Владимир Янкелевич: Экспресс «Варшава — Тель-Авив». Продолжение

Loading

Из захваченных документов стало ясно, что до Декларации независимости нас продолжат атаковать добровольцы, а с момента создания государства в ход пойдут регулярные армии Сирии, Египта, Ливана, Ирака и Трансиордании. Секретная переписка с максимально возможной скоростью она легла на стол де Голлю и Трумэну.

Экспресс «Варшава — Тель-Авив»

Роман

Владимир Янкелевич

Продолжение. Начало
Книга восьмая: Встречи на земле обетованной

Глава 6. Лео. Окончательное решение
(продолжение)

Дорога длиною в пять лагерей

Но до 1945 года еще нужно было дожить. Дина с Голдой держались вместе, так голод и холод было легче преодолеть. Выживали не те, кто были самыми сильными или отличавшиеся самым крепким здоровьем, выживали те, кто был наиболее крепким духом, кто знал, ради чего жить. Тот, кто не верит в будущее, в свое будущее, тот погиб. Эту крепость духа они черпали друг в друге, да и задача была понятна — помочь сестре здесь и сейчас. Если ты один, а это не зависит от количества людей в бараке, то силы могут иссякнуть. Но забота о близком заставляет держаться изо всех сил.

Они не знали о планах «окончательного решения», но изменения произошли достаточно быстро и наглядно. Белжец с нагрузкой уничтожения не справлялся, и в марте 1942 года начались массовые депортации евреев из Польши и соседней Словакии в организованный в Майданеке концентрационный лагерь. Там с осени рядом с мужским начал действовать и женский концлагерь. Перед депортацией им говорили, что Майданек — это трудовой лагерь, что они там будут работать, их будут кормить… Тогда для умирающих от голода евреев Белжеца и Майданек казался каким-то выходом…

Он располагался недалеко, меньше часа езды на грузовике.

Какой выход был лучше? Остаться в Белжеце или отправляться в Майданек? Решила судьба, видимо на сестер у судьбы были другие планы. Теперь Дине с Голдой нужно было выжить там, в Майданеке. А концлагерь в Белжеце через год, в 1943, был ликвидирован, все находящиеся в нем были убиты…

Ну что сказать, смерть опять пролетела совсем рядом, но забрала других.

Следы концлагеря в Белжице попытались уничтожить. Это старались сделать бесследно, и на всей его территории был посажен лес. Сохранившаяся железная дорога там, в лесу, и обрывается, но ужас просто разлит в воздухе. Следы преступления всегда очень хочется стереть. Просто мечта любого преступника, но это удается далеко не всегда.

Эли Визель в книге «Ночь» рассказывал, какое потрясение ждало прибывавших:

— Никогда мне не забыть эту ночь, первую ночь в лагере, превратившую всю мою жизнь в одну долгую ночь, запечатанную семью печатями. Никогда мне не забыть этот дым. Никогда мне не забыть эти лица детей, чьи тела на моих глазах превращались в кольца дыма на фоне безмолвного неба. Никогда мне не забыть это пламя, испепелившее мою веру. Никогда мне не забыть эту ночную тишину, навсегда лишившую меня воли к жизни…

Ветер с Майданека заставлял жителей Люблина запирать окна. Из высокой трубы лагерного крематория круглосуточно валил дым. Ветер нес в город трупный запах, запах смерти, приносил в город ужас, но там, в Люблине все же можно было закрыть окна. В самом Майданеке такой возможности не было.

Дина рассказывала Лео, что у входа в лагерь всегда стояли эсэсовцы с собаками, там, около проходной, была идеальная чистота, росли маргаритки… Все дорожки в лагере замощены. Трава подстрижена. Возле домов администрации лагеря — цветочные клумбы и кресла из березы для отдыха на лоне природы. Все бараки абсолютно одинаковые — выстроены в ряд с линейной точностью. На каждом — четкая надпись и номер. Вот он, знаменитый «Орднунг» на эффективной фабрике смерти.

Женщины, а Дине тогда было только 15 лет, работали на переборке вещей и сортировке личного имущества заключённых — все ценное в имуществе убитых должно было еще послужить Рейху. Работа продолжалась по 12 часов на ногах в холод, снег. Едой было 100 граммов хлеба и жидкий суп — это на весь день.

Забота друг о друге позволяла сестрам держаться, и когда Дина заболела, то выжить ей помогла поддержка сестры.

Постоянный осмотры и селекция… Так прошел практически год.

В июне 1943 — очередная селекция, эсэсовцы отбирали женщин в трудовой лагерь «Близин» (Blizin). Туда было отправлено около 5000 человек, грузовой поезд вез их в течение 3-х суток без еды и питья, а оставшихся в Майданеке убили. Это произошло 3 ноября 1943 года…

Прибывшие в Близин стояли на плацу еле живые, боясь пошевелиться. Шла очередная селекция.

С группой эсесовцев подошел элегантно одетый мужчина. Он спросил, есть ли среди прибывших портные, и увел эту группу. Потом отобрали сапожников для работы на кожевенной фабрике… Туда попала и Дина с сестрой. Некоторое время они работали там, а затем были отправлены в Аушвиц (Освенцим), туда, где «Arbeit macht frei».

В Аушвице Дина в последний раз стояла рядом с Голдой. Больше они уже не увиделись, Голда не прошла очередную селекцию…

По прибытию в лагерь Дина получила номер А-12581. Казалось, что она перестала быть человеком, она стала номером.

Номер — это все, нет жизни, судьбы, фамилии и имени, есть номер, вытатуированный на руке, все остальное для лагеря несущественно, а жизнь этого «номера» вообще не имеет значения. Главное, чтобы номер был нашит на куртку, брюки, на любую одежду и был всегда виден.

Ты можешь назваться любым именем, рассказывать, что ты из какой-то неведомой страны, да хоть с Марса, но лагерные власти интересовал только номер, и ничего больше.

Выжить в Аушвице… Тут должны сойтись и случайность, и закономерность. Случайность — это не попасть на такую работу, в которой выжить абсолютно невозможно. От того, в какую команду удалось попасть, зависела жизнь. Любая работа в помещении была нарасхват. Но, конечно, можно было погибнуть просто от прихоти капо или любого эсэсовца. Чаще всего жизнь зависела просто от везения.

Случайность, и Дина попала в одну из «лучших» групп. Это была работа в секторе B II G (В2Г), его прозвали «Канада». Там оказывалось имущество убитых узников. Евреи Франции, Германии, Голландии, Бельгии, и многих других стран были уверены, что их просто переселяют. Они везли с собой много ценного имущества, столько, сколько были в состоянии унести. Они не предполагали, что имущество им больше не понадобится. Все привезенное они вынуждены были оставить прямо у поезда, их ждала селекция и подавляющее большинство — газовые камеры, а их имущество оказывалось в «Канаде». Там просматривалась каждая вещь, и все ценное отправлялось в Германию.

На любой работе в лагере важно было выжить, прожить день, и еще день, и еще… «Канада» такую возможность давала.

Но это, как говорится — зона случайности, закономерность в чем?

А закономерность — она внутри, это внутренний стержень. Это способность держаться до последнего, не ломаться под обстоятельствами и не уходить в расслабляющее прошлое.

Если стержень ломается, то шансов выжить не остается.

Как ломается стержень — Полина из Вильно

Полина из Вильно в освенцимском бараке оказалась соседкой Дины. Она была достаточно крепкой женщиной, но то, что Дина поняла интуитивно и сразу, она понять не смогла. В лагере нужно жить настоящим, сегодняшним днем, выживать, а не вспоминать, как хорошо было там, в прошлом, какой прекрасной была жизнь, какие прекрасные возможности были упущены. Нужно было выжить сегодня, а Полина все рассказывала и рассказывала Дине о себе, о той, уже несуществующей жизни.

В Вильно она была активисткой Бунда, всегда тяготела к марксизму и к «самому справедливому строю» — к СССР. За свои взгляды она даже провела три месяца в польском концлагере «Березе-Картузской». Но она знала, за что сидела, вынесла все стойко, вышла и продолжила свою работу. На нее, как на стойкого борца «за светлое будущее» обратили внимание.

Кроме борьбы за права рабочих, она занималась переводами с норвежского, само собой, только близких по духу писателей. Один из них приехал вместе поработать над книгой, и эта работа завершилась свадьбой. Они переехали в Норвегию, жили в Тронхейме, где она продолжила писать о тяжелой жизни норвежской бедноты. Возможно, жизнь бедноты и была тяжелой, она для бедных всегда такая, но эти статьи и репортажи сделали ее корреспондентом советской газеты «Правда» в Норвегии. Живи и радуйся, тем более, что социалистическая революция в Норвегии не предвиделась, так что писать о тяжелой жизни людей труда можно было бесконечно. Но 9 апреля 1940 года война пришла и в Норвегию, город был захвачен в первый же день, началась оккупация. Полина сначала думала куда-то бежать, спрятаться в глубинке, но постепенно успокоилась, ее никто не трогал.

— Немцы называли меня фрау Полина, рассказывала она Дине.

Так прошел год, и все как-то утряслось, жизнь вошла в свою колею. А война… А что война, все войны когда-нибудь кончаются. Арестовали ее 22 июня 1941 года, сразу же, как только немецкие войска перешли границу СССР.

Это был крах картины мира, «распалась связь времен», она ничего не понимала. Что изменилось? Куда делись вчерашние интеллигентные наследники великой немецкой культуры? Какое отношение она имеет к мирным или немирным отношениям Германии и СССР?

Но оказалось, что имеет, осмысливать это нужно было уже в Аушвице. Но она не смогла. Однажды она осталась лежать в бараке, поднять ее было невозможно, на нее не действовало ничего и ничего уже не пугало. Что-то в ней сломалось. Она так и не встала, и умерла через два дня.

Эли Визель на конференции в Бостонском университете говорил:

— Одними из первых сдавались или предавали ради спасения собственной жизни интеллектуалы, либералы, гуманисты, профессора социологии и тому подобные. Потому что неожиданно вся их концепция вселенной разрушалась. Им больше не на что было опереться.

Это и произошло с Полиной.

Лагерь пятый, последний

В Аушвице лично занимался отбором узников для своих экспериментов «ангел смерти» — симпатичный садист доктор Йозеф Менгеле. Аккуратный пробор, мягкая улыбка, выглаженная темно-зеленая форма… Он приказывал узникам идти либо налево, либо направо. Налево — смерть, направо — жизнь.

В Освенциме был детский барак. «Мои морские свинки» — называл детей Йозеф Менгеле. Специально отбирались близнецы, над одним из пары он производил свои изуверские эксперименты, второго держал для контрольных наблюдений. Все эксперименты — операции над детьми и женщинами — производились без наркоза.

Тогда, в августе 1944 года в Аушвице, Менгеле отбирал очередную группу женщин.

У Дины вариантов не было, не пройти селекцию у Менгеле означало немедленно умереть.

Но ее отправили не в лагерь Кратсау (Kratsau) в Судетской области в Чехословакии, один из филиалов концлагеря Гросс-Розен в лапы к Менгеле, а в Берген-Бельзен. Туда стали переводить заключённых из других лагерей по мере того, как к Германии стали приближаться Восточные и Западные фронты.

В лагере свирепствовал тиф.

Ад Берген-Бельзена длился 7 месяцев.

Но война шла к концу. Свобода пришла 15 апреля. Лагерь был освобожден 11-й дивизией Британских вооружённых сил. Когда в барак вошел Лео и обратился по-польски, она не смогла ответить, но понимала — это ее шанс на жизнь.

Лео взял ее на руки и вынес из барака.

И медленно потекли дни, дни свободы. Свобода впитывалась ею капельно, очень малыми дозами, казалось, что все может вернуться… Но рядом был спаситель, был Лео.

* * *

— А потом пришел ты, Лео. — говорила она, прижавшись в нему вечерами. Там, в больнице, дни шли за днями, и медленно, очень медленно, что-то в душе разжималось, новая жизнь постепенно становилась реальностью, особенно когда появлялся ты. Понемногу краски обрели свой цвет, стало слышно пение птиц, стал привычнее воздух без того страшного запаха. Мне было легче, Лео, я была не одна, я ждала тебя каждый день, каждую минуту. Одному — горе, он ищет и никогда не найдет тех, кого потерял… было невозможно понять, когда лагерь уже позади, как удалось вынести все то, что вынести невозможно, как хватило сил… Но постепенно проходило и это.

— Дина, и зачем нам нужно было встретиться таким сложным образом? Разве непонятно, что мы с тобой должны быть рядом? Для этого мы и родились!

— Я много думала о том, как такое могло произойти. Как могла распространиться ненависть к евреям, если совсем недавно они были хорошими соседями, товарищами по армии, врачами и учителями, лечившими и учившими детей…

Лео с Диной перешли на веранду. Лео принес плед, в Негбе вечерами прохладно.

— Да, я тоже, когда отлавливал нацистов в Италии, все ожидал увидеть какое-то чудовище. Но главным образом попадались антисемиты конечно, но не больше, чем другие. Главным образом дисциплинированные чиновники, инициативные и выполняющие свою задачу как можно эффективнее. Если бы им поручили обеспечить потребность населения Германии в капусте, то они и этим занимались бы с таким же энтузиазмом. А то, что они с таким рвением делали, убивали, доставляли людей в лагеря смерти, так что поделаешь — работа такая…

— Лео, эти страшные преступления совершаются такими же людьми, как мы? Ненавидели ли они евреев? Вряд ли, скорее всего им было безразлично. Если бы их спросили, то возможно, что они и не поддержали бы «окончательное решение…», но их не спросили, а, значит, не их дело. Все обеспечивала четко работавшая бюрократия. Но бюрократия — не ненависть. Ненависть может пройти или найдется для нее другой объект. А безразличная бюрократия на месте, всегда на посту, и в этом опасность возобновления трагедии, воспроизведенной со всей эффективностью, на которую способна современная цивилизация. Бюрократии не нужны герои, ей не нужна ответственность. И самое парадоксальное, что это творилось не из-за ненависти. Из-за ненависти, конечно тоже, но это не главное. В основном все делалось из-за безразличия. Ужас ШОА — это все Гитлер? Нет, Лео, поверь мне — нет. Это все равнодушный обыватель.

* * *

Дина задремала в кресле-качалке. Ее разбудил подъехавший автомобиль. Вбежал Лео, подхватил Дину на руки и закружил по комнате.

— Собирайся, мы едем в Тель-Авив.

— Куда?

— Нас уже ждут у Давида. Поехали.

Глава 7. Прощальный вечер

Давид жил в старом доме в Неве-Цедек. Но двор, вот что было важно. Во дворе уже стоял большой стол, у мангала хлопотал Давид, Сабина и Сара, жена Давида, накрывали на стол. Морис, Арман, Боб и Марек, как могли, мешали Давиду в его серьезном шашлычном деле, все время предлагая тосты сначала за первый, потом за второй шампур и так далее. Доменик колдовала над каким-то французским соусом.

Лео и Дину встретили радостными криками.

Лео обнял Марека, и слегка приподнял.

— Лео, поставь меня очень осторожно, я на минерских курсах так пропитался нитроглицерином, что вероятно сам уже взрывоопасен. Разминируюсь только бокалом вина.

Слово взял Давид.

— Я родился в Грузии, в Мцхете, и потому скромно назначаю себя тамадой. Произносить грузинский тост я учился с раннего детства, но боюсь, пока я его доскажу, вы меня съедите. Потому: Лехаим!

Пили за всех по очереди.

Потом поднялся Боб.

— Я знаю вас, я в кругу друзей, и потому я не раскрою никакой тайны, если скажу, что мы с Сабиной должны были подготовить рекомендации для Президента. Я рад сказать Вам-то, что мы будем докладывать Президенту или Уиллу Доновану, «Дикому Биллу» идет в разрез с мнением генерала Маршалла и министра Форрестола. Здесь нет другой силы, кроме вас. Абдалла иорданский имеет свою армию, но она держится на английских офицерах. А обуздать Англию Президент может, если захочет, конечно.

Сабина хотела что-то сказать, но Боб продолжил.

— Я знаю, Сабина, что такой доклад может нам дорого обойтись, но нет такой силы, которая может заставить меня утверждать, что Америке нужно делать ставку на арабов, будь у них вся нефть мира. И поэтому я предлагаю тост за Страну, за Эрец-Исраэль!

Но после того, как все дружно поддержали тост, Боб не стал садиться. Он продолжил:

— И теперь в этом высоком собрании, почти синедрионе, я прошу тебя, Сабина, стать моей женой! Тогда шишки, которые на нас посыплются — будут делиться на две головы, каждому по пол шишки. Я люблю тебя и сделаю все, чтобы ты была счастлива. Только на задания без меня не пущу!

Все посмотрели на Сабину. Она встала, на глазах у нее были слезы. Давид тут же потребовал:

— Срочно целуйтесь!

Сабина обняла Боба.

— Боже, какой же ты дурак! Как долго я могла ждать, пока ты, наконец, на что-то решишься!

— Риск был очень велик, то Морис на тебя поглядывает, как кошка на сметану, то Арман, ему уже давно положено купить жену… Не опасен был только Марек, у него уже две жены, как у арабского шейха.

— Друзья, мы с Сабиной завтра отправляемся в Вашингтон. Нам нужно спешить.

— Тебя там Форрестол не арестует? — спросил Лео.

— Не думаю, армия США ждет меня, приподнявшись от нетерпения на цыпочки.

— А ваши планы? Возможно, пойдете работать к Исеру? — спросил Лео Мориса и Армана.

— Нет, у нас тут есть начальство — Рене Невиль, французский генеральный консул в Иерусалиме. Он будет решать, чем нам заниматься. Я думаю, что обязательно будем сотрудничать, совпадение интересов Франции с вашими просто факт. Наличие общего противника очень сближает.

Наступала ночь, пора было прощаться…

Глава 8. Тель-Авив. Давид. Сентябрь, 1982 г.

До встречи с Лео еще есть время. Спешить некуда. За окном хамсин, пыль, мелкая, как тальк, прилетевшая из Африки, пробивается во все щели. Напротив — школа. У нее на крыше — мощный динамик. Вместо школьного звонка он играет «Happy Birthday! Happy Birthday to you!». Динамик повернут в сторону от школы к нашим домам, видимо для того, чтобы разбудить проспавших родителей. Слышит этот призыв-поздравление весь район. Сначала я думал, что у какого-то школьника день рождения, а их много, вот и ежедневное «Happy», но, видимо, просто в школе решили, что так у детей будет меньше отрицательных эмоций.

Под балконом столпотворение — детей привезли в школу. Их привозят, даже если до школы идти не больше пяти минут. Израильский водитель непосредствен, как ребенок. Он останавливается, как хочет, где хочет и не спеша выходит выгружать свое сокровище. Он не спешит, на раздраженные сигналы тех, кто не может въехать на школьную парковку абсолютно не реагирует. Наконец он отъехал, но следующий точно так же раскорячивает свою машину, как будто не он минуту назад нервно сигналил. Тогда мешали ему, а сейчас — сейчас он уже приехал.

— Совланут, мотек![1]

Это Израиль, энергетика — через край, все кипит и бурлит. Каждый знает, что нужно делать премьер-министру, но что делать самому — знают далеко не все и не всегда. Глобально, это гораздо проще. Страсти накалены — или обожают или ненавидят. Южный темперамент — никто не обещал, что будет легко.

Я занят серьезным делом, пью кофе на балконе и смотрю на этот «восточный базар». Кофе нужно пить серьезно, это не просто напиток, это жизненная философия. Кофе — это всегда, когда требуется терпение и невозмутимость.

Можно пофилософствовать:

— Счастье — это сидеть в удобном камышовом кресле в тени на вершине горы и смотреть, как два тигра в жаркой пыли дерутся в долине …

Но это китайский взгляд на мир, это не для израильтян, они вечно спешат. Вот потому они заварят жуткий кофе-боц, молотый кофе залитый кипятком в бумажном стаканчике и выпьют, думая, что это кофе. Понятно, что во время работы в поле или на стройке иного выхода нет, но убедить себя, что это на самом деле кофе — для меня это слишком. Есть шутка, которая на иврите она так: «hа-хаим шелану кмо кафе — шахор, мар вэ-боц. Им зэ ло каха, аз зэ нес» («Наша жизнь как кофе: черная, горькая и грязная. Если это не так, то это — чудо»). Суть в том, что шахор, мар, боц и нес не только черная, горькая, грязная и чудо, все это еще и виды кофе.

При первых посещениях Израиля еще туристом количество вариантов кофе при слабом иврите создавало определенные проблемы. В любом офисе сразу задавался кажущийся безобидным вопрос:

— Хотите кофе?

Казалось, что проще, скажи «да», и пей на здоровье, но следует:

— Какой?

— А какой есть?

В ответ — семь наименований. Ищешь по интуиции что-то знакомое.

— «Нес» (растворимый).

Следует вопрос:

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько кофе на сколько воды?

А потом:

— С молоком?

На всякий случай отказываюсь.

Тогда еще вопрос:

— С сахаром? И тут же: Сколько?

Ну и сразу вопрос:

— С каким сахаром?

Время, когда более привычными были два вида кофе — кофе «есть» и кофе «нет» — прошло.

Наконец «Восточный базар» возле школы закончился. Школьников загрузили в классы минут за двадцать.

Израильское смешение культур и рас должно было переплавить народ в некую новую общность. «Плавильный котел» (Melting Pot) в Израиле называют «кибуц галуёт», но котел оказался более похож на салатницу (Salad bowl). Наверное, это ненадолго, я смотрю, как общаются дети друг с другом, темные и светлые, черные и белые, кажется, они все же отправят салатницу в переплавку.

Насколько мы все разные, насколько мы любим свою «особость», любим (или наоборот — не любим) селится среди «своих».

— Ты купи квартиру в Раанане! — советует мне знакомый.

— А почему там?

— Там в основном селятся выходцы из англоязычных стран, тебе же не безразлично окружение…

На самом деле — не безразлично, но не настолько.

Правда все это культурно-этническое многообразие исчезает в минуту опасности, но и опасность иногда становится привычной, о ней иногда забывают. Но обаяние Израиля от неурядиц не становится меньше.

Несколько дней назад поздно вечером пошли с женой прогуляться. На улице темно, практически ночь. Зашли в магазин и купили что-то. Идем домой, в руках кульки. Останавливается маршрутное такси. Водитель, лет примерно 55:

— Заходи, дорогой, садись!

— Да не стоит. Мы гуляем. Просто спорт.

— Да заходи. Бесплатно!!!

Долго препираться было неудобно, да и в маршрутке люди домой едут. Сели.

Водитель:

— Где твой дом?

Я показываю:

— Вон тот.

Водитель подъезжает к дому.

Я говорю ему:

— На шестой этаж не надо.

— Конечно, мотек, я только до третьего!!!

Кофе выпит, можно собираться к Лео, продолжить работу над его записями, только вот закончу статью в газету, там работы минут на 20. Но не судьба — звонит телефон. Только Лео способен звонить, не глядя на часы.

— Давид, шалом! Ты завтра в шесть часов должен быть у меня, я тебе приготовил новые тетради. Тебе будет интересно.

И все. Ни тебе — «Какие у тебя планы?», ни тебе — «Свободен ли ты завтра в шесть…» Он как был солдатом, так и остался… Но надо отдать ему должное, он знает, что говорит.

Я приехал примерно минут за двадцать до срока, ненавижу, когда меня ждут.

Первое время в Израиле меня удивляло легкое отношение к назначенному времени. Здесь «в шесть» может означать и в 6:30 и в семь … Может это свойство древнего народа, вокруг которого спешили многие, имен которых сейчас никто не помнит… А может, просто наследие кибуцного прошлого: те знали, что в поле нужно выходить с рассветом солнца, а не по часам…

Надо ехать, а тут зашел поговорить сосед. В нашей израильской «салатнице» собрались люди со всего мира, но Ари, он особенный.

— Ты представляешь, — горячился Ари, — он согласился на должность зам. генерального!

Это он о своем зяте.

— Какое он имел право, ведь у него жена месяц назад родила, ребенка купать нужно. А зам. генерального — он не может помогать жене, он женат на своей работе!

— Понимаю, — говорю я, — как не понять. Но если твоя дочь хочет, чтобы муж приносил деньги в дом, ему все же нужно работать.

— Ты не понимаешь, ты совсем недавно в Израиле. Здесь все не так, как у вас было там. Просто приходишь к начальнику и говоришь, что у меня маленький ребенок, и мне нужно его примерно в семь вечера вместе с женой купать, а потому уходить домой мне нужно в четыре! Никуда не денутся.

— Но кому такой работник нужен?

Он посмотрел на меня, как на умственно отсталого. Я не обиделся — он в свободной стране, пусть думает, что хочет.

— Прости, Ари, мне нужно ехать…

* * *

Мы сидели с Лео на ступеньках у подножия «Мельницы Монтефиоре» в квартале Ямин Моше. Отсюда открывался замечательный вид на Старый город, башню Давида и гору Сион. Тут все рядом, там Гефсиманский сад, а там Гейеном, та самая «Гееена огненная».

Лео рассказывал:

— 29 ноября 1947 года я находился в Негбе. Все собрались около охрипшего центрального репродуктора, закрепленного на столбе повыше, чтобы каждый мог слышать. Шел подсчет «за» и «против» участников голосования в ООН о судьбе нашего государства. Медленно, очень медленно количество «за» приближалось к двум третям от общего числа голосовавших, необходимых для утверждения резолюции. Когда прозвучало последнее «за» и две трети голосов были набраны, раздался общий крик радости. Все стали обниматься, плакать от радости.

Мы с Диной и Мареком поехали в Тель-Авив. Там шло сплошное ликование. Было полно народу, пели песни, на площадях танцевали, все праздновали, выносили столы на тротуар — угощали прохожих.

Дина ликовала, плакала, как девочка.

Но у меня в голове все время крутилось, что дальше? Бой в залах заседаний ООН выигран, но война с недовольными этим решением начнется обязательно. Только я не знал, что начало этой войны будет именно завтра.

Но она так и начались, на следующий день после голосования в ООН — 30 ноября 1947 года. Англичане еще как-то пытались контролировать порядок. Они решили, что бойцы Иргуна оборудуют на мельнице пулемётное гнездо и будут использовать ее в качестве наблюдательного пункта. Тогда они сделали то, что мы потом называли «Операция Дон-Кихот», — взорвали верх мельницы, вот этой, у которой мы сейчас сидим. Весь механизм был уничтожен, осталась только голая, опустошённая взрывом, башня.

— Да, точное название.

Лео помолчал.

— Давид, а ты с чего это стал заниматься архивными раскопками? Что тебя привело к этому?

— Знаешь, Лео, я никаких таких решений не принимал. Не было такого, что я встал утром и сказал, а не начать ли изучать архивы, что-то писать, ну и так далее. Просто обнаруживались «скелеты в шкафу», стали как-то сами по себе всплывать различные семейные истории… Возникали вопросы, захотелось получить на них ответы.

— Получил?

— В процессе.

— Расскажешь?

— Да их много. Например, такая история. У нас дома есть небольшая французская статуэтка «Три грации». Это севрский фарфор. Как она к нам попала? Дело было еще до Первой мировой войны. Мой дед осерчал на свою невесту, поссорился с ней, и с братом уехал в Париж. Жил там, вроде, неплохо, успешно участвовал в велогонках, а в конкурсе закройщиков получил, как победитель, приз — масштабный циркуль. Брат его в Париже женился. А бабушка все просила деда вернуться, дескать дела в России пошли лучше. Дед с братом засобирались в Россию, но французская жена наотрез отказалась ехать. Потом смягчилась, сказала, чтобы они сами посмотрели, что там и как, а потом ее вызвали. Ну что делать, поехали пока без неё. Думали, что это временно, но началась война, и возможности приехать к мужу у неё просто не стало. Жена за границей и предопределила его судьбу — в 37-м он был «перетёрт в лагерную пыль». О существовании этого брата, сгинувшего в ГУЛАГе, я узнал совсем недавно, пытался что-то найти, начал запрашивать архивы, но не получилось. Они требовали дополнительных сведений, но спрашивать было уже не у кого. Вот так получилось, что стерли не только человека, но и имя его. Напугали деда так, что пропавшего брата он не вспоминал никогда. Помнишь: «… дам ему вечное имя, которое не истребится»[2], но так получилось, что истребили… Вот я и стал поднимать архивную пыль.

— Да, понятно.

— Или вот. Я и некий натанийский старожил, гуляем по городу. Погода хорошая, не жарко. Скоро зима, но деревья упорно цветут, пытаются удержать уходящее тепло. Мы идем мимо гостиницы, на ней написано — «Малон Кореш». Ну, «малон» — это гостиница на иврите, а что за «Кореш» такой, спрашиваю я.

Тот говорит:

— А какая разница, наверное, так звали того, кто деньги дал на эту гостиницу.

— Ты почти угадал. — говорю ему, — Это персидский царь Кир II Великий. Он покончил с «вавилонским пленением», разрешил евреям вернуться и восстановить Иерусалимский Храм, ну и денег на восстановление давал, и, если толковать расширительно, то в каком-то смысле и на эту гостиницу.

А тот опять:

— Все это дела минувшие. Тебе это надо?

— Надо. Если нет памяти о прошлом, о предках, о своих истоках и истории своего народа, то человек превращается в манкурта, не знающего, кто он и откуда. У него нет прошлого, и потому нет будущего. Прошлое удивительно легко потерять. Люди уходят, уносят с собой истории, свою радость и боль. Но прошлое всегда возвращается к тем, кто его не помнит…

— Давид, не читай мне мораль. Лучше вот посмотри, я принес тебе свои дальнейшие записи.

Глава 9. Декабрь 1947. Лео. Английские секреты

Марек наконец-то разобрался со своими женами. Марина за время отсутствия Марека влюбилась в иракского еврея. Тот ее просто на руках носил. Это и понятно, он никогда в жизни не видел прелестей российских красавиц. Марина с новым мужем пожелали Мареку найти свое счастье.

Янина, та пошла иным путем. Уже вошла в совет кибуца и планировала свою жизнь в качестве активиста в партии МАПАМ. Марек в ее планы просто не вписывался. Он вздохнул с облегчением и вернулся в Негбу к своим минным делам.

Я же выполнял различные задания в ШАЙ. Следил за арабскими боевиками. Назывались они красиво. Муфтий Амин Аль-Хусейни своих добровольцев назвал «Армией священной войны», численность ее колебалась от нескольких сотен до тысячи. А сборная солянка из добровольцев арабских стран называлась «Арабская освободительная армия». Этих было около 6000.

В общем, с арабскими добровольческими бандами мы справлялись неплохо.

12 декабря не успел я войти в контору, как меня срочно вызвали к Исеру. Оказалось, что у него гость — Арман. Мы обнялись, но Исер сразу перешел к делу.

— Арман, повторите, пожалуйста, для Лео. Я именно его поставлю руководить операцией, опыта ему хватает.

Армана рассказал:

— От своего источника, абсолютно надежного, имя которого я называть не буду, стало известно, что 15 декабря англичане отправляют из Бейрута грузовик в Хайфу. В грузовике восемь стальных контейнеров и 12 мешков с секретными документами и дипломатической почтой. Большого конвоя не будет, чтобы не привлекать внимания. Я надеюсь, что это достаточно интересно?

— Арман, контроль за отправлением и приметы грузовика ты обеспечишь? Подашь сигнал?

— Типа «Над всей Испанией безоблачное небо»?

— Что-нибудь попроще.

— Про грузовик мне все известно. Это тяжёлый полноприводный грузовик Matador. Номер вот здесь на листке. Дорога для него одна — Приморское шоссе. Как выйдет, мне сообщат по рации. А дальше — твоя работа.

Итог подвел Исер:

— Лео, план операции и состав сил ко мне на стол через 3, нет, дам тебе фору, через 4 часа.

— Спасибо, шеф, за фору.

Мы с Арманом вышли, я посетовал, что он нас не навещает, что Дина будет рада его видеть и нес еще какую-то ерунду. Тот пообещал прибыть с большим букетом для Дины, и хорошим коньяком для меня, помахал рукой и убежал.

Я решил, что на дело возьму Давида Большого. На случай, если повредим грузовик, то ему и сейфы по плечу. Набирать остальных людей поручил ему.

Перехватывать грузовик нужно на территории Палестины. В Нагарии у англичан достаточно большие силы. Нам бой ни к чему, а вот в Акко — там как раз у них никого нет. Там их и возьмем.

Им останется всего 39-35 км до конца маршрута, напряжение спадет. Давид предложил взять их на трассе у поворота на Регбу. Этот мошав основан нашими ребятами ветеранами, так что вопросов не будет. Там же есть заброшенные автомастерские, они нам и нужны.

Численность мы определили в 20 человек, но для мягкой остановки грузовика нужна была красивая женщина, хорошо владеющая пистолетом. Жаль, Сабины не было, но Доменик вполне подходила.

Согласилась она сразу.

Впереди на дороге мы проложили цепь, прокалывающую любые колеса. Вперед выдвинули полицейского в форме, чтобы не мешали встречные машины. Для Доменик организовали красивую машину со спущенным колесом, три человека должны были раскатывать колючку сзади, после проезда грузовика, на случай, если они вздумают повернуть назад. И еще по 8 человек засели в окопчиках вдоль дороги.

Наступило расчетное время прибытия машины, но ее все не было. Решили подождать минут 15, но и через 15 минут ничего не изменилось. Давид предположил, что те поехали по каким-то проселочным дорогам. Мы были уже готовы свернуться и попытаться найти их возле Акко, когда вдруг услышали работу мотора и несколько луженных глоток, орущих во всю мощь популярную солдатскую песню «Kiss me Goodnight Sergeant Major, Don’t forget to wake me in the morning».

Спасибо им, предупредили.

Все прошло как нельзя лучше. Ни единого выстрела.

Когда водитель выскочил из грузовика и приобнял Доменик, страстно желая ей помочь, — он совсем потерял голову, — она вытащила из его кобуры пистолет. Нужно было видеть его удивленную физиономию. А его напарника в кабине я, аргументируя люгером, уговорил сдаться, дырка в голове его не устраивала. На охранников в кузове дружелюбно смотрели дула 8 автоматов. Тоже сильный аргумент. Оказалось, что они в Нагарии решили пропустить по кружке пива, но остановиться на кружке было выше их сил. Еще бы несколько кружек, и мы бы, скорее всего, безуспешно, отправились бы их искать. Мы оставили их всех связанными в автомастерских и поручили местному парнишке через пару дней их случайно найти. Тот был горд боевым заданием.

Из захваченных документов стало ясно, что до Декларации независимости, то есть до создания государства нас продолжат атаковать добровольцы, а вот с момента создания государства в ход пойдут регулярные армии, прежде всего Сирии, Египта, Ливана, Ирака и Трансиордании. Секретная переписка показала всю лживость внешнеполитических заявлений англичан. С максимально возможной скоростью она легла на стол де Голлю и Трумэну.

* * *

Близилась война. Командованию было ясно, что тяжелого вооружения Израилю катастрофически не хватает, да и совсем нет авиации. Нужны были большегрузные самолеты, купить их можно было в США.

Совершенно неожиданно для всех, включая Трумэна, Госдепартамент объявил о введении эмбарго на продажу любого вида оружия евреям ишува и всем соседним арабским странам. Сам факт эмбарго со стороны Госдепартамента весьма странен и вряд ли прошёл бы проверку на законность, эта функция принадлежит Конгрессу и министерству финансов, но Трумэн, узнав об эмбарго из утренних газет, так и не решился на конфронтацию. А англичане просто открыли для арабов все свои огромные военные склады на территории арабских стран.

Новым заданием для меня стал обход эмбарго в США.

Продолжение

___

[1] Терпение, дорогой!

[2] (Ис.56:5).

Print Friendly, PDF & Email

9 комментариев для “Владимир Янкелевич: Экспресс «Варшава — Тель-Авив». Продолжение

  1. Спасибо! «Одними из первых сдавались или предавали ради спасения собственной жизни интеллектуалы, либералы, гуманисты, профессора социологии и тому подобные. Потому что неожиданно вся их концепция вселенной разрушалась. Им больше не на что было опереться». Мастера самообмана 🙁
    Скорбь есть скорбь.
    А о борьбе, деятельности — так всё круто и динамично!

  2. Сэм — 2020-12-12 14:03:02(530)

    …А ещё надо было создавать свою атомную бомбу. …
    ======
    Вот тут и «подвернулась» Австралия.
    Бомбу испытывали в пустыне Маралинга. К чему это я?
    Самым-самым краешком коснулось и меня.
    Жена получала образование в местном колледже по специальности «Охрана природы и управление отходами». Советских дипломов МГУ и PhD оказалось мало. Преддипломную практику проходила в местном п/я — Центральной радиологической лаборатории (O, so secret!) на лаборантской позиции. Тряхнула стариной (начинала с лаборантки в ЦИУ) и управлялась с поручениями за пару часов. Начальство всё видело и предложило подать документы на образовавшуюся вакансию … лаборанта. Предупредили — придётся ездить в Маралингу изучать отдалённые результаты испытаний. Согласилась и подала документы. Мой «протест» (зачем облучаться остатками радиации) не был принят. А ещё подали документы на эту задрипанную должность около девяноста человек — молодых и с fluent English. Понятное дело, всё закончилось только извинениями и восторженным отзывом на дипломный проект.
    С чем до сих пор и поздравляемся. 🙂 А вот аборигены, жившие и живущие на территории испытаний, не очень довольны до сих пор.
    ======
    Прошу извинить за офф-топик. Уж больно задел этот вопрос. Сказал и душу облегчил.
    Если что не так, то попросите модерацию удалить моё сообщение. Не проблема!

  3. Роль Великобритании (ВБ) в развитии ишува противоречива. С получением мандата ВБ под руководством тогдашнего министра колоний Черчилля успешно развивала Палестину как свой форпост. Это было намного эффективнее делать с еврейским населением, которое было вполне европеизированным. Отсюда и декларация Бальфура. Были заложены основы будущего гос-ва (с-хоз-во, предприятия, дороги, медицина, профсоюзы и т.п.). Но начиная с 30-х годов вектор усилий англичан изменился: еврейское гос-во, к независимости которого шло все дело, было им ни к чему. И тогда Форин оффис отвернулся от евреев и поддержал арабов. Ничего личного, просто вечное «разделяй и властвуй». И пошло-поехало: ограничение иммиграции, операция «сезон», флот против еврейских пароходов, лагерь на Кипре и т. п. Да одна только Трансиордания с ее английским легионом чего стоит. Ведь если бы не легион, то и Иерусалим, и Самария-Иудея были бы израильскими еще в 1949 г. И никакой «оккупации»! А восхвалять ВБ за Палестину это все равно что восхвалять Сталина за Израиль. Никто не отрицает их роли, но и историческую справедливость надо тоже соблюдать.

  4. Видите ли Сэм, де Голль был главой оппозиции, его реакция на английские дела была предсказуемой. Он удалился в свое поместье, чтобы оттуда снова вернуться на белом коне во власть. В это время реальной власти в общем-то не было. Гуэг правил 5 мес., Бидо — 5 мес., Блюм — 7 мес, затем Равмадье 10 мес., а затем в переформированном правительстве — еще 2 … и Так далее. Реальной силой для политических действий был де Голль. Напоминаю — речь идет о романе.

    1. Уважаемый Владимир, я не настолько знаком с историей послевоенной Франции, чтобы что-то «видеть» без проверки. Поверка дала следующий результат:
      With only 117 seats, the RPF had little influence on decision making in the new Assembly.
      http://en.wikipedia.org/wiki/Rally_of_the_French_People
      (RPF – движение, основанное Де Голлем в 1947 году)
      Но честно говоря, ИМХО это не так уж и важно.
      Меня больше интересуют причины постоянного искажения роли Великобритании в развитии Ишува и её оплёвывание.
      Об этом у меня в последних номерах Заметок было уже начало и продолжение статьи.
      Насколько я понимаю, Вы считаете иначе, чем я. Было бы интересно прочитать Ваши возражения.
      С продолжающимся Праздником.

      1. Сэм
        12 декабря 2020 at 13:51 |
        —————————————————
        Меня больше интересуют причины постоянного искажения роли Великобритании в развитии Ишува и её оплёвывание.
        Об этом у меня в последних номерах Заметок было уже начало и продолжение статьи.
        Насколько я понимаю, Вы считаете иначе, чем я. Было бы интересно прочитать Ваши возражения.
        ==============================
        Вам, скорее всего, непонятно мое игнорирование Ваших постов. Поясняю. Написанное мной о роли Англии вы назвали оплевыванием. О чем при таком подходе с Вами разговаривать? Я не умею разговаривать в подобном тоне. И далее. Роль Англии возможно многим очень интересна, но ее обсуждение не имеет отношения к обсуждению романа вообще и данного отрывка в частности. Спасибо за дискуссию.

        1. Вообще-то, уважаемый Владимир, я имел ввиду не только Вас. Враждебное описание роли Великобритании, страны, сделавшей больше всех других стран для сионистского движения, очень распространено в русскоязычно-израильском мире.
          Но и Вы, уважаемый Владимир, написали: «Секретная переписка показала всю лживость внешнеполитических заявлений англичан»
          Если это, не соответствующее исторической правде обвинение — не «оплёвывание», то я не знаю, что значит «оплёвывание».
          Ваше полное право считать, что указание на неправильное изложение истории не имеет отношения к обсуждению исторического романа, моё — с этим мнением не соглашаться.
          А вот мой комплимент в отношении Вашего романа Вы не поняли.
          Жаль.

      2. Сэм — 2020-12-12 14:03:13(532)
        Меня больше интересуют причины постоянного искажения роли Великобритании в развитии Ишува и её оплёвывание.
        ====
        Праздничная терминология? Зачем?

  5. Секретная переписка показала всю лживость внешнеполитических заявлений англичан. С максимально возможной скоростью она легла на стол де Голлю и Трумэну.
    \\\\\\\\\\\\\\\\\\
    Я не комментировал предыдущие части этого романа.
    Но сейчас подумал:
    А может, также как выяснилось после выхода последнего сезона «Короны», найдутся люди, которые по художественному произведению будут судить об истории?
    А она была другой:
    В декабре 1947 года де Голль уже почти как 2 года проживал в своём поместье Коломбэ-ле-Дез-Эглиз. Он ушёл в отставку с поста Председателя Временного правительства в январе 1946 года.
    Да, после войны британские военные не хотели уходить из Палестины, она им нужна была как военная база, откуда самолёты в случае начала новой Мировой войны могли бы долететь до СССР.
    Но в Британии политику определяли политики, а они победили летом 1945 года с программой восстановления экономики и создания национальной системы здравоохранения. А ещё надо было создавать свою атомную бомбу.
    Решение об отказе от Мандата было принято на заседании правительства 20 сентября 1947 года.

Добавить комментарий для Сэм Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.