Спрятались за сугробами и стали стучать, дёргая за ниточку. Ниточка чёрная, тонкая в темноте не видать! В доме зажёгся свет. Распахнулась дверь. На пороге крыльца появился хозяин. босяком, в тулупе, под которым виднелась белая рубаха до колен. Против света нам его было плохо видно.

Сочельник 1951 года

(из цикла «Я помню»)

Сергей Бердников

… это было давно. Даже очень! Примерно в начале середины прошлого века! Происходило это с компанией мальчиков-озорников в далёкой стране. Называлась страна эта Енисей-строй. Простирался этот самый Енисей-строй от северного Ледовитого океана и почти до самого Китая. Иначе звалась эта страна Красноярский край! Этот край на самом деле не был краем. Ещё дальше была ещё похожая страна, которая была, уже действительно был, краем, дальше был только океан. Она именовалась — Даль-строй! Но и в стане Енисей-строй было всё: и горы, и скалы, и дикая бескрайняя тайга, и бескрайние степи, и бурные реки, но главной рекой был, конечно же — Енисей. Он начинался на самом юге и, пробивался сквозь скалы, степи, тайгу и тундру до самого Ледовитого океана. Там уже было так холодно, что земля никогда не отогревалась! Там был царство Снежной королевы — там была вечная мерзлота. Но, когда наступало лето и солнце переставало заходить за горизонт, наступал полярный день. Солнце светило и днём, и ночью. Всё начинало согреваться, а верхний слой вечной мерзлоты оттаивал немного и на бескрайних просторах тундры, появлялась трава, зацветали мелкие цветочки и зеленели карликовые деревца.

Вот тогда, я помню, мы и приехали на юг Красноярского края — в Хакасию все вместе — папа, мама, мой старший брат Володя, я и младшая сестра-первоклассница Маша. Это юг Красноярского края — той самой страны Енисей-строй. Папа там устроился на работу главным бухгалтером на руднике Сора и числился «вольнонаёмным». Рудник находился в большом логу среди гор, которые были восточным склоном хребта — Кузнецкого Ала-Тау. Высота нашего рудника находилась на высоте примерно тысяча

пятьсот метров над уровнем моря. Горы были пологими — их называли сопками. Северная сторона их заросла густой, иногда непроходимой тайгой, а южная, наоборот — степная. Весной южные склоны сопок зацветали разными цветами. А в логах на полянках среди тайги, росли волшебные, заговорные цветы (дикие пионы) — Марьин корень. Их было так много, что, когда подходишь к поляне, заросшей этими цветами, сверху кажется, что внизу плещется алое озерцо. Марьин корень рос в каких-то особых местах. Их ещё надо было найти! Ростом цветы были метра полтора, а на трубчатом высоком стебле был только один алый крупный алый цветок. Если найдёшь такую поляну, сорвёшь цветок, загадав при этом тайное желание — оно обязательно исполнится. Зимой эти южные степные склоны становились местами для спусков на лыжах или санках. Лыжи и санки были у нас самодельными. Вся наша компания была из одного класса, а мы учились во вторую смену, поэтому с утра у нас было время. Папа уезжал в контору рудника на утреннем автобусе, когда ещё было темно, мы с Володей, Машей и мамой завтракали. Потом мы с Володей делали вид, что занимались уроками, а только чуть рассветало, убегали гулять, крикнув маме, что сегодня нам мало задали и мы уже всё сделали. На улице уже было светло.

Из, недалеко висящего на столбе, громкоговорителя неслось: «Говорит Москва. Московское время 6 часов утра! Потом громко, на весь наш посёлок Ольгин Лог звучало: «Союз нерушимый республик свободных…». Как-то щемило сердце от этой пространственно-временной разницы!

Подходили, позёвывая, одноклассники — Родька, Олег, Колька, мы с Володей, иногда к нам присоединялись один либо двое из одноклассников из более дальних домов.

Мы начинали свой путь к вершине нашей сопки. Она была не очень высокая — метров 300, а её подножем и была наша улица. Она была крайней перед началом занесённой снегами тайги — того самого восточного склона Кузнецкого Ала-Тау.

Перпендикулярно к ней шла другая улица, которая проходила прямо мимо крыльца нашей. И в прошлое лето на этой улице построили школу. Называлась она — 1-я Сорская общеобразовательная школа.

Когда заканчивался подъём на нашу сопку, был небольшой спуск и снова подъём на следующую сопку, которая была уже выше нашей. Дальше было 3 или 4 сопки. Все они были похожи друг на друга и были всё выше и выше, пока весь этот длинный ряд сопок не вливался в другой хребет, который вливался в следующий и так до корневого хребта, там, далеко, почти не видного в морозной дымке — Кузнецкого Ала-Тау.

Мы ж поднимались до третьей или четвёртой сопки, там разворачивались и, один за другим. начинали спуск.

Задача была такая: на первом склоне так разогнаться, чтобы дальше, не отталкиваясь уже палками, доехать и спустится уже с нашей «родной» сопки, и выехать на нашу дорогу, а если повезёт, то и пересечь её, и въехать прямо во двор нашей школы!

Когда на улице уже темнело, и на лыжах или санках кататься становилось невозможно, а домой ещё возвращаться не хотелось наша небольшая компания маялась от безделья. На поселковом магазине, уже закрытом, белело предупреждение для жителей: «Осторожно! В тайге появились рыси!» Значит скоро весна!

Мороз был уже небольшой, что-то около -25 градусов. Скучали. В какие игры мы играли!? Олег предложил пробраться на огороженную, но оцепленную двумя рядами ключей проволоки ЗОНУ.

ЗОНА на ночь, когда заканчивался рабочий день, и ЗЭКОВ уводили в лагерь, охранялась только одиноким вооружённым часовым. Он ночевал в маленьком, недавно построенном теми же ЗЭКАМИ новеньком сарайчике.

А ЗЭКИ днём строили наш посёлок. Днём стоили, а когда темнело, их уводили в ЛАГЕРЬ. Он был километрах в пяти ЗОНЫ.

ЗОНА всё уменьшалась — заканчивался лог, в котором можно было ещё что-то строить. Осенью в конце августа ЗЭКИ достроили в нашем посёлке новую школу, о которой даже написали в Абаканской газете, мол, какой хороший подарок сделали детям строители рудника Сора. к 1-му сентября!

Мы действительно относились к руднику (так называемый РОР — рудник открытых работ) Сора и к его обогатительной фабрике, а наш район звался Ольгин лог. Так вот, этот лог скоро уже должен был закончиться, а лафа для ЗЭКОВ завершиться. Их собирались переводить на сам рудник или лесоповал. Вообще, на другие более тяжёлые работы.

А пока ещё, с наступлением темноты на ЗОНЕ, кроме, одинокого часового, мирно дремлющего в своём уютном тёплом домике, территорию охраняли ещё и два огромных охранных кобеля, которых на ночь часовой выпускал свободно бегать по ЗОНЕ (кобели слушались только охранника!). В этом-то и была наша «забава»! Мы палками, очень осторожно, чтобы не потревожить пустые консервные, развешанные на колючке (мы-то играли в разведчиков!) палками приподнимали колючую проволоку (оба её ряда), потом, по устроенному таким способом лазу, подзывали крутящуюся около нас местную полудикую лайку. А ведь уже приближалась весна и местные лайки готовы были к продолжению их собачьего рода.

Гуляющие по ЗОНЕ «кавалеры» нашей Розке нравились! Она, увидев их и обнюхав наш лаз, всё поняла, легла на живот и, чтобы не задеть колючку, проползла на территорию ЗОНЫ. Только там она выпрямила лапы и шумно отряхнулась! Тут же из темноты возникли два огромных ухажёра.

Наша Розка разрешила им ухаживать и галопом побежала вглубь ЗОНЫ, иногда оглядываясь и приглашая тяжёлых ухажёров смелее следовать за ней. На поднятый шум, из сторожки появился заспанный охранник, поднял автомат, дал небольшую очередь. На выстрелы прибежали два кобеля, а вслед за ними наша Розка.

Охранник понял откуда шум, опустил автомат и для порядка дал уже длинную очередь вдоль колючки, как бы показывая своим кобелям, куда надо смотреть. Мы залегли в сугробы, охранник, вполне удовлетворённый собой, скрылся в сарайчике. Мы вылезли из сугробов и пошли «развлекаться» дальше. Решили сделать «стучалку» и привязать её к окошку начальника лагеря.

Это была Колькина идея. Коля Рыбкин был сыном начальника лагеря.. Он-то и придумал этакую развлекалку. Недолюбливал он своего папашу: «Спит, небось, по пьяни! А там ЗОНУ грабят!». Осторожно «стучалку» привязали к форточке Колькиного дома, майора Рыбкина — начальника лагеря, поздним вечером зимой, в Сочельник. Это уже было в двух шагах и от нашего дома. Спрятались за сугробами и стали стучать, дёргая за ниточку. Ниточка чёрная, тонкая в темноте не видать! В доме зажёгся свет. Распахнулась дверь. На пороге крыльца появился хозяин. босяком, в тулупе, под которым виднелась белая рубаха до колен. Против света нам его было плохо видно. Постоял, вглядываясь в темноту, что-то вытащил из — под расстёгнутого тулупа и раздалась автоматная очередь по пустой улице, вдоль заборов, от которых отлетали щепки…

… как можно глубже, мы вдавились в сугробы, замерли… Начальник расстрелял всю обойму, не торопясь, закрыл дверь. В доме погас свет…

… выбрались из сугробов. Все были целы. Побрели по домам, говорить не хотелось…