Виктор Зайдентрегер: Письмо в блокадный Ленинград. Неожиданное продолжение

Loading

Ни когда я читал письмо Димы к его маме, ни когда писал заметку об этом письме, мне в голову не приходило поинтересоваться их национальностью. Но вот я читаю, что В. Литинский отправился в эмиграцию по израильской визе, и начинаю задумываться: неужели и он тоже из наших?..

Письмо в блокадный Ленинград
Неожиданное продолжение

Виктор Зайдентрегер

 Виктор Зайдентрегер Отправляя свою заметку о письме мальчика Димы из эвакуации маме в блокадный Ленинград, я не думал ни о каком Продолжении, поэтому и не появилось в конце текста привычное «Продолжение следует».

Заметка заканчивалась словами:

«Нам нынешним известно, как долго длилась блокада, скольких жизней она стоила. Но очень хочется надеяться, что мама Димы пережила весь тот ужас и в конце концов встретилась со своим сыном по окончании блокады.»

Честно говоря, я лукавил и с собой, и с читателями. Отсутствие адресата, мамы, при поступлении письма подталкивало к мысли, что мамы уже не было в живых.

Ещё до публикации я получил комментарий из Питера от Александра Мигрова, в котором сообщалось:

«Посмотрел по базе погибших «Блокада. Поиск» и базе эвакуированных «Блокада Ленинграда. Эвакуация». У Литинских в 1941 г. в этой квартире умерла бабушка: Литинская Мария Александровна, 1861 г. р. Место проживания: ул. Красной Конницы, д. 22, кв. 9. Дата смерти: декабрь 1941. Место захоронения: неизвестно. (Блокада, т. 18)

По базе эвакуированных с этого адреса никого нет, ни мамы, ни мальчика Димы. Литинских много, но с инициалами Н.Н. никого нет.»

Известие не прибавило оптимизма по поводу судьбы героев письма. Но прошло ещё несколько дней, и я получаю от того же Мигрова ссылку, по которой открылись воспоминания: «ДРЕЙФУЮЩАЯ АМЕРИКА». Автор — Вадим Арпадович Литинский.

Вот первый абзац текста, где автор описывает приснившийся под утро сон:

«Надо спустить хотя бы ноги на пол, но так неохота, не пошевельнуться… Это я у мамочки, Красная Конница, 22, квартира 9, шестой этаж — я же прожил с мамочкой в этой 16-метровой комнате в большой коммуналке почти всю жизнь, только три года как мы с женой стали снимать комнату в другой квартире…»

Стоп, указан тот самый адрес, что и в письме Димы от 1942 года. Значит, Дима всё-таки встретился со своей мамой после возвращения из эвакуации. Должен признаться, само Димино письмо казалось мне такой глубокой историей, что в моей голове не пошевелилась ни одна извилина на тему поиска героев письма. Теперь же мне захотелось найти автора письма. Я набрал в гугле его ФИО и получил множество ссылок, по которым открывались многочисленные воспоминания и труды выросшего Димы. Очень хотелось, чтобы Дима оказался жив. Но, попадались тексты, где он пишет о своей тяжёлой болезни, указывая её полное название, а самое последнее его присутствие в сети датировано маем 2019 года. Неужели я опоздал? Пишу на мейл-адрес, который указан в каждой его публикации, короткое письмо, в котором сообщаю о своей заметке «Письмо в блокадный Ленинград» и прошу подтвердить, что это он написал письмо … Жду ответа день, два дня, ответа нет. Я уже готов отправить обычное письмо по почтовому адресу, но тут приходит мейл, только не от Димы, а от его друга. В письме сообщается, что Дима письмо получил и готовится ответить. Так значит Дима всё-таки ЖИВ!

Наконец приходит письмо от самого Димы, начинающееся словами:

«Виктор, спасибо огромное за Ваше письмо и за интереснейшие приложения к нему!!!

Присланное Вами моё детское письмо — всего лишь второе письмо моей любимой мамочке из около тысячи моих писем в блокадный Ленинград из трёхлетней эвакуации…»

Так началась наша переписка. Ниже я расскажу лишь о тех аспектах биографии Димы Литинского, которые связаны с его письмом от марта 1942 года.

Читая письмо я сразу обратил внимание на фразу:

«Прости что я 5 дней не писал.»

Я тогда не поверил, что извинение написано от души. Скорее всего, подумал я, воспитатели заставляют детей чаще писать родителям в осаждённый город, а Дима присваивает себе заслугу в написании частых писем. Но вот объяснение самого Димы по этому поводу, опровергающее мои сомнения:

«Зародилось моё графоманство в июле 1941 года во время эвакуации из Ленинграда с моей 158 школой (после окончания третьего класса, было мне тогда 11 лет) сначала в Ярославскую, а потом в Курганскую области. Жили и воспитывались мы в интернате …, а учились в сельских школах. Я провёл в эвакуации ровно три года … И я каждый Божий день писал мамочке письма-треугольнички… Из 1095 дней в эвакуации я пропустил, наверное, не более 15-20 дней без письма.

Я описывал, чем нас в данный день кормили, какую сельхозработу мы выполняли, какие предметы мы изучали в школе и сколько пятёрок я получил (до хороших отметок я никогда не опускался) , какие глупости говорила мне влюблённая в меня Галька Гультяева …, кто с кем подрался, какую книгу вчера нам рассказывала воспитательница и т.п.»

Не могу не отметить вычитанное в этом отрывке, что эвакуация из Ленинграда началась уже в начале июля 1941 г. Мы привыкли ругать руководство страны за опоздание с началом эвакуации, а тут только начало июля 41 г., ещё и блокады никакой нет, до неё ещё два месяца, а детей уже отправляют в эвакуацию.

Из всех написанных писем у автора сохранилось всего одно единственное, вот это:

Прочитавший письмо увидит, что в августе 42-го Дима ещё не знает о смерти бабушки, наступившей в конце 41-го. Интересно отметить также, что несмотря на блокаду из Ленинграда приходили детям денежные переводы.

Но почему же сохранилось всего одно письмо (с «моим», оказавшимся в Германии, два) из тысячи? Ведь «рукописи не горят» не устаём повторять мы. Не сгорели и письма.

«Накануне эмиграции в Америку в ноябре 1979 года я не без оснований полагал, что таможенники … заподозрят, что в этих детских и других многочисленных письмах … могут содержаться госсекреты, и все письма будут конфискованы. Поэтому я оставил эти графоманские детские письма и др. … своей дочери Алле до лучших времён. Две или три больших картонных коробки с этими документами были сложены на антресолях коммунальной квартиры, где жила Алла. А потом Алла вышла замуж, родился сын, подрос и куда-то нужно было убрать его ванночку, игрушки и пр. Чтобы освободить для этого место Алла снесла мои коробки с письмами и документами на помойку.»

Рукописи не горят, но, оказывается, их можно выбросить.

Не мог я не обратить внимания на самую первую строчку в Димином письме:

«Здравствуй милая мамочка!»

По той простой причине, что в моём лексиконе, в моём общении со своей мамой таких слов не было. Мне казалось, что такое обращение больше подходит девчонке, чем мальчишке. Но у Димы это слово — «мамочка» присутствует на протяжении всей жизни: что в 11-летнем возрасте, что сейчас — в возрасте за 90! Оно присутствует и в том первом письме, которое я от него получил:

«моё детское письмо — всего лишь второе письмо моей любимой мамочке».

Совершенно очевидно, что мама для Димы нечто святое. Он много пишет о ней, мамочке, в своих воспоминаниях. В дни блокады 1942 года она умирала в какой-то больничке от дистрофии. И лишь благодаря тому, что её взяла к себе и откормила родственница, бывшая замужем за генералом, командовавшим ленинградской артиллерией, мама смогла дождаться возвращения сына из эвакуации.

Мамочка, 1943 год

Нина Николаевна умерла в 1977 г. Я не мог без волнения, а то и без слёз читать рассказ сына о последних днях её жизни:

«Я надел халат в рукава, притащил стул, поставил его в изголовье мамочкиной кровати. Так началась моя четырёхдневная жизнь в больнице с умирающей мамочкой.

Я кормил мамочку чайной ложкой какой-то супо-кашей (твёрдую пищу она, естественно, не могла есть). Также ложечкой я и поил её.

Изучив, как эффективно меняла простыни санитарка, я, засучив рукава, сам принялся за дело. … действуя, я приговаривал вполголоса, или это мне казалось, что я постоянно разговариваю с мамочкой.

Спал я на стуле около мамочкиного изголовья, а вот как я питался — совершенно не помню

Вскоре я понял, что мамочка не в полной отключке, а воспринимает или даже слышит меня. Целуя её седую головку, я заметил, что мышцы на её лице как-то очень слабо, но реагируют на мои прикосновения. Мамочка слышит меня! Вот теперь-то я уже полностью вслух постоянно рассказывал ей про свою работу на Новой Сибири, почему мне, блинство, так долго не удавалось вылететь с этого проклятого острова!

Оказалось, что это был её самый последний день. Я сидел рядом с кроватью и держал мамочку за руку-то за одну, то за другую. Я ждал прихода её смерти. Я не целовал её голову и руки, это был мой самый любимый в жизни человек. И больше шёпотом не разговаривал с ней — она теперь ничего не слышала. Несмотря на то, что я в эти четыре дня в больнице спал на стуле очень мало и урывками, в сон меня совершенно не клонило. Мысли у меня были удивительно ясные и спокойные, никакого ощущения наступающей трагедии. Глаза были совершенно сухие. Мамочка умирает. Ей 81 год. Всё нормально. Хорошо, что я всё-таки успел прилететь. Если бы не застал её живой. Не пообщался, я бы потом всю жизнь мучился.

Мамуленька, любимая, прощай. Поднимаю обвязанную полотенцем голову. Обнимаю, целую в лоб, веки, закрытые глаза, ещё тёплые, губы, снова в глаза. Прощай, мамочка. Оглянулся в последний раз и пошёл. Заметил, что походка нормальная, от горя не шатаюсь, Чувствую облегчение. Конец.»

А теперь я хотел бы кратко познакомить читателя с ныне здравствующим Вадимом Литинским.

«В 1953 году окончил геологоразведочный факультет ленинградского Горного института по специальности разведочная геофизика. Затем 26 лет проработал в НИИ Геологии Арктики в Ленинграде. Занимался поисками алмазов в северной Якутии, затем в качестве главного инженера Полярной Высокоширотной Воздушной экспедиции руководил авиадесантной гравиметрической и магнитной съёмкой восточных арктических морей СССР. В Ноябре 1979 года эмигрировал в США, где продолжал работать в качестве геофизика до 1986 года, потом консультантом и переводчиком для американских нефтяных компаний.»

А кроме этого официоза: до 1953 года был активным патриотом своей страны, мечтал стать разведчиком, но был просто опутан сетями КГБ, из которых с трудом выпутался. После смерти вождя народов стал сначала критиком режима, а потом и диссидентом. В качестве чуть ли не основного свидетеля привлекался по делу «антисоветчиков» Якира и Красина, но счастливо избежал как отправки на Восток, так и лечения в психушке. На защите кандидатской диссертации последнюю сочли докторской, но получил он звание только к. т. н. А в 1979 году по вызову из Израиля отправился в эмиграцию.

Здесь сделаем паузу. Евреи ищут, находят и благодарят неевреев, которые спасали их в годы Холокоста. А мне сейчас интересно бы узнать, сколько неевреев в СССР получили вызовы от «родственников» из Израиля и «спаслись» благодаря им. Одним из таких спасённых был и Вадим Литинский.

Ни когда я читал письмо Димы к его маме, ни когда писал заметку об этом письме, мне в голову не приходило поинтересоваться их национальностью. Но вот я читаю, что В. Литинский отправился в эмиграцию по израильской визе, и начинаю задумываться: неужели и он тоже из наших? За этими на польский лад фамилиями всегда скрывались подозрительные по национальности лица. Не нужно далеко ходить за примерами, я и сам Хайтовский по матери. Задолго до того, как я заинтересовался национальностью Литинского, этим же интересовались и некоторые его коллеги. Вот что он сам об этом рассказывает:

«Случилось так, что моя помощница — записатор Аня известила меня, что рабочие-буровики решили проверить, не еврей ли я, для чего они собирались напоить меня «до усрачки», снять с меня штаны и доказать Ане, что я еврей, в силу того, что я вежливый и не матерюсь.»

Из-за предательства Ани фокус работягам не удался. Вадим сумел перепить их самих, после чего они решили, что перепивший их может быть только русским. Вадим и был русским. По маме его родословная восходит к временам, в которые на Руси ещё и Романовых нигде не упоминали. Отец же его — венгр Арпад Сабадош.

Но вот разрешение на выезд он получил по письму от «родственников» из Израиля. В своём заявлении на выезд Литинский, естественно, указывал паспортную национальность — русский. ОВИР это не смутило, видимо они повидали много таких «русских». А вот по прибытии в Вену он был сразу «разоблачён» принимавшими самолёт евреями. Как-как отчество вашей мамы, Николаевна? Таких отчеств у евреек нет, вам в другую контору, и передали прибывшего в организацию, которая отправляла новых эмигрантов в США. Там до сих пор с удовольствием и проживает наш герой.

ВАДИМ АРПАДОВИЧ ЛИТИНСКИЙ 1965 г.

* * *

Завершаю заметку маленьким сюрпризом. Зайдите в Гостевую Портала Е. Берковича, найдите в архиве комментарии за 15 сентября 2007 года. Вот что вы там обнаружите:

Литинский Вадим Арпадович
Денвер, США — Saturday, September 15, 2007 at 07:01:59 (PDT)

Когда мне несколько раз надо было принять на работу в Полярную экспедицию специалиста-еврея, о том, чтобы пойти за разрешением к замдиректору — не могло быть и речи. Комсомолец двадцатых годов Мойша Равич зарубил бы единоверца без колебаний. Всегда приходилось идти к директору — милейшему хохлу Б.В. Ткаченко. Разговор при этом обычно был почти стандартный:

— Вадим Арпадович, чего-то вы сегодня невесёлый, что для Вас не характерно.

— Я подозреваю, Вы опять за еврея просить пришли?

— Да, Борис Васильевич, Вы удивительно проницательны.

— Вадим Арпадович, мне же на каждом заседании бюро райкома плешь перепиливают, что я развёл в институте синагогу — у нас же только официально семнадцать процентов евреев, ни у кого в районе ничего подобного нет! А сосчитайте, сколько ещё их скрываются за русскими фамилиями, а сколько полукровок! Нет, никак не могу, мне же выговор с занесением закатают! Ищите русского специалиста!

— Ну, Борис Васильевич, где же я русского классного радиоэлектронщика найду, они же все в оборонку, в ящики идут, там же зарплата в два раза выше, а Боря Фрадкин — классный электронщик! У нас же без него вся система «Поиск» сдохнет!

— Нет, Вадим Арпадович, поищите, дайте объявление, я не могу это на себя взять, мне ещё до пенсии надо дожить!

Разговор заканчивался тем, что я ещё должен недельку поискать, а потом посмотрим. А потом одним евреем в нашем родном институте становилось больше, и, несмотря на то, что начкадров Салманов костьми ложился, пресловутый процент повышался.

И это не единственное появление на портале Димы Литинского, написавшего целую тысячу писем из эвакуации маме в блокадный Ленинград.

* * *

Возможно ли новое продолжение этих заметок? Сомнительно. Потому что удивительный человек Макс Гринберг, известный ленинградский филателист, который приобрёл и несколько десятилетий хранил у себя, а потом подарил письмо Димы своему коллеге-филателисту из Германии, умер в прошлом году в возрасте 96 лет. Вряд ли кто-то кроме него сможет рассказать, как письмо уцелело на почте и как оказалось в его собрании. Хотя, как мы видели, и не такие чудеса бывают.

P.S. Чтобы найти на нашем земном шарике человека, нужен специалист, который умеет искать. Таким специалистом в поиске Димы Литинского стал преподаватель одного из вузов Санкт-Петербурга Александр Мигров. Он безусловно является соавтором настоящего НЕОЖИДАННОГО ПРОДОЛЖЕНИЯ.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Виктор Зайдентрегер: Письмо в блокадный Ленинград. Неожиданное продолжение

  1. Прекрасная статья.
    Прочитал на одном дыхании.
    Творческих успехов Вам!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.