Действительно великий шахматист, предвосхитивший современные шахматы, боец, наполнявший своей энергией фигуры, ведомые им в бой на протяжении семи десятков лет, далеко не всеми любимый, но уважаемый и неподражаемый — он всегда останется для меня таким. КОРЧНЫМ.

Шахматные этюды Эмиля Сутовского

Виктор Львович Корчной

Эмиль Сутовский

Виктор Львович Корчной — это исполинская фигура, к которой неизменно возвращаешься, когда пишешь примерно о любой теме, связанной с шахматами. Сегодня детали забываются, и у многих представления о Корчном ограничиваются портретом: сильный игрок, невероятный боец, злой дядька. При том, что ни с одной из этой характеристик не поспоришь, есть множество нюансов и деталей, которыми хотелось бы поделиться.

Прежде всего, надо понимать, что отношение Корчного к шахматам разительно отличалось от подхода, присущего большинству его коллег, даже самых великих. Он с одной стороны был невероятный труженик, с другой стороны — боец и спортсмен.

Именно Корчной был фактически первым, кто сделал своим шахматным девизом «Борьба до последнего патрона». Это внутреннее горение сохранилось в нём на всю жизнь, и тут он был несомненным чемпионом мира, а вероятно и лучшим в истории шахматистом.

Корчной был одним из немногих (пожалуй, наряду с Геллером, Полугаевским и Фишером), кто постоянно и помногу работал над шахматами. Не щадя себя. Годами. Это позволяло постоянно быть в тонусе. Забавно было слышать потом стенания молодых, устававших на сборах с уже семидесятилетним Корчным.

Именно Виктор Львович (а тогда просто Виктор) стал первым, кто регулярно, «по-компьютерному», забирал материал и был готов отбиваться от наскоков соперника (кстати, прошу обратить внимание, что несмотря на свое «пешкоедство», Корчной редко попадал под разгромную атаку). Он не боялся слова «опасно». Он не прикидывал на глазок варианты, а считал. Этим, кстати и объясняется его огромный перевес в счете против Таля.

Именно Корчной, еще 40-50 лет назад, задолго до рождения Карлсена, стал выдающимся (вероятно лучшим в мире) Мастером игрового эндшпиля. Сложного, с тонкостями. Особенного силен был в ладейных окончаниях..

Всю жизнь стремясь к борьбе, к игре на перехват, он частенько применял трудные дебюты (Французскую, Пирц…), но при этом обладал очень тонким чутьем — в своем письме, написанном в 1972 году (опубликовано в отличной книге «Русские против Фишера»), Виктор Львович советует Спасскому при подготовке к матчу с Фишером:

«С точки зрения игры на равенство, советую обратить внимание на Русскую партию и 3… Кf6 в Испанской партии» — так и до сих пор эти продолжения являются главными (наряду с контратакой Маршалла и челябинским) оплотами черных в ответ на 1. е4 — а ведь тогда и Русская партия, и Берлин находились на задворках дебютной теории! И именно он фактически первым отстаивал десятки лет открытый вариант испанки — и он сегодня в репертуаре большинства сильнейших игроков.

Корчной всегда был непростым человеком, и, проводя параллели к сегодняшнему дню, его можно назвать если не основоположником, то выдающимся популяризатором жанра trash-talk, столь популярного ныне среди ведущих молодых шахматистов, но при этом Viktor the Terrible подкупал любителей шахмат своей неисчерпаемой любовью к шахматам, постоянной заряженностью на борьбу и готовностью выложиться полностью на поле битвы.

Элегантно одетый, импозантный даже на восьмом десятке, с характерной манерой разговора, очень разный — от колючего и едкого собеседника до обаятельного и заразительно смеющегося. Галантного в женском обществе и раздражительного, частенько переходящего грань — при общении с коллегами. Готового бесконечно говорить о шахматах и рассуждать на околошахматные темы, с очень цепкой памятью. Приводящего цитаты из классиков литературы (помнится мы играли в маленьком венгерском городке Пакш, и при встрече на прогулке Виктор Львович скептически подметил «Деревня, где скучал Евгений…» ) — и шахматистов прошлого («а вот Левенфиш говорил…»). Порой неожиданно уважительный и доступный в общении с молодыми коллегами вне турнирного зала, при этом чрезвычайно нервный, а порой и агрессивный во время игры и сразу после партии. Обычно побежденных соперников Виктор Львович всё же щадил, однако как-то заметил мне, сразу по окончании встречи, где я, в позиции с огромным перевесом, пожертвовал фигуру на глазок, и оказался у разбитого корыта — «Вы думаете, Вы — Таль? Даже Таль мне не жертвовал фигуры, не посчитав вариантов. А Вы — не Таль». Им неподдельно восхищались, но представить человека, способного регулярно выносить вспыльчивость Виктора Львовича, было непросто. Не без труда это удавалось фрау Петре — возможно потому, что именно взаимное уважение стало фундаментом их совместной жизни — сегодня и не представишь семейных пар, обращающихся друг к другу исключительно на «Вы». Но еще и потому, что она, пройдя суровую школу жизни, сама была таким же жестоковыйным бойцом. Корчного-шахматиста боялись многие, а еще больше было тех, кто считал его поведение во время/после партии неприемлeмым, и тем не менее, как во все времена, Великим прощалось многое. Прощалось не только за великолепную игру, но и за преданность шахматам, за это неподдельное самосожжение за доской. Карпов как-то сказал: «Шахматы — моя жизнь. Но моя жизнь — не только шахматы». Корчной вполне мог бы отбросить вторую половину цитаты. Виктор Львович раздвинул все мыслимые рамки, превзойдя даже Ласкера. В 70 лет он выиграл супертурнир в Биле, обойдя Гельфанда, Грищука, Свидлера и других, в 80 — он с честью выступал в Гибралтаре, обыграв среди прочих Каруану, уже начавшего свой стремительный взлёт…

И все же, лучшие его годы — семидесятые. Эпические битвы с Карповым на слуху у всех до сих пор. Но сколько было других сражений. Матчи со Спасским, Петросяном, Полугаевским… Да даже в поединке с Каспаровым (1983), игра шла на равных до самого финиша. Мы часто рассуждаем о самых интересных несыгранных матчах — так вот, для меня одним из самых интересных был бы финальный матч претендентов Корчной-Фишер (1971). Но Корчной уступил Петросяну в полуфинале. В очень странном матче. И поединок с американским гением не состоялся — а жаль, ибо Виктор Львович в целом успешно противостоял Фишеру, и их последняя встреча — в 1970 году, проходила под его диктовку.

Отношение к Корчному до сих пор неоднозначное. Он действительно регулярно позволял себе такое, что простому смертному бы не простили. Что это было — следы тяжелейшего детства, когда пятилетний Витя стал заложником тяжелого развода родителей? Военные и послевоенные годы, когда приходилось биться за себя? Сфокусированность на шахматах, вкупе с сложным характером? Осознание, что так можно — ибо успехи за доской позволяют компенсировать? Не знаю. Знаю, что добрый Корчной не был бы Корчным. Поэтому ему многое прощали.

Беспощаден он был не только к другим, к своей семье, но и к себе — я не так мало с ним общался, и ни разу не слышал от него «я сыграл блестящую партию/обнаружил тонкий маневр/придумал новую концепцию». Нет. Он мог назвать соперника сапожником в порыве ярости — но про себя чаще всего тоже говорил самокритично, а порой и уничижительно. И все время работал над собой. Уже будучи чемпионом Союза, претендентом, легендой.

В шахматах уж так повелось, звание чемпиона мира имеет сакральное значение. Но для меня Корчной — никак не ниже доброй половины чемпионского ряда. Действительно великий шахматист, предвосхитивший современные шахматы, боец, наполнявший своей энергией фигуры, ведомые им в бой на протяжении семи десятков лет, далеко не всеми любимый, но уважаемый и неподражаемый — он всегда останется для меня таким. КОРЧНЫМ.

Первоначальный вариант статьи опубликован на личной странице автора в социальной сети facebook.