Борис Тененбаум: «Вылечить раны нации». Линкольн. Продолжение

Loading

Война шла и шла, блокада южных портов, несмотря ни на что, все-таки завинчивалась все туже и туже, хлопок, который Конфедерация хотела бы продать, был в наличии, в избытке и мог быть приобретен по самым сходным ценам. В общем, в Англии возник вопрос — почему бы ee могучему флоту не открыть заблокированные порты?..

«Вылечить раны нации»
Линкольн

Борис Тененбаум

Продолжение. Начало

Генерал Роберт Ли как фактор судьбы

I

Авраам Линкольн был сложным человеком. С одной стороны, он очень сознавал то, что его формальное образование ничтожно, и к специалистам относился со вниманием и уважением. С другой стороны, он был совершенно уверен в том, что на уровне здравого смысла он способен разобраться в чем угодно — и к весне 1862 года, по-видимому, включил в свой длинный список «…чего угодно…» и военное дело. Во всяком случае, армию Джексона в долине Шенандоа он решил ловить сам — и через своего военного министра отдавал детальные приказания целому ряду лиц: тут был и командующий корпусом генерал Ирвин Макдоуэлл, и генерал Бэнкс, и генерал Фремонт, и даже комендант Харперс Ферри, Руфус Сакстон.

Все они должны были действовать согласованно и координированно, и тогда Джексон неизбежно оказывался бы в ловушке. Но президент Линкольн в своих военных изысканиях еще не дошел до понимания, что отдать приказ и добиться его выполнения — это две разные вещи.

И оказалось, что Фремонт не смог воспользоваться той дорогой, которую ему указали из Вашингтона, и пошел в обход, и потратил восемь дней на то, чтобы пройти 110 километров, в то время как Джексон прошел 80 километров в два дня. Так что из мышеловки, куда его загонял Линкольн, он ускользнул, и даже поспел к Ричмонду к самому концу мая 1862 года — и президенту стало понятно, что командовать по телеграфу, руководствуясь картой, ему все-таки не следует и лучше сосредоточиться на том, в чем он понимает — на политике.

Решение Линкольна покомандовать сыграло свою роль в том, что произошло летом 1862 года, если бы он не развернул корпус Макдоуэлла, — Ричмонд, скорее всего, был бы взят. Еще большее значение имело то, что командующий Армией Потомака, генерал Макклеллан, был крайне нерешителен и осторожен — со своей огромной армией он продвигался к столице КША со скоростью три километра в день, каждый раз окапываясь и укрепляясь и непрерывно осыпая Вашингтон просьбами о подкреплениях.

Большое значение имел и высокий боевой дух армии конфедератов — 31 мая 1862 года они пошли в отчаянную контратаку против войск Макклеллана и нанесли ему потери, после чего он и вовсе остановился. Линкольн слал ему из Вашингтона подбадривающие телеграммы — и действительно Армия Потомака сумела отбиться — и южане отошли на свои старые позиции у Ричмонда, где и окопались опять.

Но все-таки все эти обстоятельства совершенно бледнели перед тем фактом, что новым командующим Армией Северной Виргинии вместо ее раненного в бою командующего, Джозефа Джонстона, был назначен военный советник президента КША, генерал Роберт Ли. Конечно, этого тогда никто не знал — просто один генерал-южанин сменил другого. Однофамилец Джозефа Джонстона, генерал Альберт Джонстон, в сражении под Шайло был ранен в ногу — и истек кровью, потому что никто не догадался наложить жгут выше того места, куда попала пуля. Его сменил другой командир, и тем дело и кончилось.

Ну, с Робертом Ли получилось иначе.

II

Ли был третьим по счету командующим Армией Северной Виргинии — первым был генерал Пьер Борегар. Он прославился тем, что взял форт Самтер, что, собственно, и стало началом войны Севера и Юга. Он находился в должности всего месяц, с 20 июня по 20 июля 1861 года, и был заменен Джозефом Джонстоном, который и командовал армией вплоть до конца мая 1862 года.

Роберт Ли получил тяжелое наследство. Армию Северной Виргинии к концу июня сумели сильно пополнить, в ней было уже не 55 тысяч человек, а побольше, чем 90, но против нее, сразу на восток от столицы КША, Ричмонда, стояла Армия Потомака. В ее состав входило 104 тысячи солдат, она была оснащена несравненно лучше, и командовал ею осторожный человек, очень заботившийся о прочных позициях. Тем не менее, генерал Ли рассудил, что ограничиваться обороной невозможно. Он знал, что следует ожидать подхода федеральных войск с севера. Джексон со своим отрядом на какое-то врeмя оттянул на себя 50 или 60 тысяч федералов, но они, несомненно, последуют за ним к Ричмонду.

Значит, единственный шанс — это немедленное наступление.

То, что произошло в период с 25 июня и по 1 июля 1862 года, вошло в историю как Семидневная битва. Армия Макклеллана оказалась отброшена от Ричмонда к своим исходным позициям на реке Джеймс — там ей удалось закрепиться. Далеко не все прошло по плану — Джексон с его отрядом опоздал с охватом, и Армии Потомака удалось уйти от полного разгрома, сам Ли совершил ошибку, попытавшись штурмовать лагерь федералов, окопавшихся y Малверн-Хилл, — и это стоило ему огромных потерь, но главное было сделано. Макклеллан был побит, знал это — и ни о каком наступлении больше и не помышлял.

В начале июля его посетил Линкольн — он приехал в ставку Армии Потомака в Харрисон-Лэндинг. На этот раз Макклеллан встретил его лично, и время для беседы с президентом у него все-таки нашлось. Жене в письме он сообщил, что Линкольн со времени их последней встречи сильно высох и стал похож на палку, «сделанную из очень плохого дерева…».

Встреча была очень нерадостной. Примерно за месяц до этого Линкольну на стол попал доклад от доктора медицинской службы армии. B нeм говорилось, что генерал Макклеллан запретил использование усадьбы Роберта Ли, попавшей во владение Армии Потомака, в качестве госпиталя федеральных войск.

Доктор задавал риторический вопрос: «Должны ли наши доблестные солдаты умирать как овцы в грязи и тесноте только потому, что генерал Макклеллан решил не тревожить гнездо мятежника?»

Что сказать? Солдаты действительно «умирали как овцы» — эпидемии косили обе армии, — но причины этого были в непривычной скученности и чудовищной по теперешним понятиям санитарии, а вовсе не в том, что командующий Армией Потомака не захотел использовать в качестве госпиталя то или иное поместье. Поместий, право же, хватало, — но генерал Макклеллан дорожил репутацией рыцаря и покушаться на имущество своего врага не захотел…

Линкольн отнесся с полным пониманиям к мотивам генерала — и в письме к доктору так и сказал: президент понимает, что Макклеллан дал свое слово и нарушить его не захочет. Поэтому он, президент Линкольн, сделает это вместо него, — слово останется нерушимым, но усадьба приказом президента немедленно передается под госпиталь.

Протестовать Макклеллан не решился, но совершенно понятно, что предстоящего разговора с Линкольном ожидал без особой радости.

И он в своих ожиданиях не обманулся.

III

Линкольна встретили очень торжественно. Он объехал выстроенные для парада полки, его встречали приветственными кликами. Макклеллан утверждал, что издавались эти клики только потому, что так было приказано, — может быть, он был прав. Ожидать от разбитой армии большого воодушевления, право же, затруднительно…

Генерал подал своему президенту меморандум, написанный весьма почтительно. В этом документе было сказано, что война с конфедератами должна вестись «с соблюдением высочайших принципов Христианской Цивилизации…» — слова эти были написаны именно так, с больших букв.

Далее автор меморандума переходил уже к более земным предметам. В частности, он рекомендовал полный отказ от конфискаций собственности мятежников, и уж конечно, никакой насильственной конфискации их рабов, которые тоже часть их собственности. Дальше предлагалось назначить наконец главнокомандующего всеми армиями США, а не замыкать координацию действий различных армий только на военного министра и на самого президента. К этой рекомендации прилагалась скромная оговорка — генерал Макклеллан не предлагал на этот пост самого себя, он был готов служить там, куда он будет назначен.

Линкольн вряд ли нуждался в такого рода советах. У него уже сложилось на этот счет определенное мнение. Когда он заговорил, Макклеллан, вероятно, просто оцепенел — от него не потребовали никакого доклада.

Когда подчиненный провалил какое-то дело, то он обоснованно ждет разбора сделанных им ошибок и разноса. Если же разбора не происходит и от него даже не требуют доклада, это означает только одно — от него не ожидают «исправления ошибок». Ошибки будет исправлять кто-нибудь другой. Так и вышло. 11 июля Макклеллан узнал, что главнокомандующим назначен генерал Генри Хэллек, который до этого руководил операциями на Западе. Но ему, конечно, было неизвестно о том, что в инструкциях новому командующему было сказано следующее: «вопрос об оставлении генерала Макклеллана на занимаемом им посту отдается целиком на ваше усмотрение…»

Смещение Макклеллана должно было последовать уже в течение ближайших недель, а тем временем Линкольн назначил одного из ближайших сотрудников Хэллекa, генерала Джонa Поупа, командующим Армией Виргинии — так называлась группа федеральных войск, наступавших на Ричмонд с севера, от Вашингтона. У генерала был прекрасный послужной список — он успешно командовал войсками на Западе, в ходе операций в Теннесси, и в апреле 1862 года одержал блестящую победу на Миссисипи, в сражении за так называемый «Остров Номер 10»[1]. Там было взято 12 тысяч пленных.

Генерал Поуп был намерен вести войну на восточном театре военных действий точно так же, как он вел ее на западном, — наступлением с целью нанесения сокрушительного удара противнику. При вступлении в новую должность он издал приказ, в которoм, в частности, говорилось следующее: «Я пришел сюда с Запада, где мы всегда видели спины наших врагов, из армии, чьим делом было искать противника и разбивать его там, где он найден; чьим принципом было атаковать, а не обороняться… Давайте смотреть вперед, а не назад. Успех и слава в наступлении; разгром и позор — в тылу…»

Тем временем Роберт Ли, оставив заслоны, отошел к Ричмонду и повернул свою армию на север.

IV

Разгром, который Роберт Ли учинил армии Поупа, вошел в историю войны Севера и Юга. Его действия по управлению войсками в США по сей день считаются шедевром военного искусства, их изучение включают в курс военных академий. В подчинении у него было примерно 55 тысяч человек, и из них он должен был оставить несколько тысяч человек в Ричмонде. Oбщее количество федеральных войск, задействованных против него, было гораздо выше — по-видимому, тысяч 70–75, хотя не все они подчинялись Джону Поупу напрямую.

Hо в течение 3 недель, с 7 августа по 28 августа 1862 года, Роберт Ли отогнал противника на позиции у все того же ручья Булл-Ран, на которых они стояли еще весной 1861-го, и там разбил их так, что они откатились по направлению к Вашингтону.

По ходу дела Томас Джексон обошeл правый фланг Поупа, разрушил железнодорожную ветку у него в тылу, уничтожил крупную базу снабжения федеральных войск и в итоге оказался в 30 километрах от Вашингтона. Армия Северной Виргинии КША на этом не остановилась. Войска Роберта Ли перешли Потомак и вторглись на территорию Мэриленда — в первый раз с момента начала войны южане отказались от обороны на своей территории и перешли на территорию противника. 12 сентября 1862 года Джон Поуп был отрешен от командования и переведен в Миннесоту на незначительный пост.

17 сентября произошло сражение теперь уже не в Виргинии, а в штате Мэриленд, у ручья Энтитем-Крик (англ. Antietam Creek). У Роберта Ли к этому моменту под рукой имелось около 35 тысяч человек, федеральная армия, стоявшая против него, была больше чем вдвое — в ней насчитывалось 75 тысяч. Она-то и перешла в наступление — по чистой случайности копия приказа Ли по армии за номером 191 оказалась потерянной, ее нашли, вовремя переправили в штаб северян, и там решили воспользоваться случаем разгромить конфедератов по частям.

Массы федеральных войск были огромны. Один из верных сподвижников Роберта Ли, генерал Лонгстрит, записал потом в своих мемуарах следующее: «…Их число все увеличивалось, синее море становилось всe больше, пока оно не заняло все пространство, какое только можно было охватить взглядом, и огромная армия… заполонила долину от горных вершин до берегов ручья. Вид этих могучих сил… внушал благоговейный ужас…»

Море тут названо «синим» из-за того, что армии Севера к этому времени были уже полностью и добротно обмундированы в единую синюю форму. Число солдат, по-видимому, действительно внушало Лонгстриту ужас, — он-то знал, что против всех этих масс сейчас стоит не больше половины армии Ли, что-то тысяч 17–18. То есть противник южан имел перевес примерно впятеро.

Но федеральные войска с атакой промедлили.

Они атаковали только на следующий день, за это время южане получили подкрепление, и в итоге они все-таки сумели свести дело к чему-то вроде ничьей и отступить в порядке, неразбитыми. В сущности, в стратегическом смысле это была победа Севера — враг был отогнан от Вашингтона. Но это был и упущенный шанс вообще закончить войну. Войска Роберта Ли слишком далеко оторвались от своих баз, они были измотаны и сильно уступали своему противнику во всем, кроме боевого духа и качества командования. В отношении качества командования это было особенно ясно — южанами командовал Роберт Ли. А вот северянами — Джордж Макклеллан.

Но как вообще могло случиться так, что человек, которому Линкольн не доверял, вдруг оказался во главе войск, защищающих Вашингтон? Хороший вопрос. В нем следует разобраться поподробнее.

V

Если предположить, что за июль — август 1862 года у президента Линкольна прибавилось доверия к качествам генерала Макклеллана как командира, то это предположение будет неверным. Он не сместил его сам только потому, что предложил сделать это Генри Хэллеку. Но тот проявил нерешительность и вместо приказа об увольнении стал уговаривать Макклеллана «проявить должную активность…». Никакого результата это не принесло, а уж когда в августе, когда Джон Поуп отбивался от наступающих южан, Армия Потомака осталась на своих позициях, действия Макклеллана стали походить на откровенный саботаж. Линкольн, тем не менее, вызвал его в Вашингтон. Высказывалась даже версия, что это было сделано с целью «оторвать полководца от преданной ему армии…», но это в высшей степени сомнительно. Линкольн и правда однажды отозвался об Армии Потомака как о «телохранителях Макклеллана», но фразу эту можно толковать на десять разных ладов — от мимолетного замечания до констатации того печального факта, что генерал использует доверенную ему армию только для того, чтобы охранять самого себя — и ни для чего больше. Скорее всего, дело тут было не в коварстве, а в беспристрастном суждении — Линкольн считал Макклеллана никудышным командующим, но хорошим организатором и хотел использовать его способности для реорганизации войск, отступающих к Вашингтону после поражения у Булл-Рана. Вторжение Роберта Ли в Мэриленд застало врасплох решительно всех, включая и Линкольна. В суматохе и панике, когда кавалерия южан оказалась буквально в окрестностях столицы США, на смену командования не было ни времени, ни возможности — и «спасать Вашингтон» двинулся тот генерал, кто в настоящий момент осуществлял функции реорганизации, то есть Макклеллан.

Kак только опасность миновала, Линкольн его убрал — но это случилось позднее, в ноябре 1862 года. А пока президент США оказался лицом к лицу с глубоким кризисом, созданным действиями буквально одного человека — генерала Роберта Ли. Если бы не он, Ричмонд скорее всего пал бы, война Севера и Юга пришла бы к концу, и Юг получил все, что ему было обещано в обмен на возвращение в лоно Союза: мир и неприкосновенность его внутренних законов.

Линкольн неоднократно говорил об этом и, по-видимому, совершенно искренне. Он, например, предлагал пограничным штатам вроде Делавера постепенный выкуп рабов у их владельцев, а на критику этого предложения в газетах Севера отвечал, что «затраты составят стоимость одного-двух дней ведения военных действий…».

Президент совершенно серьезно занимался вопросами, связанными с тем, что же делать с освобожденными рабами. Принимать их в качестве граждан северные штаты не хотели, и аболиционисты выдвинули идею обратной колонизации. Считалось, что негры, освобожденные от уз рабства, вернутся в Африку, где и будут жить так, как найдут нужным и правильным.

Собственно, что-то в этом духе даже и делалось начиная с 1824 года, а 26 июля 1847 года американские негры и вовсе провозгласили независимость Республики Либерия. Язык там был принят английский, доллар был в ходу, конституция копировала американскую, ее жителей соседи признавали как американцев — чего же еще?

Авраам Линкольн был готов оказать этому проекту поддержку на государственном уровне. В конце концов, речь шла о том, чтобы переместить в Африку порядка сотни тысяч человек, тех, кто ушел от рабства с Юга на Север. Об оcновных массах негров-рабов в количестве 4 миллионов не было и речи, они оставались бы на Юге, экономика которого стояла на хлопке — и на них.

Но генерал Ли совершенно отчетливо показал, что Юг будет сражаться, и будет сражаться отчаянно и успешно, и что никакой короткой войны с приемлемым политическим урегулированием в виду не имеется. Надо было или оставить Юг в покое, или вести с ним беспощадную войну любыми средствами. Авраам Линкольн, президент США, выбрал беспощадную войну. 22 сентября 1862 года oн издал так называемую «предварительную прокламацию об освобождении рабов» во всех штатах, которые к 1 января 1863 года не вернутся в состав Союза.

Президент Линкольн своей властью главы исполнительной власти США объявил рабов Юга «конфискованной собственностью…».

Отмена рабства

I

B России примерно за полтора года до прокламации Линкольна прошла грандиозная реформа. Царь Александр Второй 19 февраля (3 марта) 1861 года издал Высочайший Манифест об отмене крепостного права. Перемена эта вызревала очень долго, ее основательно обдумывали еще при Александре Первом, в начале его царствования, но осуществили только полвека спустя.

Манифест был оформлен так, как и подобало быть оформленным Манифесту, и начинался он торжественнее некуда:

«…Божиею милостию Мы, Александр Вторый, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным:

Божиим провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский всероссийский престол, в соответствии сему призванию мы положили в сердце своем обет обнимать нашею царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния, от благородно владеющего мечом на защиту Отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом…»

Ну а дальше там говорилось о том, что следует перевести крестьян в свободные сельские обыватели, что права помещиков, не будучи в точности определены законом, приводили иной раз к злоупотреблениям, сообщалось, что реформа осуществляется в соответствии с пожеланиями российского дворянства, и в заключении преамбулы говорилось, в частности, следующее:

«…Имеющиеся в виду примеры щедрой попечительности владельцев о благе крестьян и признательности крестьян к благодетельной попечительности владельцев утверждают нашу надежду, что взаимными добровольными соглашениями разрешится большая часть затруднений, неизбежных в некоторых случаях применения общих правил к разнообразным обстоятельствам отдельных имений, и что сим способом облегчится переход от старого порядка к новому и на будущее время упрочится взаимное доверие, доброе согласие и единодушное стремление к общей пользе…»

Ничего подобного в американской прокламации от 22 сентября 1862 года не было и в помине. Это был предельно сухой документ, не обоснованный ничем, кроме указания на то, что эта мера принимается как часть общих конфискационных мероприятий, направленных на подавление мятежа. Мало того, что освобождение рабов рассматривалoсь как военная необходимость, но и статус освобожденных рабов был совершенно неясен. Во всяком случае, они не получали ни гражданских прав, ни земли. И освобождение не распространялось на пограничные штаты, «оставшиеся верными Союзу», пусть даже номинально.

В итоге выходил некий парадокс — Российская империя, в Европе единодушно считавшаяся державой с наиболее авторитарной формой правления, освобождала великое множество своих подданных от крепостной зависимости в результате продуманного акта и взывала к согласию сторон. А Соединенные Штаты Америки, с глубоко укоренившейся демократической традицией, вводили эмансипацию как военную меру карательного характера.

Почему это так получилось?

II

Ну, начнем с того, что правительство США вовсе не горело желанием проводить освобождение рабов. В свое время, когда Авраам Линкольн не был еще президентом, а сравнительно скромным политиком второго ряда, он в качестве убедительнейшего примера государственного деятеля, которому ударила в голову власть, приводил такого, который втянет США в войну или отменит рабство. Волею судьбы избрание Линкольна президентом оказалось спусковым крючком для выстрелов войны Севера и Юга, а в сентябре 1862 года он издал свою знаменитую впоследствии прокламацию, которую еще в мае этого года он издавать и не думал.

В тот момент, когда падение Ричмонда и скорое окончание войны казались неизбежными, его занимали совсем другие вопросы. Заглянем в энциклопедию, и мы увидим вот что: «…20 мая 1862 г. правительство Линкольна провело через конгресс закон о гом-стедах, за который десятилетия боролись фермеры. Закон давал право каждому гражданину США после уплаты 10 долларов регистрационного сбора получить участок земли в 160 акров (65 га). После пяти лет его обработки держатель становился полным собственником…» Тем самым консолидировалась победа Севера — просторы новых территорий отныне принадлежали фермерскому хозяйству и свободному труду, рабство туда не допускалось.

Это было очень важно — в отличие от российского крепостного поместья, американская хлопковая плантация была весьма доходным делом. Владение сотней рабов само по себе представляло хорошее состояние, a владение плантацией на Юге считалось знаком успеха и принадлежности к социальной страте истинных джентльменов. Так что в отсутствие дворянства в «плантаторы» стремились самые различные люди, от инженеров-механиков и до успешных юристов[2]. Фермерам, чьим единственным капиталом были их руки, конкурировать с такими людьми очень не хотелось — но и «свободных негров», обесценивавших их труд, они тоже не хотели.

На призывы освободить рабов Линкольн отвечал, что последствиями этой меры будет отпадение пограничных штатов, да еще и половина армии — та, что набрана на Западе — положит оружие и откажется сражаться.

Но в сентябре 1862 года политическая ситуация в стране сильно изменилась. Наступление южан в Мэриленд особого военного смысла не имело, удержать завоевaнное Роберт Ли не надеялся. Но он писал президенту КША Дэвису, что предложение о мире, сделанное под Вашингтоном, будет принято более благосклонно, чем такое же предложение, сделанное под Ричмондом. В расчет принималось и то, что осенью 1862 года должны были пройти очередные выборы в конгресс США — Ли очень надеялся повлиять на них в нужную сторону. Несколько поражений подряд подорвали бы авторитет и партии республиканцев, и президента Линкольна лично, в конгрессе могло образоваться новое большинство, состоящее из демократов.

Более того — победы Конфедерации могли подтолкнуть колеблющиеся европейские державы к ее признанию, или хотя бы к предложению своего посредничества. Вот в такой ситуации Линкольн и сделал политический ход с прокламацией «…конфискации собственности мятежников…». Это было довольно рискованным делом, президент это осознавал, и на всякий случай он — как бы мимоходом — ввел и еще одну меру. Он распространил отмену привилегии «хабеас корпус» на всю страну.

III

Линкольн ожидал взрыва негодования. Поэтому текст прокламации был оформлен подчеркнуто сухо — так, технический акт, продолжающий уже существующую линию конгресса по подавлению мятежа. Пограничные штаты — те самые, в которых президент ожидал наибольших неприятностей, — не затронуты совсем, а на слишком бойкие газеты надет некий «намордник» в виде отмены «хабеас корпус». На практике это означало, что военные власти могут арестовать кого угодно — ну, например, редактора газеты — и подержать его под стражей неопределенно долгое время.

И с выборами в конгресс дело действительно обошлось относительно благополучно. Республиканцы потеряли очень многие позиции, — скажем, губернатором Нью-Йорка стал демократ, но большинство в конгрессе все-таки удержали. И даже протесты по поводу прокламации были сравнительно умеренными, потому что на Западе ее восприняли именно так, как Линкольн и хотел: как чисто военную меру.

А надо сказать, что к осени 1862 года страсти на Западном театре военных действий сильно накалились — южане раз за разом громили там федеральные войска, и при этом самым обидным образом. Уже был случай упомянуть, что в Америке города могут носить самые неожиданные названия, и долины рек Огайо и Миссисипи в этом смысле отнюдь не исключение. Улисс Грант начинал свою кампанию, базируясь на Каире[3], военные действия затронули Мемфис, а затем 40-тысячная федеральная армия оказалась у Коринфа парализованной рейдами кавалерии конфедератов, которых общим числом было не больше 2–3 тысяч человек. Но они знали местность, пользовались поддержкой многих жителей округи, двигались быстро, и поймать их было невозможно. Федеральная армия держалась на снабжении по железной дороге — и оказалось, что это самое слабое звено их военной системы.

Защищать каждый опорный пост вдоль длинной трассы было физически невозможно, а как сказал однажды некий крайне хмурый офицер северян, по фамилии Шерман: «…один человек со спичкой может разрушить очень много…».

Надо было создать кавалерию, способную бороться с такими рейдами, и полковник Шерман как раз этим и занимался — но все это требовало времени.

А пока солдаты армий Запада находили, что единственный способ справиться с мятежом — это полное сокрушение Юга, любыми средствами. Тому есть множество свидетельств. Офицер высокого ранга, полковник волонтеров Индианы писал в дневнике, что мало кто из его солдат были аболиционистами, но все они, до единого человека, хотели разрушить все, что давало мятежникам силу, — и если для этого надо разрушить рабовладение, то армия поддержит эту меру и проведет ее в жизнь силой штыков[4].

Совершенно то же самое мнение в письме домой выражал рядовой из Армии Потомака, который, вообще-то, голосовал за демократов. Он был склонен к сильным политическим заявлениям, в письмах своих охотно бранил администрацию Линкольна, аболиционистов на дух не переносил, но теперь он считал, что следует сокрушить все, что стоит на пути к победе. И если это включает в себя и рабовладение, — ну что же, значит, надо сокрушить и рабoвладение[5].

По-видимому, политический инстинкт Линкольна не подвел его и в этот раз — он почувствовал и выразил настроение своих сограждан. Каким-то удивительным образом он делал это раз за разом, с точностью хорошего сейсмографа.

IV

В Европе реакция на прокламацию Линкольна поначалу оказалась не такой, как он рассчитывал. В битве за общественное мнение Конфедерации рабовладение сильно вредило. Пропагандисты дела Юга всячески упирали на то, что сражаются они за свободу от тирании, но в Англии, например, боровшейся с работорговлей, их осуждали чуть ли не с каждой церковной кафедры.

Так что Сьюард, государственный секретарь США, полагал, что заявление Линкольна «…поможет делу изоляции мятежников…». У него были серьезнейшие опасения о намерениях Англии и Франции признать Конфедерацию и тем самым вмешаться в конфликт. Надежды Сьюарда на благоприятную реакцию оказались, однако, сильно поколеблены. Лорд Рассел, министр иностранных дел Англии, вообще заявил, что прокламация Линкольна не освобождает ни одного раба на территориях, подвластных Союзу, и освобождает только тех, кто находится на территории Конфедерации, и тем самым попросту провоцирует резню вроде той, которая случилась в Индии во время восстания сипаев. А в Англии словосочетание «восстание сипаев» носило совсем не абстрактный характер — оно началось в 1857 году и было окончательно подавлено только в 1859-м, за три года до описываемых событий.

В Калькутте повстанцы втиснули в темницу полторы сотни захваченных ими англичан, из которых в живых к утру осталось только человек двадцать — остальные задохнулись. Эта «черная дыра Калькутты» стояла перед глазами британской публики, и в сентябре 1862 года она была, пожалуй, склонна согласиться с южанами, посчитавшими прокламацию Линкольна неслыханным варварством. В пользу признания Юга были и более материальные доводы — английской промышленности был нужен хлопок. В июле 1862 года его запасы составляли едва ли одну треть от обычного уровня, и три четверти рабочих фабрик, перерабатывающих хлопок в ткань, сидели без работы. Чарльз Адамс, посол США в Великобритании, с тревогой сообщал в Вашингтон, что это создает серьезное напряжение и что влиятельнейший человек, Уильям Гладстон, в то время глава казначейства, говорит о том, что «проблему с нехваткой хлопка можно разрешить…» — надо только проявить некоторую решительность.

Это могло иметь последствия — английские власти и так сквозь пальцы посмотрели на то, что агенты Юга весной 1862 года снарядили в Ливерпуле корабль для рейдерской войны против торгового флота США. Судно нарекли «Флорида», оно понаделало немало бед, а уже к лету к нему присоединилось еще одно — «Алабама».

Вред, который наносили Северу эти два крейсера, был неисчислим. Они не только топили или захватывали американские торговые суда, не только отвлекали на себя многочисленные военные корабли, чем ослабляли блокаду, но вдобавок ко всему еще и взвинтили ставки на страховку грузов до таких высот, что серьезно повлияло на торговлю Севера.

Но морская торговля Юга была попросту убита.

Война шла и шла, блокада южных портов, несмотря ни на что, все-таки завинчивалась все туже и туже, хлопок, который Конфедерация хотела бы продать, был в наличии, в избытке и мог быть приобретен по самым сходным ценам. В общем, в Англии возник вопрос — почему бы ee могучему флоту не открыть заблокированные порты? Да и победы Роберта Ли придавали надежды тем, кто полагал, что Юг все-таки устоит и что дело его не бeзнадежно.

Чарльз Адамс в декабре 1862 года в письме к государственному секретарю Сьюарду сообщал, что очень многие люди из числа аристократии или из круга видных торговцев и промышленников видят в Конфедерации золотой шанс разбить США на куски и считают, что признание и помощь КША — необходимость, диктуемая национальными интересами Великобритании.

Вопрос о признании КША, по-видимому, в Англии обсуждался вполне серьезно. Однако имелись и весомые — более чем весомые — аргументы против вмешательства. Если Англии был нужен хлопок Юга, то еще больше ей был нужен хлеб Севера. Из-за Крымской войны хлебный рынок Англии переориентировался, и если до 1854 года очень много зерна закупалось в России, то к 1860-му закупки шли в США. За какие-то три года они выросли со 100 тысяч «четвертей» до 5 миллионов, то есть в 50 раз. Хлеб в Великобританию шел с Севера.

Так что после зрелого размышления английский кабинет министров согласился с мнением премьера, лорда Палмерстона. Тот держался того правила, что мешающийся в чужую драку, которая его не касается, уходит с разбитым носом. А драка действительно шла уже не на шутку. Соединенные Штаты Америки перед войной с Мексикой в составе регулярной армии имели под ружьем 16 тысяч человек. В ходе войны к ним прибавилось 75 тысяч — и дело было решено.

Сейчас, в сентябре 1862 года, военные силы Юга оценивались в 446 тысяч штыков, Север же располагал армией, перед которой бледнели даже армии могучих держав Европы. В ней было 918 тысяч солдат, и она была вооружена по последнему слову техники.

Нет, вмешиваться в конфликт такого размаха Англии все-таки не хотелось.

Продолжение

___

[1] «Остров Номер 10» — название сильно укреплeнного поста, где несли службу 12 000 солдат и где было 58 орудий. Инженеры Поупа засыпали канал, что позволило ему обойти остров, а затем — при содействии канонерских лодок капитана Эндрю Фута — его солдаты высадились на противоположном берегу, что блокировало защитников острова. Гарнизон острова сдался 7 апреля 1862 года.

[2] Примером мог бы послужить Иегуда Бенжамен, в роли российского помещика фигура совершенно невозможная.

[3] «Cairo», Каир — что произносится как «Кайро».

[4] Battle Cry of Freedom, by James McPherson. Р. 558.

[5] Battle Cry of Freedom, by James McPherson. Р. 559.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Борис Тененбаум: «Вылечить раны нации». Линкольн. Продолжение

  1. Спасибо, Борис, вы увлекательно пишете, и, кроме того, биография Линколькна всегда интересовала меня, как, не сомневаюсь, и многих других читателей Мастерской.

  2. «Линкольн» Бориса Тененбаума — очень хорошая научно-популярня книга об этой части истории.
    Хорошая во многих смыслах.

  3. «Линкольн» не имел успеха в продаже — полторы тысячи экземпляров на всю необъятную Россию, с диаспорой вместе, и ни одного дополнительного издания, только допечатки.
    Ну, что делать — время такое.

  4. Продолжаю читать с интересом.
    Спасибо.
    Но что грустно — сравните число заходов на эту статью и на очередную предвыборно-пропагандистскую.
    Грустно

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.