Горбачев видится фигурой почти трагической. Стоит перед обрывом и заклинает: не ходите туда, погибнете… А все бегут, думают: он нас столько раз обманывал, почему мы должны ему верить? Другие знают, что пропасти нам не миновать. А третьи ничего не думают, влекомыe инстинктами. Пропасть — штука завораживающая…
Горбачев. Заглянувший в пропасть
Любовь Цуканова
Тридцать лет назад, после Августа-91, судьба Президента СССР Михаила Горбачева мало кого волновала. Из изоляции в Форосе, из лап КГБ его выдернули, дальше начиналась другая, новая история страны. Она уже не была едина и двигалась к логическому концу — для Ельцина, для глав рвущихся к независимости республик, для общества, ждавшего настоящих перемен.
Горбачев — вчерашний день, важнее был день сегодняшний, тревожный: вместо того чтобы незамедлительно, пользуясь победой над ГКЧП и КПСС, начать радикальные реформы, Ельцин исчез куда-то, политический пейзаж замер и потихоньку превращался в натюрморт. Об этом говорили между собой, но первым заявил публично в «Московских новостях» народный депутат РСФСР из Петербурга Владимир Варов. Президент СССР принципиально ничего не говорил о своем политическом оппоненте, но моя сегодняшняя догадка состоит в том, что Михаил Горбачев, хорошо знавший слабости Бориса Ельцина, был сильно встревожен ходом событий. И вопреки сегодняшним представлениям, не спрятался, не молчал, он продолжал свою безнадежную борьбу. Об этом напомнила сохранившаяся в архиве моя собственная старая заметка в независимом еженедельнике «Русский курьер» в конце ноября 1991 года. До распада СССР оставалось совсем ничего.
* * *
… Нервы у Горбачева на пределе. Это видно по тому, каким тихим и бесцветным голосом он начинает говорить, как вспоминает слова, как даже не пытается искать новые аргументы в обоснование своей позиции. А позиция у него прежняя: нужен Союзный договор, нужно союзное государство. И рано или поздно, когда он говорит на эту тему, нервы не выдерживают, и Президент не может скрыть волнения. Так было во время его выступления на Верховном Совете СССР. Так было на пресс-конференции 25 ноября, когда не состоялось парафирование Союзного договора.
Когда Президент взволнован, это по-человечески очень симпатично. Но хочется знать причину столь эмоциональной реакции на сугубо политическую проблему. Есть примитивное объяснение, и его уже приводили. Горбачеву не хочется уходить с политической арены, ему нужно быть во главе могучего государства, и именно поэтому он озабочен сохранением СССР, хотя бы и в усеченном виде и под другим названием.
Эту причину можно, наверное, принять — как пятьдесят четвертую в ряду других. Но никак не первую. А первая… Что ж, по прошествии стольких лет и стольких политических передряг можно, наверное, допустить, что первая — это искренняя обеспокоенность судьбой государства, основанная на знании истинного положения дел и глубоком внутреннем убеждении. Как ни крути, а только так и объясняются, без натяжек, и прежняя неуступчивость, граничащая с упрямством, и бессмысленный референдум, и Ново-Огарево, и нынешние почти безграничные компромиссы. Впечатление такое, что ради подписания Союзного договора Горбачев готов на все.
Нам нельзя идти по пути разделения, надо идти по пути перераспределения полномочий, сказал он на Верховном Совете. Мы уже по горло во всей этой неэффективности, безжизненности, если и дальше так будет, нас ждет катастрофа.
Он производит впечатление человека, заглянувшего в пропасть, увидевшего там нечто чудовищное и теперь готового костьми лечь на пути несущейся в эту пропасть толпы — толпы безумной, которую уже нельзя остановить никакими аргументами, потому он и не ищет, повторяя старые, как заклинания.
Он даже вспомнил свои старые, высмеянные пародистами словечки. Нам «подбрасывают» идею, что Украина якобы не подпишет соглашение, если на референдуме все проголосуют за независимость. А он, Горбачев, уверен, что Украина останется. Куда мы без нее? Хотя логичнее было бы спрашивать: куда она без нас? Но тут другая логика, логика отчаяния.
Еще один тезис: народ очень обеспокоен процессом распада государства. Сейчас, говорит Президент, за Союз высказывается больше, чем на референдуме. Доказать это так же трудно, как опровергнуть, но как заклинание годится.
Нужна согласованная внешняя политика, единые Вооруженные Силы. СССР был одной из равновесных опор мира. Если эта опора подломится… На этом тезисе волнение Президента становится особенно заметным. И тогда начинаешь думать, что Горбачевым руководит не только озабоченность внутренними делами, но и, в не меньшей степени, чувство стыда, неловкости перед всем миром. Он начал процесс, за который его полюбили и благословили, а теперь оказывается — выпустил джинна из бутылки, и тот грозит разнести все к чертовой матери. Для человека честолюбивого и ответственного, каковым является наш Президент, чувство нестерпимое.
Сложные чувства всегда вызывал у нас наш Президент. Сегодня Горбачев видится фигурой почти трагической. Стоит, раскинув руки, перед обрывом и заклинает: не ходите туда, не ходите, погибнете… А все бегут. Одни думают: он нас столько раз обманывал, почему мы должны ему верить? Другие знают, что бег все равно не остановить, пропасти нам не миновать, а кто знает, может быть, если и есть у нас выход, так он там, на дне, начинается. А третьи ничего не думают, они влекомы инстинктами. Пропасть — штука завораживающая…
«Русский курьер» №39, ноябрь 1991 г.
Москва
«Нет пророка в своём отечестве…» — удивительно,как точно подходит это к России. Да никогда там и не было пророков, вернее, были, были, но согласно исторически сложившемуся менталитету их оплёвывали или моментально забывали и их, и всё сказанное ими.
Менталитет: и сегодня, спустя 30 лет после «глобальной катастрофы» распада СССР именно Горбачёва обвиняют в государственной измене и распаде Союза.
Недоумок, алкоголик, необразованщина Ельцин вознёсся до «Спасителя и Освободителя» Отечества. Хор ельцинских прихлебателей в лице чубайсов и прочих разных мордашовых и т.д. возносит ему Осанну.
Можно долго говорить о Горбачёве и его идейных и прямых противниках. Да вот ведь самый лучший судья — ИСТОРИЯ.
Михаил Сергеевич Горбачёв жив и надеюсь, пребывает в здравии.
Перечислите, пожалуйста, членов ГКЧП, «Освободителя» Ельцина и его команду. Приподнимите завесу над их судьбами.
История всё расставила по местам…
Спасибо за ваш комментарий. Но я не думаю, что после КГБшной авантюры с ГКЧП у Горбачева был хоть малейший шанс остановить распад страны. По-человечески ему сочувствовали многие, но новых политических идей он предложить не мог. Сподвижники его предали, партии больше не было, он остался один. А за Ельциным видели будущее. Вы можете как угодно не любить его лично, но у него была команда, предложившая глубокую политическую и экономическую реформу. Легко быть Кассандрой тридцать лет спустя. А тогда никто не мог знать, как пойдет колея. Мне кажется, неверно думать, что Горбачев и Ельцин — антиподы. Они оба пытались вытащить страну из болота, но бегемот оказался тяжелее, чем тогда думали.
О, да, это чувство трагическое, которое не покидало его ни на минуту после возвращения из Фороса. Лично его многажды предавали люди, на которых он полагался. Да и во время ГКЧП уже определилось негласно, кто займёт трон великой державы, огласив организаторов путча вне закона. И это был не Горбачёв. Даже путчистам многие лидеры национальных республик готовы были взять под козырёк комитету по чрезвычайным ситуациям, поскольку этот язык — язык силы, а не логики — они понимали и этому языку готовы были подчиняться, несмотря на своё якобы свободомыслие. Цирковой номер тех времён, показанный по центральному ТВ. Дама в собольей шубе с кнутом и пятнадцатью собачками выходит на арену. Она щёлкает кнутом. Собачки ходят на задних лапках, прыгают друг через друга, творят привычные для цирка чудеса. Дама щёлкает кнутом. Собачки убегают с арены. Она бросает на пол хлыст, закладывает 4 пальца в рот и оглушительно свистит. И с этим свистом цельная соболья шубка вдруг распадается на от дельных соболей, которые тоже убегают за занавес, — по своим клеткам. Зверьки ждали разрешения. Они его получили. Без ГКЧП процесс мог завершиться тем же, только длился бы он дольше. Не хочу рисовать прошлое, которое не состоялось, ибо оно ещё драматичнее. Люба Цуканова — одна из лучших политических обозревателей того времени. Я гордился её публикациями в социально-экологическом еженедельнике \»Спасение\», которое возглавлял. Это она заглянула в пропасть и ужаснулась. Михаил Сергеевич смотрелся в эту пропасть, как в зеркало. Он не покидал сцену, наблюдая, как музыканты один за другим уходят за кулисы. Ну, как в \»Прощальной симфонии\» Гайдна. Он последним покинул сцену, и это было самое драматичное реалити-шоу ХХ века. Он знал, что все уже на дне, и теперь настал его черёд. Я рад, что Бог дал ему жизни, чтобы увидеть продолжение драмы, которая для него давно завершилась.
Я не была горячей сторонницей Горбачева, но всегда спорила с теми, кто в моем присутствии говорил о нем плохо. Мое сочувствие к Михаилу Сергеевичу в ту давнюю пору было не политического свойства, оно имело в основе чувство благодарности за то, что он сделал для страны. Но будущего за ним и тогда, в 1991-м, я не видела. Мне потом приходилось наблюдать его близко (в Горбачев-фонде, в редакции), задавать вопросы, и этот человек со временем мне нравился все больше. Но именно как человек. А политик он был лукавый, чего уж тут. Дай Бог ему здоровья.