Несколько месяцев я ставил себе раскладушку за ЭВМ «Наири». В здании кроме меня жили еще несколько проектировщиков, да в кабинете начальника ночевали четыре молодых специалистки. Так что в время совещания у начальства иногда глаз обнаруживал на книжной полке залежавшийся с ночи бюстгальтер или под столом девичьи тапочки.
Два начальника
Из серии «Рассказы по жизни»
Сергей Эйгенсон
Продолжение серии. Начало
Окончание рассказа о двух начальниках
Начало: «Эдуард Борисович Кислый»
Продолжение: «Сергей Анатольевич Альтшулер»
Кстати, о книжках. Чуть ли не первыми сотрудниками нашего Отдела были две выпускницы Тюменского индустриального института Лида и Таня. Татьяна из учительской семьи из исторического Тобольска, а Лидия из известного села Покровского и даже, как случайно выяснилось, довольно близкая родственница известного Григория Ефимовича Новых-Распутина. Были они, особенно Лида, в числе самых доверенных у Альтшулера работников. К слову, это именно она привозила мне в Москву гарантийное письмо.
На Сергея Анатольевича они смотрели раскрыв рот. Ну, неудивительно. Таких людей и в столице немного, а уж в Западной Сибири … Он по мере сил как мог руководил их взрослением и развитием. В том числе, давал им почитать книжки из своей неплохой библиотеки. Мы с ними, в общем, сдружились. Может, и оттого, что они видели мои дружеские отношения с их кумиром. Я именовал их обеих «девами» и, когда бывал в их микрорайоне в нерабочее время, заходил к ним в надежде выпить чая. Жили они вдвоем в комнате в квартире «с подселением». Полкомнаты занимала их огромная двухспальная кровать. Впрочем, у меня-то по некоторым причинам в ту пору вообще жилья не было, я ночевал в своей лаборатории на раскладушке за ЭВМ «Наири».
Так вот, однажды они взахлеб рассказали мне, что шеф давал им почитать эротическую книгу француза Робера Мерля «За стеклом». Книгу я эту знал, читал еще в Москве. Там действие происходит в Сорбонне накануне «Красного мая» 1968 года. Я их постарался переубедить. «Девы, — сказал я, — это совсем не эротический, а вовсе политический роман». — «Но ведь там …» — «Да, конечно. Но обратите внимание, что к концу книги маоист ложится с маоисткой, анархист с анархисткой, а коммунист с коммунисткой, предварительно лишив невинности беспартийную. А троцкистка остается одна при пиковом интересе. Полностью политическая книга о движущих силах парижских событий, да и сам профессор Сорбонны Мерль вступил во Французскую компартию».
Где-то в это же, приблизительно, время мы с Альтшулером вместе съездили в командировку в Тюмень. Побывали вместе у одного из главных деятелей периода освоения Нефтяного Приобья, директора Гипротюменнефтегаза Якова Михайловича Кагана. Как мне показалось, тот смотрел на Сергея Анатольевича, как на своего младшего товарища, «мюрида», «молодую смену». Я же на Кагана смотрел как на Хабарова, Дежнева или еще какого-нибудь из Покорителей Сибири. Из того, что он нам говорил, я запомнил фразу о том, что «экономить время и деньги на технико-экономическом обосновании объекта — все равно, что при стрельбе экономить время на прицеливании». Это было, действительно, «mot». Мой опыт, во всяком случае, подтверждает абсолютную справедливость этих слов.
В этот же раз случился забавный эпизод. Мне надо было отдать некий документ в обком партии. Я было пригласил своего начальника зайти туда вместе. Времена были еще простые, чтобы зайти в здание высшего парторгана области было достаточно просто паспорта и звонка в нужный отдел. Но шеф категорически отказался. Он лучше зайдет в Главтюменнефтегаз, может быть, встретится там с кем-то из «нужных людей». Ну, нет — так нет.
Я зашел, папку отдал, а поскольку время было обеденное, спустился в подвал, где у обкома была столовая. Конечно, увидеть за соседним столиком первого секретаря обкома Богомякова я не расчитывал. Для начальства была, разумеется, другая столовая. Но и тут было совсем неплохо. Был Четверг-Рыбный день, и я взял на закуску сосьвинскую селедку, потом уху из нельмы, жареного муксуна с картошкой и морс из брусники. Заплатил за все это рубль (!). Впрочем, у меня был выбор, несмотря на Четверг, за те же деньги я мог бы взять куриный бульон с фрикадельками и тушеного кролика. Однако, выбрал рыбу, понимая, что для подавляющего большинства населения страны эти названия сиговых рыб звучат как цитаты из Гиляровского или Молоховец.
В два дня мы встретились с Сергеем Анатольевичем, который ни с кем в главке не встретился, но пообедал в тамошней столовой. Конечно, он съел не совсем то, и не за те же деньги, что я, но и он голодным не остался. Но, как вы понимаете, и в этот вечер, и по дороге домой в Нижневартовск, я не отказывал себе в удовольствии напомнить ему, что он тогда сделал неправильный выбор. Вообще, мы любили подкалывать один другого по-дружески. Альтшулер, к примеру, при удобном случае называл меня «чечако» (помните у Джека Лондона?). А я говорил ему, что рано или поздно время первопроходцев кончается и им на смену приезжают специалисты.
Кроме поездок на Самотлор с измерением факелов и отбором проб газа у меня спонтанно возникла еще одна работа, связанная как раз с «Наири», за которой я ночевал. В подчинении у меня оказалась и наша отдельская программистка Алла. Вот с ней вместе мы и сделали программу по выбору точек для размещения объектов газопереработки. То есть, на карте Западной Сибири была нанесена функция суммы запасов газа в месторождениях и прогнозных структурах, деленных на расстояние от месторождения до нашей точки. Никакого разумного объяснения почему избрана именно такая функция у меня, конечно, не было. Подозреваю, что тут повлияли школьные воспоминания о законе Кулона, но делить влияние запасов на квадрат расстояния я посчитал чрезмерным.
Мы, точнее я, были несколько удивлены тем, что для южной части Западной Сибири местные максимумы нашей функции пришлись на Нижневартовск, Нефтеюганск, Сургут и Варьеганское месторождение, где уже строились газоперерабатывающие заводы и компрессорные станции. То есть, «проверку на тривиальность» наша функция прошла. В северной части региона максимумы пришлись на Ноябрьское месторождение и Тарко-Сале в Ямало-Ненецком округе. К слову, в дальнейшем там и были построены заводы. Так что наше уравнение было право.
С этого, собственно, начинается моя работа по машинному синтезу схемы размещения объектов газопереработки, которой я в свободное от полевых работ на месторождениях время занимался следующие пятнадцать лет. Тут неожиданно то, что проведение такой работы в Нижневартовске противоречило моим собственным принципам. Я считал и всегда, когда заходил разговор, декларировал, что на Северах с северной надбавкой надо вести только такие работы, которые нельзя (!) провести в Краснодаре или Москве. Ну, к примеру, газ надо перерабатывать на месте, потому что транспорт неподготовленного «сырого» газа обходится очень дорого. Что касается заводов по переработке нефти, то их надо ставить «у потребителя», потому что послезаводской транспорт нефтепродуктов дороже транспорта нефти. Что до нашей собственной деятельности, то на месте надо отбирать пробы и анализировать газ, измерять факела, пожалуй, и всё. Ну, проектировшикам надо иметь на стройке авторский надзор. Может быть, группу изысканий. Остальное надо делать без «северной надбавки», в цивилизованных условиях на Большой Земле.
На эту тему и вообще о целесообразности того, что делается по освоению Тюменского севера, мы довольно часто спорили с шефом. Я доказывал, что все вот это строительство городов, школ, детских садов и прочего — ненужная затея, так же, как и везде по Русскому Северу, который я видел от Карелии до Чукотки. Ну, не приспособлена здесь природа для того, чтобы пахать землю и строить города — где вечная мерзлота, где, как у нас в Нижневартовске, болота, где горы, как в Восточной Якутии.
Вот у нас в городе в нефтедобыче и бурении занято всего тысяч пятнадцать. А вот шоферов, работников детсадов, продавцов в магазинах — целые толпы. У меня были конкретные примеры другой политики — поселки при компрессорных на магистральных газопроводах, знакомые мне по стройотряду в вузовские годы. И фотографии, привезенные моим отцом еще в 1961 году из поселка нефтяников на чилийской Огненной Земле. Я помнил эти фото и рассказы отца о поселке. В центре большое здание в форме креста, в котором находятся ресторан для работников, управление промысла, гостиница для временно приезжих, клубы и кинотеатр для инженеров и для пролетариев. От него расходятся четыре улицы, на которых стоят коттеджики гостиницы, в которой живет текущая вахта инженеров и рабочих. Всё!
А мы тут строим бог знает что! И кинотеатра нет, и в больницу не попадешь, и куда ни глянь — свайные поля и баба стучит, чтобы на нашем болоте что-то держалось. Нет, я понимаю, что политика уже сложилась, я и сам сюда приехал, но … Неразумно все это.
Показал я ему мои мудрствования по поводу определения точек для будуших заводов. Честно скажу, что это был единственный из моих начальников за трудовую жизнь, который мог понять, о чем тут речь. Поскольку сам хорошо знал, что такое максимум и минимум. Кстати, тут я узнал о его жизненной карьере. Кончил он московский Институт нефти и газа имени Губкина, причем на последнем курсе записался в группу с повышенным изучением математики. Был там одним из очень немногих. Отсюда и его увлечение математическим моделированием. Потом он несколько лет работал в бригаде пусконаладчиков, пускал по стране установки каталитического крекинга и платформинга. Бригадиром у них был Виктор Федоров, сын министра нашей отрасли. Мне о нем пришлось слышать много и хорошего, и не очень. Но вот в случае с С.А. он очень поощрял его попытки применения математики в работе.
Дал мне мой шеф и почитать реферат своей кандидатской. С диссертацией я, наверное, не справился бы — «многа буков», как теперь говорят и пишут, но реферат прочитал. Среди прочего обратил внимание на то, что он для простоты расчетов по ректификации продуктов гидрокрекинга описывает фракции через гауссианы. Так что для фракции нужно всего два показателя — математическое ожидание температуры кипения и дисперсия. Удобно. Но, собственно, к моей работе это отношения не имеет.
Но вот когда я пролетом в Краснодар провел несколько дней в Уфе, остановился я, конечно, у своих родителей. Рассказывал отцу о своей новой работе и мимоходом упомянул об альтшулеровской выдумке — представлять нефтяные фракции через нормальное распределение. Его это, неожиданно для меня, очень заинтересовало. Он даже показал мне свои работы еще довоенного времени, где он занимался поиском способа представления состава нефти в свернутой форме. Ну, до конца не довел. В июне 41-го он стал главным инженером строящегося завода взрывчатых веществ, потом главинжем завода имени Джапаридзе, делавшего танковые масла, потом уехал на Урал и стал директором строящегося нефтеперерабатывающего завода в Краснокамске. Ну, и так далее. А тут в Башкирии сменился первый секретарь обкома КПСС. Прежний очень ценил А.С. Эйгенсона, сделал его членом обкома, а «новая метла» для начала вспомнила, что тому вот-вот будет 65 лет и «освободила» место директора института, который отец создал и которым жил.
Так что мозги у отца вроде как тоже «освободились» и мой рассказ как бы вернул его к той старой бакинской работе. Видел я этот интерес и согласовал и с отцом, и со своим шефом что в следующую нашу совместную поездку в головной институт в Краснодар мы полетели через Уфу. Переночевали у моих. Мой папа долго внимательно рассматривал Альтшулера, так что даже стало неудобно. Потом спросил: «А почему Вы в галстуке? У Анатолия никогда не было галстука». Мой начальник объяснил, что у его отца всегда был галстук с собой в кармане на случай, если вызовут к министру — тогда придется повязать. Ну, был действительно дружеский разговор, но и было понятно, что мой босс теперь, в отличие от моего отца, этими делами насчет математического описания состава нефти мало интересуется, они остались в прошлом, вместе с его кандидатской диссертацией.
К слову, Сергей Анатольевич не часто вспоминал своего отца, чаще маму. Во всяком случае, у Альтшулера в критических ситуациях иногда вырывалось: «Мать моя, Елена Семенна!» Но Елена Семеновна Трайнина, действительно, была очень незаурядной личностью. Ну, я вам скажу, что она была, наверное, единственной в СССР женщиной — начальником СМУ, строительно-монтажного управления. Вы представляете себе образ жизни, среду и словарь общения такого начальника? А тут женщина.
Возвращаясь в наш Западно-Сибирский отдел, скажу, что в этот период, примерно через год после моего приезда в Нижневартовск отношения у нас и с главным заказчиком ПО Сибнефтегазпереработка, и с дирекцией головного института были не лучшими. Я это мог почувствовать уже по тому, что обещанной в гарантийном письме квартиры мне всё не давали. Мы же сами не строили, нам выделяли жилье в домах, которые строил заказчик. Ну, еще в начале работы, до моего приезда был случай, когда потерялась по дороге от Новосибирска баржа с железобетонными деталями для одного из этажей сборного дома. Строитель, известный у нас в городе Григорий Пикман не растерялся, обратился к Альтшулеру и дом перепроектировали на четыре этажа вместо пяти. Дом этот с тех пор был известен в 1-ом микрорайоне как «пикмановский недоносок», а наш отдел получил за работу две квартиры.
А вот ту пору Генеральный директор СНГП Воривошкин смертно невзлюбил Альтшулера, а за компанию с ним и меня. Никакой помощи от головного института тоже не было. Ну, и не выделялось нам ни одного квадратного метра в сдаваемых домах. Вот за месяц до меня приехали люди и получили. А мне нету! И отдельной комнаты в общежитии нет. А идти в комнату с несколькими соседями уже я не хочу. Я так никогда не жил. В отдельной квартире жил, в казарме жил, жил и в палатке, жил и в вагончике. А в общежитии, в комнате на несколько коек — не приходилось. Правду сказать, я в коммуналках до возвращения из армии вообще не жил и обычаи коммунальной кухни мне по-первости были большой новостью.
Несколько месяцев я, как уже сказано, ставил себе раскладушку за ЭВМ «Наири». Это было примерно то же, что машина «Мир-1», на которой я считал еще в Москве, во ВНИИ НП. Только что побольше в длину и помедленнее в работе. Но спать мне это никак не мешало. К этому времени в здании нашего отдела кроме меня жили еще несколько приглашенных проектировщиков, да еще в кабинете начальника ночевали четыре молодых специалистки, приехавших после Тюменского индустриального института. Так что в время совещания у начальства иногда глаз обнаруживал на книжной полке залежавшийся с ночи бюстгальтер или под столом девичьи тапочки. Поэтому, когда Альтшулеру с помощью тюменского Кагана удалось однажды добыть комнату в одном из общежитий, я на нее претензии не предъявлял, понимал, что тут выбор между мной и четырьмя неустроенными девицами из начальнического кабинета.
Но все же я не мог отказать себе в удовольствии и каждое утро демонстративно выносил свою раскладушку в кладовку именно в тот момент, когда УАЗик с С.А. подъезжал к подъезду конторы. Шеф явно смущался и старался глядеть в сторону. Я понимал, что он говорит правду — первая полученная отделом квартира моя. Но вот что мне объяснять жене, когда она задает вопросы? При том, что основным доводом для семьи было то, что из московской коммуналки нам иначе не выбраться.
Чтобы как-то решить вопрос с моим проживанием, Сергей Анатольевич договорился с нефтяниками о том, чтобы за мной закрепили комнатку в гостинице «Северная». Это был обычный жилой блочный дом типа «хрущоба», но там соединили коридоры по этажам во всех подъездах, а на первом этаже сделали как бы «регистратуру» и буфет с несколькими столиками, вроде как столовую. В квартирах сделали по два номера. Один на три койки и в маленькой комнатке одна. На эти два номера по ванной с туалетом и кухоньке. Вьехал я, сразу поставил у себя в комнатке замок, повесил защелку, прикнопил над кроватью карту мира, разложил свои вещи, собственно, один чемодан и стал спокойно жить. Соседи у меня все время менялись, но я с ними почти и не контактировал, чуть ли не единственное исключение описано в упомянутом рассказе «Охрана». Мне и на кухню не надо было выходить, у меня был электрокипятильник для чая или кофе. По утрам я ходил в соседнюю столовую, где на себя обращал внимание ранее незнакомый мне северный обычай есть на завтрак горячий молочный суп-лапшу. Впрочем, иногда и на это не было времени, и я на бегу завтракал в нашем гостиничном буфете. Чай, кусок хлеба, вареное яйцо или каша.
Утром рядом с гостиницей останавливался наш институтский КАВЗик, я запрыгивал в салон и ехал со всеми на работу. Раз в неделю нужно было платить за номер, квитанции я приносил в нашу отдельскую бухгалтерию и мне раз в месяц возмещали. В этой идиллии я прожил еще месяца четыре. Но тут оказалось, что у шефа нервы не выдержали и он отослал Берлину в Краснодар заявление на уход. Он перешел к Кагану, начальником Нижневартовского отдела, далее филиала Гипротюменнефтегаза.
Честно говоря, я было задумался о том, как отказать ему, если он попросит меня перейти за ним в новую фирму. Дело в том, что мои измерения с помощью трубки Пито-Прандтля к тому времени зашли довольно далеко, жалко было бросать. Я уже измерял факела на концевых ступенях разгазирования в товарном парке, на Варьеганском и даже дальнем Северо-Варьеганском месторождениях, куда летал на вертолете, на Аганском и Мегионском месторождениях, а по Самотлору уже представлял себе географически на плане месторождения, где какие газовые факторы и их отклонения от расчета. Закончится эта работа только через восемь лет, когда были построены все запланированные заводы, а факела продолжали гореть. Я много раз предупреждал и своего директора Берлина, и начальников в «Сибнефтегазпереработке» и «Нижневартовскнефтегаза», что будет в итоге скандал. Они не верили. В итоге скандал произошел, Берлина и еще несколько начальников сняли, а для переработки обнаружившегося «дополнительного» газа премьер Рыжков затеял строительство под Сургутом гигантского газохимического комбината. Но тут кончились деньги и памятником этой истории навеки осталась недалеко от Сургута большая подготовленная для строительства площадка.
Но выяснилось, что задумался я зря, потому что Сергей Анатольевич ушел почти один. Даже Татьяну Усольцеву он с собой не позвал, а за ним перешла только одна Лида Королева, которая в Гипротюменнефтегазе стала ГИПом, главным инженером проекта. К слову, у меня, да и всего нашего отдела, после аварии на Нижневартовском ГПЗ наладились, слава Богу, отношения с Воривошкиным. На мне это сказалось в первую очередь тем, что я, наконец, получил хорошую квартиру в доме «ленинградского проекта» в том же микрорайоне, где была первая квартира Альтшулера и находилось управление ПО Сибнефтегазпереработка, и перевез из Москвы свою семью. Дальше мы работали хоть и в одном городе, но уже в разных организациях, пересекались мало. Все же в городе было уже больше ста тысяч жителей.
Разве что уже в 80-х Альтшулер, как я понимаю по наводке Кагана, принимал участие в разработке системы подготовки нефти, добываемой на платформах в Карском море. Он предложил мне поучаствовать по части сепарации и транспорта нефтяного газа. Я очччень сомневался в возможности такой добычи, особенно когда узнал, что научным идеологом таких платформ выступает известный академик Евгений Велихов, который до этого значился ядерным физиком. Но мы с моим старым приятелем Володей Фридландом помараковали на эту тему и получалось, что есть в принципе возможность подачи газа на материк вместе с конденсатом при «закритическом давлении» более 400 атмосфер. Стенка трубы нужна потолще раза в полтора, но труба нужна одна, разделения фаз и потери давления на рельефе нет, а избыток давления на берегу можно утилизировать в детандере с получением глубокого холода, который используется для разделения конденсата на индивидуальные углеводороды. Идею мы сообщили Сергею Анатольевичу, но дело в итоге не пошло. К слову, на Карском море таких платформ и посегодня нет, да и в Баренцевом море только одна, да и в ней низ, основание из б/у норвежской платформы и только верхние сооружения российские. Что до платформ у Сахалина, то там и гайки российской не найдешь, все японское и американское.
К слову, в эту же пору, в конце 80-х мы довольно часто встречались и с его женой Валентиной Пятыровой. Она же была журналистом, работала в городской газете, а я в ту пору Перестройки стал активистом, в Москве проездом участвовал в учреждении Демплатформы, создавал в нашем городе партклуб, был одним из создателей в Нижневартовске «зеленого движения». Ну, писал статьи и довольно часто заходил в редакцию газеты. Там и встречались.
Вот вроде и все. С большой печалью я узнал, кажется, уже находясь в США, о смерти Сергея Анатольевича в индийском Гоа, где они отдыхали с Валентиной. Добавлю еще, что наши семьи еще пересекались. В середине 90-х мой сын Саша работал в некой конторе, занимавшейся адаптацией зарубежных проектов к российским, т.е. бывшим советским стандартам. Вот там он работал рядом с младшим братом С.А. Евгением Анатольевичем. И я тогда с ним познакомился. Похоже, мы друг другу, в общем, понравились.
Сегодня в списке моих друзей по Фэйсбуку, есть и Евгений Альтшулер, и Валентина Пятырова, и Лида Королева, которая тоже уже давно на пенсии. И ещё, есть в городе Париже юридическая фирма, которую возглавляет российско-французская адвокатша, окончившая после нижневартовской средней школы московский МГИМО и сдавшая непомерные французские юридические экзамены, совершенно очаровательная молодая дама Юлия Королева, мать двух прелестных девочек, дочь Сергея Анатольевича Альтшулера и Лидии Королевой. Она ведет оживленную сетевую переписку и иногда обменивается визитами не столько со мной, сколько с моим сыном Сашей. Причем дружба у них завязалась, когда она никак не знала, что он мой сын.
Продолжение
