Вот где, значит, евреи эти его догнали! Дочку-красавицу сперва заманили к себе, воспользовались ее наивностью и неопытностью, отоварили так сказать, чтоб жиденку своему недалеко ходить, а теперь еще надеются женить его на Верке! Породниться с ним рассчитывают!..

Лестничная клетка

Рассказы из книги «Дом общей свободы», издательство «Арт Волхонка», 2020

Татьяна Хохрина

ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА

Вы не думайте, дядя Леша был вообще-то хороший мужик! Не вредный, не жадный, помогал всем. Душевный даже. Он страшным становился только, когда напивался до полусмерти. Но это не так уж часто, раза два в месяц, редко чаще. И всегда заранее можно было угадать, что сегодня вечером добра не жди. Дядя Лёша в этих случаях с утра уже был заведен, аж губы белели, но молчал, словно силы на вечерний скандал приберегал. Тетя Рая никогда не ошибалась, вычисляя грядущую пьянку. Она сразу Верку отправляла к Гендлиным, соседям напротив, с их Белкой Вера дружила с детства, была им за родную и могла оставаться у них до тех пор, пока ее папа Леша не придет в себя. И ела у них, и спала, и уроки с Белкой делала. А Белкин брат Миша успевал ее еще и по математике подтянуть, пока она у них отсиживалась. Старший Веркин брат Володька, хоть и сам уже был не дурак выпить, вообще в такие дни домой из института не возвращался, у ребят в общежитии ночевал. Как раз и с толком. Курсовые добывал, лекции чужие… Казалось, что он и учился-то в те дни, когда скрывался в общаге от Лёшиных запоев. Сама тетя Рая дяди Лёши не боялась ни трезвого, ни пьяного, но смотреть на все это и убирать за ним ей не хотелось, и она на эти три дня уезжала в заводской профилакторий. Поскольку Лёша с Раей вместе работали на троллейбусном заводе СВАРЗ, там все о Лёшиных пьянках знали, Рае сочувствовали и сами ее в профилакторий налаживали. Через три дня семья Зуйковых собиралась дома, дядя Леша встречал их убранной квартирой, выбритым до синевы, только руки сильно дрожали и уж очень пахло одеколоном Гвоздика. И жизнь продолжалась как ни в чем не бывало.

Вообще дядю Лешу почти никто за эти запои не осуждал, особенно зная его историю. Зуйков семнадцатилетним попал на фронт, почти сразу же оказался в окружении и попал в плен, а после освобождения — на фильтрацию и на шесть лет в лагеря, потому что никак проверявшие не могли понять, как он в немецком плену выжил. Дело было в том, что на беду свою, хоть и был Леша самым что ни на есть русским парнем, обладал он черной кудрявой шевелюрой и большим носом, сломанным в детстве в мальчишеской драке и сохранившим на всю жизнь подозрительную горбинку. Не удивительно, что сперва в лагере его приняли за еврея и чудом не отправили в печь. Счастливый случай спас — вместе с ним в плен попал его политрук, который немецкий знал и сразу стал около администрации тереться и вроде как помогать офицерам пленных рассортировывать. Он и убедил начальство, что Лешка не еврей, хоть и похож. Удалось это не сразу, двадцать дней Лешка был в еврейском бараке, насмотрелся и выголодался до кровавого поноса. И вот что удивительно — очень на евреев за свое с ними сходство обиделся! Не на немцев, что обознались, не на политрука, не спешившего его выручать, ни на вертухаев, не поверивших в его спасение и даже не на соседа, в детстве сломавшего ему нос, а именно на евреев, чью судьбу он чудом не разделил. Так обиделся, что возненавидел на всю жизнь. Особенно эта ненависть ударяла ему в голову во время запоев, но, по счастью, выражалась в основном словесно, хоть и очень угрожающе и оскорбительно. На трезвую-то голову он евреев, понятное дело, тоже не жаловал, но виду не подавал, ездил на рыбалку с начальником лаборатории завода Гликманом, пил чай и раскланивался с соседом Гендлиным, а Белочку не разделял со своей Верой, совал обеим на мороженое и привозил с рыбалки крохотных живых карасиков.

Все это равновесие нарушила Верка. Или Миша Гендлин. Теперь-то ведь не поймешь! Только в процессе отсиживания у соседей в суровые дни Лешиных запоев Верка и Миша так друг к другу привязались, что от этого поправилась не только математика, но и сама Верка. Правда, случилось это не сразу, Верка успела окончить школу, провалиться в институт, уехать с теткиной геологической партией в поле на Алтай, сбежать оттуда через полгода, когда от холостяцкой жизни геологов ей приходилось баррикадировать вход в палатку, и вернуться домой аккурат в очередной Лешин запой. Старшие Гендлины были в отпуске в санатории, дома хозяйничал в основном пятикурсник Миша, поскольку Белка пропадала у себя в медицинском институте, так что Веру там встретили как родную и она почувствовала себя среди своих. Особенно близким показался Миша…

Верка и Миша не расцепляли рук, не ходили, а летали и были так очевидно счастливы, что не разглядеть это было невозможно! А тут и вторичные признаки подоспели. Молодых-то это не смутило, они и не собирались расставаться, напротив, Миша набрал подработок, чтоб подкопить на свадьбу, и Верка устроилась в соседний детсад нянечкой, чтоб хоть какие-то декретные получить, а потом суметь туда же с ребеночком вернуться. Белка тоже была рада, с детства дружа с Веркой и обожая брата. а вот со старшим поколением дело обстояло паршиво. Причем с обеих сторон. Гендлины прекрасно относились к Вере и готовы были делить с ней дом сколько угодно, но совсем не жаждали такого родства, особенно с учетом наследственности. Миша был их первенцем и родительской гордостью, подавал большие надежды, а теперь вместо подготовки в аспирантуру чертил левые проекты и писал за деньги дипломные работы студентам из Средней Азии. Мало того, ожидалось прибавление, молодым надо было где-то жить, на помощь Зуйковых рассчитывать не приходилось, кооператив не потянуть, а потесниться уже и так было некуда. Гендлины не знали, что делать, ежедневно ругались с детьми и между собой, но выхода не видели.

А тут Веркино положение осознал дядя Леша. Вот где, значит, евреи эти его догнали! Дочку-красавицу сперва заманили к себе, воспользовались ее наивностью и неопытностью, отоварили так сказать, чтоб жиденку своему недалеко ходить, а теперь еще надеются женить его на Верке! Породниться с ним рассчитывают! Еще, может, фамилию его захотят присвоить и в дом вползти! Дядя Леша забыл, что в их двухкомнатной хрущобе уже живет он с Раей и Верой, сын Володька, успевший привезти из стройотряда Любочку из Кременчуга, быстро родившую ему дочку, и все свободное место сузилось до тесных проходов к дверям, а батареи были плотно завешены вечно сушившимися пеленками и ползунками, отчего в квартире стоял тяжелый дух, как в прачечной. Несмотря на все это, Лешу не оставляло подозрение, что неспроста хотят Верку за Мишку замуж отдать, еще и на зуйковское добро глаз положили, хапуги!

От этих новостей дядя Леша пил не три дня, как обычно, а целую неделю. Сперва один, а потом и Володька присоединился, благо хорошо усвоил отцовский пример. Как и Гендлины, они тоже ломали голову, что делать. Верку выпороть в беременном состоянии Лёша даже по пьяни не решился, а вот Мишку наказать очень хотел. Поскольку даже у трезвого у него в милиции заявление на Мишку как совратителя не приняли, на смех подняли, раз Верка с Мишкой совершеннолетние и сами жениться хотят, Лёша понял, что справедливость вершить придется ему с Володькой. Гендлины-старшие и Верка как раз были на работе, Белка — в Институте, а вот главный злодей Мишка дома чертил чей-то дипломный проект. Одуревшие от семидневной пьянки Лёша и Володька высадили гендлинскую дверь и били Мишку смертным боем кулаками, ногами и всем, что под руку попадалось. Они б его точно убили, тем более что совершенно не соображали уже, что делают, и только звериная ненависть и запах крови кружили им голову и толкали вперед. Спасли Мишку папиросные стены хрущовки, через которые соседям сверху, снизу и сбоку доносился грохот, мат и крики. Вмешиваться никто не решился, но милицию вызвали, и Мишка до приезда реанимации дожил. Вышел он оттуда через месяц, еще два кровью мочился, но на Верке женился, а пока в реанимации валялся, и решение в голову пришло. И, что удивительно, единогласное для всей семьи Гендлиных, включая новообращенную Веру. Так что рожала она уже в Израиле.

Заявление Гендлины на Лёшу подавать не стали, не до этого было, менты их с Володькой отметелили, когда брали, а потом заставили в отделении в сортире новую плитку положить, да и отпустили как социально близких. Очень, кстати, с пониманием отнеслись к Лешиной отцовской беде и всячески ему сочувствовали, а участковый порадовапся, что у Леши оружия не было, потому как сам на его месте со своими-то возможностями точно таких соседей паскудных перестрелял бы. Потом они с Лёшей выпили и остались друзьями.

Леша с Раей и сейчас там живут. И Володька с ними. Жена, правда, Любочка, от него ушла и дочку забрала от этой пьянки подальше, так что семья Зуйковых, можно сказать, в первозданном виде сохранилась, только Верки не хватает. Но они о ней редко вспоминают, уж очень подло повела себя, предала самых своих близких людей и ради кого?! Ради Миши этого пархатого и всей его чесночной компании. Не надо было ее еще в детстве к ним пускать. Леша часто Райку за это ругает. Он пьет сейчас реже и не так страшно, здоровье уже не то, Райка даже и не уезжает теперь в профилакторий, дома остается, Леша же безобидный совсем, особенно теперь. Как же жить могли счастливо, если бы приличных соседей Бог послал…

ЭДГАР СЧАСТЬЯ

— Яаааа еду к морюууууу, я еду к ласковой волнеее—ее. Какое счастья! Уже завтра — берег турецкий. Нужен, нужен мне берег турецкий. Африка — необязательно, а берег турецкий нужен позарез!

Лариска оглядела собранные вещи, мысленно проверила, ничего ли не забыто, и пошла спать, чтоб уже настал долгожданный завтрашний день.

После обеда она устроилась в шезлонге поближе к пирсу и начала ждать…

— Простите, Вы говорите по-русски? Как чудесно! Не занят лежачок соседний, не знаете? Давно тут отдыхаете? Я, видите ли, первый раз в Анталии, все как-то больше по Европам, так сказать… Да, забыл представиться. Эдгар. Архитектор. Диана… Какое редкое имя, хотя очень красивое! И ассоциации определенные! Не в том смысле, что убили или несчастный случай, а королевские! Ну Вы и внешне соответствуете! Нет, это не комплимент, а спокойная констатация факта. И не спорьте! Я же архитектор! Значит, по сути — художник. И глаз наметан! Не на женский пол наметан, насмешница! Наметан на красоту, в том числе — и женскую! Так что буду называть вас принцесса! Кстати, Англию очень люблю. Бываю часто, но это по работе все. С английскими коллегами. По большей части Лондон, Ливерпуль, Манчестер… Конечно, интересно! Тем моя работа и прекрасна. видишь и творишь красоту, а тебе за это еще и платят! А в какой области сосредоточены Ваши интересы? Телевидение? Как я сразу не догадался! Такая женщина должна быть на виду! Такую красоту прятать нельзя, это преступление! А со здешними достопримечательностями Вы уже знакомы? Или все они перед вами отступают на задний план? Ничего не посмеиваюсь, даже и в мыслях не было! Правда-правда! Такие губки не должны дуться! Ну как мне добиться у Вас прощения?! Я могу искупить вину, пригласив Вас на ужин? Ну не сердитесь, спишите мою неловкость на то, что я так много работал последнее время, что разучился быть галантным. За ужином расскажу, над какими проектами корпел, и уверен — Вы меня простите!

Занятный этот Эдгар. И профессия архитектор очень респектабельная. Правду говорят — необычное имя тянет за собой особенное занятие. Как все интересно разворачивается! Не зря рвалась сюда уже два месяца. И хорошо, что хватило воли два кило сбросить и в белый купальник влезть! У человека, близкого к искусству, особенно цепкий взгляд…

— Добрый вечер, Эдгар! Нет, не всегда хожу в белом, просто боялась, что в другом цвете Вы меня не узнаете! Ничего не подтруниваю, вполне серьезно. Но вообще я белый цвет обожаю, а у нас на телевидении в белом не рекомендуется. Бликует, и лицо кажется слишком темным. Другие телевизионные секреты вам не выдам! И не просите, а то подумаю, что не я Вам интересна, а программа передач. Да, здесь довольно уютно. Чуть вычурно и немного провинциально, но это — Турция, на большее рассчитывать не приходиться! Тоже впервые. Предпочитаю Лазурку или Санторини. Вообще-то собиралась в этот отпуск в Бретань, но до последнего дня не была уверена, что отпустят — новый канал запускаем, работы тьма! Поэтому некогда было капризничать, дали десять дней, схватила этот тур, только бы вырваться дух перевести… Всё, больше о телевидении ни слова, на десять дней эта тема — табу! Расскажите лучше о Ваших сказочных замках, или что там вы проектируете? Почему секрет, Вы же обещали! Никому не выдам, правда! И с экрана не сообщу, клянусь! Нуууу, так не честно! Чем я должна заслужить Ваше доверие? Даже и не думаю отгадывать! Почему завтра скажете, чем завтра лучше? По лунной дорожке наперегонки? Забавно! Но у меня купальника нет с собой. Обещаете, что не будете подглядывать? Какой Вы хитрец! Я Вам не верю! Ну ладно, ладно, верю! Ну, честное слово! Ну правда! Хорошо, пойдемте на пирс. Но поклянитесь, что если начну тонуть от страха и холода, Вы меня спасете! Не сомневаюсь ни капли, я же видела, как Вы сегодня ныряли! Даже подумала, что Вы — спортсмен или каскадер! Сильные руки — большой мужской козырь! Какая луна! Мне везде софиты мерещатся, а это просто луна!

Они прекрасно отдохнули эти десять дней! Ничего не подвело! Вот что значит — встретились два по-настоящему культурных человека. Все так тонко, деликатно. Не то что эти провинциалы и хабалки со своими выводками, все время орущие на пляже! Какой изящный браслет Эдгар ей подарил. Недорогой, но такой милый, а дорогие подарки, к сожалению, дарят только жлобы и бандюки, у интеллигентных людей в приоритете скромность! И бумажник ему вроде понравился, у нее со вкусом тоже все в порядке, а турки давно наловчились вполне европейские вещи делать. Вообще, если бы не подробности ее неотпускной жизни, к Эдгару стоило бы не просто присмотреться, а вцепиться в него обеими руками — такие мужчины, да еще свободные, на дороге не валяются! Зато договорились на будущий год в Тоскану вместе. Мечтааааа!

Через неделю в дождливой Лебедяни ларискин загар почти сошел и она вышла на работу, как-будто весь отпуск проторчала дома у телевизора. А еще через неделю в детский сад Ласточка, где она была воспитательницей, Эдгар привел своего трехлетнего сына. Только в карточке было почему-то записано:

«Отец — Зайченко Анатолий Петрович, электрик СУ-12/52».