Нам, совкам, всегда легче, когда кому-то тоже плохо или ещё хуже… Потеряли всех стариков, коптящих небо новой России. Воевали, вкалывали, горбатились они в другой стране, у сегодняшней страны, как оказалось, нет ни моральных, ни материальных долгов перед ними, ещё живущими за чем-то.

Диалоги с Организмом

Михаил Идес

Продолжение. Начало

В 1990 году — я слушатель Ленинградского филиала Академии МВД СССР. На последних курсах в учебной программе значился предмет «ОРД». Не смотря на то, что слушателями Академии были только офицеры, да в большинстве своем уже прилично послужившие, к этому предмету допустили не всех, а из тех, кого допустили, составили три группы с различной формой и степенью допуска.

Этот предмет — Оперативно-Розыскная Деятельность — нам с вами интересен только спец. библиотекой, куда я пришел готовиться к зачету. Была эта библиотека как бы в миниатюре. Не много полок, где хранились секретные приказы и ДСПешные пособия, четыре стола для занятий и приставной столик с подборкой периодики, естественно ведомственной, для служебного пользования. Видимо слегка подустав зубрить очередной секретный Приказ, я потянулся за подшивкой и стал пролистывать журнал. Не смотря на все последующие потуги, я так ни когда и не вспомнил, ни название издания, ни названия статьи, помню только, что авторов было пять, все они были криминологи кандидаты и доктора наук.

Статья поразила. Тогда вообще было время откровений, разоблачений, отрицаний причем, как нам иногда казалось «на грани фола». Не зря в Питере тех времен были популярны строки: «Товарищ! Верь, пройдет она и демократия и гласность. И комитет Госбезопасность, он вспомнит ваши имена…» То, что я читал тогда в статье узко — специального издания, научной по сути, исходя из приведенных материалов и обоснований, не имевшей ни чего общего с тенденцией тогдашней журналистики ко «всеохаиванию», меня повергло в шок. История страны повернулась иной гранью.

Все крестьянские восстания и войны препарировались как банальные грабежи и зверства, ни чего общего не имевшие ни с высокими идеями, ни с освободительными порывами, ни с классовой борьбой, НИ С ЧЕМ, кроме нежелания работать и желания сладко пить и сытно жрать за чужой счет. Оказывается, в среде погромщиков не было «справных мужиков», оказывается «… и за борт её бросает…» это не романтично, не поэтично, а по-звериному бесчеловечно, потому, что эта смерть аристократки-княжны малая толика Смертей, посеянных болотниковыми, разиными и пугачевыми ради наживы и сладовластия. А помните, как невнятно трактовала советская история роль Суворова в подавлении пугачевщины. Нам через века казалось, что национальный герой, генералиссимус, «слуга царю, ОТЕЦ СОЛДАТАМ» по ошибке примкнул к гонителям народного волеизъявления, наверное, даже где-то стеснялся своего бесславного участия в подавлении восстания. А он, оказывается, НЕ СТЕСНЯЛСЯ. А его, Рымникского, оказываются, называли Спасителем Отечества не столько за одержанные воинские победы, сколько за то, что спас он Россию от страшного, убийственного хаоса и Бог весть найдется ли сегодня Герой, который сможет спасти и страну и всех нас от очередного гибельного бунта по социальному или национальному признаку?!

Затем шли материалы о царях и царствованиях. По сути изложения получалось, что и царь Пётр, да и Иван Грозный, не говоря об остальных, задыхались в боярско-должностном воровстве. Не помогало ведь ни чего. Опричнину пришлось отменять по причине того же, ещё более масштабного воровства. А, перепрыгивая столетия? «Как Цусиму просрали» вместе с «маленькой победоносной войной» 1905 года? Стрелять было не чем из-за чиновничьего невменяемого воровства. Как писали авторы статьи, к эпохе Революции 1917года Россия подошла уникальной страной «… с глубочайшими бандитско-воровскими традициями», а мы все не поймем, почему эта классово-пролетарская напасть «грабь награбленное» произошла именно с нами и ни с кем более.

А что было дальше? Ну, ведь не могла ВСЯ страна только воровать, кто-то должен был, и работать и кормить. И тогда взялись за кормильцев. В Коллективизацию добили трудовое крестьянство. По ходу дела вытравили всю белую кость трудовой интеллигенции и со всем этим пришли к самой страшной мировой войне, которой могло бы не быть, но которая была, перемолов от двадцати до сорока миллионов советских людей. И все это на фоне непрекращающихся репрессий, которые не только убивали, но и ПЕРЕРОЖДАЛИ народ. По материалам уже сегодня доступным становиться ясным, что не было ни одной советской семьи, где кто-нибудь, за что-нибудь не отсидел.

Воровской сленг, воровской закон, воровской образ мысли распылен в достаточной концентрации над всеми нами. Это правда, что армейская дедовщина пришла к нам из зоны, это правда, что воровской беспредел власти и чиновничества имеет прямые аналогии в нашем прошлом, и то ещё, к сожалению правда, что Библейские идеалы и заповеди сегодня не в чести и осмеяны…

Поэтому, тогда, давно, в той электричке мы пели воровской шансон, не понимая своей явной или опосредованной сопричастности.

Ну, в общем, и основном самодеятельную тему можно закрывать. Ни чего выдающегося организм не вытаскивает из воспоминаний. Концерты, постановки, КВН — ы самодеятельного исполнения — этим жила каждая школа, везде были свои таланты, свои конкурсанты и победители смотров различного уровня, то есть индивидуальность индивидуумов мы имели, как реалии тогдашней школы. Всё как у всех. За исключением одного.

Рядом с нами в Перловке (станция «Перловская» ярославской ж. д.) был и есть сейчас Кооперативный институт. Интересен он был только тем, что в советские времена это учебное заведение было ориентировано на обучение иностранных студентов из братских стран, по большей части «недоразвитых», которые уже отреклись от проклятого колониального прошлого, но ни как еще не примкнувших к дружному лагерю Социализмуса. Чему их учили — не знаю, но пропаганда Нашего образа жизни в них закачивалась с максимальной интенсивностью, каждый выпускник в своей Бананасии должен был стать нашим агентом влияния. Поэтому на многие праздники их приглашали в колхозы, заводы, школы, в том числе и в нашу.

Чем потчевали гостей? Сувенирными ложками-матрешками (на что скидывались всем классом не считая это поборами — кто ж чего жалел для чернокожих братьев), домашними пирогами-расстегаями, которые пекли наши учителя (мама моя была освобождена от этой повинности, так как предложенная ей «рыба-фиш фаршированная», даже в кошерном варианте не имела нужной идеологической составляющей) и, конечно, номерами нашей школьной самодеятельности.

Как сейчас помню один такой приход гостей.

Актовый зал полон восторженных учеников (ещё бы не восторженных, если на-фиг отменили все занятия, включая контрольные). Наша Оля, которая с роду не плясала характерных танцев, встречала делегацию еще при входе в зал невероятной помесью русской барыни, цыганочки, хохляцкого гопака и хаванагилы. Медленно отступая по проходу зала, она в танце, как бы завлекала гостей к первым рядам, где им положено было сидеть. Делегация в восторге стала хлопать, причем один из самых смуглых хлопал почти в плотную и издали было не понятно по чём или по чему он хлопает — в собственные ладоши или по Олиной вертлявой попе. В общем, полный восторг. Но это не всё!

Моя Первая Любовь — девочка из нашего класса — принимала участие в концерте с сольным танцевальным номером. Это был не только свежий номер, но и очень смелый по тем временам номер. Если иметь в виду известную фразу об отсутствии секса в Советском Союзе и нашу невольную целомудренность, крутящаяся плиссированная юбка, не просто приоткрывшая, а полностью открывшая взорам ВСЁ, включая черные трусики в обтяжку, застыла немым восторгом не только в глазах у чернокожих гостей, но и у белокожих хозяев.

Спустя долгие годы, я до сих пор мучаюсь вопросом: «Как же так? То, на что мне не только не давали взглянуть, но даже ПОТРОГАТЬ не давали, вдруг взяли и показали сразу Всем!» И я вот думаю, что этому многолетнему вопросу требуется какое-то разрешение. На ближайшем же Вечере Встреч одноклассников я поставлю вопрос ребром. Моя Первая Любовь — одно из двух — Либо должна дать мне возможность Лично на это все Посмотреть, либо Лично всё Потрогать. И пусть последствия могут быть не предсказуемы, зато все будет по-спроведливости.

УЧЕНИЕ. Сегодня на дворе 2006 год. А мы, рожденные в начале пятидесятых, считаемся «потерянным поколением». На пенсии нас ещё нет, в самостоятельном бизнесе наших очень мало. Наташа Богатырева — умница и красавица — «взявшая» английский ещё в школе продолжила свой советский опыт на ниве туристической. Как-то там выплывает в малом бизнесе Саша Гапонов — сурьёзный мужчина ещё со школьной скамьи — борется с изменчивой жизнью в своем не большом кадровом агентстве — вот и все. То чем многие занимались всю жизнь — допустим, Марксизм-Ленинизм и все, что вокруг него — ни кому не надо. Там, где ещё мы что-то знаем и можем, на излете трудовой активности, нас сдвигает молодежь, ну, а там, где мы нужны по-прежнему — платят копейки.

Легко ли быть «потерянными»? В одном смысле однозначно «да»! Нам, совкам, всегда легче, когда кому-то тоже плохо или ещё хуже. И в этом смысле нам легче оттого, что мы не одиноки.

Потеряли всех стариков, коптящих небо новой России. Воевали, вкалывали, горбатились они в другой стране, у сегодняшней страны, как оказалось, нет ни моральных, ни материальных долгов перед ними, ещё живущими за чем-то.

Потеряли несколько поколений молодёжи. Одни, конца восьмидесятых — начало девяностых, не знали, зачем учиться и работать, когда надо просто «идти в бандиты». Других «потерянных» просто утопили в пиве, напасть, которую не знала Россия-матушка и теперь с искони нашим алкоголизмом в купе идет Пивной, в который втягиваются всё новые подрастающие поколения. Про СПИД, наркоманию — не говорю, просто боюсь — подрастает сын, и сил и возможностей оградить, не допустить, уберечь — может, не дай Бог, не хватить, потому что эта дрянь везде, на каждом шагу…

Вот сколько «потерянных» вокруг, можно не скучать…

А тогда страна училась и училась много. Не всегда, правда, с толком. Высшее образование было непременным условием карьерного роста, непременным условием для занятия тех или иных должностей, непременным условием для получения определенного калибра звёзд на погонах и т.д. Зачастую, как это бывает со всем Обсалютным и Безусловным, дело доходило до маразма. Люди с инженерным образованием сидели «на кадрах», с сельхозтехникумом — «на культуре», а сколько народа шныряло в обкомо — гаркомовских коридорах, в Совмине, в Правительстве, в аппарате и в самом ЦК КПСС с дипломами «не пришей, ни пристегни» к тому, чем они занимались по жизни?..

И всё же, и всё же…

Если говорит «по-правде», все стремятся быть, казаться, или выглядеть Интеллигентами (хотя с полноценной расшифровкой этого понятия, особенно в наши дни напряженно). Галстук на шее — не важно поначалу какой и с какой рубашкой — первый к тому шаг.

Я вот что-то, не встречал людей стремящихся выглядеть колхозниками или сталеварами. Бандиты и те, сменив малиновые пиджаки на приличные костюмы, косят под порядочных интеллигентов.

А что именно, пусть в усеченном виде, мы воспринимаем как интеллигентность? Как правило, сочетание Образования и Культуры. В общем, как Старт, как Начало — это правильно. Поэтому так ценно во Вчерашнем то, что, получив Образование, выходцы из любых слоёв общества могли делать первый шаг к Интеллигентству, поднимать свой статус. Культура, как следующий этап, давалась сложнее и не в первом поколении, но ЭТО БЫЛ ШАНС!!!

Вот теперь примем все вышесказанное за некое обрамление, рамку, в которую я попытаюсь вписать портрет моего класса.

МАЛЬЧИКИ НАШЕГО КЛАССА.

Наш девятый класс, образца 1968 года, был на удивление ровным. Дебилы, двоечники, хулиганы и второгодники отсеялись, вернее, были отсечены обязательной восьмилеткой. Из нескольких, сейчас уже не помню скольких восьмых, осталось два девятых, из которых один, а именно наш, сформировали в основном из хорошистов и отличников.

В России ни когда не любили, и не будут любить, не надейтесь, умных и богатых. Поэтому мне, идейному троечнику, в нестерпимый почесон желалось лупить отличников. Но так, как главному отличнику Серёге Маковецкому я был ровно по подмышку и вообще, их паразитов было слишком много, приходилось терпеть.

Что говорить? Тут вам не здесь. Девятый класс был предтечей института и нагрузки и сам объём каждого предмета был иным, как была иной сама школа для девятых десятых классов. Иное требовалось усердие, иные требовались мозги. На этом фоне метаморфоза превращения отличника в хорошиста, а то и троечника имела место быть. Все, в лучшем случае в начале девятого класса, немного проседали. Были, правда, редкие, но исключения. Вот наш Костяшка Фитин, сын трагически погибшего летчика-испытателя, перетащился из восьмого в девятый на одних трояках, был всегда застенчив и, для полной картины, худ как корабельная швабра. Так вот, он сделал прорыв, можно без смеха сказать, героический. К окончанию школы тройки стали четверками, четверки пятерками. Правда Костя несколько похудел (представляете похудевшую швабру?), и заимел при этом дурную привычку учить школьные предметы до полного выпадания в осадок (то есть натурально падать в изможденный голодный обморок). Далее у него, между прочим, Был Бауманский, один из самых тяжелых и престижных ВУЗов страны. Что в результате?

В результате ни один преступный авторитет, хочу сказать в этой связи, ни Тайваньчики, ни Япончики не имеют столь оправданной и весомой кликухи, как наш ЖЕЛЕЗНЫЙ КОСТЯ, что б он был здоров.

Школа подарила мне двух закадычных друзей. (Написал, и вдруг задумался об этимологии слова «закадычный». За кадык,… залить за кадык… М-да… интересно, есть ли на Руси вообще что-нибудь Душевное не связанное с выпивкой?) Причем здесь все правильно. С первым — Димкой Ганиным мы пить начинали, со вторым — Аликом Ефремовым видимо будем заканчивать.

Димка и я. Ну, что можно сказать о двух молодых козликах, которые растут, резвятся, скачут, бодаются, обнаруживая при этом фантосмогорические изменения и во вне и, главное и самое интересное, внутри самих себя? Только то, что сказал.

Как дружат в детстве? Нет, вы не отмахивайтесь. Вы вникните, кому повезло — вспомните. Вот эта седая голова или этот толстый живот, который именуется у вас — ДРУГ ДЕТСТВА — он что такое? И, если вас Бог наградил и у вас есть друзья вообще, почему Этого вы Выделяете и, вспоминая о нем и представляя его кому либо педалируете: «Друг ДЕТСТВА!!!»? Что это за отличие такое??

Я думаю, что всё как всегда просто.

Среди массы людей, которые нас окружают, мы многим что-то должны,… или они нам. Много тех, которые от нас чего-то хотят,… или мы от них. Среди прочих те, которых, привечая не любим, а иной раз даже боимся, так как зависимы от них… или наоборот. НО, среди всех выше перечисленных есть Ангелы во плоти — наши детские друзья. Вы только вспомните, и возрадуйтесь — в вашей жизни есть люди, которые вам НИ ЧЕГО НЕ ДОЛЖНЫ и которым от вас НИ ЧЕГО НЕ НАДО… КРОМЕ ЛЮБВИ! И если они остаются с вами спустя годы, иной раз, пропадая в неизвестность, или вдруг ненавязчиво возникая, вами забытые, но помнящие о вас — это значит только одно. Если у вас Есть, и вы сами Есть Друг Детства — ВЫ СОСТОЯЛИСЬ в малой толике от того, чего желал Господь.

Димка жил по-королевски. То есть аж в трехкомнатной квартире и отдельной комнате при этом. Комнату ему последовательно освободили сначала старший брат Стасик — взрослый, женатый и живший где-то с семьёй, затем ушедшая на тот свет бабушка, невероятно теплая во всех смыслах старушка в синем байковом халате, пучком на затылке и деревенским произношением многих слов. Кормила она меня с Димкой просто по факту нашего присутствия в её поле зрения. Оговариваться тем, что мы не голодны и спешим, вообще не имело смысла даже тогда, когда она же нас и покормила час назад. На всё, что не вкладывалось в её нормы понимания и морали, имелся один термин «Страмота», который въелся в меня, и который употребим мной в её контексте до сих пор. Мы оба в достаточной степени были обалдуями и родителям, что моим, что Димкиным вожжи натягивать приходилось постоянно. Но вот наши бабушки — одна Русская, другая Еврейская — были похожи как две кудахтающие квочки над своими цыплятами.

Итак, по любимой бабуле на каждого — первая наша бескорыстная точка соприкосновения. Вторая точка — это наши родители. Наши папы и мамы были людьми одного круга, одного статуса, одного достатка, одной школы, одной морали — строители Коммунизма. (Дураков, просил бы не хихикать. Если люди, выкладываясь полностью, верили и строили светлое будущее и не только для себя, что в этом смешного?) Третья точка соприкосновения — это музыка. Сломавшись в каком-то классе музыкальной школы, играть Димка не научился, но слушатель он был профессиональный, от природы, такой же, как и его родители. Даже пианино в их доме, по Димкиным словам, было настроено только потому, что я частенько садился за инструмент и играл. В моей жизни было много всяких слушателей, но эта слушательская аудитория была самой благодарной, самой задушевной.

И ещё. Как-то так получилось, что для Димки у меня существовал свой отдельный репертуар. Это были, прежде всего, романсы на стихи Сергея Есенина, которого он знал почти всего наизусть и, как не странно, песни и мелодии еврейского фольклора. Что будила в его Русской душе музыка еврейских местечек, я до сих пор не знаю. Когда я пел для него «Койфтчен папиросн», тяжелую и скорбную послевоенную песню мальчика-сироты, по его лицу всегда текли слёзы, которых он не прятал и не стеснялся…

Однажды вполне приличный мужчина средних лет, мой хороший знакомый сказал, что он жаден, лжив и корыстен. Все присутствовавшие вполне искренно стали опровергать его жесткую самооценку. Выслушав всех, он уточнил, что так — жадным, лживым и корыстным — он ощущает себя в сравнении с самим собой, но только ребенком.

Вона, как… Тогда я спрошу: «А часто ли нам приходит в голову желание опросить свой организм и сравнить, что было и что стало?» Я думаю, многим одного такого эксперимента будет достаточно и больше не захочется при всех и любых оправданиях.

О чем я?

Димки с нами нет уже долгие годы. Он первая, значимая и горькая потеря нашей семьи — нашего класса. Но умер он — как жил. Лег под железобетонную плиту, не дав упавшей конструкции придавить другого. И всё. Как в детстве. Всегда за других.

Православные!!!

Говорят Ваш Бог не примет от меня свечку за помин его души…

Сделайте это за меня, православные. Кланяюсь Вам в ноги! А пока…

А пока, я еду специально свернув с пути мимо Волкова кладбища, мимо его могилки и давлю на клаксон. Думаю — он меня слышит.

Г-н Ефремов. Доцент, биохимик, кандидат наук. Это сейчас. А тогда, в старших классах — мой товарищ и сосед по парте. Очки, аккуратность внешняя и внутренняя во всем, что он делал, думал, говорил. Интеллигентность пароды. Потомственный врач.

Вот он как раз музыкальную школу по-фортепиано закончил и гитара для него, как и для меня стала естественным продолжением музыкальной темы. То, что мы стали играть вместе — как бы проистекало и из нашей дружбы, и из нашей подготовки, и из моды тех времен на ВИА — вокально-инструментальные ансамбли. Естественно мы были убойной силой в соревнованиях самодеятельности между классами. Естественно мы не обходились сухим мужским дуэтом, присоединяя к себе поющих девочек нашего класса, а так как наши девочки почти все без исключения пели, на сцену мы выходили внушительным коллективом. Дрессурой наших вокальных одноклассниц мы занимались оба долго и результативно. Поэтому, даже сейчас тридцать пять лет спустя, когда на встрече одноклассников я или Алик берем гитару, наши девочки инстинктивно подбираются, тянут шейки и стараются попадать в ноты. Я думаю это навсегда, мы и через десяток-другой лет (дай нам Бог дожить) на гитару будем реагировать, как старая полковая кляча на призывный звук боевой трубы. И опять о причино-следственных связях, которые лежат в основе всего и дружбы в том числе.

Конечно, и в этом случае присутствовали наши семьи. И опять мои родители, и папа с мамой Алика были родственны как люди и как семья. Я не знал Сашиных дедушек и бабушек, зато знал Ефремова старшего — главного врача одной из Московских клиник, знаю младшего брата Серёжку — донельзя разговорчивого, как тогда, так и сейчас, и, конечно, главного, на мой взгляд, человека в их семье — их маму.

Мама у человека конечно одна. Так считается — это истина, не требующая доказательств. Но в жизни, в её многообразии это не стало аксиомой. В России матерью называют женщин старших поколений в знак уважения и почитания, в России принято называть мамой мать мужа или жены, в России, наконец, существует одна из вершин Православия — крестные матери. В чем великая суть этих, вроде не совпадающих на первый взгляд явлений? Я думал, размышлял, пытался понять. Почему чужую по крови женщину мы с готовностью называем матерью? Видимо потому, что То Доброе — в словах, пожеланиях, поступках которые идут от Женщины к нам, имеет характерный оттенок природного материнства.

Сашина мама — врач невропатолог — работала во время весенне-осенних призывов в Советскую Армию в призывной комиссии. И я медкомиссию проходил, в том числе и у неё.

Долгое время для меня было загадкой, почему меня крепкого здорового парня, ростом метр восемьдесят не только не взяли, но даже не предлагали служить ни в десанте, ни на флоте, ни на крайнем севере, ни на южных границах страны. Кто сберёг мои музыкальные пальцы? Нет, от срочной службы меня никто не освободил, но откуда взялись в моей медицинской карточке некие ограничения, я узнал случайно и значительно позже.

Я, конечно, не претендую называть Сашину маму «мамой», но благодарность к этой, между прочим красивой и милой женщине у меня сыновняя.

Идем дальше.

Так случилось, что профессиональная палитра у моих одноклассников полутонами не блещет. То ли время было такое, то ли патриотизм глубинный, истинный сыграл свою роль — не знаю. Знаю по факту. Если говорить о том кем мы стали, получится как на Российском государственном флаге — три главных цвета, три коренных профессии — УЧИТЬ, ЛЕЧИТЬ И ЗАЩИЩАТЬ.

Почти все наши мальчики после школы одели пагоны. Для одних это был выбор профессии, другие прошли через срочную службу, поэтому наши ежегоднии встречи мы часто организуем Двадцать третьего февраля. В нашем классном коллективе, нашим женщинам действительно есть кого поздравлять.

Конечно, не все так лучезарно. Алик Петинов вынужден был комиссоваться со срочной службы, так как во время учений в мирное время получил серьезные обморожения. Женька Молчанов (чьи фотографии как одного из лучших курсантов и выпускников военного училища висели несколько лет к ряду в центральном Доме Офицеров ПВО в Москве) прослужив достаточно долго и безвылазно в каких то диких степях, не дождавшись перевода, не имея возможность завести нормальную семью из Армии уволился. Рухнули юношеские иллюзии у артиллериста Сережки Тягачева, который тоже добре послужил пока стало невмоготу. А мы вот, с Длинным — Сергеем Маковецким — лямку дотянули, все честно отдали Родине и Родина, тоже честно по-песьняровски щедро поит нас «березовым соком, березовым соком…», то есть благодарит нас за службу чем может, включая смешную пенсию, которая, правда сказать, веселая в нашей стране у всех.

Ну, а самый главный наш Воин это конечно Сергей Парменов. Странные бывают взаимоотношения у людей. При том, что общаемся мы с ним редко, в нашем братском классе он для меня самый близкий Брат. Здесь и слов не нужно. Мы ведь оба из одной обоймы, из одного ведомства. Четверть века риска в моих милицейских погонах и четверть века его боевого риска офицера Внутренних Войск, сближают лучше всяких слов.

А что?

Ему чуть пол головы не снесло в одном из его боевых эпизодов. У меня — полтора года по больницам и госпиталям после одной крупномасштабной операции, половина ребер переломана, правая почка травмирована, диафрагма пробита. А уж сколько «по мелочи» на шкуре и организме у нас обоих. У него свой боевой счет в окопах, включая спасенные жизни подчиненных, у меня десяток ножей различного калибра, которые могли меня либо покалечить, либо прикончить, да ещё минимум десяток крестников, которые за меня свечки ставят.

Когда Сережка иногда приходит на вечер встреч в парадной форме с наградами во весь китель, меня воистину переполняет чувство гордости. У боевых офицеров как то не принято распространяться о подробностях пройденного. Выпить за тех, кто не дожил, кто погиб — это святое, рассказывать о себе любимом, да ещё в подробностях — ни когда. Наверно поэтому, не спрашивая, за что у него та или иная медаль или орден, я просто им горжусь. И еще люблю. Люблю за то, что он трепетно сквозь годы любит мою маму — его учительницу, нет, её любят, помнят и с радостью встречают все её ученики, но тут случай особый, не объяснимый, на душевной струне…

Кстати. Если на нашем вечере встреч вы увидите двух красавцев в смокингах и при бабочках, знайте — это мы с Серегой, так как и бабочку носить и на бояне-гитаре сбацать могём оба, как интеллигенты, с детства…

* * *

ДЕВОЧКИ НАШЕГО КЛАССА.

Организм окатился волной тепла и уюта.

С точки зрения новомодных теорий, согласно которых в каждой истинной женщине обязательно должна жить Стерва, наши классные женщины и не женщины вовсе.

Ни одной стервы.

Проверял, пробовал, нюхал, щупал — ну ни одной. Вопрос: «Как же так? Почему не как у всех?? Напрягает!» Пробую разобраться. Как говорят в Одессе: «Одно из трех. Или Да, или Нет, или Таки может быть!».

Или они все не настоящие женщины вовсе? (Хотя и детей понарожали, и уже внуков нянчат) Или при встречах прикидываются «белыми и пушистыми»? Или мы мальчишки просто упустили тот момент или те времена, когда наши девочки превратились в Женщин?!

Может все, и пропустили…

ТОЛЬКО НЕ Я.

Я так сказать оказался у истоков этого процесса. Не вольно, но оказался.

Класс примерно шестой. В середине дня во время урока к нам в кабинет физики входят классный руководитель и школьная медсестра. С таинственным и несколько напряженным видом они объявляют, что следующий урок отменяется, и все мальчики могут быть свободны, в классе остаются только девочки.

— Нет, вам оставаться не надо, будет лекция…

— Нет, вам не надо…

— А я сказала только для девочек…

— Нет, вам это не понадобится…

— А я говорю, не понадобится…

— Что значит, уверена ли я…

— Так, все вон отсюда… В смысле только мальчики…

— Господи, да зовите уже сюда эту докторшу…

Примерно так нас выставили из класса и первые пять минут следили, что бы мы не подслушивали и не подсматривали, а потом нам мальчишкам и самим надоело и мы пошли гонять в футбол чей то мешок со сменкой в соседней рекреации. Вот для всех наших пацанов на этом прецедент и закончился, что называется проехали.

Но со мной, как всегда, всё не как у всех.

На следующем же уроке моя соседка по парте классная пацанка и хулиганка Ритка Ковалева предложила мне сыграть в Балду. «Балда» — это такая игра, когда на бумаге пишется зашифрованное слово, где открытыми остаются только первая и последняя буквы, остальные надо угадывать и вписывать пока не угадаешь слово полностью, этакое «Поле Чудес». При этом за каждый не верный шаг, ведущий игры или противник, не важно, рисовал один элемент от костра и виселицы. Если ты не успевал угадать слово, и тебя подвесили и сожгли — значит, ты — проиграл.

«Давай» — шепчу я.

«В жисть не догадаешься» — шипит она.

«Это еще посмотрим» — бурчу я подначенный.

И Ритуха пишет: «М — — — — — — — — — Я».

Во, блин. Я, можно сказать, чемпион по Балде, так не влипал ни разу. Путем невероятных усилий я по отдельности угадал почти все буквы кроме одной, но мозг не выдавал аналогий. Хоть убей, что за слово? Ритка злорадно молчала и глумливо пририсовывала все новые и новые элементы костра и виселицы. Когда процесс был закончен, и я окончательно проигрался, произнести незнакомое слово я все-таки не смог и сидел красный от злости.

«Ну, что ты, глупенький, — сказала Ритка — это же МенструациЯ»

«Чево?!!!», — переспросил я.

«Да,… — закатив глаза, вздохнула она — жалко, что на лекцию вас не пустили»

Между прочим, Ритка Ковалева для нас, как Пугачева для страны — любимая Лахудра.

Боже мой, что она только не делала со своими волосами — история помнит Ритку и блондинкой, и брюнеткой, и с сине-рыжими космами.

Как только она не устанавливала свою грудь — от низкой вальяжной позы «на отдыхе», до приподнятой напряженности а-ля Наташа Ростова.

Глаза горели. Нос торчал. Голос с детства звучал, как после стакана портвейна, выпитого на морозе и закуренного пачкой сигарет. А чем в жизни она только не занималась — на рынке торговала, официанткой была, челноком утюжила, а ещё где-то инженерила и, даже, растила цветы, чуть не защитив кандидатскую по этому поводу. Женщина, если она не молоденькая красотка, редко бывает душой компании. Ритка была ей всегда. По большой любви я всегда чувствовал, когда она начнет травить анекдоты, и старался заранее успеть пописать. В общем…

А, что, собственно «В ОБЩЕМ»?…

Вы знаете, в чем богоизброннасть евреев?

А в том, что Он их ведет, а они сворачивают, Он их предупреждает, а они не хотят слышать, Он их любит, а они на него ропщут. За то и казнит и наказывает их Господь, Что б другим Неповадно было.

Я — еврей, Господи! И я ропщу.

Вот ещё одно «Нет» в нашей семье. Так дико, так печально, так горько. Её нет, она разбилась. Машина, авария, катастрофа.

За чем они тебе наши девочки? Сначала Наташа Жигалина, теперь Рита Ковалева…

Я ропщу, Господи, не прося прощения…

* * *

Наши девочки — лучшая и большая часть нашего класса выглядят сегодня в большинстве своем спокойно и умиротворенно. Еще бы. Свои основные функции они уже выполнили и могут наслаждаться относительным покоем. А что? Детей родили, вынянчили, вырастили, пустили в Жизнь. Специальность — в основном, как я говорил, учителя и врачи — освоена, доведена до возможного профессионального максимума, то есть доказывать кому-либо, что-либо нет нужды. Мужья — при них. Дети уже сподобились родить и подкинуть внуков.

В общем, сборище Почтенных Матрон.

Но вы загляните в их глаза. В их, так сказать, глыбь. Не там ли за туманом спокойствия мелькают, время от времени, рожки чертенят? А ежели всем по рюмочке, а ежели по две?… Думаю: «С кем из них можно согрешить?… Да с каждой второй!!!… А если количество рюмок увеличить?… Страшное дело… А мы еще гордо о наших встречах, дескать пьем мало, все больше о высоком… Попробуй тут пить больше, кто знает чем закончиться… Можем и детей понарожать по второму кругу,… вот чувствую — Можем!!!»

Так может все с начала,
Под музыку Вивальди,
Давайте попробуем?
Давайте!
ДАВАЙТЕ!!!

Я ввожу новый термин — «Коллективная самодостаточность». Не знаю, где и как он приживется, но для нашего класса он подходит идеально. В чем его философская суть? Да в том, что мы все были готовы ПЕРЕЖЕНИТЬСЯ ДРУГ НА ДРУГЕ, а если и были исключения типа Игоря Чесибеева и Веры Гусинской, так за ними ходили не далеко — в параллельный же класс.

Наша Первая звездная пара как по физическому параметру высоты, так и по накалу страстей это конечно Длинный и Ниночка Юркина. Вся такая березка, березка, вся такая склоненная над водами, гнущаяся под порывами, роняющая сережки со слезами вперемежку… Ах…

А этот мотыль здоровый всё бу, бу, бу, да бу, бу, бу. Она руки ему на плечи закинет, как ветвями обовьёт, а он своё — бу, бу, бу… Что бубнит то? Вам не понять, а ей вот нравится… Ласковое наверно чтой-то … Так и добубнил до свадебки.

Вторыми были Димка Ганин и Леночка Рыжкина. Девушка ладненькая. Носик востренький, попка круглая. Симпотишная до жути. Моя соседка по парте в то время, между прочим. Но повлюбляться мне в данном случае не пришлось. Димка — друг и этим все сказано. Наступил, понимаете ли, на горло собственной песне. Так Ленка у меня в подружках до сих пор и ходит… Да… Но где уж там мне или кому другому, когда Ганин:

• из любой точки пялился на Ленку как влюбленный телок,
• читал ей стихов немерянно, особенно Есенина,
• ухитрялся исписывать тетрадки одними ласковыми именами в её честь,
• резал бритвой руки, выводя кровью на предплечье: «ЛЕНА, ЛЕНОЧКА, ЛЕНОК»,
• да и вообще мог нос откусить кому угодно, если замечал чей либо интерес к её персоне. В общем, поженились и они, конечно.

Теперь, третьи. Число три. Говорят счастливое. А что говорить «говорят». Я его лично сам таким и сделал, чем горжусь и умиляюсь по сей день.

А дело было так…

Продолжение