семижды семь тучных коров, добреющих на этом пастбище, вовсе не сменяются тощими, облезлыми, изможденными социалистическими телками. Мафия бессмертна.

Мафии, однако же, в Советском Союзе, как и частной собственности и секса не было. Была, однако, в Харькове великолепная публичная библиотека имени Короленко. Одно из самых острых моих ностальгических воспоминаний выбрасывает меня в читальный зал публичной библиотеки, где под рассеянным светом старомодных медуз-светильников я провел много славных часов. Я начал изучать литературу, посвященную мафии.¹ Ее охотно выдавали суровые очкарики, белые мыши, вечные сотрудницы читального зала библиотеки Короленко. Запрета обличать язвы капитализма не было. Напротив, надавать по толстым, лоснящимся буржуйским, мафиозным щекам почиталось вполне марксо-угодным делом.

Я начитал массу толковых книг и кое в чем разобрался. Тем временем в СССР начинались новые времена, и теневики превратились в кооператоров. Нелепая, громадная страна возвращала народу туманную, расплывчатую свободу, и внятные секс, частную собственность и мафию. В горбачевские времена казалось, что на навозе теневой экономики прорастет светлое капиталистическое будущее. Из кого же не растить капиталистов, как не из дельных, крутых, оборотистых парней о двух загривках и подбородках, знающих толк в деньгах и проворно сбегающихся на их восхитительный запах. Я в эту мафио-утопию не верил, и в 1990 году подготовил текст, в котором пытался заглянуть в светлое бандитское будущее. Среди прочего писал и следующее: «Теневая экономика вопреки радужным представлениям некоторых экономистов не сможет быть легко преобразована в рыночную, ибо напоминает ее лишь внешне более свободным по сравнению с социалистической обращением денежной массы. Анализируя деятельность теневиков в Узбекистане и Закавказье, я пришел к выводу о том, что далеко не все они могут стать солидными буржуа. Самое страшное состоит не в том, что они принесут свои «грязные» миллионы, а в том, что они принесут свои профессиональные навыки: некомпетентность, кастовость и привычку работать в условиях отсутствия информации. Никакие сверхследователи, изымающие миллионы, не помогут, особенно в Средней Азии и Закавказье. Образовавшийся там плотный клубок, в который вовлечено, едва ли не все население, не распутать никому… За прошедшие годы «левая» экономика прочно укрепила свои позиции на европейской части бывшего СССР. И велик соблазн принять ее функционирование за ростки рыночных отношений. Но следует помнить о том, что если архитектору привыкшему строить бараки, заказать проект дворца, он построит большой барак. Кристаллические оси, существующие лишь в воображении ученых, определяют строение реального кристалла. Малая теневая экономика в качестве зародыша кристаллизации, архетипа рыночных отношений породит не более, чем большую теневую экономику, сопровождающуюся бандитизмом уже на государственном уровне. Генетика — не выдумка шарлатана»². Мне редко удаются прогнозы, но здесь, как кажется, мрачное пророчество сбылось в полном объеме. Я тогда не знал, что олигархат пустит разветвленные корни по всей территории бывшего СССР, и сросшись с силовиками создаст поразительно устойчивый симбиоз.

От этого симбиоза я удрал в Израиль. В стране трудолюбивых кибуцников, набожных хасидов и мужественных, сухо-мускулистых, горбоносых солдат все должно было быть по-другому. Просто назло антисемитам должно быть по-другому. В самом деле, Израиль очень отличается от других стран мира. Но в кланово-сектантском строении общества, проглядывали знакомые, родные черты. Пришлось вглядеться в них повнимательней. И понять, что мафия не только бессмертна, но и вездесуща.

* * *

Историки полагают, что Мафия зародилась в 1812-1850 годах на Сицилии. В 1812 году была принята конституция Сицилийского Королевства.¹ Государственные институты были заменены приватными, и тамошние помещики, дабы защитить свои владения, были вынуждены содержать преступные элементы.¹ Конечно, бандиты и раньше организовывались в устойчивые, в том числе и весьма мощные формирования — история криминалистики тому подтверждение. Но симбиоз уголовников и вполне легальных частных хозяев, заполняющий вакуум, образованный кризисом государственных структур, и есть признак появления мафии в собственном смысле слова.² Нам еще предстоит не раз возвращаться к этому соображению, отметим его.

Мафия быстро и толково создаст стройную иерархию, выйдет из подчинения своих хозяев, и начнет выполнять задачи никем на нее не возложенные. Ничего удивительного здесь нет — так ведут себя все большие замкнутые на себя системы, действующие в условиях недостатка информации об их деятельности, например, специальные службы (иногда им удается захватить целую страну, разлегшуюся на шестой части суши) или бюрократический аппарат крупных компаний.³

Любопытна, спорна и поучительна этимология слова «мафия». Некоторые лингвисты возводят ее к арабскому «mu’afa» — защита, безопасность. Арабы захватили Палермо в IX-X веках, так, что ничего удивительного в арабском корне слова мафия нет. На Сицилийском диалекте «мафия» означает смелость, дерзость, кураж. Дурного привкуса в этимологии мафии нет. Да и самооценка итальянской мафии ожидаемо высока. Один из крестных отцов сицилийской мафии Джекки Руссо говорил:

«Мафия, ну, и что же в ней дурного? Мафия выступает против сельскохозяйственной реформы, неправильного распределения земель, против вторжения профсоюзных руководителей, которым неплохо было бы заняться собственным делом».

В общем, мафия — ум, честь и совесть нашей эпохи.

Довольно скоро итальянская полиция ощутила свою неспособность справиться с бандитским монстром законными способами. В частности, при попытке засадить за решетку Дона Виго Кашо Ферро — «высокого человека с изысканными манерами и благородной внешностью, длинная окладистая борода которого придавала ему почтенный вид»¹ — полиции пришлось предъявить ему заведомо ложное, надуманное обвинение в контрабанде. На суде он заявил:

«Господа, вы не можете раздобыть доказательства множества совершенных мною преступлений, поэтому вам приходится судить меня за единственное преступление, которого я не совершал». За время пребывания в тюрьме Дон Виго организовал помощь нуждающимся мафиози и их семьям (отметим это обстоятельство: мафия оказывала и оказывает социальную помощь куда эффективнее собеса). Скончался Дон Виго в тюрьме от допущенной по отношению к нему несправедливости и горя.¹

Полицейские мероприятия против итальянской мафии не приносили никакого успеха вплоть до прихода власти Муссолини.

«Только диктатура могла пренебрегать к подобным средствам (беззаконие и пытки) и добиваться подобных результатов, ибо только при диктатуре можно действовать в обстановке всеобщего молчания… и пренебрегать общественным мнением».¹

Мафия рассчитается с Муссолини в 1943 году, обеспечив высадку десанта США в Италии, но факт есть факт: «если при Муссолини мафия и не была повержена, то по крайней мере, изрядно потрепана»¹. Поклонники Сталина, Гитлера, Муссолини и Путина не без оснований относят к числу заслуг вождей борьбу с организованной преступностью.

* * *

«Чистый воздух твоей свободы»
А. М. Пятигорский

Александр Моисеевич Пятигорский говаривал, что предметом философского осмысления может быть все, что угодно. Можно попытаться осмыслить и явление мафии. Мафия всегда возникает на руинах свеже — порушенного патриархального, устойчивого уклада, плох он или хорош. Так это было в Италии в XIX веке и в России на грани XX и ХХI веков. Выброшенный из общины на холодный сквозняк свободы человек, утрачивает чувство родства, солидарности с окружающими. То, что вчера было стыдным и нечестным становится доступным и морально нейтральным. Не щадя читателя, оголил, разделал проблему в романе «Пятеро» Зеэв Жаботинский: обаятельный Сережа Мильгром, организовав ограбление ближнего своего, спрашивает стыдящего его автора: «а почему нельзя?» Мало кто из нас добирается до ответа на этот вопрос, но и искушенным, въедливым интеллектуалам, добирающимся «до самой сути», приходится себе отвечать «нельзя, потому нельзя». Когда опоры, подпирающие этот ответ, сгнивают и шатаются, рождение мафии из духа развала и разложения становится неизбежным. И тогда начинается «бегство от свободы», столь проницательно угаданное Эрихом Фроммом.⁴

«„Бегство от свободы“— это анализ феномена человеческого беспокойства, вызванного распадом средневекового мира, в котором человек, вопреки всем угрозам, чувствовал себя уверенно и безопасно. После столетий борьбы человек сумел создать неслыханное изобилие материальных благ; в одной части мира он создал демократическое общество — и недавно сумел защитить его от новых тоталитарных угроз. Но — как показывает анализ в „Бегстве от свободы“— современный человек все еще охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам — или потерять ее, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат».⁴

Эрих Фромм здесь сильно упрощает ситуацию. Человек меняет свободу не на одну только чечевичную похлебку материального благополучия (иногда и сомнительную: вопреки распространенному заблуждению, уровень жизни среднестатистического мафиози ниже уровня жизни серого представителя среднего класса¹). Человек обменивает ледник свободы на теплоту понимания, взаимовыручки, солидарности, общего дела (cosa nostra в переводе и означает «наше дело»). Рабство общего дела милее свободного одиночества. В сущности, происходит обмен свободы на осмысленность жизни. Как сделать свободную жизнь осмысленной, еще никто не рассказал и не научил. Горше того — научить свободе нельзя, свободу можно только в себе выносить.

Куда же бежать от свободы? Выбор — небогатый. Можно бежать в тоталитарную партию, а можно в мафиозную группировку или в секту. Дмитрий Львович Быков говорит, что есть две формы самоорганизации людей: мафия и секта. И он не ошибается. Хорошо организованные секты, возглавляемые харизматичным лидером, способны на многое. Ленинская партия и была такой мессианской сектой, что замечательно показал в своем исследовании Юрий Слезкин.⁵ Мало отличающейся от нее сектой была национал-социалистическая партия Германии.

Секты отнюдь не всегда сатанинские, злокачественно разрушительные и изуверские сообщества. Творческий потенциал сект огромен. Школа физиков Ландау, театр на Таганке и движение методологов Григория Петровича Щедровицого были сектами почти без изуверства. Такие секты и под-секты спонтанно кристаллизовались по всей бесконечной поверхности СССР. Я застал лучшие времена кафедры физики кристаллов Харьковского Университета. Там кружок единомышленников согревался у огня, разведенного Яковом Евсеевичем Гегузиным. Уже проведя много лет в Израиле, я если и тосковал о чем-либо, так это о той самой теплоте и осмысленности сектантского советского бытия, а приставать к израильским сектам уже не получалось, — постарел. И почти привык к свободе. Как правило, однако, сектанты-дезертиры немедленно попадают в другую секту.

Почти весь современный мир — представляет собою плод деятельности мессианских сект: США и СССР созданы мессианскими сектами, протестантскими и большевистской. У протестантов пока получилось лучше. Но из исторического далека различия, возможно, будут казаться и не столь существенными.

«Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война, — подумал Коврин»
А. П. Чехов, Черный Монах

Неоправданные обобщения — дурная болезнь мышления. Подводить под слишком общий знаменатель мафиозные группировки и секты, конечно, не следует. Но объединяет их многое. Попытаемся понять феномен сектантски-мафиозного сознания. Отнюдь не все мафиози склонны к рефлексии, но есть и такие. Честный сектант говорит себе: наверное, абсолютная, сияющая истина где-то есть. Она живет в чертогах Снежной Королевы, где бедные, великие и ужасные математики складывают из льдинок слово «вечность». Но я-то живу не во дворце холодно-бесстрастной Снежной Королевы. Я, человек из мяса и костей, живу здесь и сейчас, и интересы и боль мой семьи, моих друзей, моих единоверцев мне ближе и родней безликой, белоснежной Истины. Человеку она все равно недоступна. Так лучше уж я отдам «жизнь за други своя», чем за полые абстракции. Возразить на эту редко проговариваемую аргументацию нечего, перед нами — экзистенциальный выбор, и далеко не всех интересует, где можно оказаться, сделав этот выбор.

“Our country, right or wrong” (моя страна, права она или нет), вовсе не эсесовский лозунг, это лозунг демократов-англосаксов, приписываемый американскому морскому офицеру Стивену Декейтеру, но восходящий к английскому поэту XVIII Чарлзу Черчиллю. Трудно найти более мужественного и интеллектуально бесстрашного человека, чем Джордж Оруэлл но слова:

«… для душевной потребности в патриотизме и воинских доблестях, сколько бы ни презирали их зайцы из левых, никакой замены еще не придумано»,

— принадлежат именно ему. Нынешние ядерная или биологическая война отнюдь не утоляют первейшей мужской душевной потребности в кураже, преданности, верности, доблести и отваге. Зато их вполне удовлетворяют сектантство и участие в мафиозных сообществах.

Еще одна первейшая душевная потребность, о которой не любят говорить моралисты-лицемеры, — потребность в ненависти. Вовсе недостаточно веровать в то, что члены твоей секты — отличные парни; необходимо твердо знать, что парни с соседней улицы — вонючки, скунсы и прирожденные подлецы. Сектантство удовлетворяет эту потребность в полной мере. Нам кажутся понятными разборки мафиози; чему же здесь удивляться: люди делят деньги, сферы влияния, рынки. Не до братской любви, знаете ли. Но как объяснить сосредоточенную ненависть Ньютона к Лейбницу, Ландау к Якову Ильичу Френкелю, Рихтера к Гилельсу, Плисецкой к Григоровичу? Все это становится понятным, если принять, что потребность в ненависти — корневое, глубинное стремление человеческой души; по остроте переживания — ненависть сопоставима только с вожделением.

Вектор ненависти в пространстве, образующем человеческую душу, базисный орт. Без него человек неполон. Михаил Сергеевич Гельфанд в одной из своих интернет-лекций обронил, что механизм различения «свой-чужой» важнейшее эволюционное приобретение Homo Sapiens. Без него не выжить. Приподымая тональность, скажем: вне различения «свой-чужой» невозможно и формирование человеческой личности. Попробуйте выдернуть из человека потребность в безоговорочной, безрассудной преданности. Членство в секте, мафии, удовлетворяет эту потребность в полной мере.

У меня на глазах формировалась израильская секта поборников домашнего воспитания. Чаяния сектантов я вполне разделял и разделяю. Я — сын потомственных школьных учителей. Школярские казенщина, подравнивание под одну гребенку, лицемерие, твердое, упорное нежелание мыслить вызывали во мне застарелую оскомину. Появилась группа молодых родителей, избравших домашнее воспитание своих чад. Я хаживал на их сходки. Благородное, здоровое дело, но я быстро отметил, что школьные учителя в глазах этих очаровательных, благородных сектантов стали неотличимы от Сатаны. В школах по определению не могло быть ничего хорошего, а на педагогов, слуг Вельзевула во плоти, должен был обрушиться «Молот Ведьм», прописанный домушниками.

Затем я наблюдал эволюцию сектантов-борцов за природное питание (множества домашних воспитателей и борцов с пестицидами и консервантами сильно пересекаются, но совпадают не вполне). Ну, не хочешь есть мясо и йогурты с эмульгаторами, — не ешь. В здорово питающемся теле — здоровый дух. Спор здесь не уместен; объяснять, что в качестве эмульгатора сегодня используется самый, что ни на есть природный яичный желток, — сил не достанет. Питайтесь природной пищей, на здоровье. Вегетарианство — бездарно, но за бездарность же не судят. Но, я быстро заметил, что сообщество мясоедов в глазах этих очаровательных сектантов-вегетарианцев — вполне совпадает со сборной слуг дьявола. Сектантские, добродетельные глаза блестели знакомым подростковым блеском друзей-приятелей, прогоняющих вонючек-скунсов обитателей соседнего переулка со своей территории. Мои очаровательные приятели, поборники здоровой пищи, переходя на зловещий шепот, присвистывали: ты знаешь, что они кладут в творог? Я, неправдоподобно округляя глаза, спрашивал: «кто они»? «Работники пищевых компаний», — был ответ, не оставлявший сомнений в том, что по этим технологам-вредителям плачут газовые камеры. Весь ужас в том, что, если у сектантов отобрать предмет их микрокосмической ненависти, вместе с ним рассыплется и смысл их жизни.

Вакуум, высвобожденный кризисом традиционных религий и утратой доверия к государственным структурам, немедля заполнился общинами, кастами и артелями. Сегодня секты плодятся и размножаются быстрее, чем люди. Сектанты борются с прививками, традиционной медициной, чипированием. И некуда податься: или в секту или в мафию. Исторический провал христианства, утверждавшего, что нет разницы между эллином и иудеем, показал, что вынуть, изъять из человеческой личности потребность в ненависти, — невозможно. Никто не пролил человеколюбиво столько крови, сколько ее пролила людоедская, любвеобильная, христианская цивилизация. Тридцатилетняя, Первая и Вторая Мировые Войны разыгрались не на Марсе, а в христианской Европе.

* * *

Евреи никогда не пережимали с братской любовью. Что такое братская любовь, ребенок узнавал в хедере из истории об Иосифе и его братьях. С библейской прямотой, рассказывается о том, что братья, швырнув Иосифа в колодец, сели есть хлеб. Ужаснее этого братского хлеба представить себе что-либо трудно. История человечества, начинается с того, что Каин по-братски убил Авеля, любовно истыкав, как сообщает мидраш, острым предметов, пытаясь прояснить, где именно из человека истекает душа. И все же семья, кровь, племя община в иудаизме остаются первым и последним прибежищем человеческого. О любви к дальнему лучше и не заикаться; научиться бы любить ближнего и самого себя, вот задача, достойная человека. Если хочешь творить благо, одели им прежде всего своих близких, хочешь дать пожертвование: «нищие твоего города — тебе ближе». Так говорит «Шулхан Арух». О том, чтобы отдавать в Гренаде землю крестьянам сильно печься не следует. Во многом именно поэтому, евреи возглавляют самые успешные мафиозные кланы.

С мафиозной искренностью Меир Ланский говорил о том, что никогда не забывал о том, что он еврей. После разрушения Храма в еврейском народе никогда не было центра. Иудаизм всегда представлял собою амальгаму мессианских сект. Таков он и поныне. Некоторые их этих сект разрастались до мировых религий. Некоторые, выбравшись из материнского лона, переворачивали империи. Сегодня сектанты копошатся в борьбе с прививками и мобильными телефонами. Благо, социальные сети и неисчерпаемая помойка фейкового интернета, позволяют им быстро образовывать клубящиеся клубы по интересам.

* * *

Сектантство произрастает иногда на самом неожиданном навозе. Учение Маркса было по сути универсальным и всеобщим. Маркс веровал в науку, объективную и внеличностную. Владимир Ильич Ленин, непрестанно раскалывая свою социал-демократическую мини-фалангу и выпалывая сорняки несогласия, превратил марксизм в теоретический лом на вооружении бесконечно преданной ему мессианской секты. Христианство, по сути своей универсальное, сгенерировало бессчетный набор ненавидящих друг друга сект. Я имею честь принадлежать к славному движению вязаных кип — религиозных сионистов. Живу я в Ариэле, университетском городке, и среди его насельников немало широко образованных религиозных евреев, не завсегдатаев, но посетителей концертов классической музыки и оперы. И вот в Ариэль переселилась группа изгнанных из Гуш Катифа вязаных кип, куда более ортодоксальных нежели работники Ариэльского Университета. Выселенные из Гуш Катифа поселенцы твердо убеждены в том, что опера и театр не слишком отличаются от публичного дома, и ноги их на этом капище дьявола не будет. Но если бы ограничилось только этим. Не хочешь ходить на концерты, и не ходи. Немедленно трещины отчуждения зазмеились на перегноях образования, молодежного движения, клубов. Фридрих Горенштейн, как-то заметил: невежды твердят о монолитном единстве еврейского кагала. Идиоты! Нет народа более внутренне разобщенного, чем евреи. Это верно. Но верно и то, что внутри-сектантский собес работает исправно. Человеческой душе необходима близость близких, а не правота обезличенных схем.

* * *

Можно ли победить мафиозно-сектантское единство? Методами Муссолини, Гитлера и Сталина — можно. Надолго ли можно одолеть сектантов? Очень ненадолго. Здесь вступают в силу загадочные законы, управляющие поведением сложных систем: разветвленные, многоуровневые системы сами порождают свои сложность и многообразие. Эти идеи пытались развивать палеоботаник Сергей Викторович Мейен и замечательный историк науки Юрий Викторович Чайковский. Можно ли побороть преступность, враз истребив всех воров? На короткое время притушить бандитизм, вывезя за город всех воров и расстреляв, — можно. А в длительной перспективе, — нельзя. Ибо:

«… в действительности же общество порождает все свое разнообразие, в том числе и воров. Пусть вор и происходит чаще всего от вора, но это не значит, что после ликвидации всех воров их не будет. Их будет через одно — два поколения ровно столько же — сколько соответствует системе. Передача через поколения (транзит) может происходить и поэлементно, но важно понять, что суть транзита не в этом, а в порождении разнообразием разнообразия. Именно поэтому, в частности, бессмыслен всякий индивидуальный террор, если речь идет об эволюционном масштабе времени. Однако краткосрочные перемены он порождать может — ведь транзит требует смены поколений»⁶.

Отрубить сектантский хвост гауссиана, описывающего человеческое общество, можно, но через два-три поколения он отрастет. Мафиозно-сектансткий, узколобый, компенсационный изоляционизм, по-видимому, неизбежен в нашем все более спаянном паутиной интернета мире.

* * *

По профессии я физик, и привык иметь дел с истинами, неподвластными кастовым, артельным, общинным интересам. Совместимы ли эти истины с жизнью остается неясным.

Литература

[1] Панталеоне М. Мафия вчера и сегодня, М. Прогресс, 1969.

[2] Бормашенко Э. Мафия: проявленный негатив, Знание-Сила, 1994, стр. 3-10.

[3] Тоффлер Э. Метаморофозы власти, М., АСТ, 2003.

[4] Фромм Э. Бегство от свободы.

[5] Слезкин Ю. Дом правительства. Сага о русской революции, Corpus, 2019.

[6] Чайковский Ю.В. Наука о разнообразии, Химия и Жизнь, 1989, 1.