Лев Сидоровский: Вспоминая…

Loading

В начале 1953-го был арестован — вместе с послом в Лондоне Иваном Майским и, заодно, с «врачами-отравителями». В тюрьме, лишённый возможности писать, сочинил в уме (притом — на английском языке) приключенческий роман. После освобождения — по ходатайству Молотова — оказался в Институте мировой экономики АН СССР.

Вспоминая…

Об Эрнсте Генри

Лев Сидоровский


КТО ВЫ, ЭРНСТ ГЕНРИ?
Моя встреча с публицистом,
которого Гитлер считал своим личным врагом.

ПРОЧИТАВ книгу «Гитлер над Европой?», Альберт Эйнштейн сказал: «Я многому из неё научился. Если эта книга встретит такое полное понимание, которого она заслуживает, её воздействие на развитие отношений в Европе не может не стать решающим и благотворным».

Эйнштейн в том 1933-м понятия не имел, кто на обложке книги скрывается за псевдонимом «Эрнст Генри». И когда в 1936-м великий учёный, наверняка, увидел другую книгу Эрнста Генри — «Гитлер против СССР», этого тоже не ведал. Да и в нашей стране сей секрет не раскрывался. Но в 1979-м таинственного автора (которого Гитлер когда-то объявил своим личным врагом) я всё же «вычислил». И в своей толстенной телефонной книжке записал: «Ростовский Семён Николаевич (Эрнст Генри). Москва, Угловой пер., д. 2, кв. 98. Тел.: 258-53-80». Позвонил, договорился о встрече, сел в «Красную стрелу» — и в назначенный час позвонил в дверь скромного двухкомнатного жилища, хозяин которого оказался высоким, с большим лбом, седовласым, усатым…

* * *

МЫ расположились в его тесном кабинете, и я приступил к «допросу»:

— Семён Николаевич, откро­венно говоря, ваше имя окута­но ореолом таинственности, о вашей жизни рассказывают ле­генды. Поэтому очень бы хо­телось из первых уст услышать: кто же вы, Эрнст Генри?

Он усмехнулся:

— Моя политическая и про­фессиональная жизнь началась в шестнадцать лет. Закончи­лась первая мировая война, и я приехал в Берлин к отцу, ко­торый был интернирован в Германии в качестве граждан­ского военнопленного. Однако вскоре от семьи оторвался и вошел в контакт с только что созданным Коммунистическим интернационалом молодежи. Я знал языки и — по указанию ис­полкома КИМа — стал одним из международных курьеров ор­ганизации. Началась жизнь под­польщика. Мы, комсомольцы, учились, как запоминать явки, менять ночёвки, преображать свой внешний вид, походку, быть скрупулезно точным при встречах. Опоздать более чем на одну-две минуты было для нас абсолютно невозможным — эта привычка, кстати, сохрани­лась у меня до сих пор… Я знал, как держаться на допро­сах, как уметь в подобной си­туации молчать — это здоро­во пригодилось, когда через несколько месяцев, по дороге в Москву, оказался в застенках у белополяков, когда потом, осенью двадцать третьего года, сидел в берлинской тюрьме Моабит…

— Семён Николаевич, мне известно, что КИМ был неповторимой школой для юношей и девушек, стремив­шихся стать профессиональны­ми революционерами…

— Да, для большинства вышедших из этой школы вне борьбы за комму­низм жизни уже не существо­вало. Особенно тесные отно­шения установились тогда ме­жду советскими и германски­ми комсомольцами: товарищи участвовали в общей работе, учились друг у друга… И вот весной двадцатого года в качестве курьера КИМа я от­правился из Берлина в Москву. Поскольку Советская республи­ка была отрезана от Запад­ной Европы плотной стеной ан­тисоветских государств, ехать приходилось в сугубо конспи­ративных условиях-то по же­лезной дороге, то на лошадях спрятанным в повозке. Не обо­шлось и без серьезных приключе­ний… В Москве, будучи работ­ником международного отде­ла ЦК РКСМ, присутствовал на третьем съезде комсомола, слушал знаменитое выступле­ние Владимира Ильича Лени­на… Снова нелегально вернулся в Германию (спрятавшись в трю­ме зашедшего в Петроград не­мецкого корабля) и вскоре, 1 февраля 1921 года, опублико­вал свою первую статью. Она была напечатана в органе гер­манского комсомола «Юнге гар­де» («Молодая гвардия) под моей тогдашней кличкой «Лео­нид». Кстати, в том же номере моему перу принадлежала ещё и передовая статья, которая бы­ла подписана просто буквой «Л».

— Так что впервые вы высту­пили в прессе почти шестьдесят лет назад…

— Да. Я работал в отделе печати ЦК КПГ, затем в редак­ции «Роте фане», был коррес­пондентом «Роте фане» в Совет­ской России. Вскоре оказал­ся в Турции, где присутствовал на подпольном съезде недавно основанной Турецкой компар­тии. В Берлине вышла моя книжка «Ангора» (так тогда на­зывали на Западе столицу Тур­ции Анкару). затем другая книжка — «Почему ведется рур­ская война — 10 процентов или нация». Это уже напоминало марксистскую публицистику. Потом, в канун очередного аре­ста, в «Ди интернационале» опубликовал статью «Стратегия в Лозанне» — о происходившей в июле 1923 года в Лозанне ме­ждународной конференции по ближневосточному вопросу. С этого времени — с благословения одного из руководящих товари­щей в Коминтерне — я и стал, как это теперь называется, ме­ждународником…

— А всё-таки как появился ваш столь звучный псевдоним?

— Появление псевдонима связано со следующими собы­тиями. Я жил в Берлине, ког­да 30 января 1933 года Гитлер пришёл к власти. До этого ме­ня несколько раз арестовыва­ли, так что берлинская поли­ция все сведения обо мне уже имела. И тут — срочный вы­зов в Лондон. Находясь в Ан­глии, узнал о поджоге рейхс­тага и начавшемся вслед за этой гитлеровской провокаци­ей массовом фашистском тер­роре. Решил вернуться в Гер­манию, чтобы принять участие в антифашистской работе, но руководитель английской ком­партии Уильям Галлахер охла­дил мой пыл: «Тебя же аре­стуют, только ты пересечёшь границу». Я начал шуметь: «Что же, сидеть здесь, сложа руки?» Товарищ Галлахер улыбнулся: «Зачем — сложа руки? Ты хо­рошо знаешь Германию. Ещё десять лет назад в своей ста­тье ты писал, что германская мелкая буржуазия попадёт под влияние фашизма и это даст возможность создать массовую фашистскую партию. Жизнь подтвердила твой прогноз. Ты знаешь, что такое фашизм, а вот у нас в Англии о фаши­стах представление слабое. Да­же многие рабочие считают, что Гитлер просто хочет вос­становить честь Германии пос­ле её поражения в войне. Так вот, садись и пиши книгу о германском фашизме…» Эту книгу я написал за че­тыре месяца. Она называлась — «Гитлер над Европой?». В кни­ге я привел карту будущего распространения гитлеризма в Западной Европе, которую аб­солютное большинство читате­лей сочло тогда за фантастику. Люди возмущались: «Ну, можно ли так преувеличивать значе­ние германского фашизма?!..» Увы, мои предсказания сбы­лись…

— И вам понадобилось, так сказать, «замаскироваться»?

— Да, возник вопрос: под каким именем издать книжку? Моя настоящая фамилия тут не го­дилась, потому что многие сра­зу же заявили бы — мол, всё понятно, русский агент, типич­ная пропаганда… И вот одна из моих друзей, госпожа Амабель Уильямс-Эллис (раньше она была секретаршей Герберта Уэллса) предложила псевдо­ним — «Эрнст Генри». Почему именно его? Потому что уже в самом этом сочетании таи­лась некая загадка. Дело в том, что если написать «Эр­нест», то это может быть и француз, и англичанин, и аме­риканец, и бельгиец… А ес­ли — «Эрнст», то — только не­мец. Теперь — «Генри». Если вы напишете «Henri»-то это читается, как «Анри» — имя французское, бельгийское, швейцарское… А если «Henгу»-то получается имя ан­глийское или американское… То есть в самом имени — уже какая-то путаница. Мои друзья так и сказали: «Это поможет запутать гестапо…»

— Это, Семён Николаевич, запутало, видно, мно­гих… Например, когда в Ма­хачкале издали вторую вашу книгу, «Гитлер против СССР», то под названием появилась ещё такая строчка: «Англий­ский журналист о планах Гит­лера»…

— Забавный факт, я о нём даже и не знал… Что же ка­сается гестапо, то, когда аме­риканские войска во Франкфурте-на-Майне обнаружили секретный архив заграничного отделения гестапо, то там, в числе прочих документов, они нашли директивы на случай — в ходе операции «Морской лев» — ок­купации Англии. В этих инст­рукциях был список лиц, под­лежащих немедленному аре­сту. Начинался список с Чер­чилля и архиепископа Кентерберийского, третьей значилась моя пер­сона, ну и следом — другие. Причём если у всех вслед за именем следовал точ­ный адрес и телефон, то у меня ничего такого не было. (Между тем, я тогда в Лондо­не редактировал «Совьет ньюс» — советскую газету на английском языке). Министер­ство информации мне этот список прислало, и друзья ска­зали: «Вот видишь, они не зна­ли, где тебя искать». На что я возразил: «Чепуха, просто тот гестаповец, которому было поручено вести моё дело, пло­хо работал».

— Хотелось бы прояснить вот что. Ваша книга «Гитлер против СССР», изданная в три­дцать шестом году, была по­священа «грядущей схватке ме­жду фашистскими и социали­стическими армиями». Как из­вестно, в ней содержался об­стоятельный разбор планов нападения гитлеровской Герма­нии на СССР, которые, разуме­ется, готовились в глубоком секрете. Более того, на прило­женной к книге карте вы пока­зали четыре главных направле­ния задуманного вермахтом удара — на Ленинград, Моск­ву, Киев, Одессу. Как же вам удалось за несколько лет столь точно предугадать пресловутый «план Барбаросса»? Что дало возможность публицисту еще в тридцать шестом году с уве­ренностью утверждать, что война закончится смертью Гит­лера и его сообщников, что мир никогда не был свидете­лем такого поражения, каким станет грядущий разгром фа­шизма?

— Да, я слышал, что, га­дая — кто автор этой книги, гитлеровцы даже подозревали одного из друзей фюрера, по­кинувшего Германию, но хоро­шо знавшего гитлеровские пла­ны… Могу вас заверить, что никакими секретными сведени­ями я не пользовался, никако­го взлома в архивах генштаба гитлеровского вермахта не производил. Просто долгое время анализировал положе­ние и планы германского фа­шизма. Анализировал и делал выводы… Я ставил себя на ме­сто гитлеровского стратега: как бы он поступил, имея такие си­лы? Как потом показала жизнь, мои выводы были точны…

— Поразительно!.. Николай Семёнович, проиллюстрируйте, пожа­луйста, хотя бы на одном при­мере, как сегодня рождается тема очередного вашего вы­ступления в прессе.

— Однажды я листал запад­ногерманский ежегодник, на­звание которого можно пере­вести примерно так: «Список членов наблюдательных сове­тов акционерных компаний». И наткнулся там на имя Вернера Наумана. Вспомнил, что ещё во время войны некий Вернер Науман работал для гестапо во Франции. Стал тянуть эту ни­точку и выяснил многое… Когда Борман в ночь на второе мая сорок пятого года бежал из имперской канцелярии, в его компании было несколько чело­век. Но только один из них мог считаться видным нацистским вожаком: статс-секретарь в ми­нистерстве Геббельса Науман, назначенный в завещании Гит­лера новым министром пропа­ганды. Исследовав некоторые документы, я понял следующее. Перед тем, как покончить с со­бой, Геббельс, который пробыл на посту рейхсканцлера треть­его рейха всего один день, пе­редал свои полномочия Науману. Да, из всех оставшихся в столице членов правительства Геббельса «динамический» мо­лодой эсэсовец Науман был единственный, кому Геббельс доверял безоговорочно. И имен­но он был единственным из фа­шистских вожаков, кто, бес­спорно, сумел в те дни скрыться. Пройдя двойную школу — школу гестапо и школу Геб­бельса, — Науман имел все «права» на то, чтобы наследо­вать Гитлеру… Тщательно проанализировав его послевоенную жизнь, я ут­вердился в мысли, что этот че­ловек является одним из глав­нейших, если не самым глав­ным прародителем неонацизма в ФРГ, выступающего с 1964 года под вывеской НДП. А формально Науман работает в одном крупном промышленном концерне — вот почему я обнаружил его имя в том са­мом западногерманском жур­нале. Так в моей картотеке по­явилось «дело Наумана»…

— Вероятно, картотека у вас огромная!

— Да, несколько тысяч па­пок… Собирая архив, я по­нял, как важно для публици­ста-международника не только изучать теорию и следить за событиями дня, но и искать, копать, обнаруживать… Вы зна­ете, такая работа нередко ув­лекает, как настоящий детективный роман, но, конечно, для нее надо знать несколько ино­странных языков…

— История и современ­ность — два эти понятия, Николай Семёнович, вро­де бы по значению — антиподы, между тем у вас есть книга «Заметки по истории совре­менности», получившая потом продолжение. Каково же, на ваш взгляд, сегодня значение истории современности?

— Я всегда помню призыв Владимира Ильича Ленина: «Мы должны делать постоян­ное дело публицистов — пи­сать историю современности…». Этот человек, ко­торый сам делал историю, тре­бовал, чтобы о ней писали не только задним числом, пером летописцев, но и в дни её свершения, пером очевидцев. Тем самым на публицистов на­лагалось и другое обязатель­ство: писать историю совре­менности — значит, говорить не только о событиях дня, но и о характере эпохи, о фило­софии времени. Не только опи­сывать современность, но и критиковать её. Это — захва­тывающая задача. И, может быть, никогда ещё она не бы­ла такой захватывающей, как в наши дни. Ещё ни одна эпо­ха не ставила перед историком столько жгучих и неожиданных ‘вопросов и не давала публици­сту такого колоссального дра­матургического материала, как та, в которой живём мы с ва­ми. Когда историк современ­ности пишет о сегодня, он обя­зательно включает в свои рас­суждения «вчера» и думает о «завтра». Да, прежде всего он думает о будущем — и это са­мое главное.

— Всякий ли публицист спо­собен на такое? Вообще, какой смысл вкладываете вы в это понятие — «публицист»?

— Не буду сейчас пе­речислять все те качества, ко­торые предъявляю человеку, претендующему на столь обя­зывающее звание, — это бы заняло слишком много време­ни. Ну а если совсем коротко… Если этот человек редко встречается с молодё­жью, не интересуется тем, о чём она думает, — он умст­венно лысеющий публицист… Если у него было три инфарк­та, но всё равно не может не заниматься публицистикой, — он публицист… Если пере­стаёт быть верным народу, — он уже мёртвый публицист.

— Вам семьдесят пять лет — какой же в этом возрасте ус­тановили себе рабочий режим?

— Режим прежний. Встаю в шесть. Тёплая ванна и вслед за ней холодный душ придают необходимую для работы бод­рость. Работаю примерно пять часов…

— Среди ваших «рецептов журналистам против старения», опубликованных в прошлом го­ду, есть и такой: «не скри­петь». Пожалуй, этот совет весьма полезен не только кол­легам?

— Конечно. Не на­до скрипеть, надо любите жизнь, потому что, образно го­воря, это — величайший истори­ческий фильм, в котором ты участвуешь…

* * *

ЕЩЁ несколько штрихов из жизни этого человека. В 1951-м вернулся на Родину, под псевдонимами «Лосев» и «Леонидов» стал работать в английском отделе Совинформбюро и на радио. В начале 1953-го, когда носились слухи, что готовится «процесс Молотова», был арестован — вместе с послом в Лондоне Иваном Майским и, заодно, с «врачами-отравителями». В тюрьме, лишённый возможности писать, сочинил в уме (притом — на английском языке) фантастически-приключенческий роман о Тибете, а также — другой, философский: «Прометей». После освобождения — по ходатайству Молотова — в 1954-м оказался в Институте мировой экономики АН СССР. В середине 60-х — как консультант, к тому же способный пробивать советскую цензуру, — помог Михаилу Ромму, которого называл «выдающимся кинопублицистом», создать и выпустить на экраны фильм «Обыкновенный фашизм». Инициировал и подписал несколько коллективных писем против возврата страны к сталинизму. По мнению многих, именно Эрнст Генри стал «крёстным отцом» диссидента Андрея Сахарова. Постоянно публиковался в «Литературке», «Комсомолке» и журналах» «Международная жизнь», «Новое время», «Юность», других… Его не стало в 1990-м, 4 апреля.

Таким я запечатлел «Эрнста Генри» в том 1979-м…
Фото Льва Сидоровского
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Лев Сидоровский: Вспоминая…

  1. «сел в «Красную стрелу»
    \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
    Чтобы «сесть» в Красную стрелу надо было обладать определённым «статусом»

  2. «А если «Henгу»-то получается имя ан¬глийское или американское… То есть в самом имени — уже какая-то путаница. Мои друзья так и сказали: «Это поможет запутать гестапо…»
    — Это, Семён Николаевич, запутало, видно, мно¬гих…»
    __________________________________
    Множество псевдонимов может запутать кого угодно, не только гестапо. А Л.Сидоровскому каково?
    «Семён Николаевич, откро¬венно говоря, ваше имя окута¬но ореолом таинственности, о вашей жизни рассказывают ле¬генды»……
    «Николай Семёнович, проиллюстрируйте, пожа¬луйста ….»
    «История и современ¬ность — два эти понятия, Николай Семёнович, вро¬де бы по значению — антиподы, между тем у вас есть книга «Заметки по истории совре¬менности»….

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.