Главный парадокс Торы, главный ее необъяснимый закон, а именно — ее обращенность к одному единственному народу. Царь всего мира объявил себя Богом только вполне определенных людей, Всеобщий Бог избирает Себе клан! Причем основной водораздел между Израилем и народами проходит именно по «мишпатим» и «хуким».

Понятное и непонятное

(«Хуккат»)

Арье Барац

Закон и произвол

Недельная глава «Хукат» начинается словами:

«И Господь сказал Моше и Аарону, говоря: Вот предписание закона («хукат а-тора»), который заповедал Господь, сказав: говори сынам Израиля, пусть приведут тебе корову рыжую без порока, у которой нет изъяна, на которой не было ярма». (19:1-2)

Далее излагаются парадоксальные свойства пепла рыжей телицы, оскверняющего при одних, и очищающего при других обстоятельствах, Раши поясняет, что поскольку это положение может вызвать удивление, то Тора в первых же словах подчеркивает, что речь идет о «предписании закона» («хукат а-тора»), т.е. о постановлении, изошедшем от Всевышнего, к которому не уместно подходить критически. Его воля выполняется даже тогда, когда ее целей мы постичь не можем.

Ниже в нашей главе «Хукат» сказано:

<Вот закон (Тора): если человек умрет в шатре, то всякий, кто войдет в шатер, и все, что в шатре, будет нечистым семь дней. И всякий открытый сосуд, который не закрыт плотно крышкою, нечист. И всякий, кто прикоснется на поле к убитому мечом, или к умершему, или к кости человеческой, или ко гробу, нечист будет семь дней. И для нечистого пусть возьмут пепла (коровы), сожженной для очищения, и нальют на него живой воды в сосуд>. (19:14-16)

В связи с этим законом р. Йоханан б. Закай сказал:

“Ни труп не оскверняет, ни вода не очищает, но так повелел Господь Всесвятой и мы не вправе ослушаться Его повелений”.

Яснее выразиться, пожалуй, невозможно.

Итак, сама иудейская традиция, любящая при случае подчеркнуть свою разумность и здравость, признает, что Тора содержит иррациональные элементы. Божественный кодекс включает в себя не только понятные законы, не только «мишпатим», относительно которых сказано, что это «те из записанных в Торе законов, которые, если бы не были записаны, следовало записать» (Сифра “Ахарей мот”), но и законы непонятные, законы загадочные и произвольные — «хуким».

Между тем сопряжение принципиально понятных и принципиально непонятных законов отражает некое общее свойство нашего разума, соответствует ему. В самом деле, наше познание мира держится на сочетании принципиально постижимого и принципиально непостижимого, стимулируется напряжением между этими составляющими, предполагает его.

Если для нас все непонятно, если для нас все загадка, то невозможно сказать, что мы вообще наделены разумом. С другой стороны, если (как воображал Гегель) нам понятно буквально все, то мир — это просто задачник, составленный для упражнения нашего ума, и на самом деле его как бы не существует. Вдумаемся, если даже писатель создает своим воображением загадочный фантастический мир, так что прочитав его произведение, мы протираем глаза и спрашиваем себя: «что это было?», то можно ли ожидать от Создателя мира чего-то меньшего?

М. Каганская пишет по поводу романа «Мастер и Маргарита»:

«Превратив мировую культуру в высшую силу, Булгаков разыграл свое время и — обыграл его… В романе есть тайна, перекрывающая сюжет, и только притяжением этой тайны объясняется неостывающая комментаторская лихорадка».

Но можно ли ожидать от Высшей силы, чтобы ее труды не «перекрывали сюжет»? И разве именно не таинственностью мира объясняется неостывающая исследовательская лихорадка во всех сферах человеческого знания? Как сказал Платон, философия начинается с удивления. Итак, понимание — это ближайший интимный друг непонимания.

«Каббала — утверждает Лайтман — это самая универсальная наука, и надо разрушить стереотипы невежества, что каббала не наука — а мистика и медитация, полная тайн».

Между тем и наука «полна тайн», не в состоянии обходиться без тайн, о чем в следующих убедительных словах пишет В. Библер: «Когда я мыслю, я с той же силой формулирую и то, что я понимаю в объекте, и то, что я в нем принципиально не понимаю, что является для меня изначальной загадкой, чем-то выходящим за пределы моего разумения. В понятие предмета столь же входит понятное в нем (объект познания как идеализованный предмет), сколь и непонятное, непонимаемое (объект познания как невозможность идеализованного предмета). И только если есть и то и другое, мы имеем понятие, а не термин. «Я знаю то, что я не знаю» — ударение здесь стоит иначе, чем в афоризме Сократа. Но именно афоризм Сократа и означал начало «диалогики» как единственной реальной логики мышления. И речь тут идет не о тривиальном — «ученый должен знать, что именно он не знает в предмете, что ему надлежит еще узнать, понять, выяснить»… Точнее, не только об этом. В этой (тривиальной) формуле должен скрываться и, по сути дела, всегда скрывается иной, парадоксальный смысл: знание предмета есть его незнание, есть знание этого предмета, как не входящего в мое знание, есть знание о его бытии вне моего знания, о его (предмета) нелогичности в свете наличной, развиваемой мной актуально логики».

Те и эти слова

Итак, было бы странно, если бы Тора исходно не отражала этого глубинного гносеологического свойства, если бы она не сочетала рациональные законы («мишпатим») с законами произвольными («хуким»), если бы она не содержала противоречивые, не сводимые к единой логике элементы. «Как те слова, так и эти — слова Бога живого», — сказано в Гемаре. Рав Ицхак Хутнер заметил по этому поводу, что когда имеют место как «те», так и «эти» слова-то это «слова Бога живого», однако когда нет «тех» и «этих» слов, а имеются только «те», или только «эти»-то это слова мертвых богов.

При этом на себя обращает внимание одно обстоятельство. «Те слова», в данном случае «мишпатим», т.е. разумные Законы Торы — обращены не только евреям, но по большому счету ко всему человечеству, а «слова эти», в данном случае «хуким», т.е. законы произвольные, обращены исключительно к еврейскому народу. Их исполнение в некоторых случаях (во всяком случае, в полном объеме) нееврею запрещено, и уж по крайней мере никак не предписано.

Например, приведенные выше слова «если человек умрет в шатре, то всякий, кто войдет в шатер, и все, что в шатре, будет нечистым семь дней», к нееврею отношения не имеют. В данном случае, как это выясняется в трактате «Ибамот», под словом «человек» понимаются не все сыны Адама, а только сыны Израиля.

Но тогда тем более ожидаем и главный парадокс Торы, главный ее необъяснимый закон, а именно — ее обращенность к одному единственному народу. Царь всего мира объявил себя Богом только вполне определенных людей, Всеобщий Бог избирает Себе клан! Причем основной водораздел между Израилем и народами проходит именно по «мишпатим» и «хуким». Народы — это «понятная» половина человечества, евреи — «непонятная» его половина. Сам Бог — Бог и тех и других, т.е. Бог Израиля и Царь мира.

Не только многие неевреи, но и некоторые евреи возмущаются таким «насилием над разумом», но те, кому достает мудрости, сознают, что стоят перед великой тайной и повторяют:

«так повелел Господь Всесвятой и мы не вправе ослушаться Его повелений».