Борис Тененбаум: «Вылечить раны нации». Линкольн. Продолжение

Loading

В 1859 году Джон Браун, полубезумный человек с горстью последователей, пытался поднять восстание и освободить негров. Он был осужден и повешен — и за него не заступился ни один. Через неполных 5 лет после смерти, огромные армии в сотни тысяч человек шли в бой с песней, написанной в его честь.

«Вылечить раны нации»
Линкольн

Борис Тененбаум

Продолжение. Начало

Вопрос о втором сроке

I

Новая номинация на пост президента Линкольну была вовсе не гарантирована. Его полномочия истекали в конце 1864 года. Среди республиканцев было сколько угодно претендентов на выдвижение — и Сьюард, и Чейз, и уже бывший однажды кандидатом Фремонт, — короче говоря, шансы Линкольна были не так уж хороши. Начиная с восьмого президента США, Мартина Ван Бюрена[1], и кончая Джеймсом Бьюкененом[2], предшественником Линкольна и пятнадцатым по счету президентом, срок пребывания высшего должностного лица государства в Белом доме не превышал четырех лет.

K 1864 году это уже рассматривалось как некий обычай.

Далее, Линкольн вовсе не был некоей «незыблемой скалой, об которую разбивались все волны…». Родственные связи его жены были на Юге, и как раз в декабре 1863 года сводная сестра Мэри Линкольн, Эмили Тодд Хелм, гостила в Белом доме на пути в Кентукки. Проблема с миссис Хелм заключалась в том, что она была не только близкой родственницей четы Линкольнов, но и вдовой генерала Конфедерации Бенджамена Хелма, убитого в Теннесси, в сражении с федеральными войсками.

Потеряв и мужа, и все средства к существованию, она пыталась как-то добраться до родительского дома — и у кого же ей было искать приюта, как не у собственной сестры?

Но не все в Вашингтоне одобряли то, что «леди с Юга…», которая к тому же и не скрывала своих политических взглядов, живет под кровом президента. И генерал Дэниел Сиклс, потерявший ногу в сражении под Геттисбергом, сказал Линкольну, что «негоже ему укрывать мятежников…». Президент ответил, что они с женой давно уж завели обычай принимать в своем доме всех, кого им заблагорассудится, и не нуждаются в этом смысле ни в совете, ни в помощи.

Однако миссис Хелм не стала задерживаться в Вашингтоне — она отправилась к родным в Кентукки, хотя для этого надо было пересечь линию фронта. Hy, eй выписали пропуск и что-то вроде охранной грамоты, и на этом все и кончилось. Президент США уже не укрывал мятежников у себя в доме.

Эта история, несомненно, оставила свои следы. Еще до того, как она случилась, в ноябре, за добрый месяц до «инцидента с неправильной родней…», Линкольн заболел. Hекоторое время его доктор опасался, что у президента «мягкий случай кори…». В те времена это могло быть опасной болезнью. Выслушав врача, Линкольн сказал, что сам-то он не беспокоится — «…ведь в случае смерти он сумеет наконец-то угодить решительно всем, и на Севере, и на Юге…».

В общем, иллюзий насчет всенародной любви у него не было. Аболиционисты, в частности, были им недовольны. Они опасались, что Линкольн может заключить мир, не уничтожив рабства.

В Айове, на съезде тамошних сторонников этой партии, Линкольна называли «незначительным человеком, который только и делает, что сует палки в колеса революции освобождения…».

Так что слова о том, что «все люди созданы равными…», попали в «Геттисбергскую речь», скорее всего, с прицелом на них.

Республиканцы из числа немецких католиков обвиняли президента в том, что он склоняется к позиции «ничегоне-знаек» — которые, в свою очередь, винили его в пристрастии к «…понаехавшим…». Наконец, влиятельнейшие люди и в сенате, и в палате представителей, и в кругах промышленников и банкиров были уверены в некомпетентности всей команды Линкольна, как, впрочем, и в некомпетентности самого президента. Разве сам факт того, что война 20 миллионов северян против 5 миллионов белых южан шла уже третий год, не служил этому очевиднейшим доказательством?

Нет, борьба Линкольна за новую номинацию не обещала быть легкой.

II

Она началась в конгрессе, и вопрос, который там обсуждался, вроде бы никакого отношения к номинации Линкольна не имел.

Два конгрессмена, Уэйд и Дэвис, внесли законопроект, который должен был поднять планку для штатов Юга, восстанавливающих свое членство в Союзе. Если, согласно президенту Линкольну, им требовалось представить всего лишь 10 % жителей, готовых принести клятву верности США, то конгрессмены настаивали на 50 %. И еще они хотели, чтобы изменения в конституциях штатов были сделаны еще до того, как новые сенаторы и конгрессмены от Луизианы, Арканзаса и Теннесси будут избраны, а право на участие в выборах должно было быть ограничено и предоставлено только тем лицам, которые принесут клятву в том, что в делах Конфедерации они участвовали только потому, что были к этому вынуждены.

Складывалось впечатление, что весь законопроект был намеренно построен таким образом, чтобы максимально затруднить восстановление членства штатов Юга в США — и так оно и было. Весь расчет строился на том, чтобы максимально затормозить начало работы реконструкции Юга и сделать так, чтобы она началась только после окончания войны.

Тогда силою вещей чрезвычайные полномочия президента истекли бы, и реконструкция шла бы «под руководством законодателей…», то есть не президента, а конгресса.

Линкольн наложил на этот законопроект вето.

Причем он сделал это ловко — формально вето не накладывалось, а просто не подписал предложенный ему закон и «…положил его в карман…», как тогда говорилось. По закону, он имел на это право.

Eго запрет мог быть отменен двумя третями голосов членов конгресса.

Но, поскольку сделано это было в самом конце сессии заседаний и конгресс уже начал расходиться, законодатели не сумели ничего сделать. Конечно, президент Линкольн был слишком хорошим политиком для того, чтобы просто «убить» закон, никак не объясняя своих действий.

Отнюдь нет — он даже сделал специальное заявление по этому поводу.

Заявление было построено на хитро придуманной основе, которую мог измыслить только юрист. В нем говорилось, что президент не согласен с тем, что конгресс имеет право произвольно менять конституции южных штатов. Ведь это означало бы признание того, что они действительно вышли из Союза — чего никогда не было, по крайней мере, с точки зрения закона.

Но как же тогда искоренить рабство?

У Линкольна был готов ответ на этот вопрос — законным средством искоренения должна была послужить специальная поправка к Конституции, тринадцатая по счету[3]. А поскольку поправка находится все еще в стадии обсуждения, то текущие вопросы, связанные с реконструкцией, должны решаться исполнительной властью. Kак и полагается по Конституции.

Этот ловкий маневр не оставлял авторам законопроекта никаких шансов добиться своего — по крайней мере до следующей сессии заседаний конгресса. И тогда они выпустили в свет собственное заявление. В нем Линкольн обвинялся в тяжком грехе узурпации власти. А еще это его вето, которое якобы и не вето, а всего лишь отказ в подписи, есть нарушение всех прав человечества и всех принципов республиканского правления. Президент, который ведет себя подобным образом, должен быть замещен кем-то, кто лучше него понимает принципы.

И такой человек есть — это Сэлмон Чейз, глава казначейства.

III

В том пестром конгломерате различных фракций, который сложился к 1860 году под названием «республиканской партии», было несколько человек, которые считали, что они куда более достойны поста президента, чем Авраам Линкольн. Одним из них был государственный секретарь Сьюард, но к концу 1863 года он уже примирился с тем фактом, что в администрации Линкольна главным человеком является все-таки Линкольн.

Сэлмон Чейз, глава казначейства, к такому заключению так и не пришел.

В ноябре 1863 года в своем как бы частном письме, которое, тем не менее, стало известно публике, он написал следующее:

«… Я думаю, что на следующий срок нам нужен человек, обладающий качествами, которых у теперешнего президента нет. Сам я не стремлюсь стать этим человеком и оставляю вопрос о выборе тем, кто в принципе согласен со мной в том, что такой человек должен быть найден…»

По тем временам это было веское заявление. Политику не подобало выдвигать самого себя на президентский пост — «…на него должен был пасть выбор народа…». Вот Сэлмон Чейз и говорил, что раз уж случилось так, что нынешний президент не подходит, то надо его сменить, и он, Сэлмон Чейз, готов предоставить выбор другого, более правильного человека людям здравомыслящим, думающим примерно так, как думает и он. А сам он стать этим выбором как бы и не стремится…

Все это было, конечно, совершенно прозрачно. Чейз, наверное, действительно мог бы быть хорошим президентом, и он действительно очень много сделал для того, чтобы казначейство США устояло и выдержало страшное бремя войны и могло как-то удовлетворять немыслимые по размерам запросы армии и военного флота — но один недостаток у него все-таки был.

Среди корреспондентов иностранных газет, которым приходилось иметь дело с Сэлмоном Чейзом, в ходу была такая шутка: «Глава казначейства США думает, что Святая Троица состоит из четырех персон».

У них не было сомнений в том, что в Троице наряду с Богом Отцом, Богом Сыном и Богом Святым Духом мистер Чейз видит и себя.

И в столкновении конгрессменов с Линкольном он увидел свой шанс. Был образован комитет, возглавляемый сенатором от Канзаса, Сэмюэлом Поумроем, который и запустил в обращение некий циркуляр, в котором говорилось: «…тенденции нынешнего президента к временным решениям, подходящим только к данному моменту, делают абсолютно необходимым следование принципу — «только один срок»…»

Короче говоря, на выборах 1864 года республиканцам понадобится новый человек — и понятно, что этот человек никем иным, кроме мистера Чейза, быть не может.

У Линкольна была одна интересная черта — чрезвычайно ловкий политик, он охотно играл роль «валенка», эдакого простодушного увальня с западной границы, который никаких тонкостей не понимает, а просто рубит правду-матку в меру своего разумения. Ничего более далекого от действительности нельзя было и вообразить.

Конечно, своей первой номинацией он был в немалой степени обязан случайности — разные фракции республиканцев избрали его по принципу «наименьшего зла», и их выбор мог бы пасть и на кого-то другого, но к 1863 году Авраам Линкольн двигался по политической сцене Соединенных Штатов с легкостью балетного танцора.

Конечно, все частные договоренности, которых он достиг к концу этого года, так на бумагу и не попали, но резкое выступление в конгрессе Фрэнка Блэйра по поводу коррупции в казначействе, связанной с лицензиями на продажу хлопка, явно не было случайным. Дело тут в том, что Фрэнк Блэйр был, во-первых, братом Монтгомери Блэйра, главы почтовой службы США, а во-вторых — генерал-майором федеральной армии, ушедшим на время со службы и прибывшим в Вашингтон для того, чтобы занять свое место в конгрессе.

Семейство Блэйр входило в число верных сторонников Линкольна, Сэлмона Чейза не любило до крайности и в своей кампании против него получило поддержку в Пенсильвании. Тамошней политической машиной чуть ли не единолично управлял Кэмерон, бывший военный министр в кабинете Линкольна. Когда по его ведомству вскрылись хищения, Линкольн отправил его в почетную ссылку — послом в Петербург. К 1863 году Кэмерон вернулся в США и был благодарен президенту за то, что ссылка все-таки оказалась почетной. Он много чего понимал в вопросах хищений — и братья Блэйр получили в руки хорошо документированное досье на тему о том, как именно в казначействе устраивали выдачу лицензий на хлопок Луизианы.

В общем, в начале 1864 года Сэлмон Чейз объявил, что на любую попытку выдвинуть его в качестве кандидата на пост президента он решительно откажется, что к «циркуляру Поумроя» он не имеет никакого отношения и что вообще он немедленно подает в отставку с поста главы казначейства Соединенных Штатов.

Президент США, Авраам Линкольн, очень этому удивился.

Он заверил мистера Чейза, что президент слышал, конечно, какие-то неясные слухи о злоупотреблениях в подведомственном Чейзу ведомстве, но он лично не придает им никакого значения, его доверие к способностям и лояльности мистера Чейза остается неизменным, поэтому его отставку он отклоняет и просит его и дальше послужить стране — ибо это необходимо для общественного блага.

Вообще-то, помимо общественного блага, это было хорошо и для Линкольна. Съезд республиканской партии должен был состояться только летом, следовательно, только летом 1864 года президент мог бы знать наверняка, что его кандидатура будет номинирована на переизбрание. А до той поры Сэлмона Чейза было куда лучше держать в кабинете министров, чем вне его.

B оппозиции он был бы более опасен.

IV

Чейз был не единственным возможным конкурентом Линкольна. Назывались и другие имена — например, генерала Фремонта. Он уже был однажды, на выборах 1856 года, кандидатом от только формирующейся партии республиканцев, но проиграл демократу Бьюкенену. Линкольн поначалу дал ему высокий пост в армии, но и в числе «политических генералов» Фремонт оказался неудобен.

И вот сейчас, на пороге новой номинации, оставшийся без работы генерал просто пылал жаждой мести и собирался вымести из Белого дома выскочку Линкольна, не подходящего для должности президента. Он начал собирать внутрипартийную коалицию из аболиционистов и германских иммигрантов, среди которых он пользовался популярностью. Неизвестно, что смог бы сделать из этого материала более искусный политик, но Фремонт талантливым политиком не был. Его поманили коалицией с демократами, и он на эту наживку клюнул. В конце мая 1864 года в Кливленде собралась некая конвенция, провозгласившая себя «Радикальной демократической партией», с Фремонтом во главе. Но то, что он мыслил как альтернативу республиканцам, оказалось схемой демократической партии — она имитировала раскол в надежде оторвать крупный кусок республиканского электората с помощью Фремонта, а потом бросить его в пользу своего настоящего кандидата, генерала Макклеллана. К маю это было ясно всем, кроме Фремонта, — и на съезд в Кливленд не приехал ни один человек из числа влиятельных республиканцев. Так что дело лопнуло, так и не начавшись.

Помимо Фремонта, назывались и другие — например, военный губернатор Нового Орлеана, Батлер. Его Линкольн передвинул на некий тупиковый пост в армии, и эта кандидатура на политическом горизонте даже и не возникла.

В общем, Линкольн на съезде республиканской партии в июне 1864 года получил свою вторую номинацию единогласно. Единственный вопрос, который там действительно возник, заключался в выборе ему напарника. Ганнибал Хэмлин, вице-президент при Линкольне, никакой роли в управлении страной не играл. Упрекнуть его было не в чем, но и никаких эмоций ни у кого он не вызывал. А требовалось найти что-нибудь поярче. Желательно — из числа бывших демократов, твердо стоящих за Союз, и хорошо бы — родом из южных штатов.

Такой человек нашелся — это был Эндрю Джонсон. Он родился в бедности, в Северной Каролине. Был портным — и утверждают даже, что и впоследствии сам себе шил костюмы. Потом он переселился в Теннесси, где необыкновенно удачно женился — жена научила его грамоте. Он оказался способным человеком — очень быстро пошел вверх, занялся политикой и в итоге успел побывать и губернатором Теннесси, и сенатором от этого штата. Во время рокового раскола страны на Север и Юг оказался единственным из южных сенаторов, кто предпочел остаться на стороне Союза.

Весной 1862 года Линкольн назначил его военным губернатором Теннесси, с чином бригадного генерала — и в этом качестве он опять-таки показал себя как истинного, беспощадного «искоренителя измены…». Радикальные республиканцы посчитали, что ему можно доверять, — и съезд завершился. На выборы 1864 года республиканцы выходили со связкой Линкольн — Джонсон.

Линкольн выиграл битву за номинацию.

Ведение войны с должной энергией…

I

Есть такой анекдот: некий ирландец идет по улице Дублина и видит, что в баре происходит дикий скандал и драка. Летят бутылки, трещит разбиваемая мебель, из рaзбитых окон вылетают стулья и так далее. Немного поколебавшись, ирландец подходит к швейцару и вежливо спрашивает его:

«Простите — это частная драка или постoронние тоже могут присоединиться?»

Легендарная ирландская драчливость в Джадсоне Килпатрике нашла свое идеальное воплощение — он был худ, мал ростом, нетерпелив и в свои неполные тридцать уже имел чин бригадного генерала[4] и командовал 3-й кавалерийской дивизией в составе Армии Потомака.

В штабе генерала Мида его звали не «Kilpatrick», a «Kill Cavalry» — игра слов, основанная на созвучии начала его фамилии со словом «Килл» — «убей» или «убийство», и этим прозвищем генерал Килпатрик был обязан двум обстоятельствам.

Во-первых, подчиненные ему части с точки зрения порядка и администрации управлялись плохо: хвосты и гривы коней по большей части были не расчесаны, кавалеристы одеты кое-как, и даже их карабины частенько бывали не чищены.

Во-вторых, люди Килпатрика неслись в атаку полным карьером, с саблями наголо, и никакой риск их при этом не останавливал. Соответственно, и потери у них были больше, чем у других, — но генерала Килпатрика это обстоятельство не смущало, потому что сам он, как правило, летел впереди.

Он, кстати, был человек не только безумно храбрый, но и безумно честолюбивый.

Его мечтой было стать губернатором его родного штата, Нью-Джерси — а уж после этого попытать счастья в надежде стать президентом США. Но пока суд да дело, он был готов удовлетвориться чином генерал-майора.

И вот для достижения этой промежуточной цели он и измыслил хитрый стратегический маневр: он пригласил к себе в гости, в свою главную квартиру у Бренди-Стэйшион (станция Бренди), целую группу сенаторов. Банкет был устроен на широкую ногу — станция Бренди оправдала свое название, бренди лилось рекой, как, впрочем, и виски. Сам генерал Килпатрик не пил, и даже не играл в карты, что для лихого офицера было и вовсе необычно, — но своих гостей он угощал на славу. И попутно рассказывал им о замечательной идее, которая у него появилась.

Он собирался устроить рейд в тыл войск КША, стоящих против фронта Армии Потомака. А целью рейда было бы достижение сразу двух целей: во-первых, освобождение пленных, содержавшихся в лагере недалеко от Ричмонда, во-вторых, распространение прокламации президента Линкольна, обещавшей прощение всем раскаявшимся мятежникам.

Кроме того, предполагалось, что само по себе появление федеральной кавалерии, идущей в бой с гимном «Слава, слава, aллилуй!», вызовет самые позитивные изменения в настроениях негров-рабов в Северной Виргинии.

Армия северян сейчас, в начале 1864 года, распевала так называемый «Боевой гимн Республики» (англ. The Battle Hymn of the Republic), в основе которого лежала музыка песни аболиционистов «Тело Джона Брауна» — того самого экстремиста, из Канзаса, который пытался взбунтовать рабов в Виргинии и которого повесили по приговору суда в 1859 году[5].

Начинался гимн так:

Пусть тело Джона Брауна гниет в могиле (3 раза),
Душа идет вперед!
Слава, слава, аллилуйя! Слава, слава, аллилуйя!
Слава, слава, аллилуйя! Душа идет вперед!
Он от нас в солдаты Божьей армии ушел! (3 раза)
Душа идет вперед!

В 1859 году Джон Браун, полубезумный человек с горстью последователей, пытался поднять восстание и освободить негров, ибо «рабство есть тяжкий, непростительный грех пред лицом Господним…». Он был осужден и повешен — и за него не заступился ни один человек. Сейчас, через неполных 5 лет после смерти, огромные армии в сотни тысяч человек шли в бой с песней, написанной в его честь.

Жизнь все-таки творит иногда удивитeльные чудеса.

II

Так вот, генерал Килпатрик хотел со своей кавалерией донести гимн «Тело Джона Брауна» до самых ворот Ричмонда и для этого-то и собирал у себя в штаб-квартире влиятельных людей из Вашингтона. Можно, конечно, задать законный вопрос — а почему он не обратился со своим предложением просто по командной цепочке? Он подчинялся командиру кавалерийского корпуса, генералу Алфреду Плезонтону. А тот, в свою очередь, — командующему Армией Потомака, генералу Миду. Ну, дальше шел главнокомандующий всеми сухопутными войсками США, генерал Хэллек — и Джадсон Килпатрик полагал, что это все слишком долгo. К тому же он подозревал, что к его проекту начальство отнесется без особого восторга, и хотел обратиться с ним «сразу на самый верх…». На практике это означало обращение непосредственно к Линкольну, что сделать официально было невозможно.

Но хороший стратег на то и мастер, что находит выход из трудной ситуации, не правда ли? И если официальный путь невозможен и бригадный генерал не может непосредственно обратиться к президенту, то президент-то вполне может обратиться к бригадному генералу? Надо только устроить так, чтобы он как-то стороной узнал о проекте. Вот потому-то и был устроен банкет, и народу там собралось немало, и всем и каждому было рассказано, каких замечательных результатов можно добиться, если взяться за дело с должной энергией.

Маневр генерала Килпатрика увенчался полным успехом. Буквально через несколько дней после пира в его штаб-квартире он получил приглашение к мистеру Стэнтону, в военное министерство.

Министр одобрил проект Килпатрика без долгого отлагательства. Вопрос, несомненно, обсуждался им с президентом, и Линкольн его в принципе одобрил, опять-таки в суть дела особо не вникая. Все, чего он добивался от своих генералов, сводилось к требованию действовать с необходимой энергией, — а уж как именно действовать, он предоставлял всецело их разумению. Но генералы, которых он нещадно понукал, довольно четко делились на два ярко выраженных типа. Первый из них, который можно назвать «осмотрительныe люди», прямо-таки олицетворял генерал Макклеллан. Он был крайне осторожен, все время твердил, что нужный момент еще не настал, требовал подкреплений — и не делал ровно ничего.

Второй тип представляли «удальцы»: первым из них был генерал Поуп, потом — последовавший за ним Эмброуз Бернсайд. Они не страшились ничего, бодро шли в бой — и неизменно терпели поражения. Потому что Роберт Ли был мастером своего дела, промахов своим противникам не прощал и бил их с удручающим постоянством.

Теперешний командующий Армией Потомака, генерал Мид, сумел сделать тактическую ничью в сражении с генералом Ли у Геттисберга. Стратегически это была огромная победа Севера, военные ресурсы КША оказались необратимо подорваны. Но никакого наступления федеральных войск вслед за Геттисбергом не последовало. Великая война Севера и Юга как бы застыла в неподвижности. Это было следствием множества причин, о которых мы поговорим чуть ниже. Но надо сказать сразу, что одной из них было поведение самого президента Линкольна. Уже поняв, что от Мида ему не удастся добиться активных действий, он его не заменил, а оставил на месте.

О том, почему он так поступил, мы тоже поговорим ниже, а пока отметим только, что за предложение Килпатрика президент ухватился обеими руками — разрешение ему было дано.

Генералу выделили 4000 кавалеристов — и пожелали удачи.

III

Конечно, протолкнуть через линию фронта крупный отряд кавалерии было делом нелегким, требовало содействия других частей Армии Потомака, и успех очень сильно зависел от того, насколько все это рискованное предприятие удастся удержать в строгом секрете. Генерал Килпатрик, надо сказать, в этом отношении начал неудачно — поскольку его замысел обсуждался на балу, через пару дней о нем говорили по всему Вашингтону.

Доказательством этого явился неожиданный визит, который нанес Килпатрику один совсем молодой офицер федеральной кавалерии.

Его звали Ульрих Дальгрен. В армию он попал в самом начале войны, и сразу в чине капитана. Дело тут в том, что Ульрих Дальгрен имел еще и превосходные связи: он был сыном адмирала Джона (Йоханна) Дальгрена[6], знаменитого артиллериста, изобретателя нового типа морского орудия, которое так и называли «Дальгрен». Сейчас адмирал командовал флотом, блокировавшим порт Чарльстон, был добрым другом президента Линкольна — и сыном своим гордился. Он считал, что его мальчик — настоящий солдат, с глубоким чувством долга.

Ульрих Дальгрен доказал, что отец гордился им не зря — он пошел не во флот, куда, казалось бы, ему был полный смысл поступить, а в кавалерию. И воевал так, что к тому времени, когда ему пошел 22-й год, он уже был полковником, самым молодым в армии США. Этот чин он получил за то, что в сражении под Геттисбергом сумел перехватить в тылу у конфедератов гонца, отправленного из Ричмонда президентом КША Джефферсоном Дэвисом генералу Ли. В письме говорилось, что подкреплений Ли не получит, их неоткуда взять — и эти сведения пригодились настолько, что Дальгрена-младшего тут же сделали полковником.

Помимо наград, Ульрих Дальгрен получал и раны. Через несколько дней после Геттисберга он был ранен опять. Paна оказалась настолько тяжелой, что потребовала ампутации ноги. Когда полковник Дальгрен несколько оправился от ранения, он решил, что это само по себе недостаточное основание для того, чтобы оставить путь чести и воинского долга, и решил вернуться в армию.

Кавалерист, в конце концов, и на протезе может управиться с лошадью, не так ли?

Когда до молодого Дальгрена дошли слухи о затеянном Килпатриком предприятии, он немедленно явился к генералу и предложил ему свои услуги. Тот взвесил сделанное ему предложение — и согласился.

Дальгрену было поручено командование авангардом численностью в 500 человек.

Экспедиция началась с большой удачи — демонстративное движение федеральных войск и затеянная ими перестрелка отвлекли внимание противника, и кавалерия Килпатрика сумела обойти правый фланг Армии Северной Виргинии и зайти ей в тыл. Первой целью были военные склады южан у железнодорожной станции Бивер Дам (Бобровая плотина) — их захватили и немедленно подожгли.

Дальше, однако, начались неприятности. Колонна федеральной кавалерии не могла долго оставаться «невидимой», слухи о ее движении разнеслись по округе. Началась стрельба из импровизированных засад, впереди по лесной дороге к Ричмонду стали устраивать завалы. Тем не менее, утром 1 марта 1864 года кавалеристы Килпатрика подошли на 7–8 километров к Ричмонду.

Bсе было готово к «большому броску», который с самого начала и затевался.

IV

Ну, и почти немедленно выяснилось, что сделать ничего нельзя. Вокруг Ричмонда были уже давно построены всевозможные фортификационные укрепления, и стреляли оттуда явно не клерки столичных ведомств, срочно мобилизованные в ополчение. Рейд Килпатрика шел уже третьи сутки, марш задержался из-за проливных дождей, внезапность была утеряна, к Ричмонду совершенно явно подтягивались кавалерийские части Армии Cеверной Виргинии — в общем, стало понятно, что следует уходить, и как можно быстрее.

Хуже всего было то, что отряд Дальгрена где-то потерялся.

Килпатрик отправил его отдельно, с целью внезапного нападения на лагерь военнопленных — по слухам, там южанами содержалось до 15 тысяч солдат федеральных войск. Дальгрен должен был каким-то образом их всех освободить и довести до линии фронта — а уж потом помочь в достижении основной цели рейда, атаке на Ричмонд.

План, конечно, был довольно фантастический. Каким образом пять сотен кавалеристов Дальгрена могли довести до линии фронта 15 тысяч измученных, голодных и безоружных людей без того, чтобы их всех не настигли преследователи?

Но все эти упущения в планировании так или иначе не возымели никакого значения, потому что никакого лагеря военнопленных Дальгрен не нашел. Вместо этого его люди наткнулись на виргинскую плантацию, принадлежавшую военному министру КША, Джеймсу Седдону.

Полковник Ульрих Дальгрен вошел в дом, и оказалось, что военного министра он не застал. Вместо него его принимала хозяйка дома, миссис Седдон. Когда полковник ей представился, она просто всплеснула руками. Как оказалось, его отец, Джон Дальгрен, когда-то был ее галантным кавалером, и они даже думали пожениться. Что-то им помешало, влюбленные расстались и пошли по жизни врозь, каждый своим путем — но миссис Седдон была просто счастлива видеть сына адмирала Дальгрена.

Мальчик был так похож на своего отца в молодости…

В общем, понятно, что военный рейд на неприятельскую территорию вылился в дружеский, почти семейный визит — хотя, конечно, накормить 500 людей и лошадей оказалось нелегко и при всем желании владелицы даже такого богатого имения, как плантация мистера Седдона.

Наутро стороны распрощались, отряд Дальгрена двинулся дальше, к своим, и оказалось, что по ходу марша ему необходимо как-то переправиться через довольно глубокую реку. Надо было найти брод — и местный паренек из числа невольников плантации Гучланд вызвался показать место, где конный мог бы пересечь реку, не замочив сапог. Ему посулили награду, кавалеристы двинулись в путь, и через два часа оказалось, что место брода они действительно нашли, но никакого брода там не было. Из-за дождей река разлилась так, что в нее и сунуться-то было опасно — поток мутной воды нес целые бревна, и с большой скоростью.

Ульрих Дальгрен заподозрил измену.

За ним уже гналась кавалерия конфедератов, надо было срочно что-то делать — и он принял решение разделить свой отряд на две части. Первую он отправил к Ричмонду, в надежде, что его люди сумеют соединиться с Килпатриком, вторую он возглавил сам и двинулся вверх по течению реки — он собирался увести погоню за собой.

Действовать надо было очень быстро, время не ждало. Полковник Дальгрен действовал с решительностью хорошего командира — он двинулся в путь сразу же, не медля, задержавшись только на минуту для совершенно неотложного дела.

Он велел вздернуть проводника и хотел лично проследить за тем, чтобы это было сделано, как подобает.

V

Ульрих Дальгрен сделал абсолютно все, что только можно было потребовать от офицера, оказавшегося в трудной ситуации. Та часть его отряда, которую он отправил на соединение с Килпатриком, действительно добралась до цели. С остальными людьми он сумел увести погоню за собой, все-таки нашел переправу и прикрывал своих, лично командуя арьергардом.

Он был последним человеком, который переправился на другой берег, и кто знает, может быть, даже смог бы все-таки уйти. В том, что он нарвался на засаду, винить было нельзя никого, а уж меньше всех — полковника Ульриха Дальгрена. Он, как и положено командиру, ехал во главе своего маленького отряда и был убит одним из первых — в него попало четыре пули, и он свалился с седла замертво. Его люди были или перебиты, или захвачены в плен, и «рейд Килпатрика» тем и окончился.

Он стоил федеральной армии 340 кавалеристов, около 1000 загубленных лошадей — и изрядной доли престижа.

Дело тут было не только в том, что полковник Ульрих Дальгрен оказался убит и весь его отряд погиб вместе с ним, но еще и в том, что газеты Юга раззвонили на весь белый свет, что «все, чего достигла кавалерия северян — это повешенный невольник, по имени Мартин, принадлежавший мистеру Дэвиду Мимсу, владельцу плантации Гучланд…».

Труп полковника Дальгрена привезли в Ричмонд и выставили на всеобщее обозрение. Деревяшку, заменявшую ему ногу, кто-то украл — видимо, в качестве сувенира. Кольцо с пальца убитого содрать не удалось, поэтому ему отрубили палец. Записные книжки, которые Ульрих Дальгрен вел во время рейда, сначала таинственно пропали, а потом не менее таинственно нашлись. Теперь в них были записи, из которых следовало, что он был послан с целью похищения президента, Джефферсона Дэвиса. Таким образом, его визит на плантацию военного министра КША, Седдона, приобрел зловещие черты — ну не ясно ли, что там-то он и рассчитывал захватить свою жертву?

В бумагах покойного нашлись, конечно, и инструкции командования федеральной армии о грабежах имущества мятежников и поджогах частных домов, которые полагалось осуществлять кавалерии США. В этой связи в газетах Ричмонда начались шумные дебаты на тему того, что пленных, захваченных во время разгрома отряда Ульриха Дальгрена, неплохо было бы повесить как обычных бандитов и грабителей.

Вопрос обсуждался совершенно серьезно, тем более что пара поджогов действительно имела место. Некоторые солдаты из отряда Дальгрена в неудачном выборе проводником места брода тоже усмотрели измену — и двое не поленились вернуться на плантацию Седдона и поджечь там конюшню.

Имело место и ограбление гусиной фермы — кавалеристы устроили состязание в том, кто из них более лихо подцепит гуся на саблю. Кто победил, неизвестно, но гусей на ферме не осталось…

Однако здравый смысл все-таки победил.

Генерал Роберт Ли указал своим коллегам, что как раз сейчас в газетах Севера идет дискуссия по похожему вопросу: а не повесить ли пойманных конфедератов, которые ограбили поезд в тылу Армии Потомака? И предрешать исход этих дебатов посредством вздергивания на виселицу захваченных северян как-то все-таки не хотелось.

В итоге дело кончилось тем, что на Север через парламентера были отправлены «бумаги Дальгрена» с вопросом: «Действительно ли таким образом правительство США собирается обращаться с гражданским населением?» Последовал ответ военного министра в кабинете Линкольна, Эдвина Стэнтона, что ничего подобного никогда не приказывалось. В ответном послании содержалась также просьба передать тело Ульриха Дальгрена его отцу для того, чтобы его можно было достойно похоронить.

Просьба была немедленно удовлетворена.

VI

Когда летом 1863 года федеральные войска после долгой полосы неудач и разочарований одержали наконец две крупные победы, при Виксбурге и при Геттисберге, можно было предположить, что дни КША сочтены, и для окончания войны нужен просто еще один энергичный толчок. Надо только скоординировать действия войск на Западе и на Востоке. Кто же должен сделать это? Поскольку генерал Хэллек, главнокомандующий сухопутными армиями Союза, Линкольном оценивался как человек, избегающий ответственности и недостаточно инициативный, ему следовало найти замену. У президента имелось два возможных кандидата — победитель при Геттисберге, генерал Мид, и победитель при Виксбурге, генерал Грант.

Мид к моменту битвы при Геттисберге состоял в своей должности всего четыре дня, в ходе сражения ничего выдающегося не сделал — Армия Потомака, можно сказать, сражалась сама — и противника преследовать не стал.

Грант командовал войсками на Миссисипи с самого начала, всю кампанию провел образцово, и не только взял неприступный «Гибралтар Запада», но и углубился на территорию противника, разбил армию, пытавшуюся выручить Виксбург, и, вообще, показал замечательный пример и энергии, и инициативы.

Казалось бы, все ясно? Надо назначить Гранта командующим и на востоке, и на западе, или уж в крайнем случае им следует заменить Мида в качестве командующего Армией Потомака? Но Линкольн тянул и тянул с этим вопросом с июля — августа 1863 года и вплоть до февраля 1864-го.

Причиной тому была политика.

Авраам Линкольн энергично добивался получения номинации от республиканцев на второй срок — и пока этот вопрос не был однозначно решен в его пользу, он не хотел создавать себе возможного конкурента. С него хватало «блестящих генералов» вроде Макклеллана, и он не хотел получить еще одного, в лице Гранта. За Улиссом Грантом, победителем при Виксбурге, активно ухаживали различные фракции в республиканской партии, ему предлагали «попробовать себя в политике…» — так что Линкольн предпочел выждать и навести окольные справки о планах своего слишком способного полководца. К февралю дела определились — Линкольн практически гарантировал себе номинацию, а генерал Грант не клюнул на предлагаемую ему наживку и никаких политических амбиций не обнаружил.

Вот после этого президент Линкольн и принял свое решение по поводу военных назначений.

Через конгресс был проведен закон об учреждении нового, третьего постоянного генеральского чина. Теперь кроме бригадных генералов и генерал-майоров в армии США могли быть и генерал-лейтенанты. Вернее, один генерал-лейтенант. Им стал Улисс Грант, получивший к тому же пост главнокомандующего всеми сухопутными войсками Союза[7]. Генерал Хэллек, бывший командующий, назначался к нему начальником главного штаба.

Гранту были предоставлены широкие полномочия — в частности, Линкольн дал ему право самому выбирать себе подчиненных командующих. Скажем, он мог одним словом сместить генерала Мида с командования Армией Потомака. Мид, собственно, ожидал отставки.

«Рейд Килпатрика» был утвержден 27 февраля и осуществлен в первые дни марта 1864 года, как раз в период «междуцарствия», когда генерал Мид уже махнул рукой на свои обязанности командующего армией, а генерал Грант в командование еще не вступил.

10 марта 1864 года Мид сам предложил Гранту уволить его, но получил отказ. Улисс Грант проинспектировал Армию Потомака и нашел ее в порядке. Мид в качестве военного организатора его вполне устроил. Ему, правда, не хватало энергии.

Ну, что же — «…придание Армии Потомака должной энергии…» генерал Грант брал на себя.

Продолжение

___

[1] Мартин Ван Бюрен (Martin Van Buren) — президент США (1837–1841).

[2] Джеймс Бьюкенен (James Buchanan) — президент США (1857–1861).

[3] Конституция США, поправка XIII:

«Раздел 1. В Соединенных Штатах или в каком-либо месте, подчиненном их юрисдикции, не должны существовать ни рабство, ни подневольное услужение, кроме случаев, когда это является наказанием за преступление, за которое лицо было надлежащим образом осуждено.

Раздел 2. Конгресс правомочен исполнять настоящую статью путем принятия соответствующего законодательства».

13-я поправка в своем роде — развитие положения, не попавшего в основной текст Конституции, но содержавшегося в Декларации независимости:

«… Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью…»

[4] Чин бригадного генерала не обязательно означал, что его обладатель командовал бригадой, ему могла быть подчинена и дивизия. Тогдашняя система военной иерархии США кончалась на генерал-майоре, чине, следующем по старшинству сразу за бригадным генералом. Дальнейшее продвижение было не по чину, а по занимаемой должности.

[5] Песня написана в жанре протестантского религиозного гимна. Известна прежде всего благодаря рефрену Glory, glory, hallelujah! (Слава, слава, Аллилуйя!).

[6] Джон Адольфус Бернард Дальгрен (англ. John Adolphus Bernard Dahlgren) — родился в Филадельфии в семье шведского консула. Aмериканский морской офицер, контр-адмирал, участник Гражданской войны в США на стороне Союза. Дальгрен внес вклад в развитие военно-морской тактики и разработал несколько видов корабельных орудий. Броненосец «Монитор» был вооружен пушками его системы.

[7] Улисс Грант был первым, со времен Джорджа Вашингтона, человеком, имевшим постоянный чин генерал-лейтенанта. Его предшественник на посту главнокомандующего сухопутными войсками США, генерал Скотт, был генерал-лейтенантом на временной основе (brevet). Система временных званий существовала долго — генерал Эйзенхауэр в годы Второй мировой войны довольно долго был «временным» генералом, имея постоянный чин всего лишь подполковника.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Борис Тененбаум: «Вылечить раны нации». Линкольн. Продолжение

  1. «Джон Браун 42 дня провел в чарлстонской тюрьме. Он писал семье: «Я с радостью приму смерть ради миллионов, которых великая христианская республика лишила всех прав». За время пребывания в камере смертников Браун на Севере превратился из преступника в мученика. Этому способствовало дозволение ему вести переписку. Все письма, отправленные им на волю, были опубликованы в северных газетах. Одно предложение, написанное им в последний день жизни, распространилось по всему миру: «Я, Джон Браун, ныне совершенно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть смыты ничем иным, кроме как кровью».
    Опасаясь, что северные сторонники Брауна попытаются его выкрасть, губернатор Виргинии Генри Уайз направил на его охрану 1000 солдат, включая кадетов Виргинского военного института под командованием начальника института, полковника Фрэнсиса Смита. Полковник Томас Джексон, командовавший артиллерийской батареей кадетов ВВИ, так описал Брауна в день казни: «Он держался с неустрашимой твёрдостью… Меня очень волновала мысль, что передо мной стоит пышущий здоровьем мужчина, который через несколько мгновений войдёт в вечность. Я подавал ходатайство, чтобы его освободили. Сама мысль, что через минуту он умрёт с пожеланием: „Изыди, одержимый, в геенну огненную!“ казалась мне ужасной. Я надеюсь, что он был готов к смерти, хотя это и сомнительно».
    2 декабря 1859 г. его казнили. Браун встретил смерть с исключительным мужеством.
    В час смерти Брауна, в 11 часов утра 2 декабря 1859 года, на Севере зазвонили колокола, и целую минуту не смолкала оружейная пальба. Проповедники начали рассказывать своей пастве о жизни и мученической смерти Джона Брауна…»
    И т.д. и т.п.
    Обо всём этом я читал ещё до войны в популярной истории Соединённых Штатов. Автора и название, разумеется, не помню.

    1. Маркс, как Вы это всё запомнили?!
      Читая Ваши замечания у меня всё-таки остаётся надежда, что с т.з. верности картины, написанное Борисом про историю США отличается от написанного им про историю Израиля.

  2. Узнаю из Вашей книги много важных подробностей не только о Гражданской войне, но и о другом. К примеру, я и предположить не мог, что Эйзенхауэр готовил и осуществлял Высадку в Нормандии имея постоянный чин всего лишь полковника и временный чин генерал-майора. Очень интересно!

    1. Сергей,

      Армия США в ходе Второй мировой войны разворачивалась с 75 тыс.человек и до 12, по-моему, миллионов, и делалось это невероятными темпами. По ходу дела было принято дальновидное решение — повременить с постоянными званиями для офицеров, даже в высшем звене. Ведь было наперед понятно, что после войны армию надо будет резко сократить, а куда же тогда девать сотни генералов?
      И да, Эйзенхауэр свои высокие чины носил на временной основе, и имел обыкновение в минуты досады говорить, что если уж с ним несогласны, то и черт с ними, он все равно лучший подполковник армии США 🙂

      Признателен вам за положительную рецензию. Я-то сам своим»Линкольном» был недоволен. Но сейчас, по прошествии значительного времени, читаю его заново, и думаю, что нет, все-таки получилось приемлемо.

      1. «Я-то сам своим»Линкольном» был недоволен. Но сейчас, по прошествии значительного времени, читаю его заново, и думаю, что нет, все-таки получилось приемлемо»
        ///
        Борис Маркович,
        Я уже как-то писал, что «Линкольн» — это лучшее на русском языке по теме, что я читал, и очень неплохо даже на уровне того что я читал на английском (а там, как вы сами знаете, есть великолепные книги). Пока не произошло ничего, что подтолкнуло бы меня в этом усомниться.

        1. Александр Бархавин
          — 2021-03-20 23:38:
          ==
          Спасибо, Саша, за положительную рецензию.

  3. …Джон Браун был осужден и повешен — и за него не заступился ни один.
    ::::::::::::::::
    Но ведь это неправда.

    1. Ну, разумеется, Брауна защищали адвокаты — он же не в России жил!
      Но ни один штат Севера и ни один политик публично не пытались защитить Джона Брауна. Думаю, ему это было безразлично — он выполнял свой религиозный долг, а в таких случаях сторонники и не нужны.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.