Мы в свой город вернулись и бродим по улицам, / Ищем детства следы средь людской суеты, / А встречающих лица смеются и хмурятся, / Но не в силах помочь с возвращеньем мечты.
Стихи
Из книги «Еврейские праздники»
Семён Гольберг
Иерусалим
Ты прекрасен и неповторим,
величаво стоишь на холмах,
город вечный-Иерусалим,
пыль священных веков-на камнях.
От Давидовых царственных дней
и до наших сегодняшних лет
ты историей дышишь своей,
сохраняя религии свет,
храм воздвигнув святее святых,
Соломоновой мудрости плод!
И в молитвах, и в жертвах своих
тебя славит еврейский народ.
Сколько войн пронеслось над тобой,
и народов прошло, и племён!
Но тебя не убить-ты живой,
бьётся сердце твоё вне времён.
Всем народом отпразднуем мы
и сединам твоим воздадим-
век тридцатый великой судьбы…
С днём рожденья, Иерусалим!
Стена плача
Здесь дух надежды над молитвой зреет,
чтобы вести от памятной строки,
и вновь, молясь, качаются евреи,
словно свечей зажжённых языки.
Ты здесь увидишь чистую дорогу,
где множится свечей заветных строй,
где проступает сквозь молитву к Б-гу
священный вид земли твоей родной.
Молитва
Возносится молитва к небесам,
Проникнув сквозь прозрачный потолок.
И вновь плывёт Надежда по волнам,
Неся свои дары на наш порог…
А мы благодарим за блеск минут,
За продолжающие бег часы,
за то, что мы стоим сегодня тут-
на площадях заветной полосы…
И снова обращенье наших дней
В объятьях напряжённой тишины…
Молитва о спасении детей
Уходит ввысь от Храмовой стены!..
Перекличка злодейства
И вновь — фашистских главарей солдаты…
И вновь—судьбы разорванные звенья…
Как будто возвратилось время это,
Тайком пробравшись в наше поселенье.
— За что — новорождённого ребёнка
Смертельно жалит эта злая змейка? —
И шепчет ветерок судьбе вдогонку:
— За то, что родилась она еврейкой…
Запахи
Пахнет смех душистым мылом,
пастою зубной.
Пахнет детством белокрылым,
мамой и мечтой.
Пахнет радостью и домом,
солнечным лучом.
Пахнет голосом знакомым,
хлебным калачом.
Пахнет злость крысиным ядом,
тем, что так расхож.
Пахнет завистью и смрадом,
повторяя ложь.
Пахнет ненавистью дикой,
в безрассудный миг.
Пахнет ужасом безликим,
как прощальный крик…
Мелодия
Мелодией озвученная юность,
укутанная в розовый дымок,
как будто после странствия вернулась,
во мне найдя заветный уголок…
И, растревожив раненую память,
тихонько плачет старенький мотив
по тем годам, где душу грело пламя,
по тем свиданьям у плакучих ив…
Меня кларнет ведёт по нотным строкам,
и подпевает маленький оркестр…
Я устремляюсь к праведным истокам,
но в самолёте нет свободных мест…
Ностальгия
Мы в свой город вернулись и бродим по улицам,
Ищем детства следы средь людской суеты,
А встречающих лица смеются и хмурятся,
Но не в силах помочь с возвращеньем мечты.
Нам не выдернуть ногу из жёсткого стремени,
Не вернуться к ушедшим за море годам…
И тоскуем по месту, по прошлому времени,
Возвращаясь к своим голубым городам!..
Пражский квартал
Я пройдусь пражской улицей старой,
чтоб потом заблудиться в столетьях…
Познакомлюсь с еврейским кварталом,
миновав всех времён лихолетье.
На дороге, мощёной камнями,
что хранит в своей памяти вечность,
встречу я синагогу с часами
и людей, к ней идущих навстречу.
За углом синагоги — кладбище.
Стены в списках — страницы литые.
Ветер что-то мне жалобно свищет,
вторят ветру молитвы седые…
Снова звёзды ведут к синагоге,
как и прежде, колдуя ночами,
и встречают меня на пороге
чудо — свечи живыми огнями…
Мечта
Жил мечтою сапожник наш Моня,
и мечтал он, чтоб сын его, Лёня,
стал бы лучшим из всех скрипачей.
Чтоб смеялась и плакала скрипка,
поднимаясь над счастием зыбким,
и несла бы мелодию дней…
И мечта воплощалась в реальность:
Лёня стал проявлять гениальность,
покоряя подмостки столиц.
И звучали в его исполненье
лучших классиков произведенья
под восторги газетных страниц.
Обгонял он упрямое время,
что неслось с атрибутами всеми,
и грозило, стуча по руке…
Там услышана музыка в стоне,
где ушёл в неизвестное Лёня
от отца своего вдалеке.
Но звучит в продолжениях скрипка,
вызывая сквозь слёзы улыбку,
что видна, как печаль, за версту.
Там, где ветер рыдает и стонет,
одинокий, потерянный Моня
провожает и жизнь, и мечту…
* * *
Месяц звёзды на небе зажёг,
и молитв благодарственных ноты
нас уводят из царства субботы
на недельный завещанный срок.
Из садов, где прохладный ручей,
в жаркий полдень и душные ночи…
Что ещё мне судьба напророчит?
Жду ответа за сменою дней.
Но опять будет звёзд хоровод,
вновь суббота мне выйдет навстречу,
улыбаясь кивнёт: «Добрый вечер!»
и в хоромы свои поведёт.
Авшалому Файнбергу
Эти пальмы возникли на месте,
где когда-то погиб иудей.
Он в стихах объяснился невесте,
но судьба развела его с ней…
Проходил по пескам и болотам,
шёл вперёд, исполняя зарок,
и глядел временами на фото,
на любимых волос завиток.
Но однажды в пустыне бессонной
грянул выстрел шальной вдалеке,
и упал он, судьбою сражённый,
ветку пальмы сжимая в руке.
Но остались стихи светлой былью.
Если грустно, ты их позови!
Те слова, будто нежности крылья,
возвращают к истокам любви…
Авшалом Файнберг (1889-1917)— один из основателей подпольной еврейской антитурецкой организации НИЛИ. Поэт, на стихи которого была написана одна из самых популярных израильских песен — ЭЛЭФ НЭШИКОТ (тысяча поцелуев).
Шаббат шалом!
(песня)
1
К нам вновь явился россыпью огней
вечерних звёзд причудливый излом,
и, находясь в конце недельных дней,
звучит мажорное: «Шаббат, шалом!»
Припев
«Шаббат шалом!» кружится над землёй.
«Шаббат шалом!» — часов небесных бой…
«Шаббат шалом!» — к надежде поворот.
«Шаббат шалом!» встречает наш народ…
2
Торжественности праздничной завет
распространил свой бархатистый звук!
И радости высокий, чистый свет
окутал добротою всё вокруг!..
Припев
3
А на столе, средь трапезы моей,
пылают свечи золотым огнём,
и кланяются, словно иудей,
просящий у Творца «Шаббат, шалом!»
Припев
Праздник пеструх
Познавая традиций уроки
мы идём за осенний порог,
где стада с горных пастбищ высоких
возвращаются в свой городок;
и проходят компанией славной,
закрывая альпийский сезон-
проплывает по улице главной
колокольчиков радостный звон…
Эта праздничных шествий дорога,
средь раскрашенных солнцем лугов.
И цветы у пеструхи над рогом
отражаются в окнах домов…
Здесь повсюду веселье народа,
рыжий клоун творит чудеса!
И кружит ярким праздником года
этой осени ранней краса!
П. Р.
Кружатся в памяти лица,
в небыль умчавшихся дней.
Падают жёлтые листья
с дерева жизни моей.
Времени бремя в наследство
и от судьбы не уйти.
Двор из далёкого детства-
порт мой в начале пути.
Мне б повторить всё сначала,
вдруг изменив свой полёт…
И по тропе от причала
к той, что всегда меня ждёт…
* * *
Как-то встретились правда и ложь на нейтральной дорожке.
стали спорить — доказывать, слов применяя поток.
но блеснули средь туч золотистого дерева дрожки,
и высокий судья с необычной трибуны изрёк:
«Между правдой и ложью истёрлись былые границы.
Перепуталось всё и уже ничего не поймёшь —
то ли бедная правда по белому свету кружится,
то ли бродит по миру ужасно правдивая ложь…»
כל הכבוד