Про Федякино мало кто знает. Село осталось нетронутым. Какое есть, с обыденной жизнью. И если поют здесь стихи Есенина, то не по казенной подсказке, а просто так. Кстати, в Федякине в 1995 была еще своя художественная самодеятельность. Здесь в старом клубе можно было услышать песни в исполнении трех поколений…

На родине Есениных — в селе Федякино…

Сергей Баймухаметов

Немногие знают, что родина фамилии Есениных — не село Константиново, а село Федякино. Осенью 1995 года, когда праздновалось 100-летие со дня рождения поэта, я там снимал фильм для межгосударственной (СНГ) телерадиокомпании «Мир». С тех пор и сохранились эти заметки.

Сережа

Дед Марины Есениной — китаец из Харбина, примчавшийся в Россию на зов революции, которая вскорости перемолола его в лагерях, как и тысячи других интернационалистов. Мать — полька, потомок еще тех поляков, что сосланы были в Сибирь после Польского восстания 1863 года. Марина, естественно, русская.

Красноярск в советские годы был город особый, в нем самом и вокруг него — войсковые части, много солдат. За одного из них, Сашу Есенина, и вышла Марина замуж. Вскорости, он еще служил, родила. Когда в первое утро санитарки принесли ей ребенка и сказали: «А вот и Сережа», она удивилась: «Почему Сережа?» Она-то хотела назвать сына Женей. Санитарки тоже удивились: «Как же так? Если отец — Александр Есенин, то сын обязан быть Сергеем Александровичем Есениным!»

Так и стал Сережа Сережей Есениным. Когда отец демобилизовался, они уехали на его родину, в село Федякино под Рязанью. Там никто не удивляется его имени и фамилии. Потому что здесь Есениных — пять или шесть семей. И все — хоть и очень дальняя, но родня друг другу, включая и семью поэта, конечно.

Мы ведь ленивы, нелюбопытны, и к тому же рабы привычки. Как упремся во что-нибудь общеизвестное, так не сдвинемся ни на шаг. Сказали нам, что родина Сергея Есенина — село Константиново, так мы только туда и правим шаги.

Кстати, табличка

«Здесь родился и жил великий русский поэт Сергей Александрович Есенин (1895–1925)»

не совсем точна. Тот дом, где он родился, сгорел в 1922 году. А этот — уже новый.

Ну да ладно, суть же в том, что в Константинове нет больше Есениных — родственников-однофамильцев. А так в старых русских деревнях — не бывает. Там — фамилиями живут. Но в том-то и дело, что Есенины в Константинове приезжие. Еще прадед поэта, Осип Есенин, купил здесь дом, перебравшись сюда из Федякина. Дед, Никита Осипович, в 1871 году построил дом, в котором и родился поэт. А фамилия Есениных осталась там, в Федякине. Есенины механизаторы, Есенины скотники, Есенины конторщики, доярки, учителя… Самое-то главное: чтобы узнать о них, никуда далеко и ходить не надо, потому как Федякино и Константиново — в трех-четырех километрах друг от друга, они, как раньше говорили, межуются, то есть межами в поле сходятся.

Но это я только в 1995 году стал такой умный. Потому что рязанский журналист Валентин Карпушкин привез меня в Федякино к своему брату Геннадию, который тогда там учительствовал. В той школе, открытой еще в 1881 году, в новом ее здании, построенном в 1915 году, Сергей Есенин в 1918 году читал свои стихи землякам. Увы, в 2012 году школа закрылась — учеников не стало. Прежние выросли, новые не народились. В 1906 году в Федякине обитало две тысячи человек, в 2010 году — 377. Сейчас — еще меньше.

Мы тогда обосновались у Геннадия всей съемочной группой, знакомились с его коллегами, друзьями, односельчанами. А раз живешь в таком тесном контакте, то и многое узнаешь изнутри. Как свой. В общем, не будь такого случая, я бы тоже, как и другие, истаптывал бы только лишь константиновские дорожки.

Про Федякино мало кто знает. Село осталось нетронутым. Какое есть, с обыденной жизнью. И если поют здесь стихи Есенина, то не по казенной подсказке, а просто так. Кстати, в Федякине в 1995 была еще своя художественная самодеятельность. Здесь в старом клубе можно было услышать, к примеру, песни в исполнении трех поколений федякинцев из семейства Паскаль. (Откуда такая французская фамилия в русском селе, которому без малого 400 лет?). Тут все соединялось: и старинные песни, какие помнила только бабушка, и послевоенный репертуар отца, и рок-баллады, которые сочинял внук. И сходились они все, конечно, на песенных стихах Есенина.

Все дни, что мы снимали фильм, Сережа Есенин был с нами. Конечно, ему и самому интересно: не каждый день и не каждому мальчишке выпадает поучаствовать в съемках для ТВ Содружества независимых государств, будет что рассказать и показать друзьям в училище. Там, в райцентре Рыбном, Сережа осваивал профессию механика, потому что машины — его склонность с детства. Он уже к десяти годам умел водить все, что фырчит мотором и двигается. И, в конце концов, стал механиком. Точнее, механиком-офицером, соединив уже во взрослой жизни две мальчишеские страсти — к военной службе и к технике.

Мы, конечно, рады были Сереже, эксплуатировали его, как могли. Снимали его вместе с отцом и матерью (Саша — пастух, Марина — бухгалтер), возили повсюду, подговорили дарить многочисленным гостям есенинского праздника в Константинове книги о Есенине, путеводители по рязанскому краю, буклеты о музее Есенина — со своим автографом. Показали в кадре крупным планом, что мальчишка выработал себе роспись — точь-в-точь как у великого тезки.

Любовный заговор с Понтием Пилатом

Есенин так и остался в памяти, в восприятии многих уникальным самородком, весь от нутра, академиев не кончавший, «звонкий забулдыга-подмастерье у народа-языкотворца» — как написал о нем в стихотворении-эпитафии Владимир Маяковский.

Да ведь Есенин и старался. Изображал Ванечку в красной рубахе, на встрече с Блоком говорил ему что-то вроде: мы этих ваших не понимаем… Потом надел шелковый цилиндр, лайковые перчатки, выглядел как европейский денди. Наверно, не только потому, что по заграницам ездил, и не просто так, а с намеком: я другой, не то, что вы думаете! Но было поздно. Так и остался в сознании многих соловьем-самородком пополам с городским хулиганом-выпивохой. И за всем внешним, за хромовыми сапожками или цилиндром, за пьянками-гулянками или попытками стряхнуть наваждение мало кто заметил, когда, где, каким образом Есенин успел стать образованным человеком.

Понятно, когда Блок пишет отдельное исследование о поэзии заговоров и заклинаний. О том, что:

«вся область народной магии и обрядности… оказались тою рудой, где блещет золото неподдельной поэзии; тем золотом, которое обеспечивает книжную… поэзию — вплоть до наших дней».

А уж когда стихийная, самородная поэзия соединяется с религиозной книжностью, а то и с чернокнижием, тогда и грозный пятый прокуратор Иудеи игемон Понтий Пилат используется как приворотная сила в любовном заговоре-заклинании восемнадцатого века. В обыкновеннейшей русской жизни начала восемнадцатого века! Вдумайтесь, представьте: 1714 год, деревня Изосимовка, курная изба, влюбленный парень-страдалец и старуха-ворожея, которая учит его, как присушить к себе зазнобу — именем… пятого прокуратора Иудеи римского всадника Понтия Пилата! Правда, он превращается там в «демона» и «пилатата», причем пишется с маленькой буквы, но добрый молодец, что заклинает, помышляет не о нем:

«Во имя сатаны, и судьи его демона, почтенного демона пилатата игемона… Не могла бы она без меня ни жить, ни быть, ни есть, ни пить, как белая рыба без воды, мертвое тело без души, младенец без матери…»

Одно слово могу сказать: любов…

А еще обратите внимание: в русском заговоре игемон Пилат превратился в судью сатаны (!), в почтенного (!) демона.

Впервые блоковская «Поэзия заговоров и заклинаний» вышла в 1908 году, когда Есенин еще учился в школе, в Спас-Клепиках. И не в журнально-газетном приметном обороте, а в академическом издании, наверно, «скучноватом» для богемно-декадентско-надрывной атмосферы тех времен. Через пять лет в Петербурге появился Есенин. Первое признание, книги, революция — многое вместилось в семь последующих годов. Всего лишь семь лет, за которые беловолосый деревенский мальчик превратился в признанного поэта. И вот уже он, словно эхо блоковских размышлений о поэзии заговоров и заклинаний, откликается «Ключами Марии».

«Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице… Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы… носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека».

Так дворянский сын Блок и крестьянский сын Есенин сошлись в том, что истинная поэзия берет начало в глубинах народных образов мира и представлений о мире, в глубинах языка, темных преданий.

Чтобы осознать сию простую истину, сформулировать ее как теорию, поэтику, надо пройти большой путь образования ума и души.

Загадка «Анны Снегиной»

Эта поэма — еще одна загадка Есенина. Мне странно вот что: почему он разбил действие поэмы на два села — Радово и Криуши? Со знаками, расставленными совершенно отчетливо: Радово — богатое и красивое, а в Криушах — народ нищий и злобный.

Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя…
Но люди — все грешные души.
У многих глаза — что клыки.
С соседней деревни Криуши
Косились на нас мужики.
Житье у них было плохое,
Почти вся деревня вскачь
Пахала одной сохою
На паре заезженных кляч.

Между тем именно криушинские мужики спрашивают о Ленине и творят справедливое, по тогдашним революционным понятиям, дело — отбирают у помещицы Анны Снегиной дом и землю.

Многое здесь вызывает вопросы. Во-первых, действительное село называется не Криуши, а КриушА — по названию извилистой речки. Криуша. Во-вторых, оно и тогда были не самым последним, и сейчас — тоже. По переписи 2010 года населения там в три раза больше, чем в Константинове или Федякине.

Мы специально приезжали туда, снимали село, с людьми беседовали. Они и поныне обижаются на поэта. Одна из бабуль говорила, что у них-то получше, чем в Константинове, потому что земля песчаная, а в Константинове как дождь — так грязь. А главное, криушинские мужики ни в чем не виноваты. Не отбирали они дом и землю у Анны Снегиной — отроческой, юношеской любви поэта.

А делали это константиновские мужики, односельчане и соседи Есенина. (То есть радовские, если по поэме.) Причем, не только землю хотели забрать, но и спалить дом последней константиновской помещицы Лидии Ивановны Кашиной (прообраз Анны Снегиной). Тот самый дом, где бывал мальчиком Есенин и где сейчас музей поэмы «Анна Снегина». Сестра поэта рассказывала, что на том бурном сельском собрании был Сергей, и он-то и уговорил мстительных мужиков не разрушать усадьбу.

Так зачем же Есенин разделил действие на два села? Нарочно, чтобы оттенить черное и белое? Допустим, хотя на самом деле только запутал ситуацию, поскольку «хорошее», по тогдашним советским меркам, дело творят «плохие» криушинские мужики. Предположим, что путаница сия — отражение противоречивых взглядов поэта, его симпатий.

Но ведь и писать такую поэму очень неудобно — сюжет складывается со скрипом. Рассказ-то ведется от первого лица, действие происходит — в двух местах. Точнее — в трех. Сам-то повествователь живет не там и не здесь — на мельнице. Вот и приходится автору-герою-рассказчику, чтобы связать концы с концами, то шагать, то на подводе ехать в Криуши, в Радово и обратно. И как-то объяснять свои передвижения.

Есенин, чувствуя это, затуманивает сюжет. Ведь в поэме нигде напрямую, точно не указано, где находится дом Анны Снегиной — в Радове или в Криушах? В Криушах — нельзя. Возникнет вопрос: с чего это помещики свою усадьбу построили, поселились в самой захудалой деревне? И потому по сюжету поэмы получается, что вроде бы в Радове: криушинский смутьян-бунтовщик Прон Оглоблин запрягает коня и к Анне Снегиной едет в телеге. Если бы Снегины жили в Криушах, то ехать никуда не надо, пешком можно дойти. Однако и точно не сказано, что усадьба помещичья — в Радове. Потому что опять же у читателя возникнет вопрос: а с чего это криушинские мужики пытаются отобрать землю у радовской помещицы, и вообще, что в это время делают и что думают радовские мужики? А радовских мужиков в поэме как таковых нет. Совсем.

В общем, туман. Хотя, казалось бы, чего мучиться? Объединить действие в одном селе, как было на самом деле — и все точки расставляются. Ан нет. Есенин с непонятным упорством придерживается не естественного хода событий, а искусственного, придуманного сюжета. Почему?

Быть может потому, что душа противится. Не позволяет. У Есенина ведь нигде нет стихов о плохой его деревне. Потому что деревня — детство. А оно было гармонично. Особый теплый и уютный мир, где нет места крови и грязи. И душа, вопреки всем резонам, не позволяла поэту написать то, что было в действительности. В селе детства и отрочества, где была первая любовь, где была «девушка в белой накидке» (Анна Снегина), не может быть смут, зла и разора. Не должно быть. Он не допустит. И потому вольно или невольно выносит все плохое за пределы своего мира, за пределы Радова-Константинова. Туда, в злосчастный «ваш» классовый хаос! В … Криуши!

И еще учтем, кстати, что действительная Криуша для Радова-Константинова вовсе не «соседняя деревня», как написано в поэме. Действительное село Криуша находится от Константинова не просто далеко, но еще и за рекой. За широкой Окой. Еще ехать и ехать от Оки надо. То есть Константиново-Радово с Криушами почти не имеет ничего общего. И получается, что Есенин для обозначения «плохой деревни» взял название деревни, с которой его не связывают золотые воспоминания детства и отрочества.

Так что простите поэта, Криуши настоящие.

И еще: река по приметам народного сознания и подсознания — это рубеж, граница, за которой скрывается что-то неведомое и манящее, а чаше всего — таится угроза.

Хорошая свинья кому-то не понравилась

Говорили, что наш фильм, вышедший в эфир на Первом канале ТВ в программе межгосударственной телерадиокомпании «МИР» — получился. (Операторы — Игорь Чесноков и Александр Терентьев; автор, режиссер и ведущий — я.) Многие московские знакомые звонили, всякие слова говорили: мол, трогает до слез, в самом прямом смысле. Одна поэтесса с Алтая не просто до московской телестудии дозвонилась, но даже мой домашний телефон выведала, чтобы сказать, что она думает и чувствует.

Мы старались не ударяться в душещипательную, заштампованную «есенинскую лирику», а показать обыденную жизнь родных краев поэта на фоне его судьбы. Показали его земляков, ныне и здесь живущих. Например, тетя Рая и дядя Ваня Анастасьины (о них я потом снял и показал фильм «Тетя Рая и дядя Ваня») рассказывают в фильме, что в Федякине до сих пор в ходу уличные прозвища, причем некоторые из них начало берут еще в XIX веке! Ту же тетю Раю прозывают Водянушкой, потому что ее дед (!) работал на водяной мельнице. (Кстати, тот мельник из «Анны Снегиной» — не дед ли тети Раи?) А дядя Ваня — Молочник, потому что его отец после войны был уполномоченным по сбору молока. Про Есенина говорят, что одно время его вроде бы Монахом звали, потому что — смеется тетя Рая — «дамочек и девочек стеснялся».

В общем, как на душу легло — так и сняли, так и вышло в эфир. Кроме одного кадра — секунд в пятнадцать.

За кадром звучит песня на стихи Есенина, по экрану проплывают сцены из федякинской обыденной жизни. Раннее утро:

• женщина с подойником обнимает корову;
• мужчина сбрасывает сено со стожка, а нетерпеливый теленок подхватывает его на лету;
• серая в яблоках лошадь выступает медленно из тумана;
• старик идет по дороге вдоль зеленой озими, с котомкой за плечами, словно ходок или странник из прежних времен;
• петух совершает обход по куриному насесту, начальственно подбоченясь;
• бабушка и кошка у окна встречают день;
• белоголовый мальчишка щурится на солнце…

И был там еще один кадр: хозяйка в свинарнике вывалила корм в корыто, а свинья не ест, отворачивается. Так хозяйка схватила ее за уши и потянула, повернула к корыту, а заодно и к видеокамере. Свинья здоровая, матка супоросная, уши большие, крепкие. И вот его, этот кадр, кто-то в последний момент, при перегоне на эфирную кассету — вырезал. Наверно, посчитал, что «некрасиво», «непоэтично». Свинья, видите ли, не понравилась.

Что тут скажешь. Только руками развести.

P.S. В июле этого года в Федякинском клубе состоялась презентация книги Виктора Шилина «Федякино, Федякино, родимые края».

«Хочу, чтобы благодаря книге узнали о Федякине далеко за пределами Рязанской области, — говорил автор. — Книга появилась во многом благодаря отцу. Он привил мне любовь к малой родине. Когда с первой получки я купил магнитофон, отец попросил: «Запиши своего деда, как он поет «Федякинские страдания», как они звучали тогда, еще в девятнадцатом веке».