Владимир Янкелевич: Экспресс «Варшава — Тель-Авив». Продолжение

Loading

«Да все это как-то глупо. Жизнь прошла, все позади. Кому нужна встреча двух старых идиотов? — Им и нужна. Это не кастинг, а вы не рветесь в кино на главные роли. Тебя смущает лысина и очки на носу? Ты меня удивил. Настоящая проблема совсем не в этом, не в слабости тела, а безразличие души.

Экспресс «Варшава — Тель-Авив»

Роман

Владимир Янкелевич

Продолжение. Начало
Книга двенадцатая. «Письмо из Америки»

Глава 1. Иерусалим. сентябрь, 1982 г. Давид

Было жарко, Лео сидел в своем привычном кресле и большим платком как-то слишком старательно тер лысину. Он, то собирался мне что-то рассказать, то снова полировал свою лысину и смотрел куда-то в сторону.

— Лео, что с тобой? Из-за чего разволновался? И оставь лысину в покое. Она уже блестит так, что ее из космоса видно. Лучше рассказывай, что случилось.

— Да я и сам не знаю что. Я никогда не переставал ее искать, правда уже давно не верил в реальность поисков, а, искал, главным образом, потому, что стремился всегда доводить дело до конца.

— Ты о чем? Искал кого?

— Ты помнишь, я тебе рассказывал о Рохеле Каплер? Ну той, что оказалась с началом войны в советской зоне?

— Конечно помню. Ты говорил, что ее следы затерялись где-то в России, кажется в каком-то Яны-Курганском районе.

— Она выжила и даже прислала письмо. Предлагает встретиться.

— Из этого Яны-Курганского района даже письма доходят?

— Слушай, ты какой-то бестолковый сегодня. Письмо из Штатов. Просто я растерялся. Что принесет эта встреча? Я уже старик, что я ей скажу при встрече?

— Наверное, «Здравствуй, Рохеле». А что она написала, если не секрет?

— Да вот, можешь посмотреть.

Лео дал мне довольно объемистое письмо, а сам пошел заваривать кофе. Я уселся в кресло и стал читать.

Письмо было написано мелким аккуратным почерком лучшей ученицы без помарок и исправлений. Я даже подумал, что оно переписывалось начисто.

* * *

«Дорогой Лео,

Как долго думала я над этими словами. Обращение, кажется, что это так просто… Не всегда. Последний раз мы разговаривали с тобой около 50 лет назад, и сейчас, когда мы совсем не молодые люди, я вдруг пытаюсь найти слова… Слова, которые, скорее всего, запоздали. Моя дочь, когда я начала писать тебе это письмо, решила, что я сошла с ума. Видимо она просто меня уже списала. В тепле, сыта, что еще старухе надо. Она думает, что мне нужно цепляться за нее, чтобы не споткнуться о собственную тень. Но я более жива, чем ей кажется.

Возможно твоя жена, ну не живешь же ты один, это письмо не одобрит… Успокой ее, я тебя не украду.

Давай знакомиться, хорошо? Спустя 50 лет нужно знакомиться заново.

Меня зовут Рейчел Збарски, или, как меня называет владелец соседнего магазина, пани Рейчел.

Помнишь, как ты уезжал в Палестину? Это был сентябрь 1930-го. Я что-то невнятно говорила о том, как поеду следом, вместе с родителями… На самом деле ждала, когда ты просто возьмешь меня за руку и поведешь за собой. Это я поняла совсем недавно, а тогда я не могла признаться в этом даже самой себе. Ты был таким решительным, только рядом со мной, эта решительность куда-то пропадала.

В глубине души я сомневалась, действительно ли родители согласятся ехать… У родителей здравого смысла больше, но он опирается на их жизненный опыт, на вчерашний день.

С отцом ты так и не познакомился, но маму ты знаешь. Скажи, ты мог бы представить ее в кибуце на ферме рядом с коровой, или на поле? Конечно, можно сказать, что и не такие работали, но кто знает свою судьбу?

После твоего отъезда мы прожили в Костополе очень недолго. Папе пришлось переехать в Визну, и мы с мамой поехали за ним. Я не знаю точно, чем этот переезд вызван, но думаю какими-то военными вопросами, связанными со строительством укреплений. Через Визну шла дорога из Восточной Пруссии на Варшаву.

Папа был все время занят, я там не могла найти себе места, а мама вообще затосковала, настолько все здесь было чужим. Тогда мы с мамой стали раздумывать о переезде в Палестину. Для молодых все не так страшно, а мама все же надеялась на что-то. Дело конечно не в ней. Это я не могла решиться ехать без них. Если бы ты знал, как я об этом жалею.

В 1939 году войну ожидали. Иногда, когда приходило какое-то известие, у мамы появлялся некоторый оптимизм, но обычно это было ненадолго.

Отец стал бывать дома реже, и практически всегда был в военной форме. Атмосфера в городке стала меняться, люди становились все более мрачными и скрытными.

Однажды вечером молодые офицеры пришли к нам поговорить с отцом наедине. Они были в растерянности, а отец был все же ветераном. Я тогда слышала их разговор, хотя они и старались говорить тихо.

Отец сказал, что нападение Германии может подтолкнуть Советы попытаться получить назад земли, потерянные в 1920 году. Еще он говорил, что если это произойдет, то мы окажемся в серьезной опасности из-за отношения к нам местного населения, а эти отношения были очень непростыми. Польша местных националистов давила железной рукой, и они ничего не забыли. Впервые в жизни я почувствовала, что вся та жизнь, которая казалась само собой разумеющейся, висит на волоске.

1 сентября война пришла. Ее ждали, но все равно объявление о начале войны по радио прозвучало, как гром. Наша армия отступала. Поползли слухи о предательстве польских военачальников, о шпионаже с участием высокопоставленных политиков. Радио сообщало какие-то хвастливые новости, но им никто не верил. Все рушилось. Объявили военное положение.

3 сентября, когда Англия и Франция объявили войну Германии, мы вдруг стали надеяться, что теперь ситуация изменится. Немцы не выдержат войну на два фронта, они проиграли!!!

Эти надежды исчезли очень быстро.

А потом, поздно вечером, отец пришел попрощаться. Он поцеловал меня и попросил нас с мамой держаться вместе и сказал: «Заботьтесь друг о друге»… Потом ушел, и с тех пор я его больше никогда не видела.

Но 17 сентября пришли не немцы. Советы заняли Восточную Польшу, наши военные оказались в советском плену…

Мама искала отца. В течение нескольких месяцев мы ничего не знали о том, где он и что с ним произошло. Потом мы начали получать письма. Он находился в России, в тюрьме Старобельска. Его там держали вместе с другими пленными польскими офицерами. Скорее всего, его судьбу решило то, что он был участником боев с Россией в 1919-1920-х и за эти бои имел военные награды. Это ему припомнили. Позже он был расстрелян в Катыни.

Некоторое время в Барановичах было тихо, но вскоре начались аресты. Сначала брали крупных чиновников и армейских офицеров, а затем взялись за их семьи.

Слова «Мы защищаем вас от немцев» НКВД заменило на «Мы пришли, чтобы освободить рабочих от польских буржуазных угнетателей». Оказалось, что у НКВД этими угнетателями были и мы с мамой.

Арестовывать нас пришли в апреле 1940 года, видимо сразу после того, как они решили судьбу отца.

Пришли среди ночи. Я вышла в комнату. Мама стояла очень бледная. Ее обычная улыбка исчезла, в глазах страх. Какой-то страшный офицер кричал на нее.

Это было ужасно. Приходившие в наш дом раньше всегда целовали ей руку, а сейчас ее грубо оттолкнул к стене солдат с широким, круглым лицом и глазами, похожими на щелки. Таких людей я никогда раньше не видела. Я думала, что они убьют нас.

Начался обыск. Не знаю, что они искали. Солдат ходили по комнатам, сбивая лампы, хрустальные вазы и графины, картины, мебель, а двое солдат со штыками стояли возле нас. Зачем? Они опасались сопротивления? Побега?

За пятнадцать минут они разгромили наш дом. Потом заговорил офицер. На нем была сине-серая форма с красными полосами и фуражка с синим околышем с красной звездой в центре. Он смотрел прямо на мать и сказал на ломанном польском языке.

— Ваш муж, Казимеж Капнер, капитан польской армии?

— Да.

— Вы арестованы.

— Но это должно быть какая-то ошибка, мы не сделали ничего плохого.

— Вы польские паны, враги народа.

Говорить было бесполезно. Нам дали час на сборы.

Офицер сделал какой-то список и потребовал, чтобы мама его подписала. По его пояснению это показывает, что они ничего не украли.

Мама сказала:

— Я не понимаю, вы изъяли наши деньги из банка, отбираете наш дом и нашу мебель, а я должна подписать, что вы ничего не украли? Это вы должны подписать опись для меня.

Мамины слова оказалось очень рискованным заявлением.

Офицер закричал:

— Гражданка Капнер! Я могу отправить вас в Сибирь на каторжные работы за неподчинение представителю народа Союза Советских Социалистических Республик! И Вы никогда не увидите свою дочь снова!

Я умоляла маму была подписать эту бумагу, опись ничего не меняла, нужно было выходить из этой истории живыми.

Нас посадили в армейский грузовик с четырьмя конвойными и повезли на станцию. Так закончилась наша жизнь в Барановичах.

Оказалось, что нас не арестовали, а выслали в Казахстан. Поезд тащился ужасно долго. Еды практически не было. До места мы добрались еле живыми. Там нас поселили на какой-то казахской ферме.

Мы все время голодали, но кроме голода ужасным унижением было отсутствие элементарных условий для гигиены. Не хочу об этом писать. Даже сейчас, когда вспоминаю это, охватывает ужас.

В период военных поражений Красной армии стало немного легче. Странно, не правда ли?

Но дело в том, что Сталин решил сформировать польскую воинскую часть во главе с генералом Владиславом Андерсом, корпус из поляков для войны с Гитлером. Мы тогда надеялись, что отца освободят, все же у него был военный опыт, а воевать с Гитлером он был готов в любое время. Мы тогда не знали, что его уже год как не было в живых.

Каким-то способом мама узнала, что штаб Андерса находился в посёлке Вревский в Узбекистане. Она хотела поехать туда разыскивать отца, но здоровье ее было уже не то, и вскоре ее не стало.

Много наших с армией Андерса попали в Палестину, но туда путь мне был закрыт, женщин они не брали. Так и шла жизнь. Я уже и не помню, кто принес известие о разрешении Сталина возвращаться в Польшу из Белоруссии, но точно помню, что это была осень 44-го года. Мы не понимали, еще идет война, и Польша пока не освобождена, да и почему только из Белоруссии, а что же будет с нами?

Моя очередь вернуться в Польшу наступила в начале 46-го. Я жила в домике совместно с семьей Краславских. Так вот, их почему-то не выпустили. Расставались тяжело, за эти годы мы как-то сроднились, они стали моей семьей… Но расстаться пришлось.

На специальном поезде для польских граждан, возвращающихся домой, я наконец-то покинула Россию.

Я так ждала встречи с Польшей, с той, которую помнила по прошлой жизни, но все произошло иначе. Нас привезли в Варшаву. Я шла по улице и не могла понять, куда я попала, таких разрушений я никогда не видела, ни одной улицы нельзя было узнать, но и в этом разрушенном городе жили люди. Родственников отца, они до войны жили рядом с перекрестком улиц Маршалковской и Новый Свет (Marszałkowska и Nowy Świat), я так и не нашла, там вместо домов стояли скелеты, ни одного целого. В другом месте, где я искала своих, это у перекрестка Браска и Иерусалимской, разрушения были не меньше, но странно — на улице было достаточно много народу. Где они все жили?

Красный Крест помог мне с ночлегом и поиском дяди в США. Через два месяца он меня встречал в Нью-Йорке. Там в его доме я и познакомилась с Давидом Збарским, помощником дяди в бизнесе. Он был холост, я одинока, в общем — мы с ним поженились, и я стала Рейчел Збарски. Дядя помог Давиду открыть свое ювелирное дело, и потекла спокойная обеспеченная жизнь.

Я растила двоих детей, заботилась о доме, уговаривала себя, что счастлива. Вернее, я тогда и была счастлива, постепенно уходила в прошлое жизнь в России, дети росли, а я хлопотала по дому. По утрам за завтраком Давид молча внимательно читал “The Wall Street Journal”. Он говорил, что разговоры его отвлекают от важной для бизнеса информации. Потом он уезжал на работу, а вечером за ужином, тоже молча, просматривал The New York Times, чтобы знать происходящее в городе и мире. Газеты должны были вовремя лежать на столе, и это было моей заботой. После “The New York Times” он спрашивал, как дети, целовал их и уходил в кабинет.

Он работал для семьи, этого у него не отнять, стремился обеспечить материальную независимость. У него это получалось, но меня интересовало и многое другое, а от такой монотонной жизни я постепенно превращалась в какой-то домашний рабочий механизм. Так жизнь и шла.

Плавный ход жизни сбился в Шестидневную войну. Американские парни воевали во Вьетнаме, а война в далеком Израиле вроде не наша… Только это как для кого. Я здесь, в безопасности, а там мои друзья молодости. Как там костопольские «старики»? Где Лео? Тогда я впервые задала себе этот вопрос.

Давида, я думаю, все это трогало гораздо меньше. Я даже не смогла уговорить его поехать в Израиль туристами… Он считал вполне достаточным регулярные денежные взносы в еврейскую организацию UJA-Federation of New York — Объединенный еврейский призыв. А война 73 года вообще повергла меня в ужас, я как будто бы снова вернулась в кошмар 39-го года. Именно тогда в семейной жизни пробежала трещина.

Нет, ничего не сломалось, просто я не могла понять его спокойствия. А он продолжал заниматься своим бизнесом — «Если я буду бегать и заламывать руки, то что-нибудь изменится?»

Однажды я даже крикнула ему: «Ты даже не представляешь, как я несчастна!»

Он снял очки и очень спокойно облил меня ледяной водой своей невыносимой мудрости: «Запомни, самое главное в семейной жизни не счастье, а устойчивое постоянство».

В 1975 году Давида не стало.

Дети уже жили отдельно и во мне не нуждались. И тогда ко мне вернулись наши костопольские дни, наши встречи, вечерние прогулки… В общем — вскоре я начала разыскивать тебя.

Для того, чтобы отыскать тебя в Израиле, потребовалось намного меньше времени, чем для того, чтобы решиться написать это письмо. Потом я хотела просто позвонить, потом опять написать, потом рвала письмо, все казалась глупым. Прошло столько времени… Да и кому это нужно?

Но я поняла, это нужно мне, если ты, конечно, захочешь встретиться.

Написать это мне было непросто. Ты помнишь костопольскую девочку, которая тебе нравилась, а сегодня ее уже нет. Есть только воспоминания о прошлом, да и прошлое… Оно принадлежит не нам, а двум уже исчезнувшим молодым людям, которые сегодня ровесники нашим внукам.

Скорее всего, тебе не понравится то, что ты увидишь при встрече. Но сколько можно гадать, все мои проблемы из-за того, что я не смогла принять решения тогда. Человек не рождается раз и навсегда в тот день, когда мать производит его на свет, но что жизнь заставляет его снова и снова — много раз — родиться заново самому. Вот я и родилась, другая, способная отбросить сомнения, потому ты читаешь это письмо.

Я бы очень хотела встречи. Рада буду, если ты приедешь ко мне в Нью-Йорк. Или, если ты согласен, то я приеду в Израиль.

Лео, если ты не ответишь, я пойму.

До свиданья, я на это надеюсь.

Рейчел
Нью-Йорк,
1982»

* * *

Я не мог оторваться от письма. Кофе остывал на столике, Лео молчал и опять хватался за свой платок.

— Лео, а собственно, вариантов совсем немного. Не напишешь же ты, что не хочешь встретиться, да и потом сам себе такое не простишь. А на лысину наденешь кепочку.

— Да все это как-то глупо. Жизнь прошла, все позади. Кому нужна встреча двух старых идиотов?

— Им и нужна. Иначе ты бы пятнами не покрывался. Она пишет, что тебе не понравится то, что ты увидишь при встрече, но это не кастинг, а вы не рветесь в кино на главные роли. Тебя смущает лысина и очки на носу? Ты меня удивил. Настоящая проблема совсем не в этом, не в слабости тела, а безразличие души. Ты же видишь, что это письмо написал очень живой человек. Что может быть важнее? Садись и пиши, что рад ее видеть здесь, в Израиле, хоть и с некоторым опозданием, что ты всегда ее искал, и что ей давно пора приехать. Да, кстати, почему она тебя нашла, а ты ее нет?

— Меня найти просто, я как уехал в Израиль, так здесь и живу, фамилию не менял, время моего отъезда Рохеле знала, так что она нашла меня без особого труда. Ее найти гораздо сложнее, и даже дело не в фамилии, просто непонятно где было ее искать. Она могла оказаться в любой стране, а из России сообщали, что данных нет. Что я мог сделать?

— Я думаю, что ты мог навести порядок в квартире, постричься и купить новую рубашку. Это программа минимум. А я чуть не забыл, зачем приехал. Как ты относишься к идее поехать в музей Негбы. Там в кибуце сделали, как мне рассказывали, интересный музей. Ну и покажешь, как шел бой там, на местности. Только напиши письмо сначала.

— Договорились. Когда едем?

— Завтра.

Но завтра поехать не пришлось, Лео заболел. Началось все с гриппа, а затем прицепились какие-то осложнения. Поездку пришлось отложить, а затем пришла телеграмма от Рейчел, и я вместо Негбы повез Лео в аэропорт ее встречать.

Глава 2. Иерусалим. Сентябрь, 1982 г. Встреча в стиле блюз. Давид

Я думал, узнает ли Лео свою возлюбленную спустя столько лет, но когда она вышла, он тут же схватил меня за руку:

— Вот она!

Рейчел Збарски оказалась невысокой стройной дамой в модных очках, седые волосы уложены настолько красиво, что я подумал, как же она смогла не испортить прическу в таком долгом перелете. И осанка была вполне молодой.

— Лео, иди встречай, а я пойду вон туда пить кофе.

Я неопределенно махнул рукой в дальний угол зала и оставил его. Зачем мешать им?

Лео изменился гораздо больше, чем она, я видел его молодые фотографии, так что я знаю, о чем говорю. Но и Рейчел его сразу узнала и пошла навстречу.

Издали я наблюдал за ними. Они как-то неловко обнялись, Лео поцеловал ее в щеку, и они что-то начали рассказывать друг другу. Я выдержал полчаса, а потом подошел к ним:

— Я Давид. Мне удалось уговорить Лео не вести машину самому, так что сегодня — я ваш водитель.

— Здравствуйте, Давид. Я Рахель, мы с Лео старые друзья.

Она протянула мне руку. Рукопожатие ее было удивительно крепким, я бы даже сказал мужским. Может жизнь в Америке сказалась? Морщины, это конечно, куда от них денешься, но ее зеленые глаза были удивительно молодыми. В нее вполне можно было влюбиться снова. Не мне, конечно.

— Я забронировала номер в гостинице. Это отель, — она показала карточку, — отель «King David».

В квартире у Лео комнат хватало, вполне можно было расположиться и там, но отель сильно упрощал ситуацию.

Я положил чемодан Рахели в багажник, и мы поехали. Я вел машину и пытался представить себя на месте Лео. Честно говоря, не хотел бы я этого. Вернуться в прошлое нельзя, да и там уже никого нет. На того молодого парня, которого она знала, наложил свой отпечаток непростой жизненный опыт, другие женщины, войны, ранения, приобретения и потери. В общем, нет уже того Лео, его не вернуть.

Но изредка поглядывая в зеркало заднего вида, я видел заинтересованную беседу. Они вышли у гостиницы, пригласили меня поужинать вместе, но я сказал, что мне нужно домой, срочная работа и уехал. Думаю, что им на ужине я был бы лишним.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Владимир Янкелевич: Экспресс «Варшава — Тель-Авив». Продолжение

  1. Очень удачный кусок романа. Вкусный (по Горькому).

    Только один небольшой вопрос:
    Как могла Рэйчел (тогда) знать по Катынь?

    1. Soplemennik
      31 декабря 2020 at 2:24 |
      ———————————————-
      Как могла Рэйчел (тогда) знать по Катынь?
      ===========================
      Письмо написано в 1982 году. Впервые о массовых расстрелах в Катынском лесу в 1943 году заявил представитель Германии, созванная ими международная комиссия провела экспертизу и заключила, что расстрелы произведены НКВД весной 1940 года.
      В свою очередь Советский Союз отрицал свою причастность к происшедшему. После освобождения Смоленска советскими войсками была создана комиссия Николая Бурденко, которая, проведя собственное расследование, заключила, что польские граждане были расстреляны в Катыни осенью 1941 года немецкими оккупационными войсками. Это освещалось в прессе очень широко. Но поляки этому не верили, они знали об этом давно.. Россия признала свою ответственность в 1990 году.

  2. Появление Рахели было, конечно, предсказуемо и ожидаемо, но написано хорошо.
    «Думаю, что им на ужине я был бы лишним.»
    Фраза какая-то неуклюжая — по крайней мере слово «им» лишнее.

    1. Zvi Ben-Dov
      30 декабря 2020 at 11:01 |
      ——————————————
      слово «им» лишнее.
      ==========================
      Согласен

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.