Александр Орфис: Встреча. Из предсмертной рукописи Геси Гельфман

Loading

«Не надо свечку. Я еврейка. — Мягкое и доброе лицо незнакомца исказилось гримасой злобы и ужаса, словно я внезапно превратилась в какую-то ядовитую гадину. — Евреи не захотели Христа, остались во всей своей прежней узости и прямолинейности, а потому обратились во врагов человечества…»

Встреча

Из предсмертной рукописи Геси Гельфман

Александр Орфис

Софья[1] запретила мне до конца испытательного срока одной уходить из квартиры без её согласия, а согласия она не давала никогда, несмотря на мои многократные просьбы.

Этим утром она снова ушла, по её словам, на особо секретное совещание организации, почему-то приказав мне получше следить из окна за подозрительными личностями на улице.

Выполняя распоряжение, я выглянула в окно — и увидела на скамейке странного пожилого человека, в дурно сшитом сером сюртуке.

«Шпион! А Софья ушла! Что делать?» — испугалась я, судорожно припоминая правила конспирации. Но тут человек внезапно задрожал всем телом, задёргал плечами, согнулся и уронил голову на руки. «Да ведь он … плачет!» — я всё ещё не знала, как поступить.

Но тут взорвалось чугунное петербургское небо и потоки дождя обрушились на человека, беспощадно стегая его по голове, по спине по плечам… Незнакомец не шевельнулся.

Забыв про конспирацию я бросилась из квартиры, подбежала к скамейке и раскрыла над сидевшим зонтик. Человек снова вздрогнул, поднял голову и недоумённо посмотрел на меня. Мрачное изнуренное лицо. Сероватая жидкая борода. Тонкие бескровные губы. И тёмные, заплаканные глаза, устремленные на меня двумя неподвижными точками. «Шпион? Это мужик, нет бродяга, нет … Иов!»

И я неловко забормотала:

— Вы… больны? Заблудились? Позвать ваньку[2]?

Человек глухо пробормотал:
— Не надо… ваньку. У меня сынок умер… Алёша… двух лет.

И он вдруг судорожно схватил меня за руки:
— Скажите милая, скажите кроткая, почему умирают дети… если есть Бог?

Необычное обращение, страшное признание и странный вопрос так поразили меня, что я раскрыла старую рану перед совершенно незнакомым человеком:

— А у меня сестра умерла… Ей тоже два года было…

Собеседник задумался:

— А может быть… Бог муками людскими грядущую мировую гармонию унавозить хочет? Не хочу я тогда такой гармонии и билет свой туда почтительнейше возвращаю. Тут в его голосе прозвучал грозный вызов — Не надо мне будущее всемирного счастья, страданиями детскими купленного! И моими … и Вашими!

Я вспомнила Литовский замок, вспомнила «Раздевайся, жидовка!», вспомнила немытое тело жандарма — и сама горько расплакалась.

Незнакомец ласково обнял меня — как отец больного ребёнка.

— Ну, ну, не надо плакать. Будем достойны нашего страдания. Кто может страдать больше, стало быть, и достоин страдать больше.

Сквозь слёзы я взглянула на него:

— Вы в это верите?

Незнакомец вздохнул:

— Я этой верой выжил на каторге.

«Его бы к нам, в организацию» — подумала я и устыдившись этой мысли неловко пробормотала:

— А как же Бог?

Незнакомец помрачнел:

— Существование Божие это главный вопрос, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь.

Я глупо настаивала:

— А если Бога нет, то как жить людям?

Он снова вздохнул:

— Не знаю.

Гроза прошла так же внезапно, как и началась.

Яркое солнце весело заиграло в лужах.

Человек встрепенулся.

— Ну идите, милая. А то Вас господа изругают, или даже прогонят.

Мой ответ был смущённо–неуверенным:

— Я… не прислуга.

Незнакомец покачал головой:

— Стало быть, в гувернантках маетесь.

И почему-то прочёл странное четверостишие:

— Но в наш век реформ великих
Не возьмет и пономарь:
Надо, барышня, «толиких»,[3]
Или снова за букварь.

Я снова забыла все инструкции:

— У нас организация… Боремся за народное благо и справедливое перераспределение…

Человек посмотрел на меня с мягким, печальным упрёком:

— Милая, они полагают все разрушить, с антропофагии начать[4] и периодом всемирного счастья закончить. Да только когда такой период наступит? В виду закоренелой глупости человеческой, он пожалуй еще и в тысячу лет не настанет, зато они сами, наполеонами сделавшись, смогут совершенно как угодно, на новых началах устроиться. Ведь им, сознающим истину, всё позволено.

Его слабый голос окреп, стал твёрдым и решительным.

— Они и кровь по совести проливать станут. А разрешение крови по совести, это… это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное… Вот она, санкция истины!

Он встал во весь рост:

— Я это снова скажу! — а затем мягко добавил — Прощайте, милая. Спасибо за всё.

И гордо загашал прочь.

Я почему-то вспомнила стих из книги Шемот[5]:

«Ваифэн вайэйрэд Мошэ мин xаар ушънэй Луxот xаЭйдут беядо Луxот кътувим мишънэй эвърэйxэм мизэ умизэ xэйм кътувим»[6]

Но он внезапно остановился, повернулся и снова подошёл ко мне.

— Милая, там, за углом часовня. Я хочу поставить свечку за упокой души Вашей сестры. Как её звали?

«Нет, такому человеку лгать нельзя!» — твёрдо решила я и ответила:

— Не надо свечку. Я еврейка.

Мягкое и доброе лицо незнакомца исказилось гримасой злобы и ужаса, словно я внезапно превратилась в какую-то ядовитую гадину:

— Евреи не захотели Христа, остались во всей своей прежней узости и прямолинейности, а потому вместо всечеловечности обратились во врагов человечества, отрицая всех, кроме себя, и действительно теперь остаются носителями антихриста, и, уж конечно, восторжествуют на некоторое время, — свирепо зашипел он и грубо схватил меня за руки. — Это так очевидно, что спорить нельзя: они ломятся, они идут, они же заполонили всю Европу; всё эгоистическое, всё враждебное человечеству, все дурные страсти человечества — за них, как им не восторжествовать на гибель миру!

Я снова вспомнила жандарма, вырвалась, закрыла руками лицо, бросилась назад в квартиру Софьи и заставила себя забыть про эту встречу.

Но снова вспомнила о ней полтора года спустя, когда прочла в «Санкт-Петербургских ведомостях» краткий некролог и увидела фотографию.

А на другой день (втайне от Софьи, втайне от организации) почтила великого и несчастного человека, замученного своими и чужими демонами, и положила камень на свежей могиле Федора Михайловича Достоевского.

___

[1] Софья Перовская.

[2] Извозчика.

[3] «Наличных». См стихотворение капитана Лебядкина в «Бесах» под названием «Отечественной гувернантке здешних мест от поэта с праздника».

[4] Людоедство.

[5] «Имена» (в христианской традиции: «Исход»)

[6] «И повернулся Моше, и стал спускаться с горы, и две скрижали завета — в руке его» (Шемот, 32:15).

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Александр Орфис: Встреча. Из предсмертной рукописи Геси Гельфман

  1. Большое спасибо за высокую оценки моих скромных очерков !

  2. Во-первых, данная книга в еврейской (ивритской) Торе именно так и называется.
    Во-вторых, заключительные слова Достоевского это прямая цитата из его письма Юлии Абазе от 15 июня 1880 года.
    А в тртьих, Достоевский это далеко не «психопат», а многодонный (точнее: бездонный), сложнейший и в сущности глубоко несчастный человек, замученный своими и чужими «бесами».
    Пусть ему земля будет пухом!

  3. «— Ой много вас, бердичевских, к барину ездят, а на кой ляд… Вы–то для него, тае, самые виноватые и есть…»
    ::::::::::::::::::::::::
    Беда не в том, что едут то к одному Толстому, то к другому, а то и к Достоевскому. Дело в том, что не знают основ свого еврейского Учения.
    «-В Книге Притчей Соломоновых, написано: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою». А Талмуд добавляет: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой водою, даже в том случае, если он хотел убить тебя и пришел в твой дом голодным и чувствующим жажду, накорми и напои его.» А в еврейской Библии, в книге «Плач Иеремии», которую иудеи ежегодно в память о разрушении Храма читают, есть слова: «Благо человеку, когда он… подставляет щеку свою биющему его, пресыщается поношением, ибо не навек оставляет Господь…» — [Дебют] Александр Орфис, https://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer10_12/orfis/
    Чему могут научить эти ложные «пророки»?
    P.S. Учился aвтор, A.O. многому и, как мне кажется, судя по дебюту и двум работам в Мастерской,. в Портал «СЕМЬ ИСКУССТВ» пришёл новый талантливый прозаик, работы которого я выдвигаю, без колебаний, на конкурс «Автор года 2021», по разделу Художественная проза. А.В. Сидоров и А.Биргер.
    Спасибо, уважаемый Архивариус.

    1. « — Милая, они полагают все разрушить, с антропофагии начать и периодом всемирного счастья закончить. Да только когда такой период наступит? В виду закоренелой глупости человеческой, он пожалуй еще и в тысячу лет не настанет, зато они сами, наполеонами сделавшись, смогут совершенно как угодно, на новых началах устроиться. Ведь им, сознающим истину, всё позволено…«
      —————————————————-
      Отвлекшись поначалу сразу на две работы автора, попробую добавить что-то вроде объяснения — почему мне понравилась работа Алекс. Орфиса о Гесе Г.
      «Геся Гельфман родилась в белорусском городе Мозыре, в еврейской семье. В 16 лет она устроилась работать на швейной фабрике в Киеве, где сблизилась с некоторыми революционными кружками…
      https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/145063 … В 1870-е годы неоднократно арестовывалась за революционную деятельность.
      В 1877 году осуждена на «процессе 50-ти» и приговорена к двум годам принудительных работ. Тогда же она познакомилась с народовольцем Николаем Саблиным, ставшим впоследствии её мужем, с которым она проживала под именем Елены Григорьевны. После убийства императора Александра II Гельфман была арестована наряду с другими видными народовольцами. При аресте Саблин покончил жизнь самоубийством…«
      — Владимир Иохельсон: «Геся Мееровна Гельфман (часто отчество ошибочно пишется Мироновна) Биографический очерк. Предлагаемый очерк о Г.М. Гельфман был первоначально напечатан в «Календаре Народной Воли», изданном в Женеве в 1883 году, без подписи автора…Теперь могу сказать, что очерк этот был составлен мной. Он был основан, главным образом, на моем собственном знакомстве с жизнью Геси М. В течение четырех месяцев — с декабря 1879 г. по март 1880 г. — мы вместе занимали в Петербурге конспиративную квартиру, и я имел возможность слышать от нее самой рассказы о ее прошлой жизни и ближе узнать ее…« —
      http://saint-juste.narod.ru/Gelfman.html
      Дело разумеется, не в том, что героиня мне симпатична. На основании историч. материала, автор написал небольшую акварель. Возможно, это — часть большой работы. Мне показалось, что автор — мастер вот таких прелестных, небольших, легко прочитываемых акварелей, где из истор. деталей строится очень убедительная история, в которую веришь, как читатель. И главное, — KAK написано. Будем радоваться и ждать новых очерков, (рассказов-фантазий ?), которые украсят Мастерскую, Заметки и Портал. Автору — удачи и вдохновения.

  4. Как в еврейской, так и в христианской традиции — «ИСХОД».
    Название согласно Масоретскому изводу (месопотамский вариант перевода, где каждая из книг начинается вводными словами): первая — «В начале…», вторая — «И вот имена…»
    Если имеется в виду Достоевский, то реакция на сообщение «я — еврейка» совершенно неправдоподобное. Личностью был несимпатичной, но психопатом всё же не был.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.