Александр Шлосман: Рассказ о непрошедшем времени. Продолжение

Loading

Весна задула влажными пахучими ветрами, предвещая конец снегам, будущее тепло и цветение. Во многих дворах, основательно прогретых солнцем, уже вздымались облачка пыли. И в одеждах по-прежнему неяркой толпы стало заметно облегчение: солдаты, прогуливаясь с барышнями, щеголяли шинелями внакидку.

Рассказ о непрошедшем времени

Александр Шлосман

Продолжение. Начало

Александр Шлосман— 4 —

События осени в Петрограде быстро перекинулись на Москву. Немного суетливая, но, в целом, размеренная жизнь семьи Семеновых-Сверчинских, подобно множеству столичных семей, замерла. Пространство мира пугливо сжалось до семейных стен. Беспокойство и страх оцепенили людей. Подъезды стояли заперты. Мусор на улицах не мели. Мозглая погода со снегом, сменившая незначительное тепло, довершали царившее безобразие. Передавали ужасные новости о боях в городе и погибших. Потом появились еще более страшные вести — про обстрел Кремля с Воробьевых гор и от Бабьегорской плотины, противоборство в кремлевских стенах юнкеров с красногвардейцами, сопровождаемое множеством жертв с обеих сторон.

Николай Павлович не интересовался ни политикой, ни политиками — они были ему глубоко несимпатичны по-человечески, эти записные интеллигенты-ораторы, упивавшиеся собственным красноречием. Он демонстративно никогда не участвовал даже в домашних разговорах о политике. Теперь же — вовсе замолк, закаменел, не в силах слова сказать по поводу происходившего. Когда обстановка в городе пришла к перемирию и стало возможным хотя бы выйти в открывшиеся лавки за провизией, дома наступило некоторое успокоение. За утренним чаем, раскрыв газету, отец неожиданно проговорил:

— В России случился бунт мужичья под командой злобных проходимцев. Думаю, это — не вечно. Обойдется. В девятьсот пятом тоже был шум великий, и то ничего — обошлось. Ум русский мутИтся изредка, но основа-то здоровая: поймет, что к чему. Подождем, перетерпим.

Больше он уже никогда не говорил ничего похожего по поводу происходящих событий. И не жаловал подобные рассуждения. Газеты читал изредка, без рассуждений, лишь досадливо крякал, возмущаясь написанным.

Беспомощное негодование — аж руками развел, — вызвала у него весть о захоронении красногвардейцев в ямах под кремлевской стеной: ведь еще несколько дней назад они же обстреливали и рушили Кремль. Объявленное Ксенией намерение участвовать в похоронах погибших юнкеров встретил с удивлением, однако протестовать не стал и жене не позволил. На другой день Ксения отправилась туда с утра. Домой вернулась поздно, изнемогшая, продрогшая, вся зареванная: растянувшаяся по Москве процессия несла гробы на руках от церкви Большого Вознесения по Петроградскому шоссе до самого Братского кладбища. На беспокойный вопрос матери коротко прорыдала: — Какой ужас!..

«… И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти[1]…»

В январский сырой день восемнадцатого года Ксения торопилась по поручению матери отнести ее больной подруге немного продуктов. Одинокая, павшая духом женщина почти ничего не могла себе позволить, потеряв на фронте мужа, сыновей, а теперь — оставшись без средств к существованию после реквизиций большевиков.

Боясь оскользнуться, Ксения глядела под ноги, непроизвольно замедляя прежде торопливые шаги. Когда проходила мимо неподвижной черной очереди в хлебную лавку, обратила внимание на согнутую от холода женскую фигуру. Приблизилась, тихо окликнула. Женщина исподлобья глянула на нее. Ксения едва узнала Веру: некогда красивое лицо осунулось, заострились прежде мягкие черты. Остолбенев, Ксения сразу не смогла выговорить вопрос: любое сказанное ею оказалось бы неуместно возле очереди за хлебом. Она пробормотала, что торопится по делу, но была бы рада вскоре ее повидать, когда та сможет. Спрашивать на людях адрес сочла невозможным. Потоптавшись на месте в ожидании так и не состоявшегося ответа Веры, Ксения медленно отошла от молчаливой людской вереницы, недоумевая на тяжкое молчание бывшей подруги. — Что случилось?! Непременно надо поговорить с ней! — Неторопливая задумчивая ходьба прервалась сдавленным окликом сзади. Вера, задыхаясь от бега, догоняла ее.

— Здравствуйте, Ксения! Как я рада нашей встрече, думала, совсем вас потеряла. А я, как видите, теперь по очередям. Потому что дела в нашем доме — самые печальные. Остались мы вдвоем с братом-инвалидом. Неделю назад нагрянули люди с винтовками. Ломились в дверь, как к ворам, едва горничную при входе не зашибли. И — в гостиную, где я с родителями сидела: давайте оружие, драгоценности, всё, что есть! Отец сказал, что из оружия у него только золотое Георгиевское «За храбрость» да небольшой именной револьвер, которые отдать не может, а драгоценности, какие есть, велит принести. Солдаты, не ожидая, рванулись в комнаты. Отца схватили за руки, держат, хотя он сам выразил желание все показать. Матушка, дрожа от страха, отправилась в спальню отдать содержимое семейной шкатулки. По пути солдаты сдернули со стены в кабинете батюшки саблю с золоченым эфесом, переворошили письменный стол — вытащили револьвер. И тут из прихожей заорали: — да он генерал! Видимо, заметили на вешалке шинель с красной подкладкой. Эта подкладка подействовала на варваров, словно кровь на зверя. Один из них, в кожаной куртке, наверное главный, подскочил к отцу, старому человеку, процедил сквозь зубы — ах ты, генеральская сволочь, — и ударил кулаком в лицо. Тот упал. Вошедшая матушка при виде этой сцены без чувств рухнула на пол. Папеньку усадили у стола, не давали отереть кровь с лица, орали какие-то вопросы. Тем же временем в дальних комнатах нашли спавшего на диване брата, одетого в офицерскую гимнастерку отца, подняли, стали бить, не обращая внимания ни на его увечье, ни на костыль. Потом оставили в покое, указав сидеть на месте. Главный велел отцу одеваться и приказал выводить его на двор, чтобы сажать в машину. Матушка по-прежнему лежала без чувств. После их ухода попробовали найти знакомого врача. Однако он, узнав, в чем дело, побоялся прийти. Аптекарь в близкой аптеке кое-что подсказал и дал из оставшихся лекарств для такого случая. Однако это мало помогло. Матушка, не приходя в себя, через два дня скончалась. Еле нашли, как похоронить. Об отце никто никаких сведений не дает: я ходила в местную ЧК, фамилию спросили и не разговаривали больше. У выхода только догнал какой-то пожилой мужчина, видно из ихних, и тихо сказал, чтобы об отце больше не справлялись. Я поняла, что нашего родителя нет больше в живых. Теперь мы вдвоем с Володей. Родственники наши боятся с нами где-либо видеться и даже к себе не хотят пускать. Надо же так уподобиться мерзким тварям. Неужели властвующее зло способно так быстро извратить души людей, до того представлявших себя благородными!

После всего Володя сам не свой стал. Всё молчит, разговаривает нехотя. Иногда посылает меня к каким-то людям с записками. Пару раз у нас собирались, и Миша Всеволожский приходил. Только вы об этом — никому. Я не знаю, о чем у них, но, кажется, догадываюсь. Вообще, какой кошмар творится! Когда осенью эти бои шли, Всеволожский, оказывается, вместе с юнкерами целый день защищал баррикаду у лицея. Как сам жив остался?! Если теперь и с Володей, не приведи Господь, что-то выйдет, я — жива не буду. Разве ему мало того, что уже случилось…

В течение Верочкиных слов Ксения как бы глохла, погружаясь в бездну рассказа. Всё буквально происходило при ней — в ушах звучали грубые крики, стоны. Она обняла Веру и, крепко прижав, будто защитить хотела, зарыдала с ней вместе. Чем она могла помочь подруге в страстном желании облегчить ее горе? Ничем…

Верочка оглянулась на очередь, торопливо проговорила, где ее найти, и бросилась обратно.

Кое-как, невнимательно, выполнила поручение маменьки по поводу ее подруги. На обратном пути к дому непрерывно возвращалась в памяти к рассказу Верочки, ужасаясь не только произошедшему с ней; опасливо проникалась сознанием, что сегодня случайно прикоснулась к чему-то жутко страшному. Настолько страшному, что может жизни стоить. И тут же другой ужас — ведь и Миша мог оказаться среди тех, кого несли в процессии на Братское кладбище. Вдруг вспомнила его слова про пузыри в луже при первой встрече прошлым летом.

Долгие улицы в завалах грязного снега уже тонули в голубеющих сумерках, когда она добралась до дома. Не в силах таить в себе кошмар Верочкиного рассказа, поспешила сразу поделиться с отцом. Против ожидания Николай Павлович насупился, ничего не сказал. Кроме пожелания забыть про всё это и, упаси бог, ни с кем более не делиться — иначе познакомишься с чрезвычайкой или арестным домом, что в Трехсвятительском переулке, тут недалеко.

— 5 —

В самом начале Великого поста Ксения повстречала на улице фельдшерицу Анну Яковлевну, знакомую ей ещё по госпиталю в Училище ваяния и зодчества. После госпиталя она пристроилась поблизости — в Мясницкой больнице, что в Огородной слободе. Вообще-то работа была не ее специальности, но фельдшеров не хватало — ее взяли на приём; там она оказалась со своим многолетним опытом очень к месту. Самой ей деваться было некуда: нуждалась обязательно быть поближе к дому — дома ее ожидала престарелая мамаша, сильно ослабевшая умом с годами.

Узнав, что Ксения без дела, предложила идти к ней санитаркой, о чем твёрдо обещала договориться с начальником. Дома поднялся скандал, когда услыхали, где собирается работать дочь. Пациенты Мясницкой больницы пользовалась не лучшей репутацией — там лечили венериков. Как это дочь Полины Владимировны будет иметь дело с такими людьми?! Ни за что! С огромным трудом удалось уговорить, что она будет только на приёме, с Анной Яковлевной, а туда приходят люди не только с этими болезнями. И вообще — чем инфлуэнца лучше сифилиса? Тьфу-тьфу. Обессиленная протестом маменька этот довод отразить не смогла.

Конечно, больница эта — не самое желанное место, но другой работы поблизости от дома нет. И вообще с устройством на работу в городе дела обстояли совсем неважно. Так снова оказалась Ксения при медицине. Работа была не очень чистая, но особой сложностью не обременяла; только часто выпадало работать в ночную смену. Бывшие у неё прежде навыки здесь пригодились, да и Анна Яковлевна на первых порах присматривала, что-то подсказывала.

Весна задула влажными пахучими ветрами, предвещая конец снегам, будущее тепло и цветение. Во многих дворах, основательно прогретых солнцем, уже вздымались облачка пыли. И в одеждах по-прежнему неяркой толпы стало заметно облегчение: треухи и меховые шапки заменялись шляпами и картузами, толстые, крытые сукном и нагольные шубы — на пальто, жакетки с буфами; солдаты, прогуливаясь с барышнями, щеголяли шинелями внакидку. В эти дни и Ксения, наконец, глубоко вдохнула полной грудью, как воробушек, оживший после зимнего угнетения.

Именно в таком состоянии, оживленно поглядывая по сторонам, она бодро вышагивала с ночного дежурства из больницы, когда внезапно увидала Всеволожского. В отличие от нее, он шел медленной походкой: поглощенный раздумьем, смотрел под ноги. Многие из встречных, что попроще, похоже намеренно, норовили задеть бывшего «его благородие» в серой лицейской шинели со споротыми наплечниками. Ксения отважилась шутливо загородить ему дорогу. Михаил поднял голову и, через паузу, узнав, радостно улыбнулся: — Здравствуйте! Какими судьбами вы здесь?

Впившись взглядами друг в друга, на какой-то момент они замерли, перестали понимать, что стесняют движение попутных и встречных, о чем уже слышались недовольные выражения. Михаил, спохватившись, быстро схватил Ксению под руку и увлек в сторону Чистопрудного сквера. Там можно было немного расслабиться, неторопливо прогуливаясь, даже остановиться. Безотчетная радость неожиданной встречи мигом заполнила Ксению. Не испытывая никакой неловкости, будто старая знакомая, видевшая его недавно, она засыпала Михаила торопливыми вопросами, не задумываясь в допустимости некоторых, моментами преступая выученные правила поведения и нисколько этим не смущаясь. Собеседник не оставлял без ответа ни один из них, но для нее, похоже, оказались не очень важны сами ответы — просто хотелось слушать негромкий, чистый голос, его внимательные интонации, остро проникавшие в ее трепетное сознание. Откровенное состояние девушки не могло остаться незамеченным. Михаил вдруг оказался накрыт недетской волной искренности, бесстыдного чистосердечия услышанных коротеньких историй, милых оговорок, распахнутых глаз, доверчиво смотревших едва не в самую его глубину. Устоять оказалось невозможным, кроме как порывисто броситься навстречу. И его вопросы, и поспешные реплики, и смешки, и не сходившая с лица почти счастливая улыбка, — все говорило о внезапном стремлении к той, о ком еще час назад он не то, чтобы не вспоминал, — не думал вовсе.

Молодые люди, охваченные взаимным притяжением, еще несколько часов шли бульварами, не в силах оторваться друг от друга. Взволнованные взгляды, слова, сменявшиеся молчанием, трогательным и красноречивым, скрыли и усталость, и то не известное им место, где-то у Яузы, куда привело их несуетливое время. Кольнуло внезапное беспокойство — давно со службы, а дома ее нет, маменька наверняка будет недовольна. Волшебство нечаянного свидания грубо нарушено — хотя бы, исчезающей, привычкой к родительскому послушанию. Как ни странно, Михаил тоже ощутил тревогу, правда, по другой причине: с наступлением сумерек становилась все более вероятной встреча с патрулями милиции или, что бывало нередко, с грабителями. Его шинель могла привлечь внимание и тех, и других. Повернули к дому. По пути пару раз едва успевали избежать встречи с патрульными, прятались в темных глубоких подворотнях. Хотя, казалось бы, почему надо прятаться? Подошли к дому в Кривоколенном еще до наступления безлюдной темноты. Замерли, сжав руки друг другу, потянулись навстречу вспыхнувшими лицами. Ксения тяжело покачала головой — нет! не сейчас! Сердце рвалось наружу. Сдавленными голосами условились о скорой встрече. Больше говорить не было сил.

Рассказчик:

Разве случайные встречи наших героев не кажутся надуманными, фантазией? Может и так. Однако судьба не дала им выбора. Они были обречены на происшедшее с ними, независимо от того, как их звали. Сама логика тех временнЫх условий, жестокая, неумолимая, толкнула их в объятья друг друга. Может, именно этих людей, хотя вполне могло быть — и других. Только обстоятельства — непременно схожи, даже обязательны.

Минуты с усилием складывались в часы ожидания того дня, когда предстояла новая встреча с Мишей — уже так называла его про себя. Как ускорить время, как ни о чем не думать — день да ночь, сутки прочь. Назначенный срок приближался, лихорадка нетерпения — уже через край. Она уже наяву представляла, как он бежит навстречу, раскинув руки для объятий…

Встретились в одном из тихих переулков, возле милой ее сердцу Пречистенки. Стояла тишина. Было сыро и серо. Ксения поспешным шагом шла к условленному месту, где уже виднелась неподвижная фигура Михаила. Охваченная еле сдерживаемым возбуждением, она была готова уже броситься ему на шею, когда заметила, как бледно лицо и застыл взгляд этого человека, глубоко погруженного в себя. Остановилась сходу — в ответ промелькнула слабая улыбка, в роде узнавания. Поцеловал протянутую ею руку. У Ксении упало сердце: что-то случилось? Медленно, не говоря ни слова, пошли вдоль тихих домов. На неё повеяло чем-то мертвящим. Испуганно остановилась.

— К моему сожалению, мы не сможем сейчас продолжить нашу встречу. Я сегодня должен уехать, — медленно проговорил он.

— Куда? Надолго? — выдохнула она. В голове метались мысли-догадки. — Это опасно?

Михаил приобнял ее за плечи, но не приник — как бы заслонил от неведомого. Поднял взгляд поверх ее шапочки, линии прямого пробора, искал ответ в дали улицы: — Не знаю. От меня не зависит. Думаю, не меньше недели.

Глаза Ксении медленно наполнялись слезами. Как это может быть? Ведь всё только началось, так необыкновенно, волнующе. Тогда они встретились после долгого перерыва. Это как знак, что теперь не разлучатся. И… он должен уехать…

Он поцеловал ее в губы долгим неотрывным поцелуем. — Не надо плакать. Я вернусь, дам знать на почтамт, и мы обязательно сразу встретимся, моя… — Он промокнул губами ее глаза. Потом, не преставая думать о чем-то своем, проговорил: — Мы выйдем сейчас на Пречистенку и, не прощаясь, разойдемся. Пожалуйста, не спрашивайте ни о чем. Я не могу вам ничего объяснить сейчас. Просто поверьте мне: так надо. — И снова продолжительным поцелуем прижался к ее ждущим губам. Опустил руки и, не оглядываясь, медленно пошел. Как чужой.

Потрясенная Ксения застыла на месте, глядя на удаляющуюся фигуру в серой лицейской шинели. Слёзы безостановочно, помимо ее воли, лились из глаз. Она даже не пыталась их вытирать: просто они должны были вытечь до конца.

И это — все? Кто мог ей ответить?.. Слишком много у этого времени накопилось безответных вопросов.

— 6 —

Увидеться снова им довелось только спустя месяц. Всё время разлуки Ксения находилась в постоянном состоянии тревоги. Едва не каждый день приходила в пустынный зал почтамта. Немногие, оставшиеся там, служащие скоро запомнили печальный облик девушки и, спустя некоторое время, почти не справляясь в ящике невостребованных писем, при ее появлении отрицательно качали головой. Ксения ходила на почту уже почти по привычке, как бы исполняя давний тягостный ритуал.

Было уже далеко за пасху, когда Ксении вручили долгожданный тонкий конверт, где содержалась записка с несколькими словами: «Приходи к Северцовым. Михаил». Какое счастье! Внимательно следивший за ней пожилой служащий понимающе расцвел улыбкой.

Не рассуждая, Ксения бросилась на Поварскую, где жили Северцовы, — пешком, не имея ни копейки на извозчика. Среди подряд запертых подъездов и ворот, как на большинстве улиц, отыскался двухэтажный дом, что упирался в небольшой двор, заваленный нечистотами, у забора громоздились кучи мусора, повсеместная грязь истоптана ногами. Ксения с трудом отыскала дверь черного хода. Поднялась с опаской по скользким от грязи ступеням высокой лестницы, едва видной в сумерке, проникавшем сквозь утлое оконце; тяжело дыша, долго колотила то кулачком, то ногой в обитую чем-то пухлым дверь. На упорный стук Ксении долго не открывали. Она, было, решила, что никого из ее знакомых уже здесь нет, когда внутри раздался приглушенный ритмичный стук. В дверях стоял опирающийся на костыль мужчина, силясь впотьмах площадки разглядеть лицо гостьи.

— Это я, Ксения, — произнесла девушка. Мужчина шире распахнул дверь, пропуская ее в холодную, несмотря на майское тепло, прихожую. Рассмотрев гостью окончательно, приветственно улыбнулся: — Здравствуйте. Владимир, брат Верочки. Раздеваться не надо. Пойдемте.

Они миновали почти весь длинный коридор. Не доходя до последней комнаты, Владимир постучал в чуть притворенную дверь: — Миша, к тебе гостья. Раздался скрип пружин, шорохи какой-то возни, в проеме возник осунувшийся лицом Михаил, в халате явно с чужого плеча с короткими ему рукавами. Нерешительно вступив в освещенную солнцем комнату, Ксения пораженно уставилась на неимоверную его худобу, подчеркнутую халатом, плотно обернутым вокруг костистой фигуры. В мундире или шинели, каким видела его до сих пор, он смотрелся представительно, даже вальяжно. Теперь перед ней стоял человек, недавно перенесший тяжкое ранение, — она насмотрелась на таких еще в госпитале, — и, вместе с тем, потрясенный. Не известно от чего больше — перенесенным физически или пережитым. Скорее всего, и тем, и другим вместе. Смешавшись присутствием мужчин, спросила Веру.

— А Верочка теперь работает, — Владимир помолчал и добавил, — поломойкой. Это близко, в чрезвычайке, — он усмехнулся, — устроилась по большому знакомству. Зато паёк, хоть и крошечный, дают. Даже иногда дрова перепадают. А мы с Мишей — нахлебниками.

Михаил, не менее гостьи смущенный обстановкой встречи, попросил паузу, чтобы переодеться. Владимир, досадуя на свою недогадливость, с извиняющимся поклоном церемонно показал рукой в сторону столовой. Когда они, уже втроем, расселись полукругом в креслах, разговор не ладился. Владимир пристально посмотрел на Ксению: — Скажите, а что ваш батюшка? Что он? Как смотрит на нынешнюю жизнь? Он военный или статский? — Девушка немного опешила: — Как вам сказать, батюшка — инженер по путям сообщения. Всю жизнь этим занимается. Про политику в доме у нас говорится очень мало, он не любит. Правда, когда в октябре-ноябре всё случилось, помню, высказывался неодобрительно. Думаю, что и теперь того же мнения.

— Да-а, и для кого он эти дороги строил?— побарабанил пальцами по подлокотнику кресла Владимир, — веселая жизнь настала: хам празднует. Дожили… Неужто надолго? — проговорил задумчиво. Ксения растерянно еще раз поинтересовалась состоянием сестры, когда она бывает дома. Владимир отвечал довольно кратко. Михаил в разговоре участия почти не принимал.

Снова повисала тягостная пауза, нарушить которую никто из мужчин, по разным причинам, не пытался. Ксении порывисто встала прощаться, пообещав прийти в другой раз, когда Верочка будет дома. Мужчины поднялись с некоторым облегчением. Владимир, раскланявшись первым, ушёл, сопровождаемый прощальным затихающим стуком.

Михаил приблизился к девушке, пристально глядя ей в темные зрачки глаз, некрепко прижал ее к сукну накинутой тужурки, приглушенно проговорил: — Родная моя, я не думал уже, что когда-нибудь свидимся. К счастью, случилось. Не будем вспоминать о недавнем. Бог даст, со временем представится мне возможность кое-что рассказать. Сейчас не надо. Мне нужно еще некоторое время, чтобы привести себя в прежний порядок, тогда увидимся вне этого гостеприимного дома. Я дам знать, — и добавил, — Мне, по совести говоря, здесь быть не надо. Прощайте, — он поцеловал её.

Ксения вышла на воздух, напоенный ароматом запахов цветения. В голове — растерянные мысли по поводу увиденного: не поняла ничего, кроме того, что Михаил болен, вероятно, тяжко. При каких обстоятельствах и что с ним произошло? Остаётся догадываться самой, на что не было никаких поводов.

Подняв голову, увидала Верочку, выходившую навстречу из каких-то попутных ворот. Её красивые рыжеватые волосы, набегавшие волнами на виски, немного растрепанные, явно торопливо были заправлены под платок. Из узких обшлагов скромного жакета виднелись узкие кисти рук, непривычно красные, как от частого пользования холодной водой. Ксения радостно кинулась навстречу, обняла подругу — на нее смотрело усталое, озабоченное лицо молодой женщины, совершенно утратившее памятное ей прежнее, беззаботно-миловидное выражение. Крепко прихватив ее под руку, прижала к себе, и, едва не волоча, потащила в сторону Арбата.

Громким шепотом, несмотря на уличный шум, Ксения требовательно прошуршала в ухо Верочке:

— Ты должна мне сказать, что с Мишей случилось, где он был всё время? Слышишь, мне очень важно, я должна знать…

Верочка подавленно молчала. Ксения слегка тряхнула ее: — Ну, говори же.

— Миша с несколькими ещё людьми ездил в Ярославль. На Пасху они, в числе многих, были в восстании против власти, но успеха не имели, всё было разгромлено, а Мишу ранило в грудь. Крови много потерял, без памяти долго пролежал, пока очнулся. Спасибо, вынесли его из опасности, погибли очень многие; где-то в деревне его спрятали; когда полегчало, удалось отправить с кем-то в Москву. Вот всё, что знаю. Ему сейчас очень плохо, но он одержим что-то сделать, в роде повторения происшедшего там. Я из-за него очень опасаюсь. Как бы к нам не нагрянули из чрезвычайки, увидят раненого — тогда нам всем конец. Меня туда сейчас пристроили, в общежитии полы мыть, бывает — в служебных… Иногда доктору помогаю вместо фельдшера… Представляешь, меня — и в чрезвычайку. Думаю, что ненадолго, фамилию-то нашу знают. Как бы плохо не кончилось. Да ведь нигде работы нет. Знаешь, туда целыми днями людей привозят арестованных, потом отправляют куда-то. Такой ужас! Я, по счастью, этого мало вижу, но… Ещё приходили из домкома, говорят, уплотнять нас будут; правда, отметили, что комнаты все смежные — не знаю, хорошо это или плохо. Мишу мы от посторонних в кладовой прячем, только надолго ли получится… Жить ему негде. Их квартиру реквизировали, потому что жил он там один, почти не ночевал, часто неделями вовсе отсутствовал, после такого как-то заявился — а там печать на дверях…

Больше ничего Ксении узнать не удалось. Как Мише помочь? Чем? Где-то спрятать надо. И что дальше будет?

С того дня смыслом жизни Ксении стал единственный человек, еще не принадлежавший ей в полном смысле этого понятия, возможно, даже сам не подозревавший о наивысшей степени своей близости к ней, к ее существованию. Несмотря на хорошо усвоенное гимназическое воспитание за восемь лет полного курса, Ксения старалась подвергать романтические моменты любого положения возможно строгой оценке — трезвый ум, унаследованный от папеньки. При всей скромности критической жилки у восемнадцатилетней девицы, не много видавшей и испытавшей в жизни, она чутьем сердца уловила главное в любимом человеке. Ксения не могла понять сложные побудительные мотивы его действий, его мужскую логику. Мимо нее шли события последних лет, когда в котле многосложной русской политической жизни вываривалась непонятная ситуация. Этого девочка не знала и не интересовалась, как и очень многие люди, гораздо более взрослые годами и опытом. Однако понимала, что ее любимый совершенно не равнодушен к вкусу этого варева, всей силой своих способностей и слабых возможностей пытается — не совсем понятным ей образом — воздействовать на конечный результат.

Размышляя об их взаимоотношениях, Ксения могла с уверенностью судить только за себя — покоренная его образом сурового мужества, она готова на всё; касательно Михаила — могла единственно сказать, что верит в его чувство. При том, что видела в этом человеке изрядную рассудочность и здесь — речь не о его сердце. Стержнем этого человека ей представлялась готовность пожертвовать любовью ради высшей его цели. Ксения прорастающим женским инстинктом все-таки угадывала — целиком он ей принадлежать не будет; его надо и можно любить; она себя в этом беречь не станет. Но неизбежно наступит некий момент, когда он предпочтет их любви свою идею. О дальнейшем она задумываться боялась…

— 7 —

Как ни проста была работа в больнице, доставалось Ксении как следует. Не раз за день приходилось таскать в конец большого двора бесконечные ведра с нечистотами; провожать, а иногда чуть не тащить, больных в палаты из приемного покоя — это тоже на ней; не считая перевязок, беготни на склад за медикаментами и даже некоторой писанины, до которой Анна Яковлевна была не большая охотница. Узнай Полина Владимировна, чем Ксении приходилось заниматься в больнице, она была бы потрясена, до какой чёрной работы опустилась её дочь. Ноги еле домой доносили, сразу валилась на кровать в крепкий сон рабочего человека. Когда её смена приходилась в ночь, получалось немного прикорнуть на топчанчике в коридоре при входе, где больные днём ожидали приема.

Анна Яковлевна, как ни странно, предпочитала именно ночные или очень ранние смены, держа Ксению при себе. Со временем стало понятно, откуда такая тяга к неудобным дежурствам: Анна Яковлевна давала старухе-матери на ночь успокоительное лекарство — та без помех соседям и, не причиняя лишних переживаний дочери, спокойно и долго спала, а потом, почти весь день, когда дочь была дома, находилась у неё на глазах. Непонятным оставалось, когда же сама Анна Яковлевна умудрялась отдохнуть; спрашивать Ксения стеснялась.

Время шло и незаметно, и муторно, в однообразии ежедневных хлопот. Однажды, где-то в середине июня, спросил Ксению какой-то чумазый мальчишка, вызвал во двор и передал мятый конверт. Незнакомым почерком указаны ее имя и фамилия. На вопрос, от кого письмо, последовал короткий ответ: а ты прочти, там сказано — и мальчишка исчез. С бьющимся сердцем Ксения открыла конверт с запиской внутри: «Завтра днем буду ждать в том же переулке возле Пречистенки». Её бросило в жар. Поначалу, после встречи в доме Северцовых, она несколько раз ходила на почтамт — письма все не было. Потом в больнице начались большие хлопоты, уставала очень, из головы совсем выскочило ходить за письмом — и вот оно, долгожданное.

Ксения немного опоздала на встречу; прибежала вся измокшая от жары и волнения. Михаил, в той же чужой тужурке, как в последний раз, еще более исхудалый, с ввалившимися глазами, стоял, прислонившись к стенке у подворотни, будто боясь упасть. Увидав Ксению, измученно улыбнулся, оторвался от стены. Видно было, что двигается с заметным усилием. Зашли в тень подворотни, скрытые от улицы. Без малейшей нерешительности потянулась поцеловать его.

— Ксеничка, — сердце ёкнуло, так он никогда не звал её, — у меня дела немного осложняются, находиться у Северцовых опасно и для меня, а главное — для них, если найдут. Чрезвычайка под боком, несколько раз из домкома наведывались, теперь у них, видно, кампания — чужих жильцов подселяют без спроса, у бывших владельцев комнаты отбирают, целые квартиры — а их, бывает, выгоняют. Своего жилья у меня в городе теперь нет. Вся надежда на дачу в Перловке. Мы долго там внаем брали когда-то. Бог даст, найдется мне комната. Отлежусь немного, раны заживут. Помнится, жена управляющего, если они там, сама фельдшерица, посмотрит меня. Тогда решу, как быть дальше.

— А мы с вами как же? — встревожилась Ксения.

— К себе не зову, извините.

— Мишенька, я вижу, как вам плохо, еле на ногах держитесь. Куда же теперь?

— Вот теперь и поеду, только рюкзак надо у Северцовых забрать да проститься.

— Давайте, я провожу хотя бы до поезда, — с блестящими от внезапной влаги глазами потянулась к нему Ксения.

— Нет, не надо. Упаси бог, привлекать лишнее внимание. Мне и самому нелегко, а вдвоём… — он не договорил, — постараюсь известить с кем-нибудь запиской, где я и что; вот на всякий случай адрес, где раньше был управляющий в Перловке, спросите меня — помедлил в раздумье, — извините, может быть, если там устроюсь, вместе с Верой приедете? — торопливо добавил — Сможете?

Ксения, не колеблясь, кивнула и снова — Как же до вокзала доберетесь?

— Не волнуйтесь за меня, сил должно хватить. Я хожу медленно, а вам быстрее надо меня одного оставить… — без слов, крепко прижался к ее лицу небритой щекой, потом отстранил, глядя долгим взглядом, будто запоминал, и тихо проговорил: — Теперь дороже вас у меня нет никого. Знайте. Я долго думал… да ладно, здесь не место и время не то. Объяснимся, когда свидимся. Прощайте. Только не надо оглядываться. Пожалуйста, — тихо проговорил Михаил.

Продолжение

___

[1] Из стихотворения А.Н. Вертинского «То, что я должен сказать», написанного в память погибших, 1917 г.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.