Самое отрадное состоит в том, что писатель встречает «круглый» юбилей полным творческих сил. Можно не сомневаться, что он порадует нас еще многими яркими произведениями. Поздравляем тебя, дорогой Давид, желаем здоровья, энергии и новых творческих свершений.

Линия света

К 80-летию писателя Давида Гая

Семен Резник

«Линия тени» — так называется новая книга Давида Гая, недавно подаренная мне автором. Это написанный от первого лица исповедальный роман, хотя автор сразу предупреждает: он и главный герой — вовсе не одно и то же. В центре «Линии тени» — судьба русского писателя-иммигранта, обитающего в Нью-Йорке. Перед читателями разворачивается история пожилого человека, настигнутого онкологическим заболеванием. Действие романа на фоне борьбы за выживание перемежается реминисценциями, воспоминаниями о прожитом-пережитом в России и Америке, философскими размышлениями о странностях бытия. Автор не щадит протагониста (а значит, и себя) — и в этом смысле повествование предельно откровенно и безжалостно.

Как говорится в аннотации, «это роман об одиночестве, питающем творчество, о сбывшихся и иллюзорных надеждах, итогах долгой жизни в серых и ярких тонах. Это роман о видениях прошлого, предстающих в одеянии горести, безмолвным и отчужденным укором».

Герой романа переносит операцию, после чего врачи ставят ему окончательный диагноз: онкология. Развитие болезни можно притормозить изнуряющими сеансами химиотерапии, но выздоровления ждать не приходится. Мрачно подтрунивая над самим собой, герой повествования едет в Бразилию, к «великому медиуму Жоао» — прославленному кудеснику и целителю, якобы вылечивающему самых безнадежных больных. Давид Гай с подробностями и деталями повествует о загадочном медиуме и его лечебнице, о самых разных пациентах, с которыми там встречается герой повествования, и рождается ощущение, что это не плод чистого писательского воображения.

Не обходится в романе и без любовного приключения героя с юной девицей, приехавшей в лечебницу кудесника вместе с безнадежно больной матерью. Мы не знаем, помог ли медиум герою в изличении. Но неожиданный поворот реального сюжета состоит в том, что самого целителя к концу повествования изобличают как сексуального маньяка, насиловавшего загипнотизированных пациенток, наладившего прибыльный бизнес по продаже детей за границу…

Роман написан, как и другие произведения Давида Гая, уверенной рукой МАСТЕРА.

Классик французской литературы Густав Флобер писал свои романы мучительно долго, по многу раз переделывая написанное. Когда ему совсем не писалось, он принуждал себя садиться к рабочему столу, руководствуясь девизом: «Ни дня без строчки!» Таким же был девиз классика ранней советской литературы Юрия Олеши. В молодые годы он прославился блестяще написанной повестью «Зависть», но после нее мало что написал, а затем вообще замолк на долгие годы. Пытаясь как-то себя стимулировать, он вспомнил о девизе Флобера. Его короткие дневниковые записи вышли уже посмертно — небольшой книжкой под называется «Ни дня без строчки…».

Давид Гай обладает таким запасом творческой энергии, что ему не нужно себя стимулировать никакими девизами. При попытке обозреть им написанное (более 30 художественных и документальных книг), возникает стойкое впечатление, скорее всего ложное, что у него не проходит дня без десятка или двух десятков написанных страниц. Причем, создаются его произведения «без отрыва от производства» — газетной и журнальной работы. Как ему это удается, я гадать не буду, только констатирую факт.

Передо мной лежит увесистый том в тёмно-голубой обложке: Давид Гай. «Небесное притяжение». Подзаголовок: «Жизнь знаменитых авиаконструкторов». Книга издана в Москве издательством «Знак», год издания 2005. Но четыре повести о знаменитых авиаконструкторах, М.Л. Миле, В.М. Петлякове, В.М. Мясищеве, А.Н. Туполеве, входящие в этот том, были написаны еще в 1970-80-е годы, тогда же и выходили отдельными книжками. О том, с каким трудом и с какими потерями они прорывались сквозь колючую проволоку советской цензуры, автор рассказал в предисловии к «Небесному притяжению».

Я хочу обратить внимание на другое. Для написания каждой из этих документальных повестей требовалось собрать и проработать огромный материал — научно-технический, исторический, личностный. Все это Давид Гай делал параллельно с основной работой — корреспондента знаменитой «Вечерки», то есть газеты «Вечерняя Москва».

Давид Гай окончил факультет журналистики МГУ, после чего и стал работать в «Вечерке». Отдал ей без малого тридцать лет. А параллельно с газетной поденщиной наращивал мускулатуру прозаика-документалиста. При этом, как ни тянуло его в небеса, земное притяжение оказалось более сильным.

Он пишет роман о Федоре Михайловиче Достоевском. Для того, чтобы взяться за такую тему, требовалась немалая дерзость. Ведь о Достоевском написано очень много, в том числе литераторами наивысшего класса, от Леонида Гроссмана до Бориса Бурсова. Но Давид Гай находит свой ракурс. Сюжет его романа «До свидания, друг вечный», — история мучительной любви пожилого, многое пережившего и ставшего убежденным консерватором писателя и юной Аполлинарии Сусловой — горячей нигилистки и революционерки. Роман вышел в годы перестройки двумя изданиями общим тиражом 400 тысяч экземпляров!

В середине и конце 80-х, когда ослабли запреты на ранее табуированные темы, Давид Гай ездит в Минск, собирает массу материалов и свидетельст уцелевших узников гетто и пишет потрясающую историко-документальную повесть «Десятый круг». Имеется в виду Десятый круг ада. Это повествование о крупнейшем на территории СССР Минском гетто, в которое гитлеровцы согнали более 100 тысяч евреев и почти всех уничтожили. Книга, по словам автора, была написана за 37 дней. Больше было невозможно выдержать в мире кошмаров и ужасов, которые он должен был вобрать в себя и пережить, чтобы донести все это до читателей. «Десятый круг» Давида Гая — это чуть ли ни первая в России книга о геноциде евреев в годы войны. Сотни произведений о войне и зверствах нацистов против «советского народа» было издано в СССР, но то, что нацистская машина уничтожения целенаправленно перемалывала именно евреев, в произведениях «социалистического реализма» ограждалось железобетонной стеной молчания. Давид Гай — один из первых в России, кто проломил эту стену.

А затем, чуть ли ни с места в карьер, он перешел от прошлого к современности. В качестве корреспондента он не раз ездил в Афганистан, где бесчинствовал и разлагался «ограниченный контингент советских войск». То, что невозможно было пробить в печать, копилось в душе и в записных тетрадях писателя. Книга Давида Гая и Владимира Снегирева «Вторжение», изданная в 1991 году, стала первой правдивой книгой об афганской войне, затеянной кремлевскими маразматиками и сильно ускорившей падение коммунистического режима.

Давид Гай эмигрировал из России в 1993 году. Семья его уже жила в Америке, в прекрасном ухоженном Сан-Диего на юге Калифорнии, на берегу Тихого океана. Там и поселился Давид Гай. Красоты Сан-Диего он позднее опишет в романе «Сослагательное наклонение». Расскажет о том, как жилось в том райском уголке — так внешне безмятежно и скучно, что впору было удавиться. Такая жизнь была не для его деятельной натуры.

Давид переезжает в Нью-Йорк, где становится редактором газеты «Еврейский мир». Потом — газеты «Русская реклама». Потом — газеты «В Новом свете». Потом — журнала «Время и место». Потом и до сих пор — журнала «Времена», одного из лучших литературных журналов русского зарубежья. А параллельно выходят его новые романы: «Джекпот», уже упоминавшееся «Сослагательное наклонение»…

Наиболее значительным из серии полуавтобиографических романов Давида Гая мне представляется «Средь круговращенья земного…».

750-страничная сага вышла в Москве в 2009 году, и тогда же я написал на нее рецензию под названием «Роман века» («Семь искусств», 2009, № 2), которую здесь частично воспроизвожу:

Роман века? Не слишком ли комплиментарен заголовок рецензии? Думаю, что нет. Хотя бы потому, что это не оценка, а только констатация факта.

Когда Давид Гай рассказывал мне о замысле этого широкого эпического полотна, я отнесся к нему с известной долей скептицизма. Не слишком ли широк замах? Охватить важнейшие мировые события целого столетия, провести через них десятки героев — как тут не сбиться на скороговорку!

Автору удалось этого избежать. Хронологические рамки повествования превышают сто лет, но время в романе — это не непрерывный плавный поток. Оно дискретно, импульсивно, движется молниеносными взрывными бросками, и не обязательно только вперед, но часто назад.

Персонаж, от чьего лица ведется рассказ — в нем угадывается сам автор, его даже зовут Давидом, — нельзя считать главным героем романа. Будем называть его героем-рассказчиком. В книге вообще нет главного героя: персонажей много, они приходят и уходят, уступая место другим, которые позднее тоже уходят в небытие. Разворачивается широкая панорама жизни трех поколений одной разветвленной семьи. Герои вовлечены в круговорот крупнейших исторических событий, которые в основном и определяют их судьбы.

Повествование начинается в июле 1980 года. Преуспевающий московский журналист Давид Гольдфедер, победив на конкурсе, премирован творческой командировкой. Он отправляется в приднестровский город (некогда местечко) Рыбница, неподалеку от Кишинева, где когда-то жили его предки.

Затем повествование переносится в апрель 1903 года, в город Кишинев. Юные герои этого повествования Рувим Гольдфедер, его друг Яков Левит и сестра Якова Эстер оказываются в горниле печально-знаменитого еврейского погрома. Они чудом избегают смерти, но случившееся становится определяющим фактором их дальнейшей судьбы.

Они не хотят оставаться в стране, где возможны такие зверства, и через несколько лет, преодолевая множество препятствий, уезжают в Америку. Рувим, как можно было ожидать (но при совершенно неожиданных обстоятельствах), женится на Эстер, становясь родоначальником американской ветви семьи Гольдфедеров.

Автор очень ярко описывает и нелегкий, полный опасных приключений путь в Америку, и жесткие условия выживания в бурлящем Нью-Йорке 1910-20 годов. Повествование ширится, в нем появляются новые персонажи. Один из ведущих героев, Яков Левит (брат Эстер), в погоне за легкими деньгами, связывается с преступным миром и попадает в тюрьму на восемь лет, где происходит процесс его нравственного и религиозного перерождения. Его босс гибнет в бандитских разборках. А старший сын Рувима и Эстер Наум, увлекшись утопическими идеями, уезжает в Советский Союз строить социализм. Некоторое время работает на иновещании, рассказывая угнетенным трудящимся Запада о счастливой жизни народа в Стране Советов. Но едва он начинает избавляться от иллюзий, как его настигает карающая рука. Он гибнет в застенке НКВД. Его младший брат Велвел становится офицером американской армии.

Не менее трудно, хотя и совсем по-другому складываются судьбы тех, кто остался в России. Их втягивает круговорот революции, анархии, гражданской войны, кровавых чисток периода «строительства социализма в одной отдельно взятой стране». Иосиф Гольдфедер — младший брат Рувима, отец героя-рассказчика, тоже попадает в мясорубку ГУЛАГа, но ему удается чудом выскользнуть из нее в период «малого реабилитанса», когда партия «исправляла перегибы» ежовщины. Потом он воюет под Москвой в ополчении и, израненный, остается в живых. А бабушка героя-рассказчика Давида, оставшаяся в Рыбнице, оккупированной германо-румынскими войсками, гибнет в гетто…

В то же самое время на Западном фронте, в составе американской армии, воюет с нацистами Велвел — представитель американской ветви семьи Гольдфедеров.

Рассказчик, по всем внешним данным преуспевающий московский журналист, в начале 1990-х, то есть уже из постсоветской России, тоже уезжает в Америку. Здесь ему удается разыскать и установить контакт со своим родственником Роном, внуком Рувима и Эстер. С его помощью он по крохам восстанавливает историю американской ветви большой семьи, не стесняясь дополнять воображением неизбежные пробелы в фактическом материале. Особую достоверность роману придает обмен письмами между Роном и Давидом, вкрапленными в ткань повествования.

Нет смысла, да и невозможно пересказать содержание этого многопланового, почти энциклопедического повествования, доведенного автором до наших дней. Действие стремительно перемещается не только во времени, но и в пространстве. Из Москвы оно переносится в Рыбницу, из Кишинева в Нью-Йорк, из Одессы в Шанхай, из американской тюрьмы в советскую, из подмосковного поселка Раменское в Пентагон…

Постепенно, на глазах читателя, отмирает, отсыхает российская ветвь рода Гольдфедеров. И постепенно же расцветает и наливается соками американская. Не знаю, ставил ли автор перед собой такую сверхзадачу, или так получилось само собой: ведь хотя в романе, как во всяком художественном произведении, многое дорисовано авторским воображением, но в основу положена реальная судьба одной большой (его собственной!) семьи, повторившей судьбы тысяч, десятков тысяч таких же еврейских семей.

Россия все ближе подходит к черте, когда можно будет сказать, что она свободна от евреев. Кто-то этого ждет с вожделенной радостью, кто-то с досадой и горечью. Автор не выносит оценок, он только рассказывает о своих героях.

Эпилог романа символичен. Герой-рассказчик, уже живущий в Америке, приезжает в родное подмосковное Раменское, на кладбище откапывает из могилы своих родителей урну с прахом, собирает в пакет землю и перевозит за океан, чтобы перезахоронить в Калифорнии. Таков впечатляющий символ, венчающий это повествование.

Полагаю, что даже читатели, мало знакомые с творчеством Давида Гая, могут по этой рецензии представить себе, насколько значителен этот роман и сколь существенен вклад Давида Гая в современную русскую литературу.

Перу Давида Гая принадлежит также трилогия о ВВП — понятно, речь идет о Путине и его властвовании. Это романы «Террариум» (он есть на английском на Amazon), «Исчезновение» и «Катарсис». Как объясняет автор, «реалистическое повествование в этих произведениях причудливо переплетается с антиутопией — с присущими ей предсказаниями и предугадываниями, фантасмагорией, гротеском, сатирой». И, добавлю, трилогия пронизана болью и тревогой за будущее страны, которую автор покинул физически, но с которой неразлучен духовно.

Давиду Гаю исполняется 80 лет.

Я сам уже перешагнул этот возраст, думаю, что неплохо знаю свое поколение, и могу с уверенностью сказать, что мало кто из наших с ним сверстников прожил свои восемь десятков так интересно, насыщенно и плодотворно, как Давид Гай.

Самое отрадное состоит в том, что писатель встречает «круглый» юбилей полным творческих сил. Можно не сомневаться, что он порадует нас еще многими яркими произведениями.

Поздравляем тебя, дорогой Давид, желаем здоровья, энергии и новых творческих свершений.

Сердечно твой,
Семен Резник,
Вашингтон