Игорь Волошин: Памяти «дорогого Леонида Ильича»

Loading

В нашей комнате собрался весь отдел, еще не вполне протрезвевший после недавнего 7 ноября. Столы уже были сдвинуты, а на скорую руку состряпанные блюда на них расставлены. Однако алкоголь еще куплен не был — ответственный за него не успел вернуться, впрочем, он в этот день и не вернулся — не смог доползти.

Памяти «дорогого Леонида Ильича»

Игорь Волошин

Какое время было, блин!
Какие люди были, что ты!
О них не сложено былин,
Зато остались анекдоты.
(Игорь Иртеньев)

Не часто нынче вспоминают «дорогого Леонида Ильича». Ушли в прошлое, посвященные ему анекдоты, подзабыты посаженные им диссиденты, да и Афган, если и вспоминают, то редко ассоциируют с Брежневым, хотя без его указующего перста ни один маршал не пошевелил бы задницей в своем высоком кресле.

Но вот, в очередную годовщину смерти генсека, его имя мелькнуло в печати, и я подумал, а почему бы не описать события того серого и пасмурного дня такими, как я их запомнил, тем более, что они впечатались в память контрастным черно-белым видерядом, заполненным выразительными, хотя и несколько шаржированными лицами людей, с которыми в тот день общался.

По абсурдной советской традиции отправлять специалистов на стройки века, 11 ноября 1982 года троих инженеров отдела механизации института Укргипроречтранс — Гоха* (руководитель группы, 47-и лет), Бича* (инженер, 23-х лет) и меня — 27-летнего Игоря Волошина, послали копать, прокладываемую вдоль тротуара, канаву, неизвестно откуда идущую и неведомо куда направляющуюся. Судьба канавы нас не волновала, поскольку хорошо понимали, что не мы ее начинали копать, не нам ее и заканчивать. Большую часть времени мы устало опирались на лопаты, тела наши потихоньку замерзали, хотя языкам было тепло и вольготно. Мы стояли на хорошо утоптанном множеством инженерных ног дне канавы, и беседовали о чем-то несущественном, но, видимо, интересном, судя по контингенту канаво-копателей. Мимо нас, по расположенному метром выше тротуару, шли, бежали и ползли незнакомые люди. Никто не интересовался нами, а мы, увлеченные беседой, не интересовались ими, тем паче, что выше их колен вообще ничего не видели. Неожиданно, один из проходящих пешеходов, на ходу листающий какие-то деловые бумаги, невнятно буркнул в нашу сторону: «Брежнев умер», и не останавливаясь, в том же темпе проследовал по своему маршруту. Мы недоуменно переглянулись — что это значит?

Должен заметить тем, кто не помнит гнилового времени застоя, что смерть Брежнева нами не воспринималась как нечто реальное. Мы выросли с именем «дорогого Леонида Ильича», он был такой же неотъемлимой частью нашей жизни, как программа «Время», бутылка на троих или футбол. Он нам казался вечным, с ним ничего не могло произойти. Фраза «Брежнев умер» звучала абсурдно, не укладывалась в мозгу и вступала в диссонанс с укладом нашей жизни.

Но вот случилось что-то невероятное, нам необходимо было срочно прояснить ситуацию, и выяснить, что означает загадочная фраза, брошенная незнакомцем.

Мы прекратили работу, которую фактически так и не начали. До этого момента наше лопатостояние называлось — «перекур», теперь стало понятно, что «перекур» закончен, и работа не возобновится никогда. Тогда Гох и Бич, на всякий случай, если сведения окажутся ложными, остались в высохшей навечно канаве, а я выскочил на тротуар и пошел в ближайший телефон-автомат звонить в институт, чтобы навести справки о реальном положении дел. В отделе трубку никто не снял, что меня весьма озадачило, поскольку в нашей комнате работало человек 10, и все сразу исчезнуть могли только в случае взрыва нейтронной бомбы, о которой в то время немало писали, но следов которой пока что не было видно. Я вышел из автомата и сразу столкнулся с группой знакомых ребят из ПКБ, направляющихся в быстром темпе в сторону ближайшего гастронома. Их, как всегда, возглавлял мой однокурсник Миша К., прозванный за свои габариты, гриву волос и бороду «Карлом Марксом в молодые годы» по названию фильма, который незадолго до этого показывали по телику.

— Миша? — спросил я.

— Да! — ответил он и скрылся за дверью, в которую тут же втекла вся группа, и сквозь самогоно-мутное окно магазина я увидел как они подходят к винному отделу.

Больше ничего мне знать не требовалось, я все понял, зашел в магазин, пристроился за ПКБ, купил бутылку водки и вернулся в канаву.

Гох с Бичом, увидев бутылку, не дожидаясь единого моего слова, тоже поняли всё. Мы не были алкашами, но произошедшее настолько всех поразило, что даже трое трезвенников неблагонадежной национальности, не могли его пропустить. По-большевистски, глубоко загнав штыки-лопаты в землю, мы распили бутылку прямо из горлышка, пустив ее по треугольнику, после чего направились в наш проектный институт, расположенный всего в нескольких кварталах от опустевшей канавы.

В институте было подозрительно тихо, хотя в коридорах еще встречались отдельные, видимо не осведомленные, сотрудники.

В нашей комнате собрался весь отдел, еще не вполне протрезвевший после недавнего 7 ноября. Столы уже были сдвинуты, а на скорую руку состряпанные блюда на них расставлены. Однако алкоголь еще куплен не был — ответственный за него не успел вернуться, впрочем, он в этот день и не вернулся — не смог доползти, но проблемой это не являлось, поскольку у старшего инженера Вани П. всегда с собой было, так что поминки удались. Телефон трезвонил непрерывно — взволнованные родственники нас искали по всему институту, но трубку снимали редко и с большой неохотой. Разошлись мы под утро, и, кажется, никто на следующий день на работу не вышел.

Через пару дней ко мне подошел Бич, оперся, как всегда, спиною о кульман и сказал:

— Что-то мне подсказывает, что лучше не будет, может быть только хуже.

А я продолжил недодуманную им мысль:

— Если меня где надо спросят: “А что ты, Волошин, делал в самый печальный для советского народа день?” Я отвечу честно: “Ворочал лопатой на стройке коммунизма, и тому у меня есть два свидетеля”.

На что Бич моментально отреагировал:

— Только мое имя не упоминай.

На том и порешили.

Прогноза Бича хватило на три года. А потом началось такое, что «дорогого Леонида Ильича» мы забыли надолго.

На этом мои воспоминания обрываются…

P.S. Последний раз я встречался с Бичом в Вашингтоне в 1997 году, а с Гохом — в Нью Йорке в 1998 и в Чикаго в 2003 году.

___

*) Не уверен, что мои бывшие коллеги будут рады увидеть в рассказе свои настоящие имена, поэтому заменяю их псевдонимами, против которых они в свое время не возражали.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Игорь Волошин: Памяти «дорогого Леонида Ильича»

  1. Первая комната, в которой сидела моя группа, была небольшая. Напротив входной двери по неписаной традиции стоял одежный, сооруженный из канцелярского, шкаф. Задняя его стенка была безобразная, в пятнах и каких-то потеках. Чтобы его уродство как-то скрасить, я повесил график отпусков, план работ и большой плакат с портретами членов политбюро. И поставил в этот уголок свой стол.
    Когда первый член умер, я взял жеваную спичку, макнул в тушь и молча заключил его в аккуратную траурную рамку. Процесс все ускорялся, и довольно скоро рамок стало больше, чем живых членов. Наконец, какой-то доброжелатель стукнул. Сначала пришел секретарь парткома, мы изобразили скорбных идиотов. Он побежал к начальнику. Начальник пришел багровый. Опасался личных неприятностей… и железным голосом велел немедленно убрать. А девочки перевесили шедевр на заднюю стенку дальнего кульмана…

  2. Кто-то припомнит здесь моё отношение, скажем, к Мандельштаму и Набокову, но рискну всё же заметить, что при «застое» (началось при «волюнтаризме»-то и другое лучше годилось бы без кавычек, но синтаксис с орфографией обязывают) — так вот, при застое состоялись такие фильмы — десятка три! — до которых пресловутому (без кавычек), Феллини, «как до Луны». Была поистине феноменальная (правда, локальная, без выплесков вовне) «эпоха Возрождение» (словосочетание заимствованное — в кавычках) — и поэзия замечательная (всё же пониже, чем прежде), и с прозой пожиже, но тоже неплохо. Об остальных жанрах не осведомлён: в театре был только однажды, случайно присутствовал при организации выставки авангардистов — стошнило; больше выставки не посещал…
    С 90-х, при полной не то, что свободе, но — воле, и по сей день ничем подобным и не пахнет. Кладбищенский застой. Похоже, вечный.

  3. Было время, когда у кремлевской стены очень часто хоронили. Из-а этого в центр было не попасть. Как-то выхожу из метро «Площадь революции», смотрю опять оцепление — кого-то хоронят. Подхожу к охране, прошу пропустить, говорю: ведь ему(кого хоронят) все равно уже ничего не грозит. Молоденький солдат посмотрел на меня, ничего не сказал, но не пропустил.

Добавить комментарий для Маркс Тартаковский. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.