Когда поставили замечательного быка, многие льежцы были недовольны обнаженным достоинством мужика, который быка сдерживает. Но потом студенты из вуза поблизости стали на удачу прикасаться к спорной детали перед экзаменами — и достоинство заблестело, как новенькое.

Бегло о Бельгии

Иосиф Гальперин

Рассказывать по-русски людям, живущим, в основном, за границами России, как выглядит при беглом взгляде жизнь за этими границами, — занятие верхоглядное и неблагодарное. Но показать как бы моментальный снимок — можно попробовать, тем более, если он связан с образом, метафорой. Поэтому не стоит загружать читателя эрудицией, ему надо — проверит в гугле. Лучше быть акыном: что вижу — пою, тем более, что компания была соответствующая, да и повод — в Бельгии проходило мероприятие, громко названное XIII Всемирный поэтический фестиваль «Эмигрантская лира — 2021».

В прошлом году он прошел только в Зуме, а в этом году его вечера шли в обоих возможных форматах. За неделю в августе в них приняли участие 64 автора, а в русскоязычном поэтическом финальном конкурсе — 26 человек. Большинство из них, представители России, Израиля и Украины, не смогли приехать на финал, их жюри судило по трансляции. А некоторым повезло, десяток авторов начали марафон в Брюсселе, читали стихи в парке напротив Королевского дворца. Типичное такое тяжеловесное здание позапрошлого века. А напротив — парк, ни в парке, ни около дворца не видно ни одного полицейского. И в парке — полная свобода. Нас никто не разогнал, несмотря на параллельные съемки у той же беседки какой-то телепрограммы.

Города начинались или с крепостей, или с базаров. Место товарообмена, перекресток торговых потоков, умножение жизни. Брюссель начался с Торговой площади, но она возникла вокруг жилища монаха, потом епископа и т.д. Сейчас Брюссель — столица Бельгии, даже административно отделенная от ее эклектических частей — Валлонии, Брабанта и Фландрии. А еще Брюссель — столица Европы, может быть потому, что показал себя способным справиться с разнородностью. И не случайно его Торговая площадь считается одной из самых красивых в мире.

Домам здесь больше 300 лет, их недавно отреставрировали — и узоры на них зазолотились. Золотом покрыли и скульптуру архангела Михаила на шпиле — покровителя города. Он изображен на всех предметах, принадлежащих муниципалитету, даже на мусоровозах.

Дворцы — ну не дома же! — все разные, стоили их разные архитекторы по заказам разных гильдий. Но стоят они рядом, не мешая друг другу. Как на хорошем рынке.

Гильдия пивоваров поощряла развитие свободных искусств, включая философию. Конечно, кружка пива не повредит при размышлении. Вот они и давали стипендии неимущим «ботанам», приглашая бесплатно пожить и подкормиться в их гильдийном доме в Брюсселе. Так в нем оказался Карл Маркс, его «грантом» было написание «Капитала». Создавал толстый том, попивая хозяйское пиво, он беспощадно разоблачал бесчеловечную сущность капитализма…

Понятно, что скульптур, и каменных, и бронзовых, хватает в Брюсселе и вне Торговой площади. Конечно, есть самая известная фигурка — Манекен-пис, его маленькая копия стоит теперь и у нас дома, как свидетельство моей «бронзы» на фестивале поэзии (в прошлом году была первая премия, но по зуму статуэток не посылают!). Во время фестиваля его участников притягивали и другие фигурки, например, бронзовая копия «Слепых» Брейгеля, поставленная на фонтанчике у бывшего еврейского, а ныне просто финансового квартала. Питер Брейгель-старший неподалеку работал и не так далеко жил в этом городе, ценившем и ценящим художников.

Друг человека. Некоторые думают, что это определение относится к домашним животным. Героиня Нонны Мордюковой в «Брильянтовой руке» оспаривала: «Это у них собака — друг человека, а у нас управдом — друг человека». В Брюсселе решили не обострять дискуссию и поставили памятник главному управдому бельгийской столицы, особенно успешному мэру позапрошлого века, вместе с собакой. Все скрепы соблюли! Вообще к животным там относятся как к друзьям, запретов «С собаками нельзя!» нет ни в одном кафе. Себе — пиво, собачкам — развлечение.

Был всего один день, а о впечатлениях различного уровня говорю долго. Белые, черные, коричневые, желтые бельгийцы — как всюду в Европе, теперь еще и афганцы добавляются, но в европейской столице они и раньше были. Не видно только на поверхностный взгляд озлобленных, агрессивных людей, пассионариев зависти.

Хотя ради полноты политической картины стоит добавить: на тротуаре в трех местах видели полустертые надписи «Бойкот Израилю», сделанные с одного трафарета. Не думаю, что их штамповал афганец, которого мы встретили у памятника мэру и его собаке, или кто-то из трех прекрасных африканских женщин, которые возлежали в парке напротив королевского дворца в шаговой доступности от парковой дорожки. Вряд ли и эта девушка причастна к агитации…

И, конечно, — шоколад. Вообще бельгийцы не строят из себя гурманов, скорее они чревоугодники. Десять сортов сыра в забегаловке, где тебе по выбору сделают бутерброд. Огромные порции мясного. Десятки сортов пива. А шоколад всюду, от забегаловки и турецкого магазинчика — до фешенебельного специального «Леонидаса». И всюду вкусный. Дома открыл пачку и спрашиваю у Любы: чем это так пахнет? Шоколадом! Для отвыкших от такого запаха россиян специально продублирована вывеска.

Вот на днях впервые в истории отменили гонку Формулы-1. Из-за дождя. Нас это не удивило, ведь она должна была пройти в Бельгии, а мы еще с юношества знаем по детективу «Что может быть лучше плохой погоды», написанному болгарским писателем и знатоком шпионских будней Богумилом Райновым, что в Бельгии всегда идет дождь. Организатор поэтического фестиваля Александр Мельник, переезжая на своей «микре» во Францию, чтобы провести заключительный аккорд фестиваля в Париже, заметил, что сразу на границе дождь и кончился.
В этом году дожди были особенные и привели к наводнению, крупнейшему за последние сто лет, водохранилища в верховьях мгновенно заполнились, пришлось открывать шлюзы, близкие к Льежу городки, жавшиеся к Мёзу, вода потрепала крепко, а в самом региональном центре разрушений не было. Потому что бельгийские инженеры давно продумали и поправили русло большой судоходной реки в пределах города. Но в целом по реке составили такой порядок действий, который не мог предусмотреть последствий «глобального потепления», а предупреждения наблюдателей вступили в противоречие с инструкциями. Теперь государство создало комиссию, которая поменяет регламент заполнения и опустошения водохранилищ, стрелочников там не ищут, а думают, как обезопаситься.

Льеж живет вокруг реки, на этом торговом пути он возник и процветает. Валлонские франкофоны, жители Льежа, называют ее Мёз, а в русских источниках она больше известна под голландско-фламандским именем Маас.

Главная пешеходная артерия города — широченная набережная. Кстати, луж на ней, как и во всем городе за дождевые дни той недели, что мы провели в Льеже, мы не видели. Тоже позаботились бельгийские инженеры. Забота о реке, кстати, окупается: движение по ней оживленное.

Гусям, лебедям, уткам и прочей водоплавающей живности механические средства передвижения не нужны. Никто их специально в городе не разводит, они сами выбрали средой обитания его берега и парки. Конечно, их подкармливают.

В зале сидим в масках, хотя все привитые. Даже на улице, в парке, поэт от поэта — на социальной дистанции. И все равно чувство близости разноязыких и разноподданных не покидает, даже с теми, кто жил сто лет назад. А сто с лишним лет назад в Льеже жил Луи Бумаль и писал совершенные стихи. Потом стал солдатом Первой мировой. И погиб на первой пандемии — от гриппа «испанка». Памятник ему стоит на лужайке в парке на острове, рядом с ним мы и читали стихи.

Вел вечер организатор фестиваля поэт Александр Мельник, живущий в этом городе, что позволило мне скаламбурить: «Ты на чью мельницу лиру Льеж?»

Вообще был действительно день всемирной поэзии. В зале, куда мы потом пошли, звучали стихи хозяев-бельгийцев, китайского поэта и бразильца, живущего в Канаде, румынки, живущей в Бельгии, жителей Германии, Испании и Португалии. Причем последнюю представлял француз Франсуа Луи-Блан. Вообще на фестивале было немало значительных фигур самого разного толка. Бронислава Волкова, бежавшая из Чехии после 1968 года, ставшая за океаном профессором, вернулась в Прагу поэтом, пишущим на чешском и английском. И переводящим свои верлибры на русский, который она выучила из любви к культуре, любви, не поколебленной танками. Или, например, раскрученная нонконформистка Алина Витухновская, читавшая стихи по зуму…

А вот гусей никто не просил выступать, они и не сильно гоготали. Подошли, послушали — и поплыли. Вообще за три часа перед нами прошли еще по крайней мере три вида уток: казарки, кряквы, чирки, пролетела, красуясь, сойка, а кролик деловито проскакал под дерево.

Мы поселились рядом с зданием оперы, в которой и сейчас идут спектакли, поставленные в соответствии с авторским замыслом: без новомодных декораций и современных костюмов.

Памятник Карлу Великому мы нашли случайно, отклонившись от дороги на фестивальную площадку. Основатель первого «Европейского союза» император Карл родился недалеко от Льежа и похоронен рядом — в Аахене. Потом Александр Мельник рассказал на экскурсии по городу, что памятник недавно отреставрировали, а красные шланги вокруг деревьев, намотанные во многих местах города, — предохранение от строительных работ: в Льеже решили возобновить трамвай, посчитали, что общественный транспорт необходим в безугарном варианте.

Льежский вокзал, с которого мы начали знакомство, — творение великого архитектора (и за великие деньги!) Калатравы. Во время войн на льежских улицах образовалось немало пробоин среди домов, но ряды их сплотились, правда, приняв другую архитектуру. Но вот прежних храмов осталось достаточно, многие стоят отдельно, организуя свою площадку, а некоторые оказались вписанными в улицы. Синагога, например — просто подъезд большого дома. Не все храмы заполняются, некоторые меняют предназначение.

Рассказываю о них не потому, что озабочен религиями, а потому, что храмы издавна выделяются своим видом в толпе домов, своей ясно видной историей и долгой жизнью. А магазинчики рядом с ними могут меняться со скоростью калейдоскопа. Думаю, русский магазин рядом с музеем валлонской культуры скоро закроется: туристов-то нет, Россия отгородила себя «Спутником», а местные русские легко обойдутся без ушанки и олимпийской формы.

Площади перед церквами служат общественными центрами. В этот день на острове посреди Мёза гулял весь островной народ, празднуя свой островной праздник.

И там я впервые увидел полицейский автомобиль — охранял гуляние. А потом увидел полицейских в работе на главной городской площади. Они примерно вдесятером были заняты обыском одного попрошайки-алкаша (белого! Если кого волнует…). Висели автоматы, к алкашу был приставлен пистолет, все очень серьезно. Через пару часов мы вновь увидели его на той же площади под тем же дождем. А на острове все обошлось без показательных маневров…

Богослов (не уверен, что дипломированный) в «Живом журнале» пишет про родню Христову. Про путаницу в Евангелиях и трудах первых церковных авторитетов, про генеалогию апостолов: кто из них родной брат Иисуса. Ну как теперь восстановить, если «линия родства» менялась вместе с «линией партии», а проигравшие в канонической интриге книги уничтожались? Но следы можно найти — даже в камне. Вот в Льеже главная красота, на мой взгляд, собор святого Иакова — Сен Жак, возведенный, вроде бы, в честь «Иакова-младшего», брата Иисуса.

А там внутри, в золоченом ковчеге реликвия — палец святого Иакова, присланный из испанской Компостелы, центра поклонения Сант-Яго. Но палец от другого апостола, Иакова-старшего! Если выйти из собора через главный вход, то над ним можно увидеть розетку с изображением «лестницы Иакова», а это уже совсем другой сюжет, иллюстрация основополагающего сна ветхозаветного праотца Иакова. Строители знали, что делали: вокруг медальона имена Моисея, Аарона, Давида, Соломона… Но собор отличает не эта двусмысленность, а знаменитый свод, символизирующий строение Вселенной.

Более полувека назад мы с моим другом Сашей Касымовым написали наш первый «роман» , вдохновленный «ленинским планом монументальной пропаганды» и его возрождением в середине 60-х, когда жадная творческая братия с жаром взялась за освоение средств этой самой пропаганды. «Роман» писался в двух видах сразу: глава прозы и глава в стихах, назывался «Статуировка». Мы его читали в компании моих родителей, все смеялись аллюзиям на тогдашних деятелей официальной культуры. Уже недавно, столкнувшись в Скопье с обилием памятников, затмевающим негустоту жителей, я понял, что это родовой прием идеологов, старающихся камнями прибавить себе убедительности и крепости.

А в Европе памятники одновременно кучей не ставят. Зато они там накапливаются со временем, которого у европейских городов было больше, чем у советских. Ясно, что и коммунистические вожди, и руководители новых государств пытаются нажить капитал на прошлом, пародируя Европу. Несмотря на две мировые войны, прокатившиеся по Бельгии и по Льежу в частности, некоторые памятники сохранились, к ним добавились новые, поставленные, видимо, с ностальгией по предшественникам, в том числе.

Вот памятник королю Альберту Первому, одному из героев Первой Мировой. Очень человеческий, намного выразительней помпезных македонских новоделов. Даже новодельная башня финансового центра за спиной не мешает восприятию.

И рядом, прямо на мосту — мемориал всем бельгийцам, погибшим в боях с захватчиками, начиная с 11-го века. Хотя сама Бельгия — почти такой же новодел, как Северная Македония, образовалась менее двухсот лет назад, но бельгийцы — и валлоны, и фламандцы — жили здесь тысячу лет.

Даже метафорические фигуры обретают в сознании горожан вполне реальные достоинства. Когда поставили этого замечательного быка, многие льежцы были недовольны обнаженным достоинством мужика, который быка сдерживает. Но потом студенты из вуза поблизости стали на удачу прикасаться к спорной детали перед экзаменами — и достоинство заблестело, как новенькое.

Льеж большую часть своей истории был — и остается! — городом ремесел, производителем продукта, практичным и позитивным. Запомнил по литературе бельгийские трамваи — как один из признаков новой цивилизации. Бельгийские винтовки я помню еще по Луи Буссенару. А выясняется, что оружейное дело — основополагающее для культуры Льежа. В 17-м веке был такой успешный оружейник Курциус (настолько успешный, что в наше время группа молодежи освоила грант и под его именем выпустила новое пиво — Курциус!), собирал предметы искусства, построил восьмиэтажный дворец, завещал его вместе с коллекциями городу. Музей живет, в разветвленных галереях Большого Курциуса — самая разнообразная экспозиция, включая коллекцию оружия. Во время поэтического фестиваля, проходившего в одном из залов дворца, мы успели посмотреть только часть исторических артефактов. Самые яркие — из галло-романской эпохи 4-7 веков нашей эры, недаром она послужила основой для рождения в этих местах империи Карла Великого.

Пандемия выставляет свои отметки и на парижских улицах: почти все в масках, даже на не самой строгой улице Лафайет в кафе пускают только по предъявлении сертификата или кода, да и пустоваты кафе даже днем. Лягушек есть не стали, хватило льежских, а луковый суп показался более плотным и вкусным, чем раньше. Может быть, снижение количества потребителей повышает качество?
При маске даже уличный музыкант на задах Центра Помпиду. Он с его индивидуальным искусством подчеркивает индустриальное, почти заводское, производство арт-впечатлений.

Зато открыли мы и другой Париж — окраинный, не тесный. Хотя в городе, который почти все новые кварталы вынес за пределы столицы (в отличие от Москвы, которая зачем-то впускает в себя все Подмосковье), окраин как бы и нет, отовсюду до центра — и наоборот — можно добраться пешком. Так мы и оказались в 19-м округе, в районе Вийет. Канал, отдыхающие, катера, дебаркадеры, спортплощадка… А на ней — тренировка боксеров-любителей, мужчина наблюдает, сможет ли тренер-профессионал справиться с энергией его женщины.

Заканчиваю затянувшийся репортаж об антураже Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира — 2021» там же, где и закончился фестиваль — в Париже, в храме Свято-Сергиевского богословского института. Пока прихожан не было, мы рассмотрели, каким стал бывший лютеранский храм, перешедший после Первой мировой от немецкой общины к православной. Понятно, что в 1922 году в Париже немцев стало меньше, чем понаехавших-понабежавших спасшихся от большевиков русских. Потом в этот день 19 августа прихожане пришли праздновать Яблочный Спас, а мы читали и слушали стихи (в том числе, в исполнении музыкальной группы) в аудитории института. А над нами шла служба, рядом с таким вот поминанием…