Александр Шлосман: Рассказ о непрошедшем времени. Продолжение

Loading

Несмотря на многие годы супружества, она всегда очень скучала по отсутствующему мужу, удрученная вынужденным одиночеством и затхлой, как ей казалось, окружающей московской жизнью. Ни занятия с дочерью, ни чтение журналов и книг, ни упражнения за роялем, — ничто не могло рассеять гнетущей тоски.

Рассказ о непрошедшем времени

Александр Шлосман

Продолжение. Начало

Александр Шлосман— 6 —

Потрясение, вызванное в Полине неожиданным отъездом Николая Павловича, долго не покидало ее. Вернувшись домой с последней их встречи, она заперлась у себя в комнате и в продолжение нескольких дней совершенно затихла, временами мучая себя напряжением памяти, хранившей хрипловатые звуки его голоса. Выходила лишь к столу, стараясь не занимать долго времени и почти ни с кем не разговаривая. Внешний вид ее явно указывал, что с девушкой не все благополучно. Объяснений на беспокойные вопросы родителей не последовало. Тем не менее, некоторые осколки слухов, скорее догадок, о наших влюбленных неясным образом постепенно просачивались в предводительский дом. Властная характером не менее мужа, предводительша, щадя любимицу младшую, поначалу решительно приступила к старшей дочери: попытки что-то выведать у Лизы оказались безуспешны. Не добившись от нее толку, Варвара Ипполитовна стала шаг за шагом хитрыми ласками подбираться к Полине. Наконец, та, утратив последние крохи упорства, с бурными слезами призналась матери в своем несчастье. Мать, конечно, сострадала дочери, но главный ее гнев вызвал сам Николай Павлович: да кто он такой, да как посмел? А что, собственно, посмел? Воспылать любовью к ее красавице Поленьке? Хорош бы был, если б не воспылал. А не она ли сама говорила мужу, что надо бы пригласить этого приятного столичного инженера в гости. Так что здесь самой надо разобраться, да и предводителя в стороне не оставлять, а то у него все дела важные — пусть и о дочерях подумает, ведь девушки, особо старшая, давно на выданье.

Дочери предводителя в отличие от многих уездных барышень в детские и девичьи года получили не только усиленное домашнее воспитание, но провели несколько лет в губернском частном пансионе. Бдительный надзор маменьки за воспитанием девочек в свое время привел в их дом недурного учителя пения, слывшего когда-то успешным в одесской опере, ныне человека опускавшегося, но, по слухам, в трезвом виде способного научить своему искусству. Польщенный нежданным приглашением в дом предводителя, учитель попутно обязался преподать ученицам, по его словам, многообещающие начала игры на фортепиано. Милые голоса девочек стараниями отставного баритона со временем получили некоторую огранку и школу, зазвучали весьма привлекательно, особенно в части исполнения некоторых арий и модных романсов, высоко ценимых Варварой Ипполитовной. Предводительша от природы была музыкальна и осталась довольна достигнутым результатом. При всяком удобном случае не упускала возможности продемонстрировать гостям, особо приезжим, искусство дочерей в пении, а сверх того — если доводились обстоятельства — во французской беседе, чем сама похвастать — увы! — могла лишь еле-еле. Однако внешность прекрасную дочерям передала в полной мере, да и предводитель здесь дела не испортил.

Старшая дочь, помимо миловидности и дарования к искусному пению, не способна была похвастаться большими умственными достижениями, что не раз сводило на нет старания матери в устройстве ее замужества. Поначалу очарованные внешностью Лизы, ухажеры спустя некоторое время давали атанде и потихоньку исчезали. Не то, чтобы она была дурочкой, отнюдь. Однако было в ней нечто малоприятное для мужчин, отвергавшее от миловидной графинечки Лизы. Много позже все-таки нашелся внимательный, большого сердца человек, своей любовью сумевший перебороть эту в ней особенность, обратив с годами Лизу в прекрасную жену, мать и радушную хозяйку большого петербургского дома. Но-то произойдет еще нескоро.

Тем временем, Поленька не переставая вспоминала о Николае Павловиче, представляя его мужественный образ. Измучив себя вконец днями и бессонными ночами раздумий, наша красавица решилась, подобно пушкинской героине, самой написать письмо властителю своих дум. Преодолев препоны настойчивого родительского воспитания и образования, она отважилась откровенно написать о своих чувствах любви и поклонения. Не сразу нашлись нужные слова, но сердце все подсказало. Написала — и спрятала бумагу, пребывая в огромном сомнении: отправлять ли такое? Как можно? Перечитав письмо в сотый раз, с бьющимся сердцем позвала горничную девушку, наказав скрытно бежать на почту. После того — совсем потеряла покой, с каждым днем все яснее осознавая ужас своего падения. В конце концов, настолько ослабела духом, что, не в силах признаться в содеянном даже Лизе, задумалась об искуплении бесчестья смертью.

Чем и как смог Николай Павлович за краткий срок их встреч заронить в ее душу столь глубокое чувство? Основательный по натуре, не мог он поверить в устойчивость и своего чувства — уж очень все скоротечно, и потому — несолидно. Как это должно быть, он толком не понимал — слишком скромен был его любовный опыт мимолетных влюбленностей в прошлом. В глубине души мало он верил и в прочность чувства девушки. Ну, подумаешь, начиталась романов провинциальная барышня, а тут подвернулся он, в понимании местной публики почти столичный житель. Захваченный заботами текущих дел, Николай Павлович запретил себе вспоминать что-либо о прекрасном происшествии, как мысленно назвал недавнюю историю. Пока не пришло письмо от Поленьки.

Прочитав страницы пылающего признания и нескрываемого стыда от первого шага, он был покорен удивительным, трогательным выражением силы чувства Поленьки. Николай Павлович понял, что все — правда. Все сомнения — прочь. Надо снова ехать в А., как можно быстрее разрешить произошедшее, пока, он почти не сомневался, не случилось какой беды. Был ли он внутренне готов ко всем представимым последствиям столь решительного шага? Впору потерять голову. И, тем не менее — приказал заложить бричку, решив в пути все додумать и определить свое окончательное намерение. Письмо Поленьки, аккуратно положенное в карман, жгло ему бок.

Ни моросивший дождь, ни «баюканье шагом конным» не способны были нарушить прелесть его раздумий. Он видел перед собою ангела, осознавал, что Поленька сутью своей — существо не земное, но принадлежащее Возвышенному, ему непонятному; он же — человек сугубо земной, стоящий и строящий на земле, никогда к тому не то, чтобы не прикасался, — помышлял редко. При том, что Николай Павлович своим образованием и самовоспитанием был не чужд восприятию высокого: ведь люди обыкновенно не всегда думают о сути, говоря о Божественном. Он с восторженным страхом представлял, как со временем, пребывая вместе с женой Поленькой, вполне овладеет своим счастьем, ежедневно сможет не только видеть, слышать, прикасаться к ней, но иметь возможность тем самым постигнуть происхождение и суть Ангельского. И вместе с тем — сомнение, как возможно физически совместить себя и неземное. Он и ангел. Будущая жена, что станет приносить ему еду, одежду, прижиматься к нему, повергая все его существо в состояние невиданного блаженства.

За чудными мечтаниями Николай Павлович не заметил, как дождь сменился приветливой голубизной неба, и показалась городская окраина. Он сразу направился к своему жилью, чтобы привести себя наскоро в порядок, переменить платье, и — к предводительскому дому, волнуясь о невозможности застать хозяина. К счастью, экипаж предводителя стоял распряженный в открытых воротах сарая. Сдерживая возбуждение, приказал доложить о себе вышедшему лакею и поднялся в полутемную залу. Сразу позвали в кабинет графа. На лице его было нескрываемое удивление нежданным появлением гостя. Николай Павлович не стал делать больших предисловий и, уняв неистовое сердечное колотье, пояснил причину своего появления: он просит руки Полины Владимировны. Удивление предводителя возросло еще более: вот так — неожиданно, без приготовлений? Он даже не смог раздельно изложить вошедшей впопыхах супруге случившееся в эти минуты. Когда все присутствующие немного оправились от волнения и удивления, уселись в кресла, Варвара Ипполитовна, не оглядываясь на супруга, взяла первое слово:

— Ну, что же вы, голубчик, так сходу. Дело-то непростое. А вы сразу demande en marriage. Конечно, за такую красавицу кто не посватается. Поленька-то знает?

— О чем? — опешил Николай Владимирович.

— Что вы прибудете и вот так…

— Надеюсь, Полина Владимировна вполне разделяет мои чувства.

— Да вам откуда сие известно?

Николай Владимирович чувствовал, что разговор сбивается не туда, куда рассчитывал, и тон становился неблагоприятным для успеха. Однако решил идти, не сворачивая, до конца:

— Я очень люблю вашу младшую дочь и надеюсь, в случае вашего благословения, сделать ее счастливой и самому обрести долгожданное счастье.

— Неужели так долго ждали? — не унималась предводительша.

— Полагаю, Полина Владимировна независимо ни от чего, если вы соблаговолите ее спросить, согласится со мной, — бухнул распаренный Николай Павлович.

— Да будет тебе, матушка, — вмешался, наконец, граф, видя необычайное волнение приятного ему гостя. — Что мы, как в купеческом доме. И Поленьку не грех спросить.

Варвара Ипполитовна, будто не слыша мужних слов, все-таки немного подобрела лицом, сотворив подобие улыбки, и, не рискуя более пугать гостя строгостью, как бы молча уступила: ничего ведь не решено, и вообще — мало говорено. Степень решимости Николая Павловича в этом вопросе она предполагать не могла, недостаточно зная нрав претендента на руку Поленьки. Он же, понимая, что формальные подступы к сути разговора им преодолены, решительно выговорил:

— С вашего позволения могу заявить, что в мои тридцать семь лет твердо опираюсь на достоинство своего положения, при этом полагая, что в силах не только формально создать семью, но дать ей достаток и надежное во времени благополучие. Единственным условием, способным представить трудность первоначального семейного существования, является непостоянный характер моего местонахождения по условиям службы. Однако, если моя будущая жена сочтет меня ей достойным, то и это обстоятельство преодолеет, не считая его большим неудобством. Я же со своей стороны приложу все усилия, дабы ей такое положение стало мало ощутимым стеснением. Не сочтите моей дерзостью, но, не располагая большим количеством свободного времени, прошу решить мою судьбу по возможности в достаточно краткое время и сообщить ваше определение на сей счет. А Полину Владимировну, пожалуйста, не надо пока тревожить, дабы в случае вашего несогласия не нанести ей непоправимую душевную рану.

Родительское беспокойство по поводу дочери имело свой смысл, тем более, что склонность ее уже была им известна. Конечно, инженерское звание должно обеспечивать Николая Павловича достаточными средствами для собственного благополучного существования; хотя, по собственному его признанию, в практическом смысле он — человек не сильно искушенный, несмотря на тяжелые годы молодости, долженствовавшие приучить к обратному. Вполне возможно, именно нынешний достаток породил в нем некоторое пренебрежение бережливостью, даже желание порой роскошествовать. Хотя понятие о роскошестве в его представлении имело весьма условный характер: обильный стол перед голодным — сродни признаку роскоши. По его же словам, для житья предпочитает он именно покойную, неторопливую вторую столицу, где время от времени снимает скромную холостяцкую квартиру. При этом заметил сдержанно, что помимо характера его работы, требующей длительных отлучек и проживания в отдалении от столиц, больших городов, ему вообще не по душе некоторые порядки чересчур оживленного петербургского общества, намекнув на чинолюбие и заискивание. Решительные, откровенные слова, которыми отвергал он петербургскую жизнь, не понравились ни предводителю, ни графине: напротив, они желали бы видеть будущих зятьев людьми, не пренебрегавшими наградами и отличиями, и уж, конечно, не в провинции. В выражениях Николая Павловича таилась некая бравада. На самом деле, подобным образом он в то время полагал себя выказать человеком самостоятельным и не без оригинальности (а почему бы ни прикинуться скромником? — всё умнее смотрелся бы). Вдобавок, по не отчетливым для него же самого причинам он действительно любил Москву более северной столицы. Может потому, что в ее спокойном характере чувствовал себя увереннее.

Перебирая мысленно слова общения с Николаем Павловичем, родители никак не могли быть удовлетворены, и потому, при всей любви к дочери, а может, именно вследствие этой причины, весьма колебались в одобрении ее душевного выбора.

— Ну, что же голубчик, — с любезной улыбкой проговорил, вставая, предводитель. — Мы тебя с ответом не задержим. Обсудим с матушкой еще раз все обстоятельства нашей беседы. И тогда… — он развел руками, то ли раскрывая родственные объятия, то ли подавая знак сожаления.

Николай Павлович в растерянных чувствах неслышно прошел мимо чуть притворенной двери залы. Доносились звуки голоса Поленьки: «Я ли в поле да не травушка была…». Скрипнув зубами, он ускорил шаг, чтобы остаться незамеченным.

Рассказчик:

Мы не знаем, что произошло в предводительском семействе в последовавшие за этим дни и недели. Известно только, что граф, несмотря на обременение многими обязанностями, вскоре отъехал в губернскую столицу, где пробыл несколько дней, общаясь с высокими чиновниками и некоторыми важными друзьями, обретавшимися в близости от них. Не исключено, что между решениями некоторых срочных уездных дел, выяснением взглядов начальства на случай возможного нового избрания графа, буде на то воля дворянского собрания, поинтересовался он судьбами строительства железнодорожного пути, особливо по уезду, и попутно, — мнениями по поводу личности его руководителя на этом участке. Осталось нам также не известным поведение Поленьки в разговорах с родителями в открывшихся обстоятельствах, однако его можно предположить с высокой степенью достоверности. Итогом перечисленных событий явилось приглашение Николая Павловича в предводительский дом.

Наконец, наши влюбленные увиделись. Состоялась торжественная помолвка. Однако, в казавшееся новообретенным счастье вмешались неожиданные обстоятельства, в дальнейшей жизни приобретшие характер обыкновения. В связи с отвлечением жениха срочными делами стройки последовал вынужденный многомесячный перерыв. Родители Поленьки, люди на виду всего уезда, справедливо обеспокоились, как бы досужие языки по этому поводу не стали бы безосновательно трепать имя их дочери. Да и вообще, как такое можно! Николай Павлович в письмах Поленьке и родителям ее как мог, старался успокоить всех, объясняя неотложность своих дел. Разгневанная графиня, что ни день, восклицала на виду дочери и мужа: — Это что же, он всю жизнь так будет в отлучках! Где это видано при семейной жизни! Граф, да сделай что-нибудь! Ведь позора не оберёшься!

Николай Павлович, исчерпав все письменные доводы во взаимной переписке, примчался на краткое время в город, едва не загнав лошадь, чтобы своим появлением успокоить семейство и городских сплетников. Кстати, никогда более в своей жизни он не позволял себе потворствовать последним по поводу самых разных обстоятельств.

Между тем, все сложилось к общему удовлетворению: наши молодые обручились. «Венчается раб Божий Николай рабе Божьей Полине. Венчается раба Божья Полина рабу Божьему Николаю»… По упорному настоянию молодых число приглашенных было довольно скромно, что в очередной раз вызвало неудовольствие предводителя с супругой. После ухода гостей произошел скандал. Николай Павлович, получив замечание графини, тоном сдержанным, однако не допускавшим возражений, объявил на это, что все обстоятельства их совместной с Поленькой жизни отныне они будут решать непременно самостоятельно. Молодые — Поленька в слезах, а Николай Павлович с решительностью в действиях, — прохладно распрощались и, не мешкая, отбыли в родовое имение (заметьте, без долгов!), полученное молодой графинечкой в приданое. Граф с женой остались обескуражены, неимоверно расстроенные печальной судьбой, постигшей, на их скорый взгляд, любимую младшую дочь. Молодые же наши, освободившись от стеснительных условностей окружения, предались безоглядной божественной близости в деревенской тиши. Прозрачный осенний воздух, усадьба под рдеющим покровом кленовых листьев, все вокруг являло чистоту и пламя, что вполне соответствовало чувствам наших героев.

— 7 —

Рассказчик:

Надо полагать, переживания, душевный порыв обоих на протяжении первых недель счастья были совершенно схожи. Если бы позднее их спросили, что они испытывали, оставшись наедине в продолжение этого времени, вряд ли оба могли с определенностью описать свое состояние, несмотря на значительную разницу в годах. Оба оказались безудержно молоды, если не сказать — юны, в своих ощущениях и любовании друг другом. Счастье казалось безбрежным не только молодой жене, но и возмужалому супругу, отринувшему на время все соображения практической жизни.

Увидав усадьбу впервые, Николай Павлович, против ожидания, был даже угнетен пробуждёнными воспоминаниями детства. Перед ним раскинулся, совершенно похожий на отчий, господский дом с заметно не прибранными службами, за ним простиралась громада запущенного сада. Такие же аллеи уже безлистных кряжистых стволов тянулись к далёкому въезду в усадьбу. Вялый под осенними заморозками парк полого стелился к теряющемуся в тумане крутому берегу не видной в зарослях речки. Взволнованный увиденным, он воздержался от вопросов супруге о делах имения, оставил на будущее.

Слуги были предупреждены о приезде молодой хозяйки с новым барином, а посему в доме навели надлежащий порядок, который, хотя и не всегда, кое-как поддерживался ввиду пристрастия старой графини к своему поместью и довольно частым наездам. Она мало понимала в делах практических, ее интересовал результат, о чем ловкий управляющий кое-как составлял нужную картину. Молодая хозяйка подавно ничего в этом не смыслила, решив всецело довериться старому пройдохе. Новый барин как-то полюбопытствовал книгами хозяйства. Потратив на их изучение пару дней, объехал просторы поместья, после чего призвал управляющего, пожилого редковолосого мужчину крепкого сложения. Задал тому всего несколько вопросов о хозяйстве и в завершение поинтересовался: — Сколько лет в должности? Управляющий покраснел, набычился, дерзко ответил: — Достаточно-с. Барин, нехорошо блеснув глазами, посмотрел в сторону и, как бы не у него, спросил: достаточно для того, чтобы мы распрощались? Управляющий мгновенно понял свою дерзкую опрометчивость, рухнул на колени, готовясь к мольбам. Барин отвернулся от коленопреклоненной фигуры, жестко проговорил:

— Недоимки возместишь, даю три месяца; кучера, повара и экономку сыщешь заново; соберешь мужиков, скажешь — назначаю оброк умеренный, но регулярный, дворовых сократить вполовину, лишних на барщину. Не сделаешь — пеняй на себя. Книги весной сам проверю. — Обернулся, глянул в лицо плуту: — И запомни, разговор наш — последний. В другой подобный раз придешь за расчетом.

Горничная девушка Анастасия, привезенная Поленькой еще из городского дома, как-то утром, причесывая барыню, донесла: — Николай-то Павлыч какого страху нагнал на Митрича: тот зверем на всех глядит, орет, чуть что — кулаком машет, работу чуть ни каждый день смотрит. Ей-богу, чистый зверь. Хороший наш барин: поделом прибрал мошенника, — и покраснела, испуганная откровенной смелостью.

Разговор этот немедленно, с большим удовольствием был доведен молодой графиней за завтраком до сведения мужа. Николай Павлович усмехнулся: — Надолго ли выговора хватит? Посмотрим…

Как ни была Поленька очарована супругом, в его непогрешимом образе ей показалась крошечная червоточинка, порожденная недовольством маменьки еще после помолвки, — что за работа такая у будущего ее мужа, если он даже ради свадьбы делА не может отложить. Как ни крепилась она, но все же решила следовать их совместному уговору — не скрывать от другого ничто из возникающих сомнений. Спросила: как же так? что у них главное — его работа или их любовь? Николай Павлович в этот момент с улыбкой рассматривал непривычно наморщенный лобик своей красавицы, еще за минуту до того скрывавший заданный вопрос. Он сразу понял, что серьезные моменты их будущей жизни надо немедленно ставить по своим местам — сейчас речь пошла именно о таком.

— Видишь ли, мой ангел, у всякого человека в жизни должно быть главное, к чему стремится и подчинит всё остальное. Я с молодости приучен к тому, что в моей жизни главное есть то, чему я научен и благодаря чему смогу достигнуть желаемого успеха. Успех — это многое: это исправное выполнение дела профессии, это завоевание любви женщины, к которой я стремлюсь всеми своими душевными силами, это получение достойного вознаграждения за свою работу, старание, что позволит столь же достойно обустроить свою жизнь, это, если удастся, создание семьи, рождение детей, чтобы они могли без перенесенных мною бед и нужды стать моими продолжателями, хотя и не обязательно в том же деле, что и я. Но главное, как ты понимаешь, — моя работа, дело, и не исполнять как следует то, чему научен, — безнравственно.

— Значит, я — не главное — слегка побледнев, проговорила Поленька, — я потОм?

— Ну вот, ты и обиделась — стал успокаивать Николай Павлович, — хотя определила все правильно, что для мужчины его дело — всегда главное. Должно быть, если бы мы с тобой были равны годами и жизненными обстоятельствами молодости, подобными твоим, я рассуждал бы не так. Однако мои юность и молодость сложились совсем по-другому, и рано обернулись в очень трудную жизненную сторону. Я мог рассчитывать только на себя, свои силы и прилежание. Оттого обрел вот такую философию. Мне очень хочется, чтобы ты поняла меня, прониклась верой в то, что с твоей помощью, посильной твоим способностям, я смогу добиться желаемого, в чем и наше с тобой счастье. Со временем расскажу тебе о перипетиях моей прошедшей жизни, в чем-то они, должно быть, ужаснут тебя. Но я это прожил и пережил. И более — мне о таковом помыслить невозможно.

— А как ты считаешь, мой друг, — желая переменить разговор, улыбнулся он, — не пора ли нам оборотиться к нашим соседям? Ведь мы с тобой настолько уединены, что даже родителей и твою милую сестру не принимаем, и уж подавно — не устраиваем знакомств с нашими соседями.

Так понемногу, месяц за месяцем, Николай Павлович с молодой супругой свели отношения со многими соседями, уездными помещиками. Пошли нечастые обоюдные визиты, со временем даже многолюдные, когда собиралось несколько семей сразу. Соседи, разные по характеру, достатку, взглядам, не всегда ладившие друг с другом, предводительского зятя согласно оценили как человека, достойного в поведении, умного в рассуждениях и не кичливого своим положением. Прелесть облика его молодой супруги, отмеченная всеми, включая придирчивых помещичьих жен, — многие помнили Поленьку с малых лет, — во многом способствовала украшению собрания приглашенных ими гостей и радушного хлебосольства.

Возвратимся на время к нашему предводителю. Шел третий срок его хлопот в должности. В мыслях грезился близкий, весьма достойный чин с большой звездой на погоне, надежда на благосклонность губернатора в возможном представлении к ордену. Ведь кто еще удостаивался чести уездного общества трижды быть избранным и выдерживал с успехом?

В один день граф почувствовал себя несколько ослабленным уже поутру, что не замедлило сказаться на его обычно бодрой наружности. Варвара Ипполитовна опытным глазом немедленно усмотрела перемены в муже, обеспокоенно захлопотала, призывая доктора. Граф приказал не беспокоиться, сославшись на неотложность предстоявших дел. В присутствии все пошло своим порядком. Ну, может, градус в разрешении текущих хлопот оказался выше обыкновенного. Утомленный предводитель решил досрочно отправиться домой, наказав срочные поручения помощникам. Дома привычно направился отдохнуть в кабинет, отослал слугу, однако не пошел по обыкновению в кресло к столу с бумагами, а присел на диванчик. Тут в одночасье нечто невидимое внутри него обрушилось: случился удар и в считанные минуты он скончался, не успев даже призвать на помощь супругу.

Варвара Ипполитовна после смерти графа стала сдавать быстро и заметно, утратив былой интерес и властность в управлении домом. Так случается и с сильными натурами, лишившимися многолетней опоры, хотя бы и не очень признаваемой ими в надежности. По целым дням безучастно сидела, погрузившись в нескончаемые воспоминания о дорогом спутнике всей ее жизни, вяло отзывалась на просьбы Лизоньки ободриться, помочь ей: старшая дочь, принужденная горестными обстоятельствами, вмиг оказалась хозяйкой дома и приличного состояния. По счастью, уподобившись характером в матушку, девушка достойно несла тяготы наступивших забот. Графиня же, когда-то полная энергией действия, ныне снедаема неотступной тоской по мужу, чувствовала, что силы покидают ее. Понимала, что вместе с ними из неё уходит жизнь. В одну из зимних ночей, будучи во сне, она навсегда встретилась с милым супругом.

С неизбежностью, присущей долгим семейным отношениям, Николай Павлович утратил со временем былую пылкость. Как говорится, огонь в сердце умерился, стал ровнее; однако постоянству он не изменял. Просто мыслей подобных не возникало в нескончаемом круговороте дел. По изначальной своей привычке основные усилия своей натуры направлял годами к решению, казалось, обычных повседневных дел, результатом чего явилось совершенство опыта, богатство которого становилось все более ощутимым, неоспоримым и, по большому счету, признанным многими его коллегами. Полина Владимировна если не замечала этого въяве, — чувствовала по высказываниям и поведению супруга, участившимся льстивым демонстрациям со стороны коллег и знакомых, имевшим место на ее глазах в различных собраниях и в разное время. Ее отношение к мужу оставалось любовным и почтительным, хотя она чувствовала, что огонь его страсти основательно поутих. Это нимало не заботило ее, поглощенную крУгом семейных хлопот и даже непростых проблем, чье разрешение не всегда оказывалось успешным. И потому, понимая постоянную озабоченность мужа более серьезными, нежели семейные, делами старалась сама, в силу своих сил и способностей, добиться положительного их решения. Даже не всегда считала нужным посвящать его в суть этих, несомненно, малосущественных для него проблем. Он был успокоен подобным семейным соотношением, когда каждый занимался своим, стараясь без особой нужды не заботить другого, и с годами упрочился в таковом взгляде на свою семью. Правда, неожиданные смерти сыновей — сначала Андрюшеньки, трагически умершего от крупа на втором году жизни, следом — еще одного сына, очень слабого при появлении на свет и не прожившего пяти дней, больно и надолго затронули его сердце, обострив отцовскую любовь к старшей, единственной дочери Ксюше. Он обожал малышку, лицом вышедшую в него, и часто с удовольствием занимался с ней, даже будучи усталым от работы. Когда семья на лето отправлялась в имение, а Ксюша немного подросла, он обратил в привычку читать ей перед сном сказку или какую-нибудь легкую историю, впрочем, иногда засыпая за этим занятием раньше нее. Этой своей привычкой очень удивлял супругу, редко занимавшуюся дочерью вечером. Верно, она слишком уставала от дневных забот.

Наблюдая трогательное взаимное обожание отца и дочери, однажды, ради забавного анекдота, Полина Владимировна рассказала ему, что наследница никак не может успешно сложить кубики, чтобы получилось правильное изображение животного, нарисованное на специально приложенной картинке. Ну, не складывается — и все тут! Старания Николая Павловича показать, объяснить дочери, как это сделать, успеха достигали редко, чем он был сильно огорчен. Притом, гораздо заметнее дочери и ее родительницы. Много позже вспомнил об этом досадном эпизоде после одного разговора в гостях — о ранних предзнаменованиях. Не видя в давнем случае легкомысленного повода, сначала с некоторым беспокойством, а позднее все более, наполнялся безотчетным страхом ожидания. Оттого основательно заботился о будущем единственного и любимого чада — всячески приветствовал усилия своей Полины Владимировны к наставлению Ксюшеньки на путь самого лучшего образования.

Несмотря на некоторые семейные беспокойства, глава по-прежнему, в интересах службы, оставлял семью в одиночестве, бывало — и на продолжительное время. Так вышло, что смерти сыновей случились оба раза в его отсутствие; при втором случае он находился так далеко, что смог вернуться домой лишь после похорон. Полина Владимировна пребывала тогда в полубессознательном состоянии, впадая едва не в горячку, вскакивала. Только здоровый от природы ее организм помог справиться с болезнью. И все-таки — каково ей было одной пережить случившееся? Даже мысли об окончании жизни мелькали.

— 8 —

С годами состояние и положение семьи, особенно перед войной, значительно посолиднело. Полина Владимировна, не особо обремененная уже делами по дому или былой общественной ролью, могла вести довольно свободный образ жизни, тем более — в отъезды мужа. Разумеется, гости на это время отменялись, платья не кроились, визиты становились редки. Несмотря на многие годы супружества, она всегда очень скучала по отсутствующему мужу, удрученная вынужденным одиночеством и затхлой, как ей казалось, окружающей московской жизнью. Ни беспокойные когда-то занятия с дочерью, ни чтение журналов и книг, доставляемых прямо на дом, ни продолжительные упражнения за роялем, — ничто не могло рассеять гнетущей тоски. Она сердцем понимала, что чувства мужа становятся все более плоскими, уже не отвечают ее желаниям быть с ним в обществе, где являлась предметом горячего внимания. По возвращении, Николай Павлович быстро входил в привычную размеренность, запирался в домашних стенах, позволяя себе лишь воспоминания о разных обстоятельствах в отъездах или дежурных текущих делах; в душе он полагал, что жена таким же образом воспринимает их жизнь. И все-таки… Она знала, что некоторые близко знакомые дамы, даже из числа принятых в ее доме, позволяют себе в отсутствие мужей легкомысленные связи. Говорили, чтобы развеяться от скуки. И это — при солидном положении их супругов. Как такое можно!? Какой позор! Более того, в некоторых московских гостиных про то непременно судачили. Разумеется, в силу воспитания, жестких порядков еще в родительской семье, о подобном поведении помыслить было невозможно. На поверку же получилось, что слезы одиночества, редкое ощущение, сродни полной покинутости, накатывали с удушающей силой, порождали в ней желание ожесточенного противодействия. И, казалось, против ее воли, однажды, оставшись одна, позволила себе слегка увлечься неким солидным господином, встреченным в одном из домов, куда их с мужем часто приглашали. Она поначалу не придала значения легкому, совершенно необязывающему флирту. И в продолжение нескольких вечеров бывала в том же доме, встречаясь с ним. Когда же тайной запиской ей была предложена прогулка в отдаленном романтическом уголке в Сокольниках, вдруг осознала, в какое вовлекается падение, предавая и себя, и, главное, любимого Николашу.

Спустя год или два, в очередное длительное его отсутствие, случилась та постыдная история с великим князем, по слухам, не блиставшим высокими моральными добродетелями. В тех обстоятельствах она оказалась вовлеченной в историю благодаря настоятельным приглашениям давней знакомой. Как выяснилось потом, эта довольно распущенная дама занялась как бы сводничеством Полины Владимировны с высоким приезжим гостем. Разумеется, она вообще не позволила себе ничего предосудительного. Тем не менее, ее достоинство несправедливо было задето. Имя ее на время оказалось излишне упоминаемым в салонах среди быстро разбежавшихся слухов. Пока другая, более скандальная весть не вытеснила эту историю из круга новостей, бывших содержанием многих званных вечеров.

По-настоящему ярким отвлечением служили заграничные путешествия, вроде волшебных итальянских, где она не только любовалась предметами великого искусства, волшебными пейзажами, историей разных мест, но и регулярно брала уроки пения. Если с супругом — они отправлялись в менее продолжительные вояжи по Германии, Швейцарии для поправления здоровья обоих. Нередко наслаждалась комфортом петербургских визитов — в семью любимой старшей сестры. По прошествии времени, устоявшись в памяти, эти впечатления, картины являлись ей как бы воочию, погружая в состояние неизъяснимого душевного блаженства.

Задолго до войны Николай Павлович решил, наконец, внять настояниям Полины Владимировны — оставил службу в компании, чтобы осесть в кругу семьи, но главное, по причине ухудшения здоровья. Скрыл от супруги, при этом, свой отказ от поступившего ему лестного приглашения перейти в технический комитет путейского министерства, должность весьма почетную; однако тогда пришлось бы семьей переезжать в Петербург; он же — не любил тамошней чиновности. Деятельная натура, все равно не мог остаться без дела: согласился на должность профессора в Политехническом училище Товарищества московских инженеров и педагогов. Новое дело неожиданно потребовало много сил, как ни странно, нервных. Организм его протестовал болезнями, но ум ненасытно требовал занятия. И наш Николай Павлович задумал труд о некоторых частях науки и практики отечественного железнодорожного строительства. Помимо редких часов, что удавалось, вопреки усталости, в течение недели уделять желанному занятию, выдавались отдельные дни, когда не отвлекаемый ничем, он безраздельно погружался в продолжительные размышления и описания столь глубоко постигнутого им в многолетних трудах.

— 9 —

Чашу терпения в ГеПеУ невольно переполнил приход Полины Владимировны, самочинно явившейся без вызова, чтобы защитить арестованного мужа. Выяснив, по какому она вопросу, ее отправили к следователю, видному мужчине, обладавшему, на ее взгляд, признаками образованности и способному к пониманию в отличии белого от черного, вернее, в его случае — белого от красного. Она негромким голосом, не сбиваясь, уверенно говорила об арестованном супруге, о его известности, заслугах. Грошев помнил этого господина, даже кое-что разузнал о нем от знакомых. Перед ним появилась женщина, чья изысканная красота, хотя и тронутая годами, выглядела не только завершенной, но даже победительной. Петр Гаврилыч Грошев, тридцатилетний чекист, оробел, глядя на нее, вдруг почувствовал себя прежним Петькой Грошевым, сыном поденщицы, братом проститутки, недоучкой «реалистом». Он сразу угадал всем своим обиженным чутьем голодного борца с несправедливостью, что эта скромно одетая женщина — присесть не захотела, будто не услыхав его приглашения, — по природе своей абсолютно не созвучна с его миром. И в непродолжительном поединке, происходящем сейчас в его мрачном кабинете, полном кислого запаха от бессчетного множества людей, здесь побывавших, не он, Грошев, — победитель.

Звуки ее слов еще доносились до него, однако женщина медленно теряла свои очертания, превращаясь в сверкающее бесплотное существо. Ореол источаемого ею серебристо-серого сияния делался нестерпим для глаза. Грошев отчаянно зажмурился, ощущая, как против воли уже теряет себя прежнего, всевластного, уподобляется обыкновенной суетливой букашке, не ведающей пути. Этого быть не может! — беспомощно металось в ослепленном сознании, — да ведь здесь, в этой комнате, передо мной и не такие цацы ссали в штаны от страха… И последним, страшным, усилием стряхнул морок наваждения, вернулся в свое пропотевшее в свир-р-репой бор-р-рьбе с вр-р-рагами человечье обличье.

Медленно наливаясь холодным бешенством, он понял, — это женское великолепие, как и отрешенное достоинство ее мужа, не подвластны жалкому мирскому страху перед его силой. Грошев поднял голову на слабо освещенную уходящим солнцем фигуру: такую не осилишь, такую — только смять, скомкать, как бумажку, и выбросить. Из жизни. И тогда — в той будущей, распрекрасной народной жизни, какую он только мог себе представить, места им не будет.

— «Шлепнуть ее, что ли, сразу?» — устало подумал он, глядя на слегка выдвинутый перед ним ящик массивного стола, разделявшего их. В ящике не было ничего особенного — только оторванная пуговица от пиджака, торопливо надкушенный после предыдущего допроса кусок серого хлеба да заряженный револьвер. Стало ясно, что Полину Владимировну уже нельзя отпускать.

Увидеться с мужем ей удалось только через неделю. Судьба обоих, вместе с группой ранее арестованных по подозрению «в контрреволюционном вредительстве», бессудно и решительным образом была определена расстрельной командой.

Рассказчик:

В просторной московской квартире инженера Семенова-Сверчинского, что в Кривоколенном переулке, единственная дочь Ксения с маленькой Викой на руках ожидала возвращения родителей…

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Александр Шлосман: Рассказ о непрошедшем времени. Продолжение

  1. Остаюсь, как говорится, при своем мнении. Захотелось почитать что-то еще из \\\»вашего\\\». Что бы вы посоветовали?

    1. спасибо за неизменность вашего впечатления, однако последует продолжение — ещё три части этой повести

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.