Леонид Изосов: Печальная Сова

Loading

Немец отнёсся по-доброму к многочисленному семейству, в хате которого жил. Он давал им продукты, лекарства и сам вылечил одну девчонку от золотухи. Вот дед-хозяин и спрятал его. Партизаны вытащили раненого во двор, а вместе с ним и хозяина, и на глазах его воющей родни, тут же расстреляли.

Печальная Сова

Леонид Изосов

«… Свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму,
нежели Свет, потому что дела их были злы».
(От Иоанна. Гл. 3, ст. 19)

* * *

Воронеж! Я Любовь к тебе храню:
Опять приду на перекрёсток свой —
На молодой асфальт слезу я уроню
И буду в Ночь глядеть печальною Совой.

Неожиданный оборот

Как тут не быть печальным…

У меня было лихое детство, если не сказать больше. В 1942-ом году в Воронеже я попал в немецкий плен вместе с матерью, тёткой, дедом, бабушкой, двоюродным братом и сестрёнкой.

… В чёрном поле зияют чёрные лица. / Красный крик и чёрные взрывов кусты. / Чёрный гул самолётов и красные вспышки–блицы. / Красный Ветер Войны, / И чёрные эти Кресты…

… Красная Армия неожиданно оставила правобережную часть города, в которой мы тогда жили, и немцы заняли её, сломив несколько очагов сопротивления. Они такого не ожидали. А кто ожидал?!

Как я потом прочитал в “Военном дневнике” начальника штаба сухопутных войск Германии Франца Гальдера (Halder F. Kriegstagebuch. 1939–1942):

«5 июля 1942. Наши войска вышли к Дону на широком фронте западнее и южнее Воронежа. Есть опасность того, что 24-я танковая армия и дивизия “Великая Германия” серьёзно истощат свои силы, наступая на хорошо подготовленный к обороне и укреплённый Воронеж».

Так вот — кто на нас наступал!

И далее:

“… на совещании 3/7 фюрер сам подчеркнул, что не придаёт Воронежу никакого значения и предоставляет группе армий право отказаться от овладения городом, если это может привести к чересчур большим потерям…”.

Но уже 6 июля Ф. Гальдер сильно удивился:

“Наступление войск группы армий “Юг” приняло неожиданный оборот. Ещё вчера фон Бок высказывал озабоченность по поводу правого крыла Гота и докладывал о серьёзном сопротивлении противника у Воронежа (наличие полевых укреплений, батальоны рабочих и т.п.) и о подтягивании войск противника против нашего северного крыла (Вейхс), а сегодня во второй половине например, дня оказалось, что Воронеж эвакуирован противником, что перед северным флангом противник поспешно отступает и что 6-я армия перешла реку Тихая Сосна на широком фронте и наступает на юг”.

Вот так-то.

А какие чудные названия — Тихая Сосна! И — Война…

И в этот же день в записи совещания с фюрером (18.50): “Если Воронеж свободен от противника, его надо взять”.

Всего и делов-то!

* * *

… И они заняли город. Точнее, его главную часть, расположенную на правом берегу реки Воронеж, впадающей в Дон.

А наши закрепились на левобережье.

И — началось. Беспрерывные бомбёжки…

Вот он, падла!

… А мы в это время сидели в тёмном подвале большого дома на улице Плехановской и тряслись при каждом взрыве — так мне это представляется… Или вспоминается?

… Вообще, память — интересная штука… Конечно, трудно представить, что двухлетний ребёнок может помнить о своём детстве. Но! Некоторые психологи считают, что, как только такой ребёнок начал говорить, он уже всё помнит. Другое дело — механизм этого запоминания, где такая память хранится? В каких мозговых кладовых? Наверное, эти впечатления откладываются в подсознании. А потом иногда — по непонятным причинам — всплывают, как смутные тени рыб со дна…

Я, например, во снах иногда вижу яркие страшные картины войны… причём цветные — что жуть берёт. Такие детали… которые, как говорится, нарочно не придумаешь. Просыпаешься… и долго не можешь прийти в себя… Находишься где-то тамтогда… Какие-то пожары, треск огня, вой сирены, гул самолётов, крики, многоголосый тягучий плач, визг, грохот… низкие потолки, чёрное сырое пространство вокруг… И — яркие вспышки в мозгу… А, может, это и есть то самое «коллективное бессознательное», о котором писал философ К.Г. Юнг?

… Бабушка, Людмила Никифоровна, рассказывала, что как-то во время одной из бомбёжек в этот подвал зашли два немецких офицера, высокие, мрачные, в длинных чёрных кожаных пальто. Один из них, оказалось, говорил по-русски. Вероятно, от нечего делать, он стал спрашивать у бегающих по помещению малолетних детишек, как кого зовут. — Как тьебья свать, малтшик? — Юрик. — А, Рюрик. — А тьебья? — Лёня. — А, Леон. А тьебья, тевочка? — Галя. — А, Гала. А потом он спросил у самого бойкого пацана: А у тьебья есть папа? — Да. — А как его зовут? — Саса. — А где он есть сейчас? — А войне. — А что он там телаэт? — Немцев проклятых бьёт.

… Тут наступила зловещая пауза. Вопрос-то, конечно, был провокационный. Второй офицер, который, по-видимому, был старшим по званию, спросил что-то у первого. Тот ответил. Может, он перевёл ему ответ неточно, наверное, пожалел мальца. И, тем не менее, старший нахмурил брови и отошёл в сторону. А этого мальчика, которым был я — собственной персоной, бабушка схватила на руки и в дальнейшем, когда появлялись немцы, с рук не спускала. Спасибо тебе, переводчик.

Дыхание Истории

Интересны документы, которые я собирал для оформления удостоверения “несовершеннолетний узник фашистских концлагерей”. Вот некоторые из них.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ВОРОНЕЖСКОЙ ОБЛАСТИ

АРХИВНАЯ СПРАВКА

Территория правобережной части г. Воронежа была оккупирована немецко-фашистскими захватчиками на период с 7 июля 1942 г. по 25 января 1943 г.

Население города было насильственно угнано в немецкий тыл.

Ну, и всякие подписи и так далее.

И ещё одна справка — оттуда же.

В документах архивного фонда Воронежской областной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков имеются сведения о том, что фашистскими оккупантами в 1942 г. на станции Курбатово Нижнедевицкого района Воронежской области был организован пересыльный лагерь, огороженный колючей проволокой, где содержались несколько суток мирные жители перед их отправкой в немецкий тыл.

Может быть, я видел этот место?

Чувствуете дыхание Истории?

А вот — справочка — всем справкам справка!

УПРАВЛЕНИЕ
Федеральной Службы Безопасности
по ВОРОНЕЖСКОЙ области

СПРАВКА

Выдана Антименко Нине Кирилловне, 1917 г. р. и её сыну Изосову Леониду Александровичу, 1940 г. р., в том, что Управление ФСБ по Воронежской области сведениями о совершении ими преступлений против Родины и человечества в годы Великой Отечественной войны не располагает.

Начальник Управления (подпись).

Не правда ли, сильно сказано? Аж дрожь по спине пробегает. Не располагает… И — И — особенно это — ими.

То есть, считается, что я и в два года отроду мог совершить эти преступления. Каково?

Небесные братья?

Ныне появилась возможность посмотреть на рассматриваемые события, так сказать, с другой стороны. Чтобы получить более объёмную и многокрасочную картину этого трагического Времени. А я думаю — это взгляд изнутри.

Вы в пласты событий лопату вонзайте! / Вы читайте по буквам далёкую быль… / А какой фундамент у новых домов — вы знаете? / Черепов Вы видали белые лбы?/

Там — солдат и руин спрессованный Временем прах. / Пыль, где я растворил босые следы. / Дикий ветер, свистящий на пустырях. / Похоронных слёз солёные льды.

Я уже цитировал начальника штаба сухопутных войск Франца Гальдера. А теперь обратимся к дневнику немецкого военного корреспондента Густава Штебе “Offensive und Abwehr un Woronesh” («О сражении за Воронеж»). Штебе находился в войсках в захваченном городе и с пафосом писал, как они “… изо дня в день защищают город под обстрелом артиллерии, миномётов, под бомбёжкой от большевиков, которые всё снова и снова бросают новые силы в уничтожающий огонь немецкой защиты… Здесь находится клин фронта, который должен был сдерживать необузданные операции на Кавказ и Сталинград”.

… Получается, что, пока мы находились в Воронеже, нас сначала обстреливали и бомбили немцы, а потом за это дело взялись и наши. Ничего не поделаешь — Война… Таковы её садистские законы. Такова её гнусная Правда. Как говорят: “Бей своих, чтобы чужие боялись!”

А что там есть по этому поводу у Густава? Да вот что:

“… Днём город бесцельно и беспланово подвергался обстрелу советскими батареями и гранатомётами, а с наступлением сумерек подвергался налётам тяжёлых бомбардировщиков и шестимоторных “М. Горький”, огромных реконструированных пассажирских самолётов”.

Господи, неужели прав Булат Окуджава? который, обращаясь к убиенным на Войне, трагически пропел всем нам:

“Спите, братцы, спите, всё вернётся вновь. / Всё должно в Природе повториться: / И Слова, и Пули, и Любовь и Кровь. / Времени не будет помириться.”

Неужели не будет?

… По прошествии стольких лет они — эти события — действительно приобретают глубинную и более мрачную окраску. Оставшиеся в живых бывшие фронтовики — и немцы и наши — иногда встречаются, выезжают на места былых сражений, а то — и выпивают, осуждая ту величайшую бойню.

А те, кто оказался там — наверху — стали, вроде как, небесными братьями?

И делить братьям нечего?

Ведь … Там — наверху — нет вождей, фюреров, политиков…

… Правда, когда посмотришь фотографии или немецкую хронику Времён Второй Мировой Войны, мороз по коже идёт: огромные толпы немцев приветствуют Гитлера!!! Безумно-восторженные лица, вздёрнутые руки: Зиг Хйль! Зиг Хайль! Зиг Хайль!

Народ пошёл за маньяком, / Как стадо блеющих баранов. / По карте стукнул кулаком — / И кровь покрыла Поле Брани …

А что они творили с мирным населением?!

Ну а сами-то, в конце концов, что получили?!

Например: убитые гитлеровцы под Сталинградом.

Сейчас они, конечно, другие… Покаялись… А вот, если бы победили в войне?

Вопрос, конечно, интересный…

По этому поводу мой старый друг Геннадий Ж* как-то сказал: «Я ненавижу немцев, потому что они убили моего отца!»

… Пропаганда — Великая Сила.

Немцы считали славян, евреев и представителей многих других наций недочеловеками, то есть, не принимали их за людей — поэтому и творили на захваченных территориях невообразимые преступления.

При этом заметим: немцы особенно лютовали во время войны, а у нас некоторые политические идиоты гнобили свой же народ перед войной — пока Гитлер ковал свою армию и оттачивал штыки.

***

… Вообще, сранно, что на такой шикарной и благодатной планете, как Земля, Человечество рождает мерзких выблядков — зачинателей войны… Политиков — всех этих вождей, фюреров-фуюреров, которые стравливают народы. А сами сидят в бункерах и ждут, когда им принесут на блюдечке Победу.

Ведь на Земле — столько необжитых пространств: тайга, пустыни; наконец — моря-окиены! Живите! Осваивайте территории и акватории! Размножайтесь — в своё удовольствие!

Ведь давно известно, что ПОБЕДИТЕЛЬ НЕ ПОЛУЧАЕТ НИЧЕГО! Как гениально сформулировал Эрнест Хэмигуэй.

Вот она — пришла Победа! / Ну, Солдат, теперь держись! / Будешь жить ты очень бедно — / Всю оставшуюся жизнь!

… Например, Ильич I и Лев Троцкий, да и их холуи, сладострастно грезиили о перманентной Мировой Революции — о бесконечной Мировой Бойне, и не только грезили… «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!». Но эти любители народа почему-то не учитывали того факта, что мировой пожар не пощадит никого, в том числе, и пролетариев, которых они, ну, просто обожали.

Адольф истерически–активно внедрял в массы программу «Мировое Господство»… и так внедрил, что мир до сих пор очухаться не может…

Мира “владыки”… Их лики сияют славою. / Народы они гоняют, как табуны лошадей. / А надо, чтоб Миром правили больные, калеки, слабые — / Они-то уж точно знают — как надо жалеть людей!

А на Земле должен быть Один Владыка — Бог.

Противостояние

… Ну, а тогда… Густав Штебе пишет:

“… Ничего не могло остановить большевиков от танковых атак; в некоторые дни атаки следовали одна за другой. За танками обычно шла стеной советская пехота. Командиры и комиссары гнали её прямо на огонь наших пулемётов и противотанковых орудий… Бывали дни, когда наша пехота отражала до 36 атак, после которых широкое поле битвы было усеяно убитыми и ранеными большевиками”.

А ведь это были всё Наши — Наши Отцы, Братья и Сёстры, Господи Боже Мой!

Плач Великий — по Ним!

… Да, и вот в таком городе, представлявшем, по существу, гигантское кладбище, прошло моё счастливое сталинское детство. А везде были приметы тех страшных боёв.

Помню, на окраине города Чижовке, да и на моей улице Кольцовской, стояли сожжённые наши и немецкие танки, орудия с искорёженными стволами, лежали поглощаемые землёй танковые гусеницы, валялись каски, патроны, пулемётные ленты, противогазы, похожие на головы маленьких слонёнков, немецкие ребристые походные термосы и другой мусор Войны. И всё это зарастало густой Травой Забвения.

Вот — на улицах первых моих — из рельсов ёжики. / Ряды колючки — как строки былины. / Помню, после бомбёжки, / Пахло кровью тополиной. / Неужели, это был я? / Неужели, это мои дни–ночи плывут из Леты? Прыгают в Памяти эти миги былья, / Словно кадры в состарившейся киноленте.

В оборонительных боях в Воронеже, судя по репортажу Г. Штебе, и немцы понесли огромные потери.

“… Это название города стало эмблемой, как для фронта, так и для Родины, особенно ожесточённых боёв… В этих боях погиб не один немецкий товарищ… Кресты немецких могил стоят повсюду, где требовались жертвы, посреди разрушенного города, между сгоревшими фасадами домов и баррикадами, между фабриками… на улицах, и на берегу Дона”.

… В центре города рядом с площадью Обкома в Кольцовском сквере немцы устроили воинское кладбище. На сохранившихся фотографиях видно множество крестов, стоящих в идеальном порядке.

Неужели немцы действительно думали, что они закрепились в нашем городе навсегда? Наверное — так.

Иначе бы они не хоронили здесь своих героев.

На моей памяти на месте немецких могил сначала был бассейн, в котором дети ловили удочками — с магнитиками вместо крючков — магнитных же рыбок. Такой вот развлекательный аттракцион.

Куда дели военных покойников, лично мне неизвестно: может, кладбище просто заровняли бульдозером, как чаще всего поступали в таких случаях, и те останки так и лежат под землёй. А, может, их и перезахоронили где-нибудь, что — навряд ли.

А потом бассейн засыпали и на его месте устроили огромную клумбу, к которой я в молодости приходил на свидания с девушками. … Вечер… Прохладный воздух и острый запах ночных цветов… Такие же острые чувства, восхитительные прикосновения, таинственный блеск глаз…

… А рядом сидит Металлический Поэт — Иван Саввич Никитин, печально опустив голову, и устало положив руки на колени. Есть у него стихи: «Вырыта заступом яма глубокая…».

И как он предугадал, что будет сидеть на кладбище… Да ещё — на чужом.

… Теперь Никитина перенесли в другое место и поставили на высокий постамент, что как-то отдалило Поэта от нас. Приехав недавно в Воронеж, я увидел, что в Кольцовском сквере снова возник бассейн — на этот раз — с фонтанами.

Пацаны, с завёрнутыми по колено штанинами, ходят по воде и собирают монеты, брошенные горожанами на счастье.

… Ещё один виток в Спирали Времени… Какой следующий? Всё новое, все новые… Почти никаких примет Прошлого…

Но живёт ещё! старик Тополь в северном конце парка — безмолвный свидетель всех этих перемен.

… Уютный сквер, в котором ныне стоит бюст другого великого воронежского — да и не только воронежского — Поэта Алексея Васильевича Кольцова, расположен рядом с площадью Обкома, у которой — своя ужасная История.

На этой широкой площади, которую немцы называли Красной, в своё время происходили народные торжества и парады. Здесь на высоком постаменте теперь высится восстановленная скульптура Ленина — как обычно — с протянутой рукой…

… А в 1942 году было так:

“Ещё недавно здесь стоял тёмный, колоссального размера памятник Ленину, который многообещающе указывал на развалины. Теперь он взорван, и “пророчествующая” рука лежит отбитая рядом с обломками туловища. Конец одной иллюзии…” (Г. Штебе).

Говорили, что на этой самой руке немцы вешали наших солдат и мирных жителей. Жуткая деталь Того Времени, зафиксированная на трофейных фото.

Чего считаться с недочеловеками!

… Когда смотришь на такие фотографии — а немцы любили фотографировать повешенных — как-то не хочется ударяться в толстовство, честно говоря … «Небесные братья» … Откуда-то из чёрной глубины сознания поднимается лютая ненависть к этим людям! Помню, я уже будучи простым советским геологом на Дальнем Востоке, я подспудно не любил немцев вообще …

… Как-то я спросил у главного геолога Приморского геологического управления И.И. Берсенева, который сотрудничал с японскими учёными: «Игорь Ипполитович, вы же с ними воевали когда-то?» На что он спокойно ответил: «Да. Тогда воевал… А теперь — Другое Время».

Да… Язык Времени зализывает раны …

… После освобождения Воронежа в январе 1943 года на этой же площади был проведён митинг с портретами любимых вождей.

В городе в 50-е годы ходили слухи, что под развалинами одного из зданий, окружавших площадь Обкома, в подвале несколько лет в полной темноте жил человек, который питался запасами продовольствия, предназначенных для обкомовцев (работникам областного комитета партии). Когда стали разбирать руины, узника обнаружили, он вылез на Белый Свет и — ослеп. Правда, как говорили, зрение у него потом восстановилось.

А что восстановилось ещё?

И восстановилось ли? Ли?

Исход

Немцы выгнали нас из родного города Воронежа под угрозой расстрела.

Как рассказал мне впоследствии мой брат Юрка, который был старше меня на четыре года и всё хорошо помнил — действительно, тех, кто не смог уйти — стариков и калек — расстреляли.

… Зашли автоматчики в подвалы, где люди прятались от беспрерывных бомбёжек и артобстрелов…

Т-р-р-р, т-р-р-р!

Порядок. Ordnung.

А вот тот же Густав Штебе даёт иную оценку вывода мирного населения из города — никаких расстрелов, репрессий и т.п.

Сплошное благодушие…

“… 6 июля Воронеж был очищен от врага, примерно 200000 жителей последовало за ним насильно или добровольно… В своей бессильной злобе они беспрерывно обстреливали город, несмотря на оставшиеся 200000 жителей… Жизнь в городе всё усложнялась… И неудивительно, что в среде трудно контролируемой массы жителей нашлись большевистские фанатики, которые достали себе оружие и патроны и организовали банду, правда, небольшую. С ними быстро покончили. Эти фанаты послужили причиной эвакуации населения”.

“Фанатами” в данном случае называются наши патриоты — партизаны. Когда брали Берлин, там тоже нашлись свои “фанаты”, которые с фаустпатронами охотились за русскими танками. Кстати, среди них было много детей. Так что, надо шире смотреть на такие вещи. У каждого — своя Правда. А в итоге…

Города в чёрном пепле лежат закопчённые. / Чёрным стоном исходит Земля под чугунным дождём. / И жестокие раны — воронки, как кровью налитые чёрною. / Каждый Дом — в чёрном пламени… Рушится Дом…

… И далее снова цитируем этого военного корреспондента: “Весь город, улица за улицей, дом за домом, прочёсывались. Большинство жителей свободно вздохнули, когда они получили возможность покинуть этот ад, ведь они влачили жалкое существование среди развалин… Но имелись и такие, которые сопротивлялись, в надежде, что большевики через несколько недель вернутся обратно — здесь пришлось помочь”.

Помочь (!) — известное дело — как! Нажал на спусковой крючок…

И вот вам — вывод: “Это был блестящий пример немецкой организованности и точности — в предельный срок произвести полную эвакуацию”.

Право слово — Ordnung!

… Пленных построили колоннами и повели под конвоем конных автоматчиков с визжащими овчарками, как уже говорилось, на железнодорожную станцию Курбатово.

И вот она — картина изгнания, данная Густавом Штебе:

“Никто не забудет колонны несчастных, которые в те дни покидали пешком город в южном направлении. Только немногих военнообязанных мужчин можно было видеть: среди них в основном были дети (в том числе, и я; Л. И.), женщины, старики, старухи, больные, инвалиды. Они шли с утра до вечера, по обе стороны пыльной дороги, по направлению к Дону… Как часто немецкие солдаты помогали им, когда они изнемогали. В своём добродушии немецкий солдат думал: подобное могло бы случиться и с моей семьёй. И он проклинал виновников этой войны”.

С последней фразой можно согласиться: в Душе Густава проклюнулась Истина. А дальше идёт тирада, в которой он косвенно восхищается стойкостью пленников:

“Трудно поверить, с каким равнодушием эти люди переносили своё несчастье, как они на пути в неизвестность могли шутить, или, пошатываясь, подносить к губам бутылку водки”.

О, русский человек, я узнаю тебя!

Когда водка льётся, человек смеётся (русская шутка).

… А вот свидетельство об этом исходе — моей тёти и крёстной матери:

“Я, Капитолина Кирилловна К*, уроженка г. Воронежа, до и после войны и до настоящего времени проживаю в г. Воронеже. Немцы пришли в Воронеж в июле 1942 года. Через некоторое время нас насильно выгнали из домов и погнали пешком моих родителей, меня с 2 детьми и сестру с сыном по Курской дороге. Гнали через Военный городок до станции Курбатово. Загнали в лагерь, огороженный колючей проволокой. Немцы охраняли лагерь с огромными собаками и автоматами. Сидели на голой земле. Дети были голодные, есть было нечего. Питались тем, у кого что было. Воду привозили. Я послала своего сынишку за водой, собаки чуть его не разорвали. Продержали нас там 10–12 дней. Из лагеря нас не выпускали. После чего погрузили в открытые товарные платформы и повезли на запад. По дороге состав сильно бомбили, и нам удалось бежать. Попали мы в одно из сёл Курской области, где прожили до освобождения нас в феврале 1943 г. от фашистов и вернулись в Воронеж”.

… Везли-то нас в Германию, но на разъезде Благодать (!) состав разбомбили наши и все, кто не погиб, стали разбегаться. Откуда лётчикам было знать — что и кто там — в вагонах и на платформах.

Это же был немецкий тыл.

… Моя мама вспоминала об этом случае так:

“Состав горит, дым, смрад, крики, вой, рёв самолётов, визг бомб. Люди выпрыгивают из вагонов, а немцы из винтовок стреляют по ним. Я знала немецкий язык, подбежала к конвоиру и попросила его отпустить нас. Я сказала ему, что здесь близко находится деревня, где родился наш дедушка. Немец ухмыльнулся, махнул рукой: “Weg!” и мы пошли… Я спиной чувствовала, как он целится. Но немец стрелять не стал. И мы ушли”.

А вот цитируемый мной военный корреспондент излагает эту историю так:

“Мы сопровождали ещё некоторое время эвакуированных и наблюдали, как они организованно распределялись по городам и сёлам в тылу”.

Ну вот — опять всё тот же Ordnung.

А как говорят наши братья–украинцы: «Цэ усё брэхня».

Трофеи, подарки…

Под железнодорожной станцией Касторной, в небольшой деревушке пришлось нам жить у дальних родственников. У деда Кирилла Петровича недалеко от этого разъезда Благодать как раз находилась та самая деревушка, где он родился. Котовка. Повезло, так повезло. Действительно — Благодать.

В тех местах, как вспоминала бабушка, зимой шли тяжёлые, затяжные бои. И деревушка эта переходила из рук в руки.

… Теперь всё это представляется в тумане младенческой памяти почему-то так: глубокие синие снега, красный глаз луны и несущиеся по небу — тоже красному — чёрные клочья туч… Какие-то деревья с чёрными, заломленными в небо ветвями…

Однажды, когда немцев в очередной раз выбили из деревушки, они побросали там технику и несколько больших машин с продуктами.

И все, кто мог двигаться, под не затихшим ещё огнём кинулись к этим грузовикам. А в них оказалась почти одна сырокопчёная колбаса, твёрдая, как сталь. Её-то и хапнули. И с голодухи — объелись.

Так все жители деревушки — оставшиеся в живых после боёв — чуть не померли от этих трофеев. И сидели за огородами в вётлах, как привязанные.

Вот такие трофеи.

… Нас приютил младший дедов брат дядя Ваня, живший с женой в небольшой избёнке.

Есть было почти что нечего.

Сказать — перебивались с хлеба на квас — будет неправильно, потому что и того и другого было очень мало.

А тут — ещё детишки маленькие, рахитичные и золотушные…

В соседней избе квартировал немецкий офицер, а его денщик почему-то проникся, скажем так, благожелательностью к бабушке: показывал ей фотографии своей семьи, что-то пытался рассказать…

А потом притащил как-то здоровенную коробку печенья — киндерам. Ну, печенья, конечно, хватило ненадолго. Немец всё понял и в другой раз приволок ящик душистого мыла.

Вот это-то мыло и спасло всем нам Жизнь.

Бабушка меняла его на хлеб, на молоко, на сахар, на картошку и даже на сало.

Тогда в ходу было зелёное вонючее мыло, а в деревне жило несколько так называемых “немецких овчарок” — девиц, которые путались с немцами. Они и были основными потребителями этого эксклюзивного товара.

Ящик был большой, бабушка расходовала мыло экономно, и нам его хватило надолго.

Ну, а этих “овчарок”, когда пришли наши, постригли наголо и отправили на Колыму. Ауфвидерзейн, фроляйн!

Как писал наш дорогой Михаил Зощенко, иногда “… любовь принимает такие причудливые формы!”.

Судя по рассказам всё той же бабушки, там действительно был случай какой-то удивительной любви: в некую Валю влюбился по-настоящему немецкий обер-лейтенант и, вроде бы, и она ответила ему взаимностью. Чего только не бывает на Свете!

И вот немцев то выбивали из этой деревни, то они снова её занимали… И этот обер-лейтенант в очередной раз бежал к своей Валье и заключал её в объятья. Влюблённые не обращали ни на кого внимания. Учтите — во время всеобщей лютой ненависти к немцам. В самом деле, ведь было за что!

Сейчас всё это выглядит иначе, чем тогда. По прошествии Времени.

Что стало с той Валей, мне неизвестно. Но рассказывают об очень страшном случае, который имел место при освобождении деревни от немцев. Первыми в неё ворвались партизаны, которым сразу сообщили о том, что в одной хате хозяин скрывает на чердаке раненого немецкого офицера.

Дело в том, что этот немец неизвестно по каким соображениям отнёсся по-доброму к многочисленному семейству, в хате которого жил. Он давал им продукты, лекарства и сам вылечил одну девчонку от золотухи.

Вот дед-хозяин и спрятал его.

Партизаны вытащили раненого во двор, а вместе с ним и хозяина, и на глазах его воющей родни, тут же расстреляли.

Кого тут судить? О, Жестокое Время!

… А когда мы возвращались домой в освобождённый Воронеж, шли по шоссе. Многие там погибли: кто — на минах, кто — под бомбёжкой, кто — ещё как.

Одна баба увидала стоящий на середине дороги самовар, блестящий, пузатый. Схватила его — и у неё вырвало живот.

Немцы были мастера на таки шутки.

Вот взрослым они подарили, например, самовар, отступая.

А нам, детям, они оставляли на видных местах игрушки, авторучки, губные гармошки… И нам, детям, отрывало кисти рук, пальцы, выбивало глаза…

Даже при поспешном отступлении у немцев хватало времени и охоты на то, чтобы сделать всем нам такие подарки.

В Воронеже этих подарков было ещё больше, чем на дороге.

Человек — как высшее существо

… А сам город… По малолетству я, конечно, не могу вспомнить наше возвращение в родной Воронеж.

Я хорошо помню картинки уже, начиная с 1944 года. Тогда город напоминал разворошенную муравьиную кучу. Но потом — всё как-то наладилось, и куча приняла свой обычный вид, а муравьи деловито засновали по ней туда–сюда.

В данном случае Густав Штебе, который считал, что Воронеж вечно будет принадлежать Германии, ошибся, когда писал: “Город, как таковой, не представляет собой в настоящий момент никакой ценности, нужны будут десятки лет, чтобы его вновь отстроить и начать новую жизнь…”.

Для нас-то он представлял ценность, даже такой…

Почему-то хорошо отпечатались в памяти Церкви, которых много было в Воронеже.

По данным всё того же Густава Штебе: “В старом городе, на западном берегу реки расположены более или менее разрушенные церкви. В большинстве из них советские правители устроили большие архивы, в одной церкви был устроен антирелигиозный музей. В нём большевики старались доказать, что человек не относится к высшим существам и поэтому нечего верить в Бога”.

Ну что тут скажешь? Здесь и с врагом можно согласиться. Действительно, в одной Церкви XVII века, я помню, был какой-то склад, другие стояли заброшенные, с оторванными листами кровли куполов, с обломанными крестами…

… Тем не менее, немцы тоже приложили свою руку к этому делу — они взорвали огромный Митрофановский монастырь, когда уходили из города. Зачем им это было надо?

Сразу после войны в этих руинах ютились люди и среди них были одни из самых жестоких бандитов и воров, которых в городе называли “монастырскими”.

Теперь на месте Митрофановского монастыря стоит Воронежский Государственный университет, поскольку здание последнего также было уничтожено во время немецкой оккупации. Студенты, наверное, даже и не догадываются о том, на какой Святой Земле они обретаются.

… Кстати, есть фотографи 1942 года повреждённого Никольского храма, в котором в 1948 году меня крестили.

Вся эта борьба с религией в советское время привела к тому, что были осквернены кладбища, где покоились наши же предки… На Чугуновском кладбище сровняли все могилы и теперь там высится телевизионная вышка, в кладбищенской часовне сделали тир, а старое еврейское кладбище превратили в Парк Культуры и Отдыха с танцплощадкой. В народе его называли Парк ЖИМ — Парк Живых и Мёртвых. Я, глупый, молодой, сам ходил на эту танцплощадку и, как сейчас выражаются, снимал там девочек. Мне даже и в голову не приходили никакие сомнения, хотя я и знал об этих страшных делах. … Комсомольская юность…

И такие дела творились во всей Советской России… Что было-то было. Во Владивостоке, в котором я теперь живу, в 30-х годах уничтожили Покровский Собор, а с прилегающем к нему кладбищем сотворили то же самое, что и в Воронеже. Отдыхайте, веселитесь, товарищи! Танцуйте на гробах своих близких родственников! Ведь Владивосток, в отличие от Воронежа — сравнительно молодой город… Кстати, на этом погосте была похоронена известная коммунистка Волкенштейн… Её могила тоже уничтожена. Товарищами по партии.

За что боролись — на то и напоролись.

И ведь ничего в этом отношении не меняется! Что при коммунистах, что — при так называемых “демократах”… Вот 16 июня 2007 года по местной программе ТВ Владивостока показали чудовищное преступление: в одном из районов города бульдозерами вскрыли старое захоронение — жертв репрессий. Смотрите: в развороченной глине валяются черепа, кости… Оказывается — здесь собираются строить дом! Видите ли, земля в городе очень дорогая, поэтому… Бизнес!

Да… Поговорят, поговорят, посетуют… А потом выкинут костяки на свалку и возведут дом.

И люди будут жить в нём.

СВИНСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

Ну, какое светлое будущее ждёт нас!? Есть такая пророческая поговорка, гуляющая в простом народе: “Бог — не фрайер. Он всё видит!”

… А ведь древние египтяне за осквернение могил с таких преступников живьём сдирали кожу и клали их на берег моря, чтобы ребяток постоянно лизала солёная вода..

И тут, конечно, эти ребятки cразу — ну, просто моментально — понимали, что они — поступили нехорошо… Жестоко, но — справедливо.

И главное — действенно.

А у нас во Владивостоке — море совсем рядом…

Слава Богу, теперь почти все Церкви восстановили и даже построили и продолжают строить новые. А вот с кладбищами… Уже ничего не поделаешь…

Эти Шрамы Того Времени никогда не исчезнут.

Ад на Земле

… Ну, а вот картина военного Воронежа, написанная кистью Густава Штебе:

“… На улицах царит жуткое затишье… Во многих местах лежат подстреленные и сожжённые танки, их дула ещё торчат в том направлении, куда был дан последний выстрел… Тут и там улицы перегорожены противотанковыми заграждениями… Трамваи остановились там, где они были покинуты во время бегства, и ветер гуляет сквозь разбитые окна. С телеграфных столбов висят спутанные клубком провода… Всюду лежат дохлые лошади, над ними целый рой жадных мух. Специфический запах трупов преследует на всём пути, но постепенно нос и глаза привыкают к этим симптомам город–-привидения… Кружатся птицы поля битвы — тысячи галок кричат и молниеносно устремляются туда, где они замечают для себя добычу — ужасающий урожай смерти”.

Город-привидение. Ад на Земле.

А это ­— поэтизированный кусок моих воспоминаний из 1945-го года…

… О чёрная промозглая ночь декабря — как раз — 45-го В недрах города пожарами закопчённого и распятого на Кресте проспектов А бомбы — гвозди Лишь синие искры — звёзды — в глазницах зданий да снега спектры как всегда возвышают Душу … Из душного подвал–-кокона где дырки окон мутные (их переплёты муторно Крестами дрожат на полу) — На дорогу! Там инвалиды-деревья слушают ветра пилу Там — куда ни глянь — войны ухабы Там воронки от мин снарядов и бомб похабные Там ветер ноет длинно и метёт по пунктирам трамвайных линий листья газет книг А на них — старого пепла иней…

О леденящий вой повис! Почти что — визг — в этом хаосе–космосе над проводами — космами и над шипами колючки — что в сердце навек залезли — над бурьянными дебрями где филинами недобрыми ухают лоскутья кровельного железа… Душа совеет… Там мерзостным запустением веет в домах расколошмаченных вдрызг Ах! Где обои в цветочках-брызгах с людьми — тенями как остатки доисторических растений — в кусках комнат — будто в музеях — повисших на каком-нибудь этаже О домов Колизеи! Гармошки лестниц не ведущие ни в… ни из… Это же — им не петь под ногами уже — они обрываются вверх и вниз…

… Клочки писем кому-то от кого-то И — головёшки книг читанных как-то Да те окаменелости игрушек с остатками яркой раскраски — эхо хохота бывших детей… Ржавь монет — отрада побирушек…

Как раскинет память свои карты — загудит засвищет сквозняк 45-го Втянешь глубоко ознобный воздух — сразу чувствуешь солёный вкус беды… Всё — как бы вновь… Всё — очень…

… Вот ночью несёт бабушка моя льдинки–звёзды в вёдрах воды Перешагивает без опаски — будто так всю жизнь велось — дрань шинелей каски полные волос водосточные простреленные трубы и обугленных деревьев трупы от сапог подмётки мин ошмётки проволоки мотки бинты обмотки россыпь гильз снаряды стен остатки Обходя слоновьи туши мёртвых танков и жирафы сникшие орудий Через мусора войны шагая груды…

Как Вам этот городской пейзаж? Впечатляет?

… Помнится, на стене дореволюционного здания глазной больницы, стоящей около Чугуновского кладбища кричала красная надпись: “СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ОККУПАНТАМ!!!” В 2004 году она ещё существовала. Когда такое прочитаешь, сразу окунаешься в То Страшное Время. Время Нашествия. Время Героев. Время Живых и Время Мёртвых. Время Горя и Время Надежд.

Сколько струй в этом Потоке!

… Долгое время о Войне напоминали всякие мелочи… В комнате, где мы жили, были постелены половики из грязно-зелёных немецких шинелей. У нас имелись большой коричневый металлический кувшин с надписью RAD, а также немецкий кухонный нож с деревянной ручкой. На лавке в прихожей стояло трофейное алюминиевое ведро, в которое входило литров сорок воды. А уголь в печку мы засыпали из немецкой каски, сделанной из толстой стали. Эта каска хранилась у нас многие годы… Я носил пиджак, сшитый из чёрного, наверное, эсэсовского мундира. Помню, мне всё хотелось пришить к нему золотые морские пуговицы, которые я насобирал где-то. Но, почему-то из этого ничего не вышло, и эти пуговицы долго хранились в коробочке вместе с коллекцией старинных и немецких монет. У нас были и немецкие пластинки, на которых стоял штамп — орёл со свастикой. И мы их крутили на патефоне. В основном, там были записаны песни в сопровождении аккордеона — что-то вроде (вспоминаю на слух): «Либе кляйне шопферри, ду–ду–ду!» — «Любимый, маленький шофёр», или там: «Их хабе зейн зуфт» — «У меня — море счастья», ну, и тому подобное. Не знаю, правильный ли это перевод… До сих пор у меня есть резиновая немецкая санитарная сумка с брезентовой петлёй для ношении на ремне, в которой я храню всякие документы.

… Не знаю — почему.

Постепенно, конечно, но, повторюсь, Время зализывает раны.

Люди тогда надеялись на лучшее и изо всех сил старались забыть трагедию прошлого.

В чёрных недрах Войны зёрна Мира всегда прорастают. / Бледной зелени копится мощь всё зримей. / В белой пене садов дым последних боёв истает. / Канонаду заглушат весенних почек разрывы…

Майский ливень промчится по Свету, как Синий Всадник, / Басом грома поигрывая молодецки… / Зарубцуются шрамы в сердцах и окопы осядут. / Станет слышен в тиши ликующий лепет детский!

Личный крах

У меня на всю жизнь сохранились в памяти сердца разные примечательные места города моего детства. Это и не удивительно-то была среда моего обитания, и я думал тогда, что примерно так живут все люди на Земле. В руинах. В нищете. В голоде.

Интересно всё-таки сопоставлять различные версии. В данном случае, мои воспоминания, воспоминания моих родственников и немецкие архивные материалы. Как говорится, всё предстаёт в ином свете. Многое начинаешь понимать. Или, наоборот, приходишь в недоумение.

Вот разрушенная больница и широкое поле перед ней. На этом поле через некоторое время после Победы нашей семье выделили участок под огород, и мы сажали там картошку.

Когда как-то начали вскапывать землю, то сразу стали попадаться патроны, разбитые винтовки, каски, гранаты… Отец, только что пришедший с войны, со всем этим быстро разобрался — всё куда-то утащил и спрятал, чтобы не попали в руки детям.

… А во время войны здесь был один из пунктов сопротивления, который превратили в крепость. Как пишет Густав Штебе,

“… поле, на которое вышла наша пехота, обстреливалось оттуда ураганным огнём из орудий, гранатомётов и пулемётов. Тогда немецкая ударная часть зашла в тыл больницы… Каждый этаж, каждая комната завоёвывалась в жестоком рукопашном бою, лопатой тоже пришлось немало поработать… Больница, выдержавшая в течении шести часов жесточайший бой, была переполнена пациентами… Картина настолько бесчеловечная и жуткая, что забыть её невозможно”.

Да уж…

… А вот — стадион “Динамо” и рядом огромный старый парк, через который протекает река Воронеж. После войны летом горожане выезжали туда на пикники во время всяких празднеств.

Бежит зелёная водица, на траве расстелены скатерти, около них сидят мужчины в белом, женщины в цветастых платьях, вокруг резвятся дети… Слышны весёлые крики купающихся… Как будто — и не было никакой войны…

… А ведь здесь тоже шли активные боевые действия: “… Наша пехота в жестоком бою взяла стадион. Отсюда большевики отступили в парк” (Г. Штебе).

В этом парке было множество самых разнообразных по размерам воронок. Некоторые из них были заполнены тёплой водой и в них веселились зелёные лупоглазые лягушки. Понятно, откуда взялись эти вороночки…

… Почему-то особенно яркие воспоминания о моём страшном детстве приходили ко мне во время одиноких скитаний по Уссурийской тайге…

Долго я по Белому Свету топал. / Дошёл до края, где Океан раскис. / А Душою — всё там, где старый Тополь — / На перекрёстке улиц городских…

… Интересная деталь… Когда я приехал на Дальний Восток в 60-е годы, у меня ещё, вероятно, в подсознании, а, скорее всего — в желудке — сохранились воспоминания о страшном голоде. В Геологии же в то время было довольно хорошее снабжение. И я, как говорится, со страшной силой навалился, извините, на жратву.

Работать приходилось тяжело — маршруты по горам, болотам с тяжёлыми рюкзаками… Чего я только не ел! Красную рыбу, икру, крабов, тушёнку, сгущённое молоко, компоты… Кроме того, мы постоянно стреляли изюбрей, диких коз, кабанов, собирали грибы… Так что, стол был очень разнообразный.

А потом у меня появился товарищ по работе, ставший моим близким другом — кореец, который приучил нас всех к восточной кухне. Мы стали готовить папоротник, который в огромных количествах рос в тайге, а также блюдо, называемое, хе — сырое мясо или рыба со всякими специями.

К чему я об этом пишу? Да к тому, что моё тело само диктовало мне, что делать. Есть Память Сердца, а есть — Память Тела.

И смех, и грех, и грецкий орех…

Ну, это небольшое отступление в тему. А что касается воспоминаний детства… Бывало, ночуешь осенью под какой-нибудь раскидистой елью… Как под крышей.

Костёр… Чёрно–синее холодное небо… Сверкающие бриллиантами звёзды… Текущий откуда-то–куда-то туманный Млечный Путь… Тихий шёпот ветра…

Я о прошлом всё чаще пою и грущу: / Голубые аккорды приладился брать я. / Пью осеннюю мудрость, припав к ручью, / В окружении зелёных сестёр да братьев.

Многое становится ясным. Мозги очищаются от грязи.

… Надо мной склонились ветви — / Как зелёные ответы. / А нерешённые вопросы / Уплывают небу в просинь.

А в конце нашего повествования хочется процитировать ещё раз немецкого военного корреспондента Густава Штебе, который при всей своей предвзятости и понятной односторонности в изложении фактов, всё-таки высказал очень ценную философскую мысль о Войне:

“Проклятие для всего человечества, за уничтожение которого мы все принялись”.

Здесь добавить нечего.

Ай, да немец!

Хотя моно заметить — с какого… они у нас оказались? Кто их звал?!

… А вот старая фронтовая фотография. Мой отец стоит среди своих боевых товарищей (второй сслева) на фоне густого ельника. Отец — молодой с юным лицом в туго подпоясанной гимнастёрке, в галифе и кирзовых сапогах. На груди — медаль «За Отвагу». Все ребята — на вид спокойные, уверенные в себе…

… А ведь вдуматься — идёт Большая Война… Приходится изо дня в день из ночи в ночь жить в её атмосфере… Ходить в атаки, переносить обстрелы и бомбёжки, кого-то убивать… Хоронить близких друзей… Неужели к этому можно привыкнуть?

Навряд ли. Тут и водка не поможет, я думаю.

Всё дело в том, что, возможно, люди на войне — не какие-нибудь там дезертиры и другие подобные им существа — а настоящие солдаты проникаются чувством жертвенности… Ведь они защищают свой дом… Воюют за Правду, как они думают, или как им внушают… И на этой и на той стороне. Они — как клетки единого организма…

Из воспоминаний многих фронтовиков можно понять, что большинство из них не думало вернуться с войны… Остаться в живых…Они в ходе боевых действий не задавались, по-видимому, философскими вопросами, касающимися сущности Войны… Как Вселенской Беды. Как Беды Человечества… которое всеми способами пытается уничтожить самое себя…

Как всё это осмыслить… Одни многоточия…

Я — вода, я — ветер, я — пыль на ветру! / Я –Зземля, я — Небо, Вечный Огонь — я! / Придёт ли время — когда я слёзы утру, / О, Мировая агония… Агония…

Придёт ли?

… Действительно, у Человечества отсутствует инстинкт самосохранения. Сколько дел на Земле! Расти хлеб, разводи сады, леса, пестуй детей, строй дома… А хочешь — пей–гуляй! Пой! Живи!

Ан — нет! Люди изобретают всё новые, более совершенные — чудовищные — виды оружия.

Лириков опередили физики, / Дав дубину атомную шизикам./ Торопитесь вы с работой, братцы–лирики! / Или Души наши превратятся в дырки.

И снова — повторюсь: как крепко сказано! «… Свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели Свет, потому что дела их были злы».

… Ну, а что ещё скажу я? Как Абстрактный Человек? Печальная Сова?

В моей Душе живёт печаль тысячелетий. / На башмаках лежит — тысячелетий прах. / Стегали сердце мне Времён жестоких плети. / И каждая Война была — мой личный крах.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Леонид Изосов: Печальная Сова

  1. Очень сильный текст, как и любые искренние воспоминания о том жутком времени. Но тут они еще сопряжены с огромной «краеведческой» работой, что делает его довольно необычным. Спасибо!

Добавить комментарий для Igor Mandel Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.