Щенок — тот же ребенок. Десять месяцев у них крутится под ногами, грызет туфли и не дает спать это сокровище и полное ощущение, что у Сони появилась младшая сестра. С одной стороны она взрослеет в десять раз быстрее человеческого детёныша, а, с другой, так и не может заговорить, чтоб рассказать о своих бедах и переживаниях.

Рецепт счастья

Рассказы из книги «Дом общей свободы», издательство «Арт Волхонка», 2020

Татьяна Хохрина

СИЛА ПРИВЫЧКИ

— Так, грибы, сметана, баклажаны, зелень, баранина… Рыбка у меня есть, сладкое… А, вот — конфеты надо Столичные купить, он любит, и лаваш… И вроде всё… Казалось бы, Олег бывает летом у нее почти каждые выходные, а все равно Марта волнуется каждый раз, как перед первым свиданьем, и старается поразить его своей кулинарной изобретательностью, преломляющей все его гастрономические предпочтения. А ведь они знакомы уже двадцать лет, не меньше! А, может, именно поэтому. До сих пор ощущает себя той робкой выпускницей, которой пришла проситься в секретари пред ясны очи заместителя директора Института правовых исследований профессора Олега Чуровского, всё боится не понравиться.

Даже самой смешно. Ладно бы — тогда и не устояла перед его неотразимостью, а ведь нет. Пятнадцать лет простучала на машинке в предбаннике его приемной, сменила двух мужей, дождалась, пока поредели и поседели его кудри, сгорбились плечи, дурным искусственным светом неестественно засияли зубы работы американского дантиста и только тогда добавила к их служебной гармонии радость встреч без протокола. Да и то, честно сказать, не случись ему пять лет назад опаздывать со сдачей материалов на международный конгресс политических наук в Сиэттле, куда он кровь из носу хотел попасть, и не окажись все машинистки в отпуске, вряд-ли приехал бы он к Марте домой диктовать и править свой доклад. Ну и не возник бы повод остаться и продолжить завтра…

Сказать, что Марта что-то выиграла от этих визитов, — так нет. Наоборот, если раньше дни эти у нее были свободны, и она либо могла подработать перепечаткой, либо насладиться ничегонеделаньем, то теперь она за два дня начинает суетиться, тратит так тяжело достающиеся ей деньги и сутки стоит у мартена. И не было еще случая, чтоб Олег не приволок еще пару статеек для перепечатки, пока он дремлет после парадного обеда и мартиных нежностей. Только за эту перепечатку денег не платили! Но Марта об этом никогда не думала. Она была ему рада! Такой известный и уважаемый ученый, такой интересный и яркий мужчина! Когда немногие посвященные подначивали ее потребовать от Олега каких-то решительных действий, гарантий, обещаний наконец, она не только не поддерживала эту идею, а даже изумлялась самим советам. Зачем? Пусть все идет как идет. Она знала и очень уважала его жену Веру Борисовну, доставала ей у знакомой косметички особые кремы, а через племянника — заведующего аптекой — редкие лекарства, приятельствовала с дочкой Чуровского и даже перепечатывала ее дипломную и диссертацию, и не искала никаких перемен. Удается Олегу, когда Вера Борисовна на даче или в отъезде провести выходные с Мартой — ну и чудесно! А то, что нет никакой материальной зависимости, так и пусть, выживает же она как-то, вон даже побаловать его может! И даже хорошо, что нет и не ждет от него ни денег, ни подарков, ни поездок. Ей кажется, что это возвышает их отношения, бескорыстие придает им какой-то романтический оттенок…

Вот и эти выходные прошли замечательно! И обед удался на славу, и погуляли в Нескучном, и главу его в сборник она успела перепечатать. Два дня пролетели на одном дыхании. В воскресенье после обеда Олег засобирался домой. -Мартусь, я сегодня пораньше — Верочка из Филадельфии с конференции возвращается, мне еще в Шереметьево тащиться… Да, кстати, ты мне парочку котлет и пирожка не завернешь, а то дома — шаром покати, а она голодная прилетит, ты ж самолетную жратву знаешь! И еще, неловко конечно, но ты пятерку не дашь мне, а то у меня только карты и баксы с собой, а где сейчас поменяешь?! А без цветов встречать как-то неудобно… Спасибо, дружочек! И завтра не опаздывай, будь добра! Редколлегия в десять!

Войдя в лифт, Олег поморщился от отвратительного запаха, брезгливо нажал полусожженную кнопку и подумал в который раз, что давно бы пора уже положить конец этому профсоюзному профилакторию, если бы не мартины кулинарные таланты и абсолютная грамотность.

— Девку поинтереснее найти несложно, но где ты хорошую машинистку найдешь. да еще бесплатную?! — хмыкнул он про себя и поспешил к машине.

Марта ждала у окна, пока он вышел из подъезда, прихрамывая подошел к своей вольве и скрылся из виду.

— Хромает, сустав, наверное, надо будет менять… Не мальчик уже, чего и говорить… Но какое счастье, что он есть!

ТЕ ЖЕ ЛЮДИ

— Аль, посмотри у Джеммы лапу. Сейчас в парке через мостик переходили, то ли зацепилась за что-то, то ли просто лапы разъехались, но шлепнулась на задницу, завизжала и прихрамывать начала. Потом вроде разошлась, но ты посмотри все же.

Вот действительно, щенок — тот же ребенок. Десять месяцев у них крутится под ногами, грызет туфли и не дает спать это сокровище и полное ощущение, что у Сони появилась младшая сестра. Причем, с одной стороны она взрослеет в десять раз быстрее человеческого детёныша, а, с другой, так и не может заговорить, чтоб рассказать о своих бедах и переживаниях. Зато любит и доверяет всем своим щенячьим существом так искренно и самозабвенно, что вмиг исчезают все претензии и сам превращаешься в ребенка, стоит ей уткнуть свой мокрый нос тебе в ладони…

— Ну, иди сюда! Джемма, ко мне! Джеммик, дай я лапку тебе посмотрю. Да нет, вроде нормально все…

Через час стало ясно, что всё как раз совсем не нормально. Сначала Джемка как-то странно закрутилась, как-будто перестала понимать, где она и куда ей бежать, потом легла и дальше на задние лапы опереться уже больше не получалось. Она ползала, волоча их за собой, и от страха сжималось сердце. У Джемки и морда сразу изменилась, показалось, что глаза стали какие-то выпученные и утратили то осмысленное, живое и хитроватое выражение, которое и делало ее мордаху такой родной и забавной. Аля и Севка засуетились, растерянно забегали, не понимая, что происходит и куда бежать сейчас, в пятничный поздний вечер. Они пытались зачем-то накормить собаку, но она даже пасть не разжала, а когда начали подсовывать ей миску с водой, с ужасом обнаружили, что она не понимает, где миска, или у нее так нарушена координация, что она мордой попасть в плошку не может. Ждать было нечего! Севка сгреб Джемку в охапку и поехал в ветеринарную неотложку.

За эту ночь он побывал в трех. Ответ везде был один. — Вы что, не видите?! У собаки отнялись задние лапы. Похоже, поврежден позвоночник. А она ведь еще щенок. Увы, но советуем усыпить. Сделать ничего невозможно.

Севка вернулся домой под утро измочаленный и опустошенный, принес Джемму в одеяле, как младенца, и боялся выпустить из рук. Аля обзвонила всех знакомых собачников и ветеринаров. — «Ребят, ну что вы, как маленькие! Ну что можно сделать?! Не мучьте её и себя!» И дальше, как по писаному, все повторяли эту пошлую и ужасную истину, что-де только животным человек может дать возможность не затягивать мученья и уйти достойно. Утром Сева опять повез несчастную и ставшую за ночь еще неузнаваемей Джемку по новым врачам, а Аля пыталась делать какие-то домашние дела, заниматься с дочкой английским и музыкой, но мысли все крутились только вокруг собаки. Да еще замучили звонками посвященные в беду приятели и знакомые, каждый рассказывал одну историю страшнее другой, и мрачный вывод висел в воздухе. Сева вернулся чернее тучи, потому что и врачи советовали только одно, даже не пытаясь как-то щенку помочь. Джемка как-то съежилась, осунулась, и без того большие глаза ее совсем были вытаращены, она не издавала даже писка и только ждала. Сева и Аля боялись посмотреть друг на друга. Потом Сева сказал:»Ждем до понедельника. В понедельник отвезу ее к Анне Борисовне. Как она скажет — так и сделаем». Анна Борисовна лечила всё приятельское зверьё, смотрела не раз и Джемку, а в понедельник возвращалась из отпуска.

К понедельнику Джемка имела такой жуткий вид, что к ней было страшно прикоснуться. В доме было абсолютно тихо, люди словно не могли тоже расцепить зубы и выдавить из себя хоть слово. Сева завернул Джемму в одеяло и пошел к двери. И Аля сломалась. — «Послушай, когда вы с Анной Борисовной будете принимать решение, ты все-таки помни, что это — собака, что ей только десять месяцев, и ты не сможешь еще пятнадцать лет носить ее на руках. У нас ребенок. Животное в доме должно быть не просто жизнеспособным, но хотя бы двигающимся без посторонней помощи…» Сева стоял в это время в открытых дверях. А Джемма повернула вдруг голову и посмотрела Але в глаза. Такой взгляд, наверное, был у детей в Майданеке, когда в чьей-то воле было дать им шанс жить или отнять его.

Когда за Севой закрылась дверь, Аля не плакала. Она металась по квартире и выла. Она ненавидела себя, она презирала себя, она никогда не чувствовала себя такой виноватой и слабодушной. Больше всего она боялась сейчас, что и Анна Борисовна решит, что Джемке не стоит бороться, и тогда Аля не сможет вымолить у нее прощенье и должна будет дальше жить со стыдом палача в душе.

Анна Борисовна всегда была на стороне зверья. Она оставила Джемку на неделю в лечебнице, колдовала над ней, как умела только она, и надеялась, надеялась и верила. И все надеялись и верили. Особенно после того, как Севка на второй день приехал в лечебницу и лай узнавшей его приближение еще за два квартала Джемки взбаламутил весь зверинец. А через неделю Анна Борисовна сказала: «Всё! Ребенку нужен только уход и воздух, везите ее на дачу, а уколы можно делать и дома!» Когда страдалицу привезли на дачу, ее вытащили из машины на траву, она, пошатываясь, как новорожденный олененок, встала, но все же смогла сделать десяток шагов. И эта была победа! Дальше ее выздоровление напоминало учебный фильм, отражающий процессы в ускоренном виде. А еще через неделю Джемка носилась, как сумасшедшая, гоняла кошек и белок, съедала в день килограмм мяса и тазик яблок и не было в окрестностях собаки веселее и здоровее нее. Сева уехал в командировку. Аля ухаживала за Джеммой, как за ребенком. Она делала ей уколы, подсовывала витамины, угощала чем-то вкусным и выполняла все ее прихоти, избаловав нахалку вконец. Аля не признавалась сама себе в том, что словно заискивает перед Джемкой, каждым жестом и действием пытаясь продемонстрировать ей свою любовь и загладить вину. Джемка ей доверяла, даже не боялась уколов, с удовольствием с Алей играла в мяч, но Аля точно знала — Джемма любит Севу и Соню, а Алю — нет. Признает хозяйкой, охраняет, не боится и бежит за помощью, но не любит. Что бы Аля не делала.

Так прошло года четыре. Стоял ноябрь. За окном было сыро, темно и пасмурно. Все уже легли, только Але не спалось. На завтра ей было назначено очень серьезное и сложное обследование. Были все основания волноваться, так что Аля не находила себе места. Она поняла, что не уснет, забралась с ногами в кресло и включила какой-то фильм. Она не следила за действием. Она смотрела перед собой и слезы лились ручьем. Она чувствовала себя беспомощным ребенком, которому никто не может помочь и который зависит от чьей-то злой воли. Вдруг она услышала, как спавшая в соседней комнате на диване Джемка встала. Цокая когтями по паркету, она пришла к Але в гостиную, толкая тяжелой лобастой головой сцепленные алины руки разжала их, несмотря на свой немалый размер залезла к Але на колени и начала лизать горячим языком ей мокрое от слез лицо. Лизала и лизала, лизала и лизала… -Простила! Она меня простила! Она снова меня любит! Всё будет хорошо!