Для автора было важно, с одной стороны, убедительно объяснить в чём смысл, в чём первопричина всех тех несчастий, которые обрушились на Израиль, но при этом не переусердствовать и закончить свою проповедь на оптимистической ноте предвестием избавления.
Недельный раздел Ницавим
Михаил Ривкин
Главная идея, которая проходит красной нитью через всю книгу Деварим, и через её законодательную часть, и через повествовательную — это безусловное, строжайшее, скрупулёзное соблюдение всех заповедей Всевышнего как отдельным евреем, так и всем народом Израиля. Такое соблюдение — это тот неколебимый и прочный фундамент, на котором, шаг за шагом, выстраивается жизнь Избранного народа в Земле обетованной. Материальное богатство и преуспеяние напрямую увязаны с соблюдением нравственных норм. Народ побеждает, множится, крепнет и богатеет не потому, что он так силён, хитроумен и талантлив, а потому, что у него есть справедливый суд и мудрое, честное, праведное и правдивое государственное руководство. Эсхатологическое мировоззрение было чуждо девтерономисту. Он едва ли задумывался о том, что
«Этот мир подобен прихожей перед входом в будущий мир» (Пиркей Авот 4:16).
Единственный мир, который был ему известен, это наш земной мир, а будущий мир был не противоположностью, не отрицанием этого земного мира, а его последовательным и непрерывным развитием и продолжением. Историческое мировоззрение девтерономиста прозревало не тесную прихожую, отделённую порогом от сверкающего зала, а один бесконечный зал, в который народ Израиля вступил в час Синайского откровения, и по которому он будет двигаться непрерывно и безостановочно. Будущий мир — это вечное земное процветание и благосостояние народа Израиля. И не только весь народ, как целое, но и каждый еврей должен двигаться в сторону этого будущего мира. Вечная жизнь — это не новая жизнь после смерти, не жизнь в мире бесплотных теней, а максимальная полнота, святость и совершенство плотской жизни в нашем, земном мире. Нетленность души — это вечное и нетленное продолжение жизни народа на благодатной и освящённой Свыше Земле Израиля, непрестанное совершенство и нравственное очищение этого единственного, в своём роде, народа. И каждый сын Израиля несёт свою долю ответственности, от каждого зависит, наступит или не наступит эта вечная жизнь. Тот, кто нарушает законы Б-жественной Торы, тот подрывает основы этой вечной жизни, тот толкает народ Израиля к падению и гибели. Это — тоже историософия, но совершенно необычная, это историософия «от мира сего», земная, прагматичная, рациональная. И когда все народы постигнут и примут это мировоззреие, настанет вожделенный всеми племенами «Золотой Век на Земле».
Логическим продолжением и конкретным воплощением этой идеи стали важнейшие для девтерономиста категории благословения и проклятья провозглашённые во вступлении к законам:
Смотри, я предлагаю вам ныне благословение и проклятие: Благословение, если послушаете заповедей Г-спода, Б-га вашего, которые я заповедую вам сегодня, А проклятие, если не послушаете заповедей Г-спода, Б-га вашего, и совратитесь с пути, который Я заповедую вам сегодня, чтобы следовать божествам иным, которых вы не знаете. (Деварим 11:26-28)
Ещё раз идея благословения и проклятья излагается в нашей недельной главе в форме образной, поэтичной и возвышенной, как общий итог, как финальная кода всех дарованных Творцом законов:
В свидетели призываю на вас ныне небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери же жизнь, дабы жил ты и потомство твое, Чтобы любить Г-спода, Б-га твоего, слушая глас Его и прилепляясь к Нему; ибо Он жизнь твоя и долгота дней твоих, в кои пребывать на земле, которую клялся Г-сподь отцам твоим, Аврааму, Ицхаку и Яакову, дать им. (там 30:19-20)
Благословение и проклятье это, по сути дела, жизнь и смерть, добро и зло, награда и наказание, о которых девтерономист так часто вспоминает. Он прямо говорит: «жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятье». Прощаясь с народом Израиля, Моше не просто ещё раз призывает и заклинает его соблюдать все законы Торы, он настойчиво напоминает о награде и наказании. Наградой соблюдающим станут все благословения, квинтэссенцией которых является полнота и святость жизни, а наказанием за нарушение — все те проклятия, которые неумолимо завершаются муками, трагедиям и смертью, как позорным финалом всех мук.
Во времена царя Йошийау, во время заключения завета со всем народом, коэнами и Левитами, сам царь, от имени Моше, торжественно провозгласил слова присяги, дававшей силу этому завету:
Все вы стоите сегодня пред Господом, Б-гом вашим: главы ваших колен, ваши старейшины и ваши смотрители, все мужи Исраэля, Ваши дети, ваши жены, и твой пришелец, который среди твоего стана, от твоего дровосека до твоего водочерпия; Чтобы вступил ты в завет Господа, Б-га твоего, и в клятвенный (обет) [אלה]Ему, который Господь, Б-г твой, заключает с тобой сегодня; Чтобы поставить тебя сегодня Ему народом, а Он будет тебе Б-гом, как говорил Он тебе и как клялся Он отцам твоим, Аврааму, Ицхаку и Йаакову. И не только с вами я заключаю этот завет и этот (обет) клятвенный [אלה] Но с тем, кто здесь с нами стоит сегодня пред Господом, Б-гом нашим, и с тем, кого нет здесь с нами сегодня (там 29:9-14, пер Ф. Гурфинкель)
Ранее мы уже рассматривали подробно термин אלה и указывали, что это одно из множества ключевых слов в Торе, создающих непреодолимые препятствия при переводе. С одной стороны, без правильного понимания этого слова совершенно невозможно понять истинный смысл цитированного отрывка. С другой стороны, это слово полисемантично, оно имеет достаточно широкий спектр значений, чем и объясняется множество вариантов перевода: «клятвенный договор» и «проклятие» (Синодальный перевод, Д. Йосифон), «заклятье» (Сончино), «обет клятвенный» (Ф. Гурфинкель), «клятва» (Ш. Р. Гирш). Каждый перевод улавливает только одну грань смысловой нагрузки оригинала. Мы предложили вариант перевода, ближе всего подводящий к полисемантичному оригиналу, а именно — «санкция», т.е. такое наказание нарушителю Завета, которое имманентно содержится в самой идее, в самом понятии Завета, наказание, без которого Завет невозможно помыслить и без которого Завет теряет свой смысл. Такой перевод делает цитированный отрывок понятным, логически выстроенным, и, вместе с тем, суровым, грозным:
Все вы стоите сегодня пред Господом, Б-гом вашим: главы ваших колен, ваши старейшины и ваши смотрители, все мужи Исраэля, Ваши дети, ваши жены, и твой пришелец, который среди твоего стана, от твоего дровосека до твоего водочерпия; Чтобы вступил ты в завет Господа, Б-га твоего, и в санкцию [אלה] от Него, который Господь, Б-г твой, заключает с тобой сегодня; Чтобы поставить тебя сегодня Ему народом, а Он будет тебе Б-гом, как говорил Он тебе и как клялся Он отцам твоим, Аврааму, Ицхаку и Йаакову. И не только с вами я заключаю этот завет и эту санкцию[אלה] Но с тем, кто здесь с нами стоит сегодня пред Господом, Б-гом нашим, и с тем, кого нет здесь с нами сегодня (там 29:9-14)
Санкция, мрачная тень проклятия, неотступно следует за чистой, благородной и светлой идеей Завета между Творцом и тварью, придаёт этой идее её истинное сакральное значение, возвышает само понятие Завет, делает его безошибочно отличимым от близкого понятия договор
Спустя какой-то период времени, вероятно, уже в период Вавилонского Галута, позднейший редактор, «второй девтерономист», дополнил эту общую декларацию о неизбежности расплаты за нарушение Завета перечнем конкретных проклятий. (там 29:21-27). Те события, которые реально происходили в это тяжёлое время, автор излагает как грядущие кары, в случае нарушения Завета. Мы уже встречали этот литературный приём в источнике Р — автор этого источника тоже превращал любое обрушившееся на Израиль несчастье в справедливое наказание за нарушение Завета. Мы помним, что автор Р выстроил своё «пророчество задним числом» таким образом, что в финале Мера Милосердия неизбежно преобладает над Мерой Суда, Всевышний вспоминает свой вечный и нерушимый Завет с Патриархами, и все проклятьям приходит конец. Этому же принципу следует и живший в эпоху разрушения Храма «второй девтерономист», подводя итог своему перечню бед:
И будет, когда сбудутся на тебе все слова эти — благословение и проклятие, которые изложил я тебе, то прими это к сердцу своему в среде всех народов, куда забросил тебя Г-сподь, Б-г твой, И обратишься ты к Г-споду, Б-гу твоему, и послушаешь гласа Его во всем, как я заповедую тебе сегодня, ты и сыны твои, всем сердцем твоим и всею душою твоею: Тогда возвратит Г-сподь, Б-г твой, изгнанных твоих и смилосердится над тобою, и опять соберет тебя из всех народов, среди которых рассеял тебя Г-сподь, Б-г твой. Хотя бы были заброшенные твои на краю неба, и оттуда соберет тебя Г-сподь, Б-г твой, и оттуда возьмет тебя; И приведет тебя Г-сподь, Б-г твой, в землю, которою владели отцы твои, и будешь ты владеть ею; и облагодетельствует Он тебя, и размножит тебя более отцов твоих. (там 30:1-5)
Этот оптимистический финал подчинён строгим риторическим нормам: автор говорит о том, что «сбудутся благословения и проклятья», при том, что в предыдущем отрывке перечислены исключительно проклятья. Для автора было важно, с одной стороны, убедительно объяснить в чём смысл, в чём первопричина всех тех несчастий, которые обрушились на Израиль, но при этом не переусердствовать и закончить свою проповедь на оптимистической ноте предвестием избавления.
