Татьяна Хохрина: По справедливости

Loading

Лазагь с Фигочкой своей на конгресс в Голландию намылились. Как устроились-то! И квартира и дача, и Крым и волга, и институт и конгресс… Прямо как не люди, всё им на подносе! Она вздохнула, вытерла тряпочкой стол после чая, взяла лист бумаги и написала в правом верхнем углу: «Начальнику Первого отдела…»

По справедливости

Рассказы из книги «Дом общей свободы», издательство «Арт Волхонка», 2020

Татьяна Хохрина

ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ

— Надо, чтоб всё было по справедливости, ведь правда же? Ну не честно же, если одним все, а другим, которые тоже хорошие, не хуже, а даже и лучше тех, первых, — им ничего. Так неправильно! И в законах всех не так написано, там все по справедливости! И если люди сами это не понимают, значит, те, кто понимает или по должности обязан, должны им подсказать, помочь там или направить как-то…

Верочка сидела на кухне, чай уже допила и оладьи доела, но уходить не собиралась, а, наоборот, устроилась поуютнее в своем любимом уголке между старым шкафчиком с посудой и стеной, на продавленном стуле с подушечкой, завернувшись в бабкин еще огромный платок, и смотрела в окно. Она любила поразмышлять в тишине, обдумывая жизнь свою и чужую и сама себе приводя разные аргументы в оправдание ее или осуждение. Особенно после того, как новый начальник назвал ее умницей, она пришла к выводу, что просто обязана часть времени уделять исключительно мыслительной деятельности. Она же теперь работник умственного труда! Хотя всего год назад и не мечтала об этом.

Они с мамой жили очень тяжело. Особенно после того, как папка сбежал, а бабуля слегла и совсем дурная стала. Верочка еще в школе училась и бабуля на ней была, мама по-прежнему на почте работала, чтоб домой часто забегать, когда Верочка в школе, а то бабулю-то даже запертой страшно было оставлять! Но денег совсем не было. И на еду-то не хватало, а уж про одеться или там сходить куда — и говорить нечего. Ужас просто! Перед выпускным Верочка весь вечер во дворе сидела на лавке за гаражами и так плакала, так плакала! Вот там ее Лазарь Наумыч и Эсфирь Марковна и увидели. Когда волгу свою ставили. Уже поздно было, темно, но ноги прям домой не шли. Они тогда ее к себе затащили, Лазарь Наумыч все расспрашивал, а Эсфирь Марковна поила сперва кофием со сливками, а потом чаем каким-то необычным, конфетами шоколадными угощала сколько хочешь и кормила, кормила. Еда, правда, чуднАя у них какая-то, не как у людей — котлеты почему-то из курицы, каша какая-то селедочная на хлеб мазать, но ничего, съедобно. А потом принесла из другой комнаты два платья на выбор. Чтоб на выпускной-то идти. Верочка и не видела таких. Красивые очень. Верочка одно выбрала, а второе Эсфирь так отдала. И еще босоножки. На каблуке, как в кино. Чуть жали, но потом привыкла. А потом вместе с Верочкой к ней домой зашли. Маме гостинцы занесли и предложили ей убирать у них за деньги. Стыдно, конечно, за евреями убирать, но очень с деньгами было плохо и мама согласилась, тем более что никому обещали не рассказывать и платили больше, чем мама на почте получала. Это потом уж, когда бабуля померла, а Верочка школу окончила, и Лазарь Наумыч ее в свой институт в канцелярию устроил, мама на почте осталась только утром газеты разносить, а так к ним на целый день открыто перешла, да и Верочка там полдня проводила, ведь Эсфирь Марковна хотела ее в институт подготовить. Ну это Верочке не надо, вот и начальник говорит — «умница». Но ходила к ним часто, совсем уже как своя.

Они, похоже, прямо за дочку ее считают. И подарки дарят. Не конфеты какие-то или заколки, а и пальто, и сапоги, и часы. Эсфирь и сережки с кольцом ей подарила. Золотые. Это при живой-то матери! Ну а что, с другой стороны. Они, евреи, богатые! Профессора оба! Кому им? Они даже отдыхать в Карловы Вары, т.е. за границу ездят, не говоря уж про Ялту и Палангу. А мама только на даче у них была. И два раза в санатории на Волге, когда Эсфирь ей путевки доставала. Они и Верочку обещали в Крым с собой летом взять, но нет, она с ними не поедет, что люди-то подумают?! Сына-то своего прохлопали! У них сын оказывается был! Чего-то наделал — не поймешь, они толком не рассказали, Эсфирь рыдать сразу принимается, вот они его в Израиль и отправили! Это с родины! А он там вообще стал вроде еврейского попа, стыдобища-то! А они еще хотели, чтоб она с ними отдыхала! Вроде как член семьи. Совсем с ума сошли! В Институте-то никто про сына не знает! Ведь исхитрились как-то скрыть! Умеют они это! А то бы видели они эти Карловы Вары! А тут вообще Лазагь с Фигочкой своей на конгресс в Голландию намылились и хотят там тайно с сынком встретиться! Чисто шпионы! А, может, шпионы и есть! Как устроились-то! И квартира и дача, и Крым и волга, и институт и конгресс… Прямо как не люди, всё им на подносе! А мама за ними мой!

Верочка вздохнула, вытерла тряпочкой стол после чая, взяла лист бумаги и написала в правом верхнем углу:

«Начальнику Первого отдела Института…»

СВЕРСТНИЦЫ

Соня, у вас дачники будут в этом году? В большом доме? А летний домик что? Ну сарайчик? Он нужен будет? Можно Лиза опять в нем поживет? А то она едва ноги таскает…

— Софья Львовна, я что-то не понимаю. Когда мы договаривались о даче на лето, я ведь уточнила, одни ли мы съемщики и получила утвердительный ответ. Мне нужен покой. У меня была очень непростая жизнь и нелегкая работа. И когда я наконец нашла возможность снять на лето часть дома, чтобы побыть в покое, в тишине, подышать воздухом, чувствуя себя свободно и раскованно, вдали от любопытных глаз, то что же я вижу?! Ну, Ваша мама с Вашей дочкой — ладно, это Ваш дом, было ясно, что на своей половине кто-то остается. Ну, Вы с мужем в выходные приезжаете — тоже понятно, навестить своих, помочь и все прочее. Ну, к девочке Вашей две какие-то девчонки приходят, не пойми кто, только и следишь, чтоб все было закрыто и заперто, — ну и это ладно, ребенок, каникулы, да и не часто… Но я смотрю, какая-то мадам у Вас в сарае поселилась! Это не дело!

Какая-то вертлявая, не поймешь, какого возраста и круга, неухоженная… Одета чудовищно, вкуса совершенно нет. На руки ее как-то обратила внимание — так в ужас пришла! Ногтей почти нет, руки в каких-то пятнах въевшихся… Так же нельзя, милочка! Причем это и к ней, распустехе, относится, и к Вашей неразборчивости. Простите уж, но всех денег не заработаешь, да! Такой сараюшко-то и понятно, что приличные люди бы не сняли! Неизвестно кто поселился, а я должна теперь вместо спокойного отдыха все время быть настороже! А это ни в цену, ни в мои планы не входило. Вы уж объяснитесь, будьте любезны! Ах, это ваша родственница??! Что-то сходства не вижу совсем, откровенно говоря. Вы-то, извините, не это, не из наших, в смысле не из основного населения, короче — не русская, а женщина эта — совершенно простая и абсолютно русопятая. Нет, это само по себе, конечно, не важно и, напротив, очень даже, может, хорошо, но о каком родстве тогда речь?! Ааааа, муж Ваш, Валентин Сергеич, значит русский? Это прекрасно, и его характеризует, как человека широких взглядов, я Ваш союз имею в виду, но на него она что-то тоже не похожа! Ее как зовут-то вообще? Вы ее документы видели? Елизавета Михайловна? Забавно. значит, мы с ней — тезки, только я — Захаровна? Ну а лет сколько родственнице этой Вашей? Семьдесят шесть? Ничего себе! Старше меня на двенадцать лет, вот это да! А выглядит на пятьдесят! Если бы еще следила за собой, голову что ли покрасила бы, не трясла бы сединой, как облетающий одуванчик, зубы бы сделала, ну и все, что я вам говорила, вполне бы еще на человека похожа бы стала. Но сразу видно, что жизнь беззаботная была, легкая, бездумная, поэтому ни на чем внимание не сосредоточилось, даже на себе. Короче, Софья Львовна, я недовольна таким соседством и хочу, чтоб Вы знали: будут конкретные замечания — я остаток денег Вам не заплачу и, возможно, съеду. Я в отличие от тезки прошла большой и серьезный путь, мне пожалеть себя и побаловать надо. А по поводу ее вида я сама с ней поговорю. Все равно скучно здесь, слово некому сказать…

— Елизавета Михайловна, голубушка, ведерочко водички мне не накачаете? Смотрю, Вы одна нога здесь, другая — там и уже воду и на стирку и на мытье наносили. А у меня нет сил даже для чайника ведро притащить. И не в службу, а в дружбу раскладушечку мне не вытащите с терраски? Для меня тяжеловата она, а доктор рекомендовал на солнышке ванны воздушные принимать, для общего укрепления организма. Спасибо, милочка. Вы садитесь тут на табуреточке, поболтаем. Не думаю, что у Вас много было таких собеседниц, как я, так что Вам и интересно, и полезно будет. Только так сядьте, чтоб тень на меня не ложилась, я немного загореть хочу. А можно еще попрошу, пока мы болтаем и Вы сидите, Вы мне яблочки не почистите — хочу вареньица себе сделать, надо себя поддерживать.

Лиза села на табуретку подальше от дачницы, поставила рядом миску для яблок и начала их чистить. И который раз поймала себя на мысли, как ей в радость любая, самая обычная и примитивная домашняя работа. Вот она сидит на солышке, притащила ведерко студеной прозрачной воды, когда качала — колокольчиком звенел старый колодец, теперь головокружительно пахнут яблоки и все это — доказательство того, что она есть, жива, все кончилось, а у нее еще осталось немного времени, чтобы жить как люди. И поэтому улыбка не сходит с лица, и ноги слушаются, и руки ловкие — всё, на что не было никакой надежды. Дачницу она почти не слушала, ее болтовня встала в один ряд со стрекотом кузнечиков и птичьим гамом, да и что это забавная цаца могла ей сказать…

— Я вот смотрю, Лиза (мне проще Вас так называть, Вы же не обидитесь, мы все же очень разного круга), Вы вроде все время на воздухе, а со двора не уходите. В Вас нет интереса к природе и новым местам. Ну что Вы сидите, жмуритесь и разглядываете то листики, то птичек?! Пусть Вы женщина простая, но надо развиваться. Хотя я смотрю, Вы много читаете. Что Вы там читаете-то? Хоть путное что-то? Молчите… Небось, ерунду какую-нибудь. А надо было бы классику почитать, это облагораживает и развивает речь. Улыбаетесь… Хорошо хоть молчите, значит, осознаете свою неинтеллигентность. Вы прислушивайтесь, прислушивайтесь, я — культурный человек, окончила педагогическое училище, была на руководящих должностях. Потрудилась, конечно, до седьмого пота, Вам и не снилось, поэтому и выглядим, как ровесницы, хоть Вы больше, чем на десять лет старше, но зато многому могла бы научить Вас, если Вы с умом слушать будете…

— Интересно, — подумала Лиза, — что б она сказала, если бы узнала, что я окончила Сорбонну и говорю на четырех языках. И даже Колыма не выбила из меня эти знания. Сказать ей что ли, что, занимай она свои руководящие должности в зоне вечной мерзлоты, глядишь, тоже сохранила бы несвойственную возрасту стройность, а сам возраст вмерз бы в эту никогда не оттаивающую землю и скостил бы ей лет аккурат на размер срока…

— Вы вот, Лиза, запустили себя! Без обид только! Книги читаете, а на руки Ваши взглянуть страшно. Вы бы их в порядок привели, тем более что видно, что не сильно ими работать-то пришлось. Так, кто в молодости ленится, в старости не раз об этом пожалеет…

— Да, руками не сильно пришлось работать, только когда от цинги и дистрофии подыхала и с лесоповала в прачечную поставили. А так больше топором. Поэтому ногти все разбиты, а смола за пятнадцать лет до конца не оттерлась. Дачница на руки страшные сразу вот внимание обратила. А Костя, муж лизин, не обратил, хотя был сыном царского генерала и бальный этикет знал, как таблицу умножения. Да и как он, с другой стороны, мог на ее руки внимание обратить, если его чуть живого сактировали и она его, как ребенка девять километров от зоны до поселения на руках несла. Видимо, неудобно ему в это время было ее руки рассматривать, да и зрение так упало — почти слепой был, он и не разглядел бы ничего. И потом не успел, за два месяца свободы, что им вместе пробыть выпало…

— Так что, Вы, Лиза, радуйтесь, что Вам такая незатейливая, счастливая доля дана была, что проскакали жизнь на одной ножке бездумно, а теперь на солнышке греетесь, даже ребенком себя не обременили, а природа вон как к Вам снисходительна, и Вы — крепкая, здоровая, не нуждаясь в посторонней помощи, на даче загораете, а умудренный нелегкой жизнью, прошедший суровую ее школу, человек Вам по доброте душевной полезные советы дает!

— Дааа, лучше бы дачница про ребенка промолчала… А то и Сорбонна может не остановить… Превратить бы своей корявой рукой этот таз с яблоками в прокатный лист об ее голову, опыт-то и такой был, на пересылке… Но нет. Не виновата дура старая, что судьбу своего ребеночка не Лиза определила, а сапог особиста, который Костю уводил. И хватит об этом. Дверь туда закрыта и гвоздями забита…

— Елизавета Захаровна, спасибо за советы, обязательно прислушаюсь. Вот яблоки Ваши, все почищены-порезаны, осталось только съесть. Вы устали, наверное, от нашего разговора, да и для меня трудновато, я ж женщина простая, многих Ваших тонкостей не улавливаю. Пойду в сарайчик свой, Ваши слова обдумаю.

Дачница поволокла таз с яблоками в дом, а Лиза села в открытых дверях сарая и, улыбаясь собственным мыслям, смотрела на лужайку перед домом. Ее недавно покосили и вылезшая травка была еще слабенькая, коротенькая, бледно-зеленая. Как в тундре весной.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Татьяна Хохрина: По справедливости

  1. Мастеру слова, образа, сюжета, диалога, внутреннего монолога и передачи житейской драматичной повседневности браво! Читательская благодарность!

  2. Да уж, браво и даже бис! Героини немного утрированы, особенно культурная на рукдолжностях… А доносчицы неприятно-удивленные и завистливо-озлобленные, бдительные до оголенного плебейства – такие были.
    Автор — большой мастер.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.