Умение вслушиваться и слышать занимает совершенно особое место в еврейской традиции… Известно, сколь неохотно, под давлением исторических обстоятельств, мудрецы согласились записать устную Тору, вполне сходясь с Платоном в том, что сам факт записи устной традиции приведет к утрате смыслов.
בס״ד
Невозможность Разговора
Эдуард Бормашенко
«Ведь смысл жизни — общение с хорошими людьми, союз душ, легкий и свободный. Остальное — народ, страны, формы социальной жизни, — все это выдумки…»
М. А. Осоргин
За время карантина я приучил себя к прогулкам по крошечному, но чистенькому и ухоженному ариэльскому парку. На скамейках не по возрасту благочинно располагаются подростки. Они не беседуют, не целуются, не тискают девчонок, не перекидываются в картишки, не двигают фишки любимого на Ближнем Востоке шешбеша. Сидят молча, напряженно каменея и осоловело баранея, вперившись в свои смартфоны. С течением времени, постепенно, к лету 2021 года к детишкам стали присоединяться группки интеллигентных пенсионеров и пенсионеров попроще, с запозданием освоившие мобильники. Раньше, они нервно, срываясь на шелестящий шепот, обсуждали политику (израильскую и российскую) и перемывали кости знакомым. Сейчас они подслеповато тонут в гаджетах. Тишина над ариэльским парком. Думаю, что так же тихо становится во всех парках мира. У нас на глазах произошел неслышный антропологический фазовый переход: смартфоны погубили человеческую речь. Разговор стал не нужен.
Я спросил себя: а когда я вообще за последнее время с кем-либо всерьез разговаривал? Так, чтобы беседа была полноценным разговором, затрагивала душу, иначе говоря, превышала сумму битов информации, перепрыгивающих от собеседника к собеседнику? И не смог припомнить. Марсель Пруст, говорил, что в серьезных разговорах «по душам» нуждаются неглубокие люди. Я готов с этим согласиться; наверное, свершившейся, сформировавшейся, самодостаточной личности такие разговору и ни к чему. Платон полагал философию «разговором души самой с собой», душе в ее полноте другие контакты и не нужны. Может быть, меня гложет тоска по советской молодости, когда серьезный разговор, беседа с друзьями были первейшими и насущными потребностями и радостями жизни. Возможно, но ведь очевидно, что вслед за увяданием потребности в общении, атрофируется и надобность в самой дружбе. Той дружбе, о которой в своем прощальном письме (см. эпиграф) говорил в своем прощальном письме Михаил Андреевич Осоргин. Но какой уж теперь «союз душ, легкий и свободный», какой «разговор по душам», если и само представление о душе сдано в утиль? Юная очаровательная героиня одной из новелл замечательного фильма Михаила Сегаля «Рассказы» говорит своему степенному, пожившему приятелю: «я могу тебе дать много секса». Она не скажет: «я могу тебе дать много любви». Души-то нет, а если ее нет, то нет ни дружбы, ни беседы, ни любви, а есть обмен информацией и секс.
* * *
Именно из разговоров я узнавал самое существенное, насущное. В юности у меня был поразительный душевный контакт с мамой. Помнится, в десятом классе в меня влюбилась девчонка, одноклассница. Мне это противно льстило. Я вовсе не терял голову, но приятно быть объектом накатившего сильного, незамутненного, свежего, девичьего чувства. Я подленько надулся от важности. Это был вполне детский, подростковый полу-роман. О нем прознала мама, и сказала мне следующее: если ты не влюблен, немедленно прекрати морочить девочке голову, освободи ее душу. Для мужчин, мир чувств не заполняет их вселенную до краев. У них в жизни есть и другое: честолюбие, Дело, творчество. Для женщины — чувство все. Нет любви, — нет и жизни. Я узнал о жизни то, чего я не узнал бы из самых лучших книг и уж тем более фильмов. Это знание впечаталось в меня навсегда.
Много я позже, когда я начал преподавать, мама, прекрасный учитель, увидела, как я готовлюсь к лекции, обложившись стопками книг по физике и исписывая тетради черновиков. Поглядев на мою отсутствующую физиономию, мама обронила: хорошим лектором ты станешь, когда перед занятиями задумаешься и скажешь себе: чего я не буду сегодня рассказывать студентам? Я получил бесценный урок: преподавание отнюдь не состоит в пересаживании знаний из лекторской черепной коробки, в головы студентов. Подобная процедура не только невозможна, но и нежелательна, разрушительна.
Давно ушла из жизни мама, перекочевали к мусорным ящикам стопки учебников, а в этом году самоликвидировались и лекции; нельзя же в самом деле считать ZOOM-преподавание полноценной заменой устному обучению в аудитории. Мне не по заслугам повезло. Я слушал живую речь изумительных лекторов. В лекциях Якова Евсеевича Гегузина физическое содержание, предмет были неотделимы от его захлебывающейся от восторга перед гармонией мира, интонированной речи. В сухой остаток, выпадавший из лекций, откладывался призыв: «я приглашаю Вас удивиться!», куда более важный, нежели сами законы природы, эффекты, о которых шла речь. Его речь в самом деле «шла», зримо двигалась к студентам. Ему было интересно говорить, а нам — слушать.
* * *
«И некого послушать, и некому попеть…»
А. Городницкий
Увядание культуры устной речи налицо. Послушайте, как бледно, вяло, безграмотно, неубедительно говорят политики и медийные персоны. Уши вянут. Риторика повсеместно исключена из школьных и университетских программ. А ведь в античности она находилась в центре образования. Именно риторика, а не письмо, не умение изложить мысль на бумаге. «Вспоминается история, рассказанная Сократом в «Федоне», о том, как Тевт изобрел письмо и стал расхваливать свое изобретение египетскому царю за его будто бы великую ценность: ведь оно поможет человечеству безгранично усилить память. Мудрый царь, однако, возразил ему: «То, что ты изобрел послужит не к усилению, а к ослаблению памяти»… Сократ не усматривал в письме никакого прогресса… Напротив, к письменному тексту от относился как к беззащитному, открытому для спекуляций, злоупотреблений и извращений. Аутентичность, подлинность, свойственные учтивой беседе, здесь растворяются в чем-то сомнительном. В отличие от устной речи письменный текст характеризуется тем, что не может постоять за себя… Платон идет и дальше, говоря в седьмом письме, что лишь тот, кто покинут всеми богами способен поверить в возможность облечь в письменную форму что-то действительно важное и истинное». (Г.-Г. Гадамер, «Философия и Литература»). Счастливец Ганс-Георг Гадамер не дожил до компьютеров и смартфонов, невообразимо расширивших возможности нашей памяти и ослабивших ее до последнего предела: студенты с трудом запоминают уже и таблицу умножения. А зачем ее помнить? Ответить им мне затруднительно.
Михаил Носоновский поделился со мной следующим фундаментальным соображением: живая речь разворачивается во времени, между тем как записанный текст изымает из времени, фиксирует мысль. Омертвление мысли в тексте оказывается неизбежным.
Человечество все более уподобляется царю Мидасу: прикосновение его пальцев обращало предмет в золото. Бедняга едва не умер от голода, ведь он не мог и поесть, золотой хлеб не съедобен. За прошедшие полстолетия люди невероятно усовершенствовали средства связи, коммуникации, при этом сами связь, общение сошли на нет, сводясь к перебрасыванию безграмотными СМС-сообщениями и стикерами. Вслед за разговором атрофировалась и способность вести наполненную, осмысленную, структурированную переписку. Кто же сегодня станет обмениваться письмами, которыми фехтовали виконт де Вальмон и маркиза де Мертей? Представьте себе «Опасные Связи», написанные СМС и стикерами.
Ганс-Георг Гадамер справедливо относил увядание разговора к появлению телефонной связи: «вот что немыслимо в телефонном разговоре — немыслимо осторожно вслушиваться в готовность другого вступить а разговор, углубиться в него; а вот чем обделен говорящий по телефону человек — он лишен опыта, позволяющего людям шаг за шагом погружаться в разговор, ввязываться в него настолько, чтобы в итоге между собеседниками возникала такая общность, какую уже не разорвать… Искусственное сближение людей, обеспечиваемое проволокой, грубо разрывает как раз ту тонкую оболочку, благодаря которой люди, прикасаясь друг к другу и вслушиваясь друг в друга, сближаются постепенно, но верно. Любой телефонный звонок, отмечен жестокостью вмешательства в чужую жизнь, даже если твой собеседник заверяет тебя, что рад звонку». (Г.-Г. Гадамер, Неспособность к разговору»). Сказать собеседнику гадость по телефону куда как легче, чем в глаза. А написать и того проще. До атрофии беседы, опростившейся до перекидывания стикерами, Ганс-Георг Гадамер бы не додумался, он все еще писал о «неспособности к разговору», между тем, ситуация развилась к невозможности разговора. У кого же есть силы выслушать другого?
Беседовать не с кем, но рудиментарная потребность в общении осталась: на ней неплохо зарабатывают профессионалы жанра: психологи и психоаналитики. Как-то незаметно они стали главными героями бесконечных сериалов. За то, чтобы тебя выслушали, приходится платить деньги.
* * *
Умение вслушиваться и слышать занимает совершенно особое место в еврейской традиции. «Шма Исраэль…» призывает нас услышать, что Б-г один. Услышать, а не увидеть. Известно, сколь неохотно, под давлением исторических обстоятельств, мудрецы согласились записать устную Тору, вполне сходясь с Платоном в том, что сам факт записи устной традиции приведет к утрате смыслов. Талмуд учат вместе и вслух и это не случайно. Именно так и учат Талмуд в ешивах и сегодня, и это замечательно.
Я уже упомянул о том, что мы находимся на гребне антропологического слома, отнюдь еще не осознанного, «вызванного изменением нашего восприятия действительности, определенным асимметрическим устройством головного мозга. Правое и левое полушария головного мозга заведуют различными функциями и по-разному обрабатывают поступающую в них информацию. Тысячелетиями мировая культура (уточним, то, что принято называть иудео-христианской культурой) была левополушарной. Хорош или плох был до-телевизионный, левополушарный мир, но он держался на слове, устном и писанном. Функции правого полушария, которое у правшей ведает левой рукой, до последних лет оставались неясными, хотя удивительная для того времени догадка о них, теперь подтвердившаяся, была высказана английским неврологом X. Джексоном еще 100 лет назад. Джексон полагал, что правое полушарие занято прежде всего наглядным восприятием внешнего мира, в отличие от левого полушария, которое преимущественно управляет речью и связанными с ней процессами» (Бормашенко Э. «Музыка на Шпильках», «Мастерская 22 апреля 2019). Невозможность разговора, переход от живого общения к переброске дебильных, оскорбляющих разум и чувство стикеров, и есть следующий шаг к право-полушарному миру, хорош он или плох, этот дивный новый мир.
Есть еще один аспект написанного в эссе — сначала нарастание разрыва между образованием (владение пройденными научными предметами и отработанными навыками, образованец Солженицына) и образованностью, гуманитарной составляющей образования, понимание мира, жизни, людей, себя. А затем стало падать и образование, набор базовых знаний специальности в голове.
Я 6 лет назад искал работу и был поражен требованием отдельно иметь теуду (удостоверение) инженера (что такое диплом еще не все выучили) и умение читать чертежи. Для нас, студентов начала 70-х это требование похоже на отдельное требование знать буквы алфавита родного языка. Между умением читать чертежи и хоть каким-то знанием инженерии – «дистанция огромного размера» (из «Горе от ума»). Но оказалось, что работодатели правы в своих требованиях – далеко не все владельцы удостоверений инженера терпимо владеют «искусством» чтения чертежей.
Основой «образования» стало натаскивание на решение ограниченного круга относительно стандартных задач, «прохождение стажа». О хоть сколько-нибудь широком знании относительно узкой специальности (в рамках образования, не образованности) просто забыли.
Далее, последние 30 лет происходит нарастание разрыва между знанием человечества и знанием отдельного человека, даже считающегося специалистом. По любому вопросу, по любой теме исследования слышен громкий белый шум десятков тысяч и сотен тысяч статей, очень трудно что-то выкристаллизовать, а прочитать удается первые десятки статей. О чтении глубоких научных книг просто умолчим.
Есть много признаков угасания, распада цивилизации и потеря знания человеком – только один из нескольких путей этого угасания.
Не соглашусь с Эдуардом по поводу перехода мира к правополушарному восприятию действительности. Правое полушарие (его лобная доля) ответственно за цельное восприятие мира. А сейчас в среде молодого поколение господствует клиповое (мозаисное, эпизодическое, крайне не глубокое) мышление. Поэтому похоже, что слабеют оба полушария и правое в своем ослаблении из-за отсутствия потребности в его работе, отсутствии трениролвки слабеет быстрее. А левое слабеет из-за резкого сокращения сложности предлагаемых для решения конкретных задач («даже таблицу умножения запомнить не могут»).
Бормашенко-Дынину
Борис, есть одно очень существенное различие, отличающее нынешнюю информационную революцию от появления книгопечатания. Я имею в виду скорость изменений в среде обитания человека. Печатные книги распространялись относительно медленно. Сегодня мы имеем дело с чудовищной скростью происходящих изменений. Мы с Вами родились, когда не только интернета не было, но и представить его себе никто не мог. Имеют значение не только изменения, но и их скорость. Способность человека адаптироваться к изменениям весьма ограничена. Точнее скажем так: к технических изменениям в сфере коммуникации человек адаптируется на удивление быстро: пенсионеры осваивают гаджеты. А вот экзистенциальные перемены идут куда как медленнее. Общение, потребность в общении — для некоторых их нас — потребность экзистенциальная. Увядание общения — тоже ведет к последствиям экзистенциальным.
Bormashenko — Igor Mandel
Спасибо, Игорь, живой разговор с хорошими людьми, быть может и не вымрет. Мы вымрем.
Эдуард, вот и у меня «дошли глаза» прочитать Ваше эссе. Трудно не согласиться с тем, что культура разговора теряется. Но не только разговора, но и письма. Кто теперь пишет письма достойные назваться «письмом». Но я удивлен, что никто из комментаторов не вспомнил (или я пропустил?) фундаментальный факт истории культуры: изобретение книгопечатание и вызванный им цивилизационный сдвиг культуры. Причем книгопечатание, наперекор опасениям Платона, вызвало развитие разговора – стало гораздо больше, что обсуждать при личных встречах и по переписке. Устная передача знаний, в школах (религиозных!?) и за их пределах, перестала быть основной (единственной), но развилась, расширилась. Даже в религиозных общинах – к этому вело более широкое знание священных текстов через чтение и запоминание их, публикацию проповедей и текстов теологов. Так что, говоря о потере культуры разговора сегодня , наверное, надо связывать этот вопрос с вопросом потери навыка чтения книг, по крайней мер, среди активных участников общественного дискурса (если это происходит).
Что приходит на смену? Вы обратили внимание на молчание в парках, заполненных молодежью и пенсионерами. Но ведь, особенно, молодежь общается через смартфоны. Можно сказать, проводит больше, чем рекомендуется, время в таком общении (не включая просмотра фильмов, концертов и пр.) Такое общение не моего характера, и потому я склонен согласиться с Вашим настроением. Но как книгопечатание не разрушило, а обогатило культуру (обогатило, а не просто изменило!) , так и новые средства хранения, передачи и оценки информации, возможно, будут иметь положительный результат. Я написал «положительный», но если кто спросит меня, в чем будет заключаться «положительность», я не отвечу, ибо вырос в разговорах и чтениях книг. Однако Платон не мог предвидеть положительный результат книгопечатания, и я не умнее Платона сегодня.
Все, что я сказал, мне кажется, довольно тривиально, как тривиальна мысль, что будущее результаты сегодняшних цивилизационных сдвигов не определены, не только неизвестны, но и не определены никакими аналогиями и законами, не могут быть известными (хотя среди тысяч «кассандр» окажутся и те, кто выиграет лотерейный билет \»предсказателя\»). Возможно, разговор остается возможным и разовьется , но не нашего стиля.- Мысль навеяна воспоминанием оь эффекте книгопечатния.
Отличный текст, Эдуард, но, как мне кажется, было бы чуть аккуратнее различать два процесса в том, о чем вы говорите.
Первый — индивидуализация. Человек, погруженный в смартфон, регулирует свое общение с внешним миром сам, отвечая или не отвечая на любые импульсы; внутри этого процесса — неважно, пишет ли он/она какие-то письма или твиты или просто смотрит новости. Индивидуализация сама по себе — уход от общения, от любого общения; ее также можно назвать саморегулируемым общением. Этот процесс, под разными именами (типа «отчуждение», «деперсонализация» и др.) идет активно пару сотен лет и о нем много чего написано.
Второй процесс — уменьшение роли речевого общения как такового среди других форм, его вытеснение не речевыми формами. Это касается именно общения. Скажем, 200 лет назад общение двух людей могло быть речевым и текстовым (письма), крайне редко — визуальным (типа посылки живописного портрета невесты потенциальному жениху); 100 лет назад — речевым; речевым через телефон; текстовым и визуальным (фото). Сегодня — речевым; речевым через телефон; речевым смешанным с визуальным (Зум и пр.); чисто визуальным (фото и видео); текстовым в разных видах (письма текстинг, твитинг). Эти все вещи, в принципе, не имеют к индивидуализации никакого отношения: общительный человек может успевать во всех доступных 5-6 медиа, а необщительный — быть отрезанным от всех. Но доля речевого общения, в силу ее очевидной громоздскости и затратности, резко уменьшилась. Соответственно — пропали и все его колоссальные преимущества, типа эмоциональной причастности, немедленной рективности, нюансировки, глубины и пр. Идет процесс супер-прагматизации, но не потому, что люди вдруг стали очень заняты и дорожат своим временем для каких-то куда более важных дел, а, в какой-то мере, ровно по обратным причинам — упрощение средств общения явно закручено в позитивную спираль с бедностью его содержания. Бесконечная проверка писем — простейший способ скрыть то, что сказать, собственно, нечего.
Я лично очень от этого страдаю, не записываюсь ни на какие social media, и стараюсь влезть в прямой разговор при первой возможности; Осоргин абсолютно прав. Но примитивизация абсолютно всего — неизбежная черта массовой культуры. Так что остается искать более элитарные уголки — такие, как живой разговор с хорошими людьми. Ну не вымрет же он совсем.
“Я спросил себя: а когда я вообще за последнее время с кем-либо всерьез разговаривал? Так, чтобы беседа была полноценным разговором, затрагивала душу, иначе говоря, превышала сумму битов информации, перепрыгивающих от собеседника к собеседнику? И не смог припомнить.”
***
Странно услышать такое признание от глубоко религиозного человека. Уж где-где, но в среде религиозных, особенно тех, что компактно проживают в религиозных городах, поселениях или районах, не должно быть ни дефицита полноценных разговоров, затрагивающих душу, ни поголовного увлечения современными гаджетами связи и тотального погружения в смартфоны. Да и само религиозное мировозрение, как мощный клей, должно обьединять и давать стимул для полноценного общения, когда и тема, и духовные интересы совпадают. Более того, зная с какой щепетильностью и воспитанностью религиозные люди относятся к тому, что и как сказать своему собеседнику, чтобы не задеть его чувств, тем более страно слышать такое признание. Общение в кругу таких людей должно быть сущим удовольствием для души.
То, о чем говорит автор в указанной цитате, больше харктерно светскому обществу, пронизанному индивидуализмом, эгоцентризмом, не слишком скованному в общении и не обремененному правилами хорошего тона, обязанностью доброжелательности перед любым оппонентом. Особенно это характерно среди молодежи. В такой среде общение требует изрядной доли терпения и твердости характера, чтобы совладать с упреками, критикой, циничными и подлыми “уколами” в душу, лицемерием, завистью, чванством, непониманием. И при этом не потерять лицо, в прямом смысле фразы. Не всем это удается, не все готовы тратить свои силы и энергию на словесное противостояние тет-а-тет с другим человеком. Поэтому очень многим людям общаться посредством гаджетов и соц.сетей намного более просто, комфортно и душевно безопасно. Непонравившемуся, токсичному (модное слово) оппоненту нету нужды ничего доказывать или пробовать его переубедить, особенно если он агрессивен в общений. Его можно просто “выключить” или даже полностью заблокировать.
***
«И некого послушать, и некому попеть…»
А. Городницкий
“Так хочется поговорить, а не с кем…”
“Обед у нас проходит скучнее, чем зимою. Тот же Гнеккер, которого я теперь ненавижу и презираю, обедает у меня почти каждый день. Прежде я терпел его присутствие молча, теперь же я отпускаю по его адресу колкости, заставляющие краснеть жену и Лизу. Увлекшись злым чувством, я часто говорю просто глупости и не знаю, зачем говорю их. Так случилось однажды, я долго глядел с презрением на Гнеккера и ни с того ни с сего выпалил:
Орлам случается и ниже кур спускаться,
Но курам никогда до облак не подняться…”
― Чехов А.П.
Спора нет, смартфоны и компьютеры убивают живое общение. Видел как-то ролик, в котором парень и девушка объясняются в любви через телефон, сидя напротив друг друга за столиком в ресторане. Но читаешь в исторических исследованих переписку людей, великих и не очень, и проникаешься их мыслями и чувствами, атмосферой тех времен. Все это ушло, «а все-таки жаль…!», как пел великий Булат. Мне кажется, что привлекательность писем была не только в сообщаемой информации, но и в том, что это были вещи, предметы. Почему-то нам нравится сделать что-то, даже самое простое, но самому. Например, в юности я вырезал палку из сырой ветки, удалял часть коры в виде орнамента, обжигал ее на костре, затем очищал от коры. При этом участки, которые были под корой оставались белыми, а обоженные оказывались черными. И с этой фигуристой тросточкой щеголял перед друзьями. Это было интереснее, чем, как теперь, покупать nordic sticks в магазине спорттоваров. Так и с письмами: отправитель «трудился», думал, сочинял текст и тратил время, чобы его написать. Получатель брал в руки свидетельство этого «труда», реагировал, а потом складывал письмо в шкатулку, чтобы и самому перечитать, и другим оставить, кому интересно. Как пела К. И. Шульженко: «В запыленной связке старых писем мне случайно встретилось одно…». А сейчас что: получишь Е-мэйл, прочтешь, даже если скажешь «save», через какое-то время видишь, что ни разу не воспользовался, ну и в Recycle Bin его. А потом даже если захочешь, не найдешь его. В общем богатство интеллектуального общения требует как непосредственного разговора, так и фиксации мыслей и информации.
Вы, конечно, правы, Эдуард! Жизнь с невероятной скоростью изменилась-меняется. Ушли бум. письма, в которых, как в разговоре с близким собеседником, можно было сказать такое, чего не доверишь эл.письму. Ушли-уходят бумажные книги, с их особым ароматом, приятной тяжестью, красивым переплётом, медленнымпереворачиванием страниц. В трамвай вбегают младшеклассники после школы вместо птичьего щебета и смеха в вагоне тишина. Все утыкаются в телефоны. Как будто не о чём поговорить. Мои внуки не читают, а уходят с головой в смартфоны или играть в игры со стреляющей составляющей. Если это будущее, то знак минус в нём присутствует.
С устной речью тоже не всё так гладко…
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.»
Ф.Тютчев, Silentium!
Получил удовольствие от статьи. Что, впрочем, служит опровержением рекламируемой мысли Платона, который «к письменному тексту относился как к беззащитному, открытому для спекуляций, злоупотреблений и извращений». По-моему, наоборот: устная речь эфемерна: то ли услышал, то ли показалось. А письменная монументальна: написанное уже не упорхнёт.
Носоновский: «Омертвление мысли в тексте оказывается неизбежным». Но, кажется, наоборот – мысль в тексте живёт, мы вот Платона обсуждаем, а устная тает немедленно, если не записана.
Я, никогда не встречавшись с автором, обсуждаю в этом письме его мысли. Это ли не живое общение?
Обсуждаемую тему можно двигать, конечно, и вправо, и влево.