Древнее мышление не знало отвлеченных понятий. Способность абстрагировать, обобщать и группировать предметы соответственно тому или иному понятию человек приобрел гораздо позднее. Леви-Брюль писал про индейские племена Южной Америки: «Тщетно было бы искать у них слова для отвлеченных понятий»…

К вопросу о двух типах мышления

Инна Беленькая

В чем загадка эволюции психики от животного до человека и от примитивного человека до представителя культурного народа? Можно ли считать, что эта эволюция происходила путем постепенного и медленного накопления изменений? Чем отличается мышление первобытного человека от культурного, существует ли дологическая стадия мышления, предшествующая логическому мышлению?

Эти и подобные им вопросы занимали умы ученых-этнологов на рубеже 19-20-х веков. Казалось бы, «дела давно минувших дней» и незачем поднимать снова эту тему. Но так ли это? Напротив, проблема, касающаяся двух качественно различных типов мышления до сих пор актуальна, поскольку имеет прямое отношение к лингвистике, а именно к словообразованию — этой «самой глубокой и загадочной сфере языка» (Гумбольдт), с учетом того, что язык нерасторжимо связан с мышлением. Но об этом речь пойдет ниже. А пока вернемся к началу.

Однозначного решения эти вопросы в то время не находили. По мнению одних ученых, нас отличает от дикарей лишь объем и характер знаний, а по мнению других, мышление дикаря строится по принципиально другим законам, чем наше, и основано на совершенно иных взаимосвязях.

Идея о двух типах мышления приобретала все больше сторонников и не только среди этнологов. Ф. Ницше писал, указывая на различия между двумя видами мышления:

«Так как умозаключает человек во сне, умозаключало все человечество в бодрственном состоянии… Сон переносит нас в отдаленные состояния человеческой культуры и дает нам средство лучшего уразумения последних<…>

Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно развилось более острое логическое мышление и строгий подход к причине и следствию, если функции нашего разума и рассудка и теперь еще обращаются к тем первобытным заключениям, и если мы в этом состоянии проводим половину жизни» [1]

По мнению Юнга, сходство психической жизни первобытного человека с отдельными психическими феноменами у душевнобольных, мифологические образы, проявляющиеся в фантазиях ребенка, в символике сновидений, — все это позволяет говорить о

«… двоякого рода мышления — фантастически-мифологическом и определенно-направленном (логическом)». [2]

Наиболее острая научная дискуссия разгорелась после появления в 1931 г. книги «Сверхъестественное в первобытном мышлении» французского ученого Л. Леви-Брюля (1857–1939), «одного из скромнейших и при этом наиболее революционно мыслящих научных работников», как писал о нем Н.Я. Марр.

Леви-Брюль считал, что примитивный человек мыслит иначе, чем современный, и его психологический механизм мышления не совпадает с механизмом мышления культурного человека.

Согласно Леви-Брюлю, своеобразие менталитета первобытного человека заключается в том, что его представления о существах и явлениях, реальности, среди которой он живет, мистичны и управляются законом мистической партиципации (от франц. participation — соучастие, сопричастность). С точки зрения содержания представлений, первобытное мышление является мистическим, а с точки зрения ассоциативных связей, оно, по определению Леви-Брюля, является пралогическим. Примитивный человек не имеет понятий, абстрактные родовые имена для него совершенно чужды, а характер обобщения предметов заключается в том, что разнородные предметы он рассматривает как тождественные.

Большинство ученых не приняли теорию Леви-Брюля. Его упрекали в том, что он отодвинул первобытное мышление в «прихожую логики», по выражению Леви-Строса. Последний утверждал, что способы мышления у примитивного и современного человека не отличаются, и в примитивном мышлении работает та же логика, что и в мышлении научном: «Железный топор не потому лучше каменного, что он «лучше сделан». Сделаны они одинаково «хорошо», просто материалы разные: железо — не то, что камень».

На самом деле, Леви-Брюль не раз подчеркивал, что первобытное мышление не следует понимать как алогическое или антилогическое. Он указывал, что умственная деятельность дикарей не представляется низшей, менее развитой формой мышления, как это следовало из эволюционной теории, а отличается качественно от мышления современного человека. Как бы предвидя будущую критику, он предупреждал, об «искушении думать, что между нашим и первобытным мышлением существует только количественное различие». [3]

Но критические нападки стоили Леви-Брюлю нервного срыва, что впоследствии привело его к отказу от своих взглядов.

К сожалению, как это часто бывает, в своей запальчивости противники Леви-Брюля порой были просто необъективны. Это признавал английский ученый Эдвард Эванс-Причард (1902-1973), который, хотя и не разделял взгляды Леви-Брюля, писал в его защиту, что «критике должны подвергаться действительные взгляды ученого, а не те, что ему приписывают».

Теория Леви-Брюля была в течение многих лет предметом непреходящей дискуссии, и «большинство антропологов в то время чувствовали себя обязанными подвергнуть ее суровой критике».

Согласно Эвансу-Причарду, первая группа критиков отрицала выделенные Леви-Брюлем качественные различия в мышлении на том основании, что не может быть мышления, которое не соответствовало бы логическим законам. Такое мышление не только не помогало, но и прямо мешало бы человеку ориентироваться в мире и решать задачи.

«Представим себе охотника с пралогическим мышлением, который встречает неизвестного ему зверя. Предположим, что он строит следующий вывод: у зайца четыре ноги, у этого зверя тоже четыре ноги, следовательно, это заяц. Если бы наши предки рассуждали подобным образом, то неизвестные звери их давно бы съели» [4]

Всякое суждение должно соответствовать законам логики, и гипотеза Леви — Брюля о существовании пралогического мышления неверна.

Вторая группа критиков исходила из противоположного взгляда на природу человеческого мышления, считая, что паралогическое мышление существует, но оно характерно не только для примитивных культур, как полагал Леви-Брюль, а и для высокоразвитых западных обществ. Поэтому неверно говорить о качественных различиях в мышлении.

По мнению Эванса-Причарда, Леви-Брюль слишком резко противопоставил принципы «первобытного» и «цивилизованного» мышления.

Его вывод звучит приговором:

«… ни один из уважаемых антропологов не принимает сегодня теорию о двух отдельных типах мышления». [5]

Однако, не разделяя взгляды Леви-Брюля на качественные различия примитивного и современного логического мышления, Эванс-Причард признает семантические различия между языком туземцев и современными языками. По его словам, «семантические коннотации слов туземцев сильно отличаются от коннотаций слов английского языка. Язык примитивов имеет свои историю, структуру и функцию… Это коллективный, автономный и объективный феномен». Вот тут можно было ожидать, что Эванс-Причард воскликнет: «Эврика!» Ведь именно особенности языкотворчества должны быть положены на чашу весов в этом споре. Поскольку «язык неразлучен с мышлением» (Марр), и древнее словотворчество несет на себе отпечаток закономерностей древнего мышления.

Но, увы, эти идеи не получают своего дальнейшего развития.

Требовалось найти научный метод, который позволил бы подойти к изучению закономерностей архаического мышления, что приблизило бы к разрешению долгого научного спора. Этот метод был разработан Л.С. Выготским. К нему мы еще вернемся.

С того времени прошло около века. Как изменилось (и изменилось ли вообще) отношение и взгляды ученых на концепцию Леви-Брюля?

«На сегодня можно считать доказанным, что различия в мышлении людей, относящихся к различным культурам, состоят не в формально-логических операциях, а в используемом материале, прежде всего в тех признаках, на основании которых создаются категории и строятся классификации. Единство формальной основы всех языков утверждает «генеративная грамматика» Н. Хомского, согласно которой «ребенок способен выучить любой язык именно потому, что имеется фундаментальное соответствие между всеми человеческими языками, потому что „человек повсюду одинаков“»,

— пишет АЛЕКСАНДР БРОДСКИЙ ( Звезда, номер 1, 2018).

И похоже, что он выражает общее мнение, согласно которому теория Леви-Брюля представляет только исторический интерес.

Но не все так однозначно. Вот отрывок из выступления А.М. Пятигорского (1929–2009), советского и британского философа, востоковеда, писателя.

Полемизируя с психологами, он очень эмоционально реагирует на их главное возражение — «есть же ещё общие законы человеческого мышления»:

«Дамы и господа, умоляю вас, поймите, раз произнеся эту фразу, вы обрекаете себя на проклятие в веках. Законы, общие законы человеческого мышления? Поезжайте к бушменам, бушменский язык легкий, его можно выучить за 3–4 месяца. Да, готтентотский труднее, ну неважно. И прочтите им об этом лекцию, они будут над вами смеяться. А потом Вы как ошпаренный выскочите из джунглей и скажете: «О Господи, так ведь различия в психике между одними людьми и другими может быть больше, чем между людьми и жирафами, взятыми вместе!».

Пятигорский ссылается на знаменитого ученого этнолога Б. Малиновского (1884-1942):

«Вы понимаете, что придумал этот великий ученый? То есть, он исключил что? Абсолютно привилегированность наблюдателя, без которой европейский чин и жить не может, и русский тоже, они меня тоже наблюдают. И вот когда ему хозяин его хижины сказал: «В общем-то, мы одинаковы. Но вот этот омерзительный, омерзительный обычай чистки зубов утром и вечером, он приводит меня в полное недоумение». Малиновский его спросил: «Бенге, почему?». И тот ему ответил: «Потому что именно эти движения могут вызвать к жизни сатанинского монстра Ородо, который погубил нашего тотема рода, жившего там ещё до сотворения Земли, море было сотворено, а земля ещё не была».

Т. е. косвенно, не ставя перед собой такую задачу, Пятигорский подтверждает концепцию Леви-Брюля. И хотя в своих размышлениях он буквально вторит идеям Леви-Брюля, но ни его имени, ни имени кого-либо из его единомышленников, он не упоминает. Но именно Леви-Брюль писал о том, что «нет ничего, что одинаково воспринималось бы ими и нами». Поэтому:

«… человек нашей среды… наталкивается на непреодолимую трудность при попытке усвоить образ мышления первобытного человека». «Мышление первобытных людей в основе своей мистическое, а первобытные люди, с известной точки зрения, метафизики».

В отличие от Пятигорского, ученый культуролог, философ А. Пелипенко (1960–2016) обращается в своих трудах к идеям Леви-Брюля, тем самым восстанавливая и поднимая его научный престиж. В своей книге «О геномах культурных систем в их исторической динамике» [6] он пишет:

«Маститые авторы ничтоже сумняшеся говорили очевидную глупость о том, что люди во все времена мыслят примерно одинаково, а те, кто осмеливался высказать даже весьма робкие возражения, награждались ярлыками фашиста, расиста, нациста и т.п. <…> После Второй мировой войны… по понятным причинам, говорить о непреодолимых культурно-антропологических различиях между представителями разных обществ, равно как и об исторически детерминированных типах их ментальности, стало неприлично».

В своей работе Пелипенко использует введенное Л. Леви-Брюлем понятие мистической партиципации или сопричастия, лежащее в основе менталитета первобытного человека, давая ему расширительное толкование.

А теперь вернемся к исследованиям Выготского. В центр своих экспериментально-психологических исследований Выготский ставил изучение образования понятий как стержневого условия всякого мышления. Спрашивается, почему?

В самом широком смысле мышление является синонимом познания и в своей деятельности опирается на систему понятий. Образование понятий — это всегда акт обобщения, отвлечения от конкретных свойств и признаков тех или иных предметов и явлений. Мышление современного человека построено на понятиях. В чем это проявляется?

Тут лучше всего дать слово Людмиле Ясюковой, руководителю лаборатории социальной психологии СПбГУ (фрагмент интервью):

— Что такое понятийное мышление? — спрашивает интервьюер.

— Истоки этого понятия следует искать в работах выдающегося советского психолога Льва Выготского. Степень сформированности понятийного мышления можно определить с помощью психологических тестов. Вот пример из тестирования детей шести-семи лет, с которым не всегда справляются и взрослые. Синица, голубь, птица, воробей, утка. Что лишнее? К сожалению, многие говорят, что утка. У меня были недавно родители одного ребенка, горячились, доказывали, что утка — правильный ответ. Папа — юрист, мама — учитель. Я им говорю: «Почему утка?» А они отвечают, потому что она большая, а птица, птичка это, по их мнению, что-то маленькое. А как же страус, пингвин? А никак, у них в сознании закреплен образ птицы как чего-то маленького, и они полагают свой образ универсальным. Птица же — это родовое понятие.

— Отклонение в мышлении, — продолжает Л. Ясюкова — это оперирование примитивными, конкретными суждениями при недостаточности обобщения, абстрагирования, бедное логическими операциями. Один из способов определить особенности мышления — исключение понятий или картинок.

Человека просят, например, сказать, какое слово лишнее в списке и почему: птица, стол, очки, молоток? Если человек говорит, что птица, потому что она живая, а остальное не живое, то это понятийное мышление. Однако, если человек исключает птицу, потому что она летает, то это уже исключение не по понятийному, а по функциональному признаку, значит у человека более низкий допонятийный уровень развития мышления. Самолёт тоже летает, поэтому более важно, что птица живая, а самолёт, стол, очки и молоток искусственные. Если человек исключает птицу, потому что она имеет перья, а остальные предметы гладкие, то это ещё более низкий уровень мышления: за основу обобщения взят случайный, малозначительный признак. Если человек исключает любой другой предмет по любому признаку, то его мышление тоже не достигло понятийного уровня. Например, можно исключить молоток, потому что им бьют: это функциональное отличие, а не сущностное…

Древнее мышление не знало отвлеченных понятий. Отвлеченно мыслить, способность абстрагировать, обобщать и группировать предметы соответственно тому или иному понятию человек приобрел гораздо позднее. Леви-Брюль писал про индейские племена Южной Америки:

«Тщетно было бы искать у них слова для отвлеченных понятий растения, животного, цвета, звука, пола, вида и т.д.»

В своих исследованиях Выготский исходил из идеи развития, которая предполагает изучение не «готового понятия», а самого процесса его образования». Только исследование онтогенеза мышления, образования понятий в «генетическом разрезе» позволило подойти к пониманию закономерностей древнего мышления.

Как показали исследования Выготского, для ранней ступени языкового развития характерно так называемое «мышление в комплексах» [7] Его главное отличие — это способ обобщения, озадачивающий логическое мышление, но совершенно естественный для древнего дологического мышления.

Если в понятийном мышлении предметы обобщаются по одному основному признаку («люди», «животные», «растения»), то в комплексном мышлении по самым разнообразным: сходству по какому-нибудь признаку, внешней аналогии, образному подобию или функциональному родству. Комплексы отличаются избытком, «перепроизводством связей» (Выготский). У ребенка в раннем возрасте одно и то же слово может указывать на разные предметы, т.е. одинаковые слова могут иметь разное значение.

Одним из важных выводов, к которому приходит Выготский, является тот, что в основе примитивного мышления также лежит механизм комплексного мышления, ибо мышление примитивного человека не совершается в понятиях.

Исходя из этого, с учетом неразрывной связи языка и мышления, можно говорить и о тех особенностях, которые характеризуют этап раннего языкового развития. По утверждению Выготского, все существующие языки прошли через стадию комплексного мышления со всеми присущими ему отличительными свойствами.

Выготский не использовал теорию комплексного мышления применительно к какому-либо конкретному языку, ограничиваясь в своих исследованиях рассмотрением отдельных примеров. Но его разработки, открывающие новые подходы к изучению языка, могут быть с полным основанием приложимы к подобным исследованиям.

Как было нами показано ранее, характер объединения разнородных по значению слов в иврите, обобщения их одноименным корнем в корневые группы находит свое полное соответствие в разных типах комплексного мышления.

Таким образом, исследования Выготского говорят в пользу концепции Леви-Брюля о двух качественно различных типах мышления.

Но в лингвистике теория комплексного мышления остается невостребованной, т.к. «современная лингвистика не считает, что несколько тысяч лет назад языки принципиально отличались от современных» (из частной переписки автора с лингвистом Н.М. Заикой). А что касается иврита, то, по ее словам, «иврит не представляет собой типологической редкости (как и подавляющее большинство языков)».

И далее: «Современная лингвистика исходит из того, что современные языки устроены приблизительно так же, как и предки современных языков. К сожалению, информации о языках-предках у нас гораздо меньше, чем о языках-потомках».

Вот и все. Никакого упоминания об ученых, развивавших другое направление в науке и придерживавшихся других взглядов. Как-будто не было ни Леви-Брюля, ни Кассирера (из западных ученых), ни Марра, ни Выготского, ни Фрейденберг (из отечественных). По существу из отечественной науки вычеркнут целый исторический пласт.

Похоже, что после выхода статьи Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» и развязанной антимарристской кампании — с того самого времени (а прошло больще 70 лет) в лингвистике ничего не изменилось, и она следует курсом, проложенным «великим кормчим» и «корифеем всех наук» в своей программной статье. У всех у нас на слуху когда-то была фраза Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». «Три источника и три составные части марксизма», откуда взята эта фраза, острые языки назвали бы «Евангелием от Ленина».

Вот такую же форму «благой вести» принимает и риторика Н. З.: «Современная лингвистика исходит из того…», «современная лингвистика не считает, что…». В этих словах чувствуется какая-то монолитная незыблемость лингвистики, сравнимая разве что с окаменелостью взглядов ученых, представляющих ее.

ЛИТЕРАТУРА

1. Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы.— СПб,: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1994, с.37, 38.
2. Там же, 33.
3. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика-Пресс, 1994, с. 54.
4. Эванс-Причард. Теории примитивной религии.
5. Там же.
6. Пелипенко А. О геномах культурных систем в их исторической динамике.
7. Выготский Л. С. Психология. — М.: Эксмо-Пресс, 2000, с.370