Волосы из чёрных стали, как на негативе, белыми. Прибавилось скорби в поджатых уголках рта. Выразительнее всего глаза: черные и круглые, как две маслины, и распахнутые навстречу людям и всему белому свету. Это те же молодые глаза, внимательные каким-то хорошим вниманием, и исполненные ожиданием встреч.

Дядя Юлик

Максим Зельников

Хочется помянуть добрым словом благодарности почившего Юлия Менделеевича Брука. Всего, к сожалению, не напишешь, да и память не всё сохранила. Но не могу не написать того, что сохраняется в сердце. Брук — это светлая полоса моих последних тридцати лет. И сразу он стал Юликом, как и для всех в Теоротделе ФИАНа он был Юликом, несмотря на разницу в возрасте. В моей жизни он появился как ангел-хранитель. Я уже и не помню, как так получилось, что в 1992 г. он взял меня, молодого аспиранта, под своё крыло и стал за меня хлопотать перед заведующим Теоротделом академиком Виталием Гинзбургом. Хлопотать Юлик умел, и Виталий Лазаревич меня после защиты диссертации взял на работу.

Когда в 2002 г. я надумал жениться, Юлик принял это очень близко к сердцу и сделал мне просто царский подарок на свадьбу: дал пожить в квартире его тётки в самом центре Москвы, неподалёку от Белорусского вокзала. Там и прошли счастливые первые девять лет моей семейной жизни, и там родились двое моих старших сыновей. А чтобы не возникало вопросов с соседями и администрацией, Брук сказал, что я — его племянник (да простят меня настоящие племянники Юлика!). Так и был я девять лет «племянником», а он — моим «дядей Юликом». Но и помимо этой маленькой хитрости в нашу семью Юлик как-то очень естественно вошёл не просто как друг, а как родственник. Он был на нашей свадьбе, в гостях, познакомился со всеми детьми, с женой и родителями и никогда не забывал поздравлять всех с днями рождения. Для всех детей он сразу стал просто «дядей Юликом».

Своей семьи у Юлика не было, а детей было много. Ко всем молодым людям — школьникам, студентам, аспирантам, — у которых «горели глаза» от интереса к науке, Юлик относился как к своим родным детям. Он бесконечно с ними возился, входя во все нюансы их жизни, и помогал выйти в люди. Можно сказать, что у Юлика был редкий дар педагога именно в древнем смысле «детоводителя»: пестовать молодежь и выводить в «большую науку». Причём делал он это абсолютно бескорыстно, от чистой любви к молодёжи и к науке.

Юлик вообще был, как сказал однажды один наш коллега, «хлопотун». Он всегда о ком-то хлопотал: о студентах и аспирантах, о друзьях и коллегах — живых и усопших, а некоторых из них он ещё и очень почитал. Именно он подготовил к изданию собрание научных трудов нескольких почивших сотрудников Теоротдела — Давида Абрамовича Киржница, Гелия Фроловича Жаркова и Виталия Лазаревича Гинзбурга. Юлик был сама тщательность: многочисленные коробки с аккуратно сколотыми и пронумерованными оттисками их трудов до сих пор стоят на стеллаже в нашей с Бруком комнате № 109а.

Юлику совсем не была присуща жадность к деньгам. Деньги он умел считать и зарабатывать, но всегда думал о друзьях, щедро делился, и не скупился на подарки. В подарках он был, правда, довольно однообразен. Он всегда дарил книги. Мне, например, среди прочего, от него достался полный набор добротных школьных учебников физики, по которым я когда-то учился сам, а теперь учу моих детей.

Поговорка «книга — лучший подарок» была искренним убеждением Юлика. Книги он любил, он их стяжал, он книги берёг и лелеял. Книги были его идолом. Вся его квартира в последние годы была забита книгами в буквальном смысле слова. Они заполняли не только полки на стенах, но лежали на стульях, и на полу огромными штабелями в рост человека, оставляя лишь узкую траншею от диванчика, на котором он спал на кухню и в прихожую. В основном, это были, конечно, книги научные и околонаучные, соответствующие интересам Юлика в разные периоды его жизни.

Благодаря встрече со мной, православным христианином, в его библиотеке появилось некоторое количество христианских книг, впрочем, довольно случайных. Он сам их стал покупать, чтобы разобраться с вдруг отрывшимся для него удивительным и непонятным явлением — это был его способ освоения новой реальности. Как это физик, кандидат наук, вдруг может верить в Бога? Мы поначалу много дискутировали на темы веры. Юлик всё пытался меня убедить, что вместо того, чтобы тратить столько времени на кипучую жизнь в православном братстве, лучше больше вкладываться в науку и зарабатывать деньги для семьи. Но потом он смирился с моим выбором, и мы стали просто дружить.

В Юлике совсем не было пошлости. Я ни разу не слышал, чтобы он ругался матом, хотя ругаться он умел, и ругался будь здоров, особенно когда надо было за кого-то заступиться, или когда он был с чем-то принципиально не согласен.

Лучше всего про Юлика сказал на поминках его друг Илья Ройзен: «Вы поймите: Юлик же был человек ВЛЮБЧИВЫЙ! Вы вспомните, КАК он говорил про своих друзей!». Да, Юлик был влюблён в своих друзей, и это была любовь на всю жизнь.

Быть в числе друзей Юлика было полезно и интересно, но иногда несколько обременительно. Дело в том, что Юлик своим друзьям регулярно звонил по телефону. Разговаривал он обстоятельно. Выспрашивал новости про всех общих знакомых, сам рассказывал о последних событиях, а иногда к слову начинал рассказывать истории из жизни известных учёных или из своей жизни, которые он рассказывал мастерски, со вкусом и в подробностях. Эти разговоры редко продолжались меньше полутора часов. Впрочем, за долгие годы общения с Бруком я овладел искусством закруглять разговор примерно через полчаса, о чём теперь, пожалуй, жалею.

Ещё у Юлика была одна мистическая способность: он всегда звонил, когда мы с женой садились за семейную трапезу, хотя это бывало в разное время. Если во время обеда вдруг звонил телефон, мы знали со стопроцентной уверенностью: это Брук. А значит, вместо общения в семейном кругу кому-то (обычно мне) нужно будет полтора часа говорить с Юликом, а потом в одиночестве глотать холодный обед. Откуда он узнавал, когда мы садились есть? Эта загадка навсегда останется неразгаданной.

Снимаю с доски после поминок увеличенную цветную фотография Юлика с последнего пропуска. Стариковские морщинки у глаз, старая потертая куртка, которую он не менял, наверное, последний десяток лет. Сравниваю с фотографией Юлика-второкурсника МФТИ.

Волосы из чёрных стали, как на негативе, белыми. Прибавилось скорби в поджатых уголках рта. Выразительнее всего глаза: черные и круглые, как две маслины, и распахнутые навстречу людям и всему белому свету. Это те же молодые глаза, внимательные каким-то хорошим вниманием, и исполненные ожиданием встреч. Этих встреч было много в жизни Юлика, и, надеюсь, самая важная встреча с Тем, Кто есть начало и конец всего, у него произошла сейчас. Ставлю фотографию на книжную полку, на самый верх. А на противоположной стене — портреты тех его коллег из Теоротдела, кто прежде него отошёл в мир иной: Тамма, Киржница, Жаркова и Гинзбурга. Пусть незримо, но их общение продолжается. Ну, и мы тут, в хорошей компании. Спасибо тебе за всё, дядя Юлик!

Читайте также: «Климент Кугель: Вспоминая Юлика Брука» и «Памяти Юлия Брука» в 132-м номере журнала «Семь искусств».