Прошло время и время. Вернулся (нет, воцарился) в России Владимир Набоков. Со всеми своми романами, повестями, стихами, эссе и etc… И на наших глазах в Петербурге возникло, как на сносях, вольное сообщество ученых-славистов, литературоведов, историков русского зарубежья, краеведов, архивистов и библиографов.

Рети — Лужин — Нимфа и Имре Кальман

В приношение нашему Гуру,
профессору Университета Санта-Барбара
Дону Бартольду Джонсону,
набоковеду высшей марки

Евгений Белодубровский

Дорогой Дон! Лет тридцать, тридцать пять тому назад судьба свела и одарила меня долгой доверительной дружбой с Еленой Владимировной Юнгер, дочерью поэта из плеяды зачинателей неповторимой эпохи т. н. «серебряного века» Владимира Юнгера, выдающейся ленинградской актрисой, народной артисткой республики с очень богатой биографией. И не только сценической (об этом написано — пере написано даже и у Вас) — сколько встречами с самыми разными людьми: от сестер Наппельбаум, Нины Берберовой, Марии Закревской, Николая и Сергея Радловых, Михаила Зощенко, Евгения Шварца, братьев Лозинских, Бориса Пастернака, Есенина, Михаила Кузмина и Мариной Цветаевой, Ариадной Эфрон, Анной Ахматовой… До Михаила Чехова, Эдит Пиаф, семьями Чарли Чаплина, Вацлава Нижинского и др. Так получилось что в начале наших 80-х годов петербургский режиссер и художник Алексей Штерн (выпускник Школы — Студии МХАТ; мастерская Олега Ефремова) пригласил Елену Владимировну на роль Жены Достоевского — Анны Григорьевны Сниткиной в моно-пьесе «Я была счастлива, счастлива, счастлива…» одним из авторов которой оказался и я (первым номером — биограф писателя, достоевист, профессор С.В. Белов; я посылал Вам, дорогой Дон, эту пьесу для университетского театра) Выбор оказался весьма удачным, спектакль имел успех и несколько лет не сходил со сцены. Как — раз к этому времени одно ленинградское издательство предложило Елене Владимироване собрать новую книжку воспоминаний по своему домашнему архиву, включая новые имена, не вошедшие в прежнюю книгу и фотографии. Дело хорошее, но — хлопотное для пожилого человека, а издателя, как известно, надо «брать» пока он тепленький. И Елена Владимировна пригласила меня в — помощь (благо я был вполне принят в ее доме за почти год репетиций и работой над сложнейшей ролью) и поручила мне свой фото — архив: более двух десятков стандартных фото-альбомов. То есть, самых простых, семейных, с прорезями по четырем углам для крепежа, в аккурат, каждой карточки. Сейчас не время и не место «растекашется» на этих страницах с какой радостью и с каким рвением я взялся за эту работу. Особенно при условии: выбрать из этого изобилия две три фотографии актрис, которые лично для меня (так и было велено хозйкой) окажутся незнакомыми. А значит будут новыми и для книги — сказала Елена Владимиировна.

Так я и сделал!

И через какое-то время выложил перед нею две фотографии: одной пожилой дамы в домашней шапочке — чепце с брошью… И совсем молоденькой. Почти юной, дико красивой женщины, в пол оборота… С прической под Марику Рёкк. И с удивительной тенью под большими глазами. Конечно, конечно, откуда Вам знать: это Лидочка Яковлева, подружка моей ранней театральной юности в Москве у Завдского и Охлопкова. Потом — в Александринке… Это старый снимок Лидочки в роли служанки в «Кроткой» Достоевского, последней работой в студии Михаила Чехова в Голливауде. Мы и сейчас дружим… Вот прилетит — я Вас познакомлю… А это — Рогнеда Сергеевна Городецкая, дочь поэта Сергея Городецкого, большого друга моего отца — поэта. Мы с ней почти одногодки, играли впрятки на Малой Посадской, жили по соседству… Есенин приходил… Эта фотография 25 — го года, видите метку, Ида Наппельбаум сделала снимок перед свадебным путешествием Нили за границу за шахматистом Рети, который был гением и почти безумцем, но они были — не равны. Рикард — его звали. Прожили два года всего. А Рети где-то в дилижансе по Европам подхватил болезнь, которую долго не могли понять… И умер. Весь шахматный мир — ахнул, а Рогнеда вернулась в Советский союз с суть ворохом шуб (как там, что и почему, но ни фотографии Рогнеды ни очерка, ей посвященного в новой книге так и не нашлось, не в этом суть этого письма, суть в другом…) Продолжаем!

Прошло время и время. Вернулся (нет, воцарился) в России Владимир Набоков. Со всеми своми романами, повестями, стихами, эссе и etc… И на наших глазах в Петербурге возникло, как на сносях, вольное сообщество ученых-славистов, литературоведов, историков русского зарубежья, краеведов, архивистов и библиографов, «взявшихся» за Набокова, как говориться, по полной программе и довольно быстро снискало себе авторитет среди зарубежных коллег — славистов. Прежде всего — американских, то есть Ваших коллег и учеников, которые потянулись сюда, на берега Невы, к подножью Исаакия, к дому, где Набоков родился и вырос писатель. И вот к этой науке, бочком-бочком, притулился и я литературный старатель, понаторевший в области эвристического поиска (от слова — эврика) и многое вокруг да около Набокова была внове и у меня появилась реальная пожива для открытий. Конечно, первым из первых в ряду зарубежных ученых — набоковедов той начальной поры, следует назвать профессора Брайана Бойда — автора первой обширной творческой биографии Набокова одобренной ревнивой Верой Евсеевной и Дмитрием, опубликованной в Штатах. А здесь «Защита Лужина» — настольная книга. И отовсюду, как невесты Ивана Федоровича Шпоньки (и его тетушки) посыпались прототипы Лужина. Тут и Зноско — Боровские, Филидоры, Алехины, Турати… Это сейчас-сейчас, Дон, сейчас, сейчас (наш брат не дремлет) в Вики — Пики в числе претендентов на Лужина появился «некий» друг Володи — Бандерлебен. Будем считать на сегодняшний день это имя наиболее пригодным для прототипа Лужина, но как Вы, Гуру, увидите в дальнешем, могли быть и еще — варианты… Итак, Елена Владимировна жила по старому календарю и справляла Рождество 7 января. С приглашением друзей. И вот дня за три до праздника — звонок. «Будет водка «Абсолют», крекеры, пармезан, штрюдели от Лидочки и Володички. Они сейчас в Париже. Приходите в 4 часа а заодно я Вам покажу книжку, которую сейчас читаю (Володичка — муж Лидии Яковлевой, профессор Лос — Анжелесского университета Владимир Федорович Марков)» Бывал не раз и не два на этих посиделках в Доме на Петровской набережной и я. Пришел, народ знакомый… Присели. Стопка — две… Чай, разговоры. Вдруг вижу на столике перед диваном Елены Владимировны лежит «Защита Лужина»… Я тут как тут: как Вам Набоков? «Так вот за этим-то я Вас и позвала — был сказ — сдвинула с места. А вы помните, Женя, ту даму что мы отложили для книги, помните, я вот совсем забыла… Помните Городецкую, мою подружку, помните эти восхитившие Вас глаза и прическа… Вот — она… Смотрите внимательно. Так вот (прямиком без тени сомнений) — с восторгом продолжила Елена Владимировна свой монолог, как — приговор, — Лужин Ваш списан Набоковым с Рети… Анна (дочь Е. В.) первая заметила, принесла мне. И по гениальности Рети. С ним тут носились как с писаной торбой. Кончина странная — метил в чемпионы не на шутку, тут у Наили был и умысел — стать женой первой Леди в шахматном мире. И по жене — русской, да еще моднице. Что скажете. Упорхнула в 18 лет в 25 году. У нас на глазах — шахматы были в моде. пошла за почти старика — гения. Потом она жила под Москвой — с отцом и матерью, в Обнинске, подальше от Москвы, но второй брак был счастливым, мы — подруги обрадовались ее возвращению…»

Конечно, я признался моей хозяйке, что я не сильно знаю историю написания «Лужина» Набоковым, не видел и не мог видеть рукописей и черновиков романа, но оверил Елене Владимировне. Все сходилось! По крайней мере по датам. Ии после этого «Рождества», окрыленный, я решил прочесать, что мы и мир божий знает о Рети и его внезапеной смерти. И пишу Вам, профессор (такая практика чуть что задело за живое в этом смысле — так сразу Вам и Бойду): так мол и так. Да, в тот момент все что имелось под руками на русском языке о Рети чисто биографического, живого, житейского, кроме этих клеток и клеток — ничего путного, один — как говорят преферантисты «мизер». И про жену — маловато, да и мало они вместе — прожили… Смерть — болезнь — тайна за семью печатями. Пошел к знакомому гроссмейстеру Марку Евгеньевичу Тайманову. Тоже ничего на мою мельницу путного. Только одни восторги, сколько потеряли мировые шахматы с такой неожиданной потерей и что Рети сегодня положил бы на лопатки самого Бобби, ибо был выдающимся автором защиты. Правда, через несколько дней Марк Евгеньевич прозвонил: есть его брат, живет в Штатах. Да еще — что Рети дарил Рогнеде на каждое Рождество, на каждый Кристмасс, День Рождения и к русской Пасхе — шубы… Три в год… Вот и считайте. Пишу Вам, , требую от Вас поддержки, помните, взываю прямо! А в ответ, привычное к моим восторгам: подождите, подождите, интересно, очень интересно, но как Сирин и Рети могли пересечься, давайте сыщем брата. В общем, не сходилось, помощи — ноль (у Бойда тоже — сомнения) а до брата Рети руки так и не дошли. И уже — не дойдут… И вдруг откуда-то со стороны явилась мне на этот сюжет из биографии Сирина — Лужина и на сто процентов в мою пользу (Елена Владимировны и при каждой новой встречи «пытала» — хороша ли наша догадка? ) Так вот! Оказывается, что у Капабланки была русская жена, ее звали просто — Ольга. И благодаря ее происхождению он стал тем, кем стал. Вот и у гроссмейстера Сало Флора который едва не стал чемпионом мира из — за капризов Алехина как и Капа был женат на русской, чуть ли не из Полтавы… И еще и еще и еще на той же ноте. Так мог ли Набоков (или Вера) упустить такой факт… Ваш ответ (вижу Вашу ухмылку, прищур, вздернутую бородку дон-кихотову… ) А что, Евгений, вот если бы у Кальмана была бы жена не русская — его музыка была не так красива и популярна. Вот и вся музыка, Дон. Но но зато сколько людей мы задели своей догадкой, скольких привнесли в наш круг, самого Рихарда Рети «вернули к жизни» из полу-забытья и все — в поисках истины и тайн волшебного пера и фантазии вокруг да около Набокова… Что и требовалось доказать. Я был счастлив. Привет Вашей Жене, Шейле, хотелось к новому визиту к Вам в Санта — Барбара услышать что-то из ее новых стихов и песенок…

Всегда Ваш…