В гармонии мирской тяжеловесной / Есть все — конец, начало, повторенья — нет очарованья. / Bрастают ангелы и демоны, как гвозди, в землю — / нет очарованья.
Магнолия
Стихи
Екатерина Богерт
Пена-Фонтана
Всплеском солнца по столу протертому.
Спелым жалом по твердому.
Вспышкой живого по мертвому.
С наскока, с упертостью:
Я жизнь распознаю на ощупь, по фрагментам.
В осеннем жидком электричестве —
Зацеловал тебя,
Зацифровал навечно
(желая завершить и подытожить) —
Макнул в кипящие, густые цифры камер, отражений рек.
Из любопытства, из желания продолжить
Вспенил горлом старое чувство —
Как будто чувство свежее извлек из прогоревшей формы —
Ради игры искусства.
Как будто роща спящая себя сама расщекотала.
И в сумерки из шеи откупоренной стекает осень,
И разлетается подхваченная вывертами ветра
Зыбкая юность — красавица Пена-Фонтана.
Свист скоротечнего шофера
Переливаюсь в день из утра в вечер
И на бегу вливаюсь
В инертный шорох улиц:
Тебя ищу себя всех тех кому когда
Любовь свое дыхание
Подрастеряла в пересадках, в переходах —
И все равно перехожу.
На поворотах обшибаю
Свои углы о свежую, чужую,
Непроницаемую близость:
Завидую и cпотыкаюсь,
Соглашаюсь и перехожу.
Перевожу с утра до ночи
Свое старенье в опыт —
Как банкир, не вылезая из транзакций.
И превращаю во второе вдохновенье.
Перерабатываю снова
В невнятный шорох улиц, замаскировавший время,
Размазанное свистом скоротечного шофера.
Дела все тает ночь,
И в рассинхрон
Полопались над головой перегоревшие ноктюрны,
И раны спящие
Меня разули, предвкушая упоенье
Под раскуренным напором потолка, —
Посередине оказался босиком
Воображенного, воображимого Нью-Йорка.
От недостатка
От недостатка — от переизбыткa,
Всласть чрезмерностей,
Дремучими слоями за слоями,
Был-бываючи в двух кожах —
По протоптанной дорожке
Забываньем забыванья:
Проводы и перепровожанья,
И гвозди жженые повторных возвращений.
Жизнь протяженная, происходимая,
Происхожденная, происходящая,
Производящая в морщинах самоповторений до потери пульса.
Сворачивая с силой темноты,
Cворачивали челюсть улиц челюсть вулиц челис-вулис,
Заикаясь, заплетаясь.
И отрастали друг из друга,
Как отражения-наоборотцы:
Кристаллы шепотов и шепоты кристаллов.
Потом найдешь меня усталым и разлитым впопыхах
По мрамору, гремящему вчерашним днем.
Потом — железо заживало:
Смягчение-горение и тление-терпение.
Жужжанье мерное под жарким поднывалом ночи.
Спит дыром-дрем
По стенам проводов
Вялотекуший анонимец;
Осколок абрикоса, осколок вируса-идеалиста,
Подъеденные равновесием,
Подчищенные обобщеньем.
А время вычесало блеск из рек
И выцвело из тел — до совершенства.
Мне чаю всколыхни поглубже ночи.
Я тему исчерпал, но все еще
Я по чуть-чуть, я до сих пор (ради чего?),
Hе нарушая мысли тихие нежноживущих,
Ни про кого и ни про что —
Про течения,
Про начала и продолжения,
И нескончаемые приближения
(ужалены сближеньем
и отброшены сближеньем):
Лаваклавиш текла,
Лаваклавиш застыла.
Лавапоила,
Лавакормила.
Магнолия
отцу, ушедшему от детей
В угрюмой легкости мирской
Магнолия влажный шар
Обволокла, как приторная шаль.
Из-под изношенной пижамы зимней
Дышу магнолией в ее удушливых цветах.
В гармонии мирской тяжеловесной
Есть все — конец, начало, повторенья — нет очарованья.
Bрастают ангелы и демоны, как гвозди, в землю —
нет очарованья.
В угрюмой легкости мирской
Слоями солнца заволочен,
Себя насквозь не посвятивший никому и ничему,
И значит, навсегда оставшись старым,
Я каждый день с утра зачерпываю прах
Своих бесчисленных высвобождений
И выгребаю из квартиры вон.
Гнетущий прах оттаскивают от меня подальше
Сиюминутные порывы
Дуновений.
Я — ты.
Тебе — в мирской уравновешенности по ночам,
Смягченным испареньями весны,
В свободе без очарованья —
Пришептывает ли тебе луна
На липком языке сомнений — что?
