«Зачем уезжать из страны, где ты работаешь в приличной конторе, имеешь авторитет и получаешь зарплату, значительно выше средней?» Иногда Боря задавал такой вопрос себе. Горький ответ приходил мгновенно: национальность оставалась пятном, унижающим «клеймом», которое оскорбляло его человеческое достоинство.

Два отказника

Леонид Страковский

«Отказ» был одним из главных механизмов сдерживания выезда евреев из СССР в 70–е — 80–е годы. За 18 лет 1970-1987 гг. страну покинули всего 290 тысяч евреев, а количество отказников исчислялось десятками тысяч. Здесь был полный произвол: в качестве причины отказа могли указать «несоответствие интересам государства», иногда причину вовсе не указывали. Перестройка, распад СССР, запрет КПСС привели к существенному изменению официальных директив. В 1989 году уехали, практически, все давние отказники, и за последовавшие 12 лет число эмигрировавших евреев составило 1.4 миллиона!

Автор описывает полностью достоверные события, относящиеся к двум указанным периодам. Изменены лишь некоторые имена и название одного из предприятий.

В 70-е и 80-е годы прошлого века слово «отказник» было действительно пугающим. Человек хотел уехать из страны и воссоединиться с семьёй. Ему не только отказывали. В большинстве случаев увольняли с работы. Его подвергали гонению и изоляции. По существу, вешали ярлык преступника.

Боре не надо было далеко ходить за примером. Его двоюродный брат Вова работал в Новосибирском Академгородке в Институте прикладной механики.

В январе 1978 г. родной брат Вовы Алик уехал на постоянное место жительства в США. Помог онколог с мировым именем профессор Свет-Молдавский. Георгий Яковлевич был научным руловодителем жены Алика Светы и проживал в Нью Йорке. Он напряженно работал и в то же время пытался продлить свою жизнь интенсивным лечением от лейкоза, которое было недоступно в Союзе. Света была ему необходима, как квалифицированная помощница, с которой он проработал в Союзе много лет.

Алику удалось вывезти свою старенькую мать и Вова остался в стране один. Естественно было его желание воссоединиться с семьей. Получив вызов от Алика, он подал документы на выезд в апреле 1978. Через три месяца Вова получил отказ со стандартной формулировкой: «… отказано в связи с тем, что по роду работы в Ин-те прикладной механики были осведомлены в сведениях, составляющих гостайну».

Можно было бы посмеяться над этой «вершиной изящной словесности», но Вове было вовсе не до смеха. За все годы работы он никогда не имел дело с документами, составляющими государственную тайну, с отчётами, имеющими повышенный гриф секретности, с совещаниями, рассматривающими «особой важности» сведения. Он добился встречи с начальником отдела режима, собрал все отчёты и литературу, с которой он работал в последние 15 лет, показал ему список со своей подписью под каждым материалом и выложил эту бумажную гору перед ним на стол.

— Пожалуйста, Григорий Васильевич, найдите здесь хоть один документ, составляющий гостайну!

Режимный начальник стал пунцовым. Он пробежал глазами список и, не обнаружив ни одного «криминального» материала, пробормотал

— Хорошо для Вас!

— Что же здесь хорошего, если мне отказали и я не смогу увидеть больную мать и брата?

— По положению мы не обязаны вам разъяснять детали! — нашёлся начальник.

Никто Вове так и не объяснил какую «гостайну» он знал. В результате многочисленных тщетных попыток он попал в больницу в «предынфарктном состоянии». Помогли прийти в себя жена Лена, которая работала врачом, и дочь Лана — студентка Новосибирского медицинского института.

Вову хотели уволить немедленно. Однако конкурсная должность Старшего научного, на которую его выбрали в 1977, была действительна на 5 лет. К тому времени Вова руководил группой из 6 человек, имел полсотни публикаций и широкую известность среди коллег в стране и за рубежом. Заведующий лаборатории решил действовать постепенно: отобрал у Вовы группу и лишил его доступа к ЭВМ, что было главным в его работе. Сотрудники с Вовой не разговаривали и боялись даже здороваться. В обед он всегда сидел за столиком один. Через год руководству все-таки удалось Вову уволить.

В течение нескольких лет ему приходилось искать способы зарабатывать на жизнь, зарплаты жены было явно недостаточно. В основном это были переводы научно-технической литерартуры, но иногда приходилось брать в руки метлу и лопату. Никто из прежних приятелей кроме отказников с Вовой не общался и в гости не ходил. Страх парализовывал людей и лишал человеческого достоинства.

Очень помогла Вове книга Феликса Кочубиевского «Правовые основы выезда из СССР на постоянное жительство в другие государства», которая широко распостранялась самиздатом. Благодаря этому пособию, Вова научился как себя вести на вызовах КГБ и местной прокуратуры, как отвечать на вопросы, куда обращаться за помощью. В 1982 году группа учёных — отказников из Академгородка написала письмо в «Нью Йорк Таймс» с предложением провести социологический опрос отказников. Известным учёным со степенями и званиями приходилось долгие годы работать электриками, истопниками, уборщиками. КГБ перехватило это письмо и Вову, как одного из соавторов, вызвали в областную прокуратуру. Пытали его 4 часа, безуспешно пытаясь пришить дело по статье 190-1 («Рапостранение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй»). Прошли долгие 8 лет пока «Перестройка» упростила контакты с Западом. В 1986 году Вову несколько раз посещали ученые из США. Среди них профессор Герман Виник, представлявший «Комитет заинтересованных ученых». Вова с семьёй получил разрешение на выезд и уехал только в октябре 1987, пробыв в отказе 9 с половиной лет.

В отличие от Вовы Боря действительно имел доступ к закрытым документам. Он работал в Центральном институте машиностроения (ЦИМ). В период «Застоя» 90% страны занималось строительством «машин», читатель представляет какого рода были эти «машины». Вы спросите — зачем еврей пошёл работать в такую «контору»? По окончанию ВУЗа кафедра Бори пыталась его устроить в две дюжины разных заведений. Боря подключил также всех своих знакомых и родственников. Шёл 1972 год, начинался массовый выезд евреев. Везде отказывали: «Неужели у вас так в паспорте написано? — восклицали руководители лабораторий, — 90 процентов, что ничего не получится!» Самый благоприятный ответ был: «Позвоните через две недели!»

За 4 дня до официального распределения Боря, находясь в полной неопределённости, пришёл на предварительное. Он встретил там выпусника своего института 1958 года Виталия Соловьёва, начальника лаборатории ЦИМ, которому срочно нужен был специалист Бориного профиля. Боря сразу начал разговор с 5-го пункта. Виталий, взглянув на Борины документы, так-же откровенно сказал — Ваша фамилия и имя отчество не вызывают подозрений 5-го характера, если нам удастся подписать заявку у Зам. директора то дальше процесс пойдёт автоматически.

Боря долго обдумывал и обсуждал ситуацию с женой. Уехать в Израиль или США они не могли, так как Боря уже имел 2-ю форму допуска на военной кафедре. Жена была в положении и необходимы были средства для сушествования. ЦИМ был расположен в 10 минутах ходьбы и предлагал зарплату выше средней с хорошими премиальными. Боря не был героем, как Анатолий Щаранский. Он любил жену и с ужасом думал о том, что ей придется возить ему передачи в места заключения.

Так Боря и попал в эту «контору». Отработав 3 положенных года в ЦИМ, он начал усиленно искать другую работу. Опять, все попытки устроиться были безрезультатными. Выбора не было, Боря решил продолжить работу в ЦИМ. При этом он старался по-возможности избегать особо секретных тематик и публиковать большинство своих научных результатов в открытых академических изданиях. Несколько раз его приглашали с докладами на всесоюзные конференции, его статьи были переведены в США. Боре удалось завоевать авторитет в институте: два раза его доклады на отраслевых конференциях отмечались дипломами 1-й степени, он стал «Лучшим молодым специалистом» в 1975. При таких показателях начальству было весьма затруднительно воспрепятствовать поступлению Бори в заочную аспирантуру ЦИМ. Он получил результаты и оформил диссертацию за три года, однако защищать работу в ЦИМ и получить степень «кандидата технических наук» Боря не хотел. Его диссертация решала не технические, а научные вопросы в области химической физики. Он обратился в ученый совет своего ВУЗа, где его поставили на очередь. Это заняло ещё 18 месяцев и, в конце концов, Боре присудили степень «кандидата физ.-мат. наук». На этом дело не кончилось. Высшая аттестацинная комиссия запросила диссертацию и направила её «чёрному» оппоненту. Соискатель степени — Боря был евреем, а фамилия одного из официальных оппонентов, известного всему научному миру, но неизвестного секретарю «комиссии» заканчивалась на «вич». Бдительный секретарь решил, что этот оппонент тоже «немножечко» еврей и не удосужился посмотреть анкетные данные, где было ясно указано «русский». В результате, утверждение комиссией заняло 10 месяцев вместо обычных трёх. Боре очень повезло, что «чёрный» оппонент хорошо знал его публикации и оказался порядочным человеком!

К тому времени — в начале 80-х выезд из страны был, практически, остановлен. Боря получил должность старшего научного, продолжал работать в ЦИМе и дожидаться лучших времён. Некоторые читатели могут резонно спросить: «Зачем уезжать из страны, где ты работаешь в приличной конторе, имеешь авторитет и получаешь зарплату, значительно выше средней?» Иногда, после получения хорошей премии или гонорара и последующего «обмывания» с приятелями, Боря задавал такой вопрос себе. Горький ответ приходил мгновенно и тут же отрезвлял: национальность оставалась пятном, унижающим «клеймом», которое оскорбляло его человеческое достоинство. К примеру, начальство посылает Борю в его ВУЗ, чтобы взять молодого специалиста. Первый начальник П. Уляков говорит ему: «Вот мне предложили Самуила Когана. Не могу же я обратиться к директору с такой фамилией!» Другой начальник: «Мы тебя взяли на работу и это пример того, что исключение лишь подчеркивает правило!»

Доходчиво! Боря был исключением! Надо было радоваться или негодовать?!

Боря тогда уже писал диссертацию и ему пришлось эту пилюлю проглотить. Он, правда, не поехал на распределение под предлогом недомогания, а договорился о своей подмене с приятелем без «инвалидности пятого пункта». Другой пример: в 1988 начальника отдела А. Орлова выдвигают на Государственную премию за работу, теоретическая часть которой была полностью сделана Борей. Боря не только не включён в соискатели, но начальник даже не пригласил его на обсуждение вопроса.

Началась Перестройка, и Боря почуствовал некоторые «смягчения» в режимных вопросах. В 1988 без проблем отпустили из ЦИМ в Германию лаборантку Нину Нефёдову. Вова и все родственники Бориса уже жили в США. Борина родная сестра с семьёй и мама, проживавшие в Виннице, приняли решение ехать. Необходимо было «поручительство» от прямых родственников в США. Борина тетушка Фрида — мамина родная сестра — прислала документ лишь весной 1990. Вся семья заполнила анкеты и Боря опустил их вместе с поручительством в посольстве США в Москве.

К концу 80-х в отделе Бори появились персональные компютеры, закупленные в США и Европе. Боря написал несколько эффективных программ, результаты которых использовались на других предприятиях и давали ЦИМ хорошую прибыль. Понимая, что Боря «несёт золотые яйца», начальник отдела пытался всячески его поощрить: дал ему возможность преподавать на кафедре МВТУ, которая базировалась в ЦИМ, назначил его руководителем аспиранта, выдвинул многомилионную тему, основанную на Бориных программах. Однако Боря опасался оставаться в ЦИМ и в 1989 г. стал интенсивно искать работу. После многих мытарств за 5 месяцев Боре удалось найти место в вычислительном отделе института часовой промышленности. Отдел распологал дюжиной мощных по тому времени персональных компютеров и занимался численным моделированием процессов формирования высокоточных деталей часовых механизмов. В ЦИМ Боря много занимался тепловыми процессами, и методы решения уравнений, описывающих формирование, были ему знакомы.

Боря подал заявление об уходе, что вызвало большое недовольство начальника отдела А. Орлова. Он обязал Борю проработать ещё 6 недель, чтобы составить подробное описание созданных им программ.

Только в апреле 1992 года семью пригласили на интервью в американском посольстве. Затем была медицинская комиссия. В мае вся семья получила разрешение на въезд в США. Тут же подали два заявления на выезд в УВИР: Боря с семьёй в Москве, сестра с мамой — на Украине. Сестра получила разрешение в первых числах июля. Боря предвидел, что в силу работы в ЦИМ, рассмотрение его заявления займёт больше времени. Однако, когда в начале сентября известий из УВИР не было он позвонил своему бывшему аспиранту Серёже Елисееву. Удивительно, что Сергей уже знал об отрицательном ответе ЦИМ на запрос о Борином выезде. Отдел режима находился рядом с лабораторией Сергея, там были приятели, с которыми он в обед играл в шахматы.

Уже через день Боря с Сергеем встретились в метро, и тот рассказал ему подробности. Оказывается начальник отдела А. Орлов, недавно получивший повышение и теперь работавший в министерстве, специально потратил время и нашёл 3 отчёта повышенной секретности, соавтором которых был Боря. Сергей передал их инвентарные номера. Боря тут же позвонил другому приятелю Лёше Кузнецову, тот взял отчёты и картина прояснилась. Первый отчёт был написан ещё в 1973 году. Тема была основана на абсолютно утопической идее одного из высших военных чиновников. Исследования завершились отрицательным результатом. С тех пор подобные работы нигде не проводились, и содержащиеся в отчёте сведения полностью утратили свою актуальность. Для двух других отчётов Боря написал небольшие разделы по моделированию. Как подтвердил Лёша, Боря никогда эти отчёты не брал и, следовательно, не был знаком с их «секретами». В то время в Москве рядом с УВИР на ул. Чернышевского был организован центр для помощи отказникам. Там каждый день можно было застать консультанта, который знакомился с делом и давал советы. Боря представлял свои дальнейшие шаги, и совет консультанта подтвердил его план. Через 3 дня Боре удалось добиться приёма у Зам. директора ЦИМ по режиму. Тот выслушал его внимательно, дал бумагу, ручку и сказал: «Пиши подробное заявление».

Боря описал свою семейную ситуацию, отчёты, из-за которых ему отказал Орлов, упомянул, что никогда не имел доступа к конструкциям образцов, так как занимался лишь численным и физическим моделированием. Все его результаты, полученные в ЦИМ опубликованы в 20 академических статьях и докладах. 7 статей уже переведено издательством “Plenum Publishing” в США.

Уже через день Лёша позвонил Боре и сообщил, что по вопросу об его выезде создана экспертная комиссия в составе 5 человек. Председатель — Эдуард Шарендо. В комиссию входит бывший научный руководитель Бори Павел Уляков.

Боря не был близко знаком с Эдиком, пару раз они ездили вместе в командировки. Эдик был хорошим специалистом и недавно стал начальником отдела. Преодолев колебания, Боря приехал в ЦИМ и позвонил из проходной: «Эдик, ты можешь со мной встретиться?» — «А ты что — прокажённый?» — прозвучало в трубке. Был конец рабочего дня, Эдик вышел к Боре, они сели в его старенький «Жигули» и подъехали к парку у метро «Динамо». Боря рассказал об отъезде всей семьи, о болезни старенькой матери, которой могли эффективно помочь лишь в госпитале Нью Йорка. Мама уезжает уже через месяц. Он ей, да и всей семье необходим, так как хорошо знает английский. Эдик внимательно слушал. Затем сказал слова, которые Боря хорошо запомнил

— Слушай, если можешь уехать из этого «бардака», то уезжай! Мы будем рады за тебя!

— Меня беспокоит только одно, по приезду наших эмигрантов их вызывают на беседу с ЦРУ. Надеюсь ты не будешь рассказывать детали о нашем институте.

— На встречу с ЦРУ мне идти не обязательно, но даже, если придется, скажу то же, что написал в заявлении: «Все мои результаты опубликованы в открытой печати, с конструкцией «образцов» не знаком! Кроме того я не собираюсь и не смогу работать в США в оборонной области, так как для этого требуется иметь Американское гражданство».

— Я тебе желаю успеха, — сказал в заключение Эдик, — экспертная комиссия соберётся на следующей неделе, и Уляков сообщит тебе результаты. Боря был приятно удивлён и даже немного растроган дружелюбным отношением Эдика. Совсем другое впечатление произвёл на него Паша Уляков, когда они встретились через неделю. Доктор наук Паша был в 70-е руководителем отдела, а затем и отделения. Он также был научным руководителем, когда Боря учился в аспирантуре. Паша был заинтересован в успешной защите Бори, так как каждый аспирант приближал его к званию профессора. В те годы он оказывал некоторую поддержку. Теперь же при встрече в метро Паша чувствовал себя неловко, боясь быть замеченным сотрудниками института рядом с «отщепенцем». Он также завидовал Боре: «Я бы и сам в 40 лет хотел уехать, — сказал он, — был удивлён, когда все члены комиссии приняли решение, что Ваши материалы больше не составляют государственной тайны». — «Вы то сами поддержали это решение?» — спросил Боря. — «Поддержал», — крякнул Паша и, извинившись, сел в подошедший поезд.

Между тем, «стоял октябрь уж у двора». Боря проводил в Нью Йорк маму и сестру. Бедная мама совсем согнулась под непомерной тяжестью тревог и хлопот. Она сквозь слёзы с невыразимой тоской смотрела на Борю: «Увижу ли я тебя ещё сыночек? — Ведь Вова был в отказе 10 лет! Береги себя!»

Боря вернулся из Шереметьево с твёрдым намерением действовать решительно. Он приехал в ЦИМ и позвонил Зам. Генерального директора Ю. Карпинскому из проходной. К его удивлению их соединили в течение 5 минут. Для того, чтобы избежать полугодовой задержки и подать новое заявление в УВИР необходимо было письмо администрации, подтверждающее работу экспертной комиссии по Бориному вопросу. Карпинский, посоветовавшись с отделом режима через 2 часа сам вынес ему следующее письмо: «Сообщаем, что вопросы, изложенные в Вашем заявлении на имя администрации, рассмотрены специально созданной экспертной комиссией. Ответ направлен 9.10.92 г. по назначению для принятия решения». Хронология здесь представляет интерес, поскольку дальше события развиваются стремительно. Через 3 дня Боря получает письмо из УВИР с официальным отказом в выезде, датированное 12.10.92. Понадобилось четыре с половиной месяца, чтобы отказать семье! Причина указана та же, что у Вовы — «были осведомлены в сведениях, составляющих гостайну». Однако, интересна ссылка: «на основании п.25а Постановления СМ СССР номер 1064 от 28.08.86 года». Прошёл почти год после распада СССР, однако Россия по-прежнему использовала Советские законы 6 летней давности!

Теперь появились все основания для подачи в УВИР нового заявления, что Боря и делает на следующий же день. Последним этапом было Министерство безопасности РФ. В ноябре Боря сам туда поехал и в приёмной вручил своё Заявление на имя Зам. министра военному в чине полковника.

31 Декабря 1992 г. Боря получил драгоценный Новогодний подарок — письмо из Министерства Безопасности РФ, датированное 28.12.92: “Уважаемый Борис Михайлович! Ваше заявление о выезде на п. м. ж. в США рассмотрено. Материалами, препятствующими выезду, не распологаем. По поручению руководства МБ РФ Зам. Начальника отдела В.К. Виноградов». Может показаться, что всё прошло легко и быстро. Но сколько это стоило нервов, сколько заявлений пришлось написать?! Не будь дружеского отношения к Боре сотрудников института, ему бы пришлось ещё долго сидеть в отказе!

Боря уехал 13 марта 1993 г. — через 5 месяцев после отъезда матери и через 9 месяцев после первой подачи заявления о выезде в УВИР. Он более 28 лет живет в США, в уютном доме небольшого города на севере Нью Джерси. Уже несколько лет на пенсии. В первые годы было непросто, менял работу 6 раз, однако к 50 годам осел в крупнейшей финансовой корпорации, где проработал 17 лет и заработал приличную пенсию. До недавнего времени ему казалось, что старость его обеспечена. Однако, в последние несколько месяцев Боря стал нервничать, ему каждую неделю снится один и тот же сон.

Вот он идёт по длинному до боли знакомому коридору ЦИМ. В руках его чемодан, в котором он когда-то носил секретные материалы. Чемодан почему-то теперь сильно потяжелел. Справа и слева двери с цифровыми замками. «Боже, — думает Боря — зачем я снова сюда приехал? Ведь теперь точно никуда не выпустят!» Вдруг открывается дверь его лабортории. Оттуда выскакивает разъярённая Валя Хрящева — кладовщица и уполномоченная отдела режима. «Негодяй Карпинский! — вопит она, — набрал евреев и теперь эти предатели уезжают! — Плати компенсацию!» — кричит Валя и с силой выдергивает у Бори чемодан. Из чемодана неожиданно вываливаются пачки синих ассигнаций номиналом «5000 рублей» и десяток отчётов в ядовито-зелёных переплётах с грифом «Особой важности». Боря наклоняется и открывает один — самый объёмистый. Сразу бросается в глаза тема отчёта, отпечатанная крупным шрифтом: «Исследование возможности ускоренного перехода США к социализму за счет повсеместного внедрения новой системы образования».