Виктор Зайдентрегер: Целина 1957

Loading

Работали мы с раннего утра до темна, то есть продолжали работать и после захода солнца при включённых фарах. Весь месяц стояла сухая солнечная погода (не уверен, что так было в этих местах всегда), и мы работали без выходных весь месяц. Может быть, только однажды не работали по причине погоды. Уставал очень…

Целина 1957

Виктор Зайдентрегер

 Виктор Зайдентрегер «У студентов есть своя планета,
Это … это … это целина»

Я побывал на этой планете в 1957 году.

Люди моего поколения, конечно, знают, что такое ОСВОЕНИЕ ЦЕЛИНЫ, главный план Н. Хрущёва по подъёму сельского хозяйства, прежде всего увеличения урожая зерновых. У целинников, непосредственно осваивавших целинные земли, хватало сил, чтобы посеять зерновые, но не хватало сил, чтобы убрать созревший урожай. На помощь им каждый год отправлялись студенческие отряды со всех концов страны.

Студентов после второго курса отправляли на целину в обязательном порядке. Нам, мне и моим однокурсникам не повезло в том смысле, что пришлось оставлять Москву в то время, когда в столице должен был состояться всемирный Фестиваль молодёжи и студентов. Такие фестивали прошли уже по столицам всех Стран народной демократии. Настала очередь Москвы. И вот мы оказывались лишёнными возможности посмотреть, поучаствовать в этом празднике. Конечно, многие студенты искали способа избежать поездки на целину. Кому-то удалось, кому-то нет. Не знаю, как бы я себя повёл, если б видел хоть какую-нибудь зацепку, чтобы остаться на Фестивале. Но я такой возможности не видел. Поездка на целину была для меня осознанной необходимостью.

Летнюю сессию 2-го курса я закончил раньше обычного — досрочно сдал английский. Приехал домой, в Чкалов. Помог по даче маме, обзавёлся сапогами и телогрейкой и в середине июля вернулся в Москву. В начале 20-х чисел за несколько дней до открытия Фестиваля мы отправились на целину.

На фото мы в полной готовности к посадке в вагон, в котором нам предстоит ехать к месту работы.

В похожих клетчатых рубашках и панамах Алексей Трухний, слева, и Я, справа. Вагон явно не пассажирский, предназначен для перевозки каких-то грузов, грузоподъёмность — 50 тонн. Там, конечно, было на чем сидеть, лежать-спать, но без излишеств, без домашних удобств. Лето, тепло, никто в дороге не замёрз, не простудился.

Наши девушки ехали в отдельном женском вагоне, но тоже товарном.

Состав наш двигался, разумеется, не по расписанию. Путь свободен — едем, путь занят — стоим. Иногда, стояли несколько часов. На долгих остановках нас кормили из подогнанных к составу военно-полевых кухонь.

Существенной была проблема, связанная с туалетом, которых в вагонах, понятное дело, не было. Ребята с половиной проблем легко справлялись и при движущемся составе. Девочкам было сложнее. Если состав останавливался где-то, то вся окружающая среда становилась туалетом. Как в турпоходах: девочки — налево, мальчики — направо. Или наоборот. Трагедий по этой части не помню.

Целинные земли были разбросаны по всему Союзу. Самые большие площади — в Казахстане. Была целина даже в нашей Чкаловской области. Именно здесь, между прочим, снимался фильм о целинниках «Иван Бровкин на целине». Мы же ехали на Алтай. Ехали несколько суток, может быть, и целую неделю.

Мне дорога памятна только одним происшествием. Где-то посреди маршрута от поезда отстала группа человек двадцать. Я оказался в этой группе. То ли поезд ушёл с какой-то стоянки раньше объявленного времени, то ли мы где-то загуляли. Хорошо, что в группе оказались ребята, которые знали точно, куда мы едем, и что делать, чтобы догнать свой состав. Объяснив проводникам, что мы отставшие целинники, мы подсаживались в пассажирские поезда, направлявшиеся в нужную нам сторону, и в течении нескольких часов сумели догнать свой состав. Просто так это нам не прошло. Весь отряд МЭИ был выстроен на очередной стоянке, нас — отставших/догнавших поимённо вызывали и ставили в отдельную шеренгу, лицом ко всем остальным. Я привык, что когда в каком-либо списке очередь доходила до моей фамилии, то вызывающий начинал заикаться, повторяться, и мне приходилось оказывать помощь в произношении моей фамилии. Ожидал подобного и в данном случае, но фамилия была произнесена без запинок, и я встал в строй провинившихся. В конце концов нас показали всем остальным, напомнили, что так делать (отставать) нельзя, и всем провинившимся громко объявили ВЫГОВОР.

Так или иначе, весь отряд благополучно доехал до цели. Нас, энергомашевцев, разместили в одном из посёлков. На следующий день, однако, выяснилось, что необходимо в один из «филиалов» совхоза отправить группу студентов в составе 8-ми человек. Не помню, как комплектовалась эта группа, но в ней оказался и я. Все последующие два месяца мы трудились отдельно от нашего основного отряда. В нашей группе было три девушки и пять парней.

Вот почтовый адрес того места, где мы оказались: Алтайский край, Новичихинский район, Мельниковский зерносовхоз, 1-ое отделение, 2-ая бригада. На гуглкарте можно видеть, что это западная низменная часть Алтайского края.

Поселили нас в деревянном вагончике, который можно видеть на фото:

Похоже, что именно в таких вагончиках селили первых целинников, приехавших осваивать эти земли.

Мальчики разместились справа от входа, девочки — слева, а прямо против входа находился душ.

Нашим шефом по жизнеустройству в вагончике была женщина из Украины. С ней быстро нашёл общий язык Трухний. Земляки, однако. Ему доставалось больше, чем другим, простыней и «толще», чем у остальных, одеяла. И даже, по-моему, тулуп, когда ночи в сентябре стали холодными. В общем, я, наверное, завидовал, раз помню до сих пор такие подробности.

В этом вагончике мы прожили два месяца — весь срок пребывания нашего на целине. Это время можно разделить на два периода одинаковой продолжительности: Август, когда делать было практически нечего, этот период можно назвать санаторным, и Сентябрь, когда шла интенсивная уборка урожая, для чего, собственно, нас сюда и привезли, назовём его трудовым.

В августе наша помощь никому не была нужна. Мы, скорее, были даже обузой для местных деятелей, так как, кроме прочего, нас нужно было кормить-поить. Кормёжка не отличалась большим разнообразием. Кому-то запомнился суп с макаронами, а мне запомнился мёд. В течение одной-двух недель нам каждый день на обед наливали по тарелке мёда. Сладко, но быстро надоело. Никогда больше в моей жизни такого длинного периода мёдоедения не было. Однажды нам удалось набрать много белых грибов, из которых получился вкусный суп. Кроме того, некоторые из нас, но не я, получали продуктовые посылки из дома. Я таких просьб домой не отправлял, потому и посылок не получал.

Мы сами жаждали иметь какую-нибудь работу, чтобы хоть что-то заработать. Из таких денежных работ запомнились поездки за углём на железнодорожную станцию. Отправлялись на полуторках. Расстояние до станции составляло 70 км. За 1 км проезда нам было положено 10 копеек. За всю поездку, туда-обратно 140 км, набегало 14 руб. Но мы ведь там загружали уголь, а после возвращения его сгружали, за это получалось существенно больше, но сколько точно, не помню. Таких поездок за август было 4-5, не больше. Были и ещё какие-то погрузочно-разгрузочные работы без поездок. Думаю, что себе на пропитание мы заработали. У одной из девушек, например, записано, что за август ей начислили 220 руб., после вычетов за питание она получила на руки — 76 руб. Юноши, возможно, получили на руки больше.

Нашими водителями в поездках были молодые ребята, близкие к нам по возрасту. Мне тогда было 19,5 лет. Но у них уже были семьи, были и дети. Во время поездки велись беседы с ними, если оказываешься в кабине. Помню, не раз водители наши удивлялись: мы своих девок уже всех перепробовали, а ваши какие-то недотроги. Думаю, что они сделали такой вывод по внешнему виду, по поведению наших девушек, а не в результате проб и ошибок. Во всяком случае я не слышал от девчат жалоб на приставание местных ребят. Конечно, в разговорах с местными мы узнавали не только об этом, но и о незнакомой для нас сельской жизни вдалеке от столицы вообще.

Это наши девушки-недотроги: Майя, Наташа, Роза

Мы пытались как-то развлекать себя во время таких достаточно долгих поездок. Например, ехали какую-то часть дороги стоя в кузове. Вставали человека четыре, образовывали круг, положив друг другу руки на плечи и старались изо всех сил сохранить равновесие на неровной сельской дороге. Этот вид «развлечений» появился благодаря опыту Андрея, который развлекался таким образом во время прошлогодней поездки. Обошлось без падений, без травм. Скучно было и нашим водителям. Во время возвращения в одной из поездок я и Алексей расположились на угле в передней машине. На каком-то участке вторая машина почему-то отстала. Остановились и мы, ожидая отставших. Нас догнали, причём на расстоянии метров от нас пятьдесят догонявший водитель вместо того, чтобы начать тормозить, нажал на газ и стал ускоряться. Похоже было, что сейчас он в нас врежется. Я испугался и вжался в уголь, на котором сидел-лежал. А Лёшка одним прыжком перемахнул через борт. Приземлился, не упав. Конечно, остряк-водитель нажал на тормоза, его машина метрах в пяти от нас остановилась. Водитель вылез из кабины довольный с улыбкой во всё лицо. Думаю, что этот трюк был не первым в его практике.

Среди местных парней выделялся один, с которым можно было вести «светские» беседы. Он был поэтом. Писал стихи, печатался. Но жаловался на трудности с публикацией. На многие свои стихи он получал отказы, отрицательные рецензии, а потом видел в печати стихи, или очень похожие на его забракованные стихи, или на ту же тему. Его я вспомнил много лет спустя, когда однажды услышал по радио передачу, в которой маститый, наверное, поэт рассказывал, как много присылают ему на отзыв стихов, как много среди них слабых, которые нельзя публиковать, и как за отрицательные отзывы на него обижаются авторы. Специально отметил, что он никогда не использовал в своих стихах чьи-то отвергнутые им вирши. За исключением одного-единственного случая. Вот те две строчки, которые он включил в качестве рефрена в своё стихотворение: «Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова». Говорят, что эта фраза звучит даже в каком-то советском фильме. Отличие местного поэта от других видели и наши знакомые механизаторы, во всяком случае они отмечали, что он никогда не ходил ни к одной бабе.

Какие-то работы были у нас и на скотном дворе, но в памяти остался лишь трагический эпизод с телёнком. На моих глазах тракторист подавал назад и придавил не увиденного им телёнка. Когда тракторист подал вперёд, телёнок, к моему удивлению не издавший никакого звука (я, наверное, ожидал, что он закричит-замычит от боли), так и остался лежать. Только хлопал ресницами, глядя на собравшихся вокруг работяг, решавших его судьбу. Травмы были признаны консилиумом неизлечимыми. Был вынесен смертный приговор. Я постарался поскорее удалиться с места события.

В один из дней августа я получил травму:

Кто-то из наших девушек, по неосторожности конечно, черенком вил попал мне по губам. Губа тут же распухла. Что мы там не стриглись, понятно, а вот почему я оказался небритым, не очень понятно. На других фото я же бритый. В нынешние времена такая небритость могла бы сойти за интеллигентный вид. При нормальной губе, естественно.

Август был, действительно, не очень рабочим месяцем. При нас оказался довольно толстый том австрийского писателя-антифашиста и потому широко в Союзе издававшегося Стефана Цвейга. Думаю, что тогда я прочитал его всего, все включённые в тот том новеллы. В книгу, правда, не вошёл единственный роман писателя — «Нетерпение сердца», который я прочитал десять лет спустя. (Был и другой литературный классик с той же фамилией — Арнольд Цвейг, тоже антифашист. Если Стефан, не веря в возможность обуздания Гитлера покончил с собой в 1942 году, то Арнольд пережил фюрера. Он после войны вернулся в Берлин и продолжал жить и творить в ГДР, где одно время даже руководил ихним союзом писателей. Дом в котором он жил находится на расстоянии 1-1,5 км от моего нынешнего места жительства. Имя знаю, а вот читать — ничего из его произведений не читал. Оба Цвейга — евреи.)

Помню одно культурное мероприятие, состоявшееся в августе. В одно из воскресений (в то время рабочая неделя была 6-тидневной, выходной был один — воскресенье) мы отправились пешком на центральную усадьбу в гости к нашей основной группе. Наши однокурсники подготовили концерт самодеятельности для местной публики. Шли без карты, в том направлении, куда показал рукой кто-то из местных. Но пришли в нужное место. Пробыли там несколько часов и так же пешком вернулись к своему вагончику. Уставшие, но довольные — всё-таки это было разнообразие в скучном августе.

Общим для всех нас занятием в августе было писание писем домой. Писал и я письма-отчёты домой маме, ни одно из них у меня не сохранилось. Но кроме писем домой я писал ещё письма любимой девушке. Написал одно, ждал ответа. Не дождался, написал ещё одно, и снова не получил никакого ответа. И если писал в третий раз, то ответа тоже не дождался. А как я её любил! На первом курсе в здании нашего общежития жили студентки экономического факультета Полиграфического института. С одной из них я познакомился в конце первого курса. И влюбился. Весь второй курс прошёл на фоне этой любви. Вот этой девушке я и писал письма с целины. Все два месяца мои мысли были о ней, о том, почему нет ответа. Любовь оказалась не взаимной, вот и ответ на вопрос, почему не было ответа на мои письма. (Замечу в скобках, что это была вторая безответная любовь в моей жизни. Первая случилась ещё в 8-м классе школы.)

Пока мы трудились, не перетруждаясь, зрел урожай. К 1 сентября он созрел, началась уборка. В нашей бригаде было два комбайна, потребовалось от нашей группы выделить двух помощников комбайнёра. Захотели все пятеро ребят. Пришлось бросать жребий. Мне повезло, я стал помощником комбайнёра.

Комбайны в то время в СССР были прицепными, то есть самостоятельно двигаться не могли. Их прицепляли к трактору. Так что на комбайне работали сразу 3 человека: тракторист, комбайнёр и его помощник. А если учесть, что комбайн был укомплектован копнителем, на котором постоянно находились ещё один-два человека, то можно считать, что комбайн обслуживали 4-5 человек. В то же время, как нам позднее рассказал Никита Сергеевич, наверное после поездки в США, там у них работали самоходные комбайны, обслуживаемые одним человеком.

На фото ниже я уже работаю на комбайне, носившем гордое имя СТАЛИНЕЦ. В мои обязанности входило, прежде всего, тавотить — набивать тавот (масляная смазка) в подшипники вращающихся механизмов. В руках у меня можно рассмотреть шприц, из которого тавот выдавливался в штуцер, ведущий к подшипнику.

Мы работали на подборке. Рожь была скошена и уложена в валки. Считалось, что скошенная рожь поспевает быстрее, чем нескошенная. За неделю-две до подборки её, рожь, скосили косилкой. Теперь нужно было валки подобрать и обмолотить.

Обмолотить можно только сухие колосья. Поэтому работу утром начинали не раньше, чем испариться роса. Но была ещё одна проблема. Чуть не половину скошенных валков составляла полынь. Высохшая и растопырившаяся полынь регулярно забивала амбразуру, через которую валок должен был поступать в молотилку, где и происходит обмолот. Моё рабочее место было на палубе над этой амбразурой, оттуда я старался палкой протолкнуть застрявшую массу через амбразуру. Иногда ничего с помощью палки не получалось и тогда приходилось рисковать собой: ухватившись за край палубы руками, повисаешь над транспортёром и ногами проталкиваешь застрявшую массу в мельницу. При этом ты видишь, как там с огромной скоростью вращаются несколько рядов железных бил, и понимаешь, что, если сорвёшься, то эти била сделают из тебя фарш. Эту опасность я постоянно держал в голове, обдумывая каждый раз, во что упереться, чтобы не улететь в пасть комбайну. Обошлось.

Но по настоящему опасная ситуация сложилась для меня, когда её совсем не ждал. График работы в течение дня определялся тем, как быстро заполнялся зерном бункер, как быстро подкатывала машина, куда сгружали зерно, ну и перерывом на обед, который нам привозили в поле. Иногда, если машина за зерном подходила с опозданием, то мы простаивали. Я обычно использовал это время, чтобы заправить масло в подшипники. Вот и в тот час Х в ожидании машины тракторист заглушил трактор, я спустился на землю и начал тавотить подшипник левого колёса комбайна. А колёса эти диаметром под два метра (если меньше, то чуть-чуть) и шириной сантиметров 25. Чтобы добраться до штуцера я протиснулся между колесом и металлическим корпусом комбайна. И вдруг … загромыхал трактор, комбайн начал двигаться, колесо крутиться и затягивать меня в узкий проём между ним и корпусом. Испугался возможных последствий ужасно. Оказалось, что тракторист решил немножко переставить трактор и комбайн для известных только ему целей. И не посмотрев вокруг себя, не предупредив комбайнёра, начал выполнять свой манёвр. На моё счастье комбайнёр стоял недалеко от меня, увидел, что происходит и с матом бросился, размахивая руками, к трактору. Кричать в этом случае бессмысленно, трактор не перекричишь. Трактор остановился, я весь бледный вылез из узкой щели, куда частично был затянут. Комбайнёр продолжал материть тракториста, тот вяло, чувствуя свою вину, оправдывался. Попрощаться с жизнью я не успел, но напугаться, сильно напугаться успел. Остался цел, но долго ещё ходил под впечатлением от происшедшего. Вспоминаю это событие и сейчас, но уже не так живо, как тогда.

При подборке валков подборщик иногда подскакивал из-за неровности поля и часть валка, иногда один, но иногда и несколько метров, оставалась лежать на земле. Комбайнёр объяснял, что в случае, если контролёр увидит неубранное зерно, то последует наказание (не расстреляют, но хорошо оштрафуют). Поэтому, не останавливая работы, посылал меня собрать неубранный кусок валка и принести к комбайну. Это было приятное занятие. Я на ходу спускался на землю возвращался к валку, собирал пропущенное и ждал возвращение комбайна. Это занимало не так мало времени, комбайн шёл до края поля, а поле огромное, потом шёл в обратную сторону до другого края и только тогда поворачивал в мою сторону, подбирая уже следующий валок. Я просто отдыхал, обычно распевая (не вслух, конечно) все известные мне песни, но прежде всего о любви. Часто вставлял от себя неприличные слова в адрес неверных девушек. Дождавшись комбайна, бросал собранное на транспортёр, поднимался на своё рабочее место и продолжал работать.

Я уже упоминал, что в комплект комбайна входил копнитель, где собиралась после обмолота солома. По идее, после того как бункер копнителя заполнялся полностью, поддон должен опускаться, а копна соскальзывать на землю. Но, к сожалению, часто этого не происходило. Чтобы копнитель функционировал нормально, приходилось ставить на него одного-двух человек.

Иногда и нашим девушкам, работавшим на копнителе, не удавалось спихнуть копну на землю, например, вилами. Тогда им приходилось самим прыгать в бункер, и под их весом копна покидала копнитель. Об этих подвигах я слышал только весёлые рассказы. Но вот что мне написал недавно однокурсник: «На копнитель меня поставили срочно, так как у того, вместо кого мне нужно было работать, сильно заболел зуб и его прямо с копнителя увезли куда-то к врачу. Пришлось осваивать в том числе прыжки в бункер с соломой, чтобы ногами нажать на солому и выехать с ней из бункера. Однажды ночью я прыгнул в бункер, после всех телодвижений, которые не помогли. А пока я пристраивал вилы на площадке, чтобы они не упали на землю, солома уехала из бункера, и так как в сплошной темноте я этого не увидел, то прыжок был в пустоту. Сапоги грохнули по дну бункера с неимоверным грохотом. Я не потерял равновесия и ничего себе не повредил. Решётка захлопнулась и пришлось ждать, когда бункер заполнится настолько, что я дотянусь до верха бункера. А солома валилась сверху, как никогда. А если бы я потерял сознание, ударившись, то могло засыпать так, что задохнулся бы. Но живём пока!»

Вот так: не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

Рассказ однокурсника напомнил мне, что работали мы с раннего утра до темна, то есть продолжали работать и после захода солнца при включённых фарах. Весь месяц стояла сухая солнечная погода (не уверен, что так было в этих местах всегда), и мы работали без выходных весь месяц. Может быть, только однажды из-за невысохшей росы при тумане мы не работали по причине погоды. Уставал очень. Затемно привозили к вагончику, успевал умыться и в постель. Только успел заснуть, уже будят. Кажется, что это ошибка, но выглядываешь в окно, а там светит солнце. Никакой ошибки, к сожалению. Умываешься, завтракаешь и в поле работать. (Теперь мне есть с чем сравнить тот эффект ультракороткого сна. Пару лет назад мне меняли помутневшие зрачки на искусственные, катаракта. Сидишь в предоперационной, наблюдаешь по телевизору в течение минут 25-ти за операцией предыдущего пациента. Но вот и тебя положили на операционный стол, дали наркоз. Успел просчитать до двух и погрузился в небытие. И тут же слышишь: готово, вставайте. Кажется, что только что лёг, и уже — готово. Так было и с ночным сном на целине в сентябре.)

Наконец весь выращенный урожай собрали. Пришла пора собираться и уезжать.

На лицах — радость. Шаровары были, конечно, немного подраны за время работы, но для фото мы специально дорвали их до самого низа. Очевидно, везти их с собой мы не собирались.

А вот на снимке того же 27-го сентября мы все в сборе у нашего вагончика.

Справа на заднем плане, скорее всего, то самое зерно, которое мы намолотили. Лежит без всякой защиты сверху. Интересно, сколько ещё пролежит, прежде чем отправят на элеватор. Стоит пойти дождичку, и урожай погибнет, ну или пойдёт на корм скоту. Глядя на это зерно, я вспоминаю замечания некоторых знакомых работниц столовых, которые по знакомству иногда откровенничали: если бы вы видели из чего и как делают эти котлеты, вы бы не стали их есть. Примерно то же и с зерном. Чего только на нём не делали.

(Однажды коллега по работе принёс детскую книжку с вьетнамскими сказками на русском языке. И показал сноску к слову циновка: это коврик, на котором спят и ебят (вместо едят, конечно)). Так вот, на зерне, которое мы намолачивали, и лежали-отдыхали, и ели-пили, по нему и ходили, и …, без подробностей. Если бы прямо из этого зерна готовили бы какое-то блюдо, то после целины я есть бы его не стал. Ну а так, когда покупаешь батон, то о зерне уже не думаешь и ешь спокойно.

Итак, работы закончены. Где-то посчитали наши заработки. Комбайнёрам и помощникам заработок насчитывали частично в рублях, частично в кг зерна. Я заработал целый центнер (100 кг) зерна. Теперь нужно было его продать, не везти же с собой в Москву. Схема продажи была отработана до нас. Зерно у меня купил мой комбайнёр. Цену сейчас не помню, но всего за сентябрь с проданным зерном я заработал 1100 руб. Плюс суточные — 75 руб. С тем и поехал в Москву, если и не довольный, то и не расстроенный.

Обратно нас отправили уже не товарным, а пассажирским поездом. Осень всё-таки. Сначала ехал в общем вагоне, но потом на какой-то станции оказалось возможным перейти в купейный вагон. Быстро затолкав весь свой скарб в рюкзак, я пошёл в новый вагон. В это время поезд тронулся, я ускорился — побежал, но мне что-то стали кричать из окон вагонов. Было, однако, не до расшифровки поступающих сигналов. Когда запрыгнул в нужный вагон, сел на своё новое место и начал разбирать рюкзак, тогда понял, что мне кричали. В рюкзаке не оказалось сапог, которые выпали из него во время моей пробежки. Так что из заработанной суммы следует вычесть стоимость сапог. Но я этим не заморачивался. В поездке услышал, выучил и вместе со всеми потом ещё долго распевал вот такую песню на мотив «Прощание славянки»:

Не гудят на дорогах машины,
На полях, на токах тишина.
Не курятся Синюхи вершины,
Уезжаем, прощай целина!

Припев: Прощай, целинный край,
Совхоз родной, прощай!
Смотри на забывай,
Как убирали урожай!
Как спали пять часов,
Как трудно было встать,
Но как не вешали носов
И повторяли: «Не пищать!»

Мы убрали своими руками
Хлеба сотни и тысячи тонн,
И теперь мы другими глазами
Поглядим на московский батон.

Припев.

На полях золотистой пшеницы
Не жалели мы руки свои,
Трудовую вписали страницу
В книгу славы родного МЭИ.

Текст песни был сочинён кем-то ещё в 1956 году. Студенты, однако, не могли ограничиться официальным текстом, и мы уже распевали припев с вставками:

Смотри на забывай,
Как убирали урожай!
Как спали пять часов, днём
Как трудно было встать, из-за стола
Но как не вешали носов
И повторяли: «Не пищать!»

На заработанные на целине деньги я купил себе пальто демисезонное, шляпу и кашне. Мои покупки можно видеть на следующем фото:

Все целинники получили бесплатные путёвки и провели две недели в Домах отдыха подмосковья. Полные сил проучились мы два месяца вместо обычных четырёх и сдали экзамены.

Постскриптум:

Из нашего небольшого коллектива к пятому курсу образовалось две семейные пары. Думаю, что совместная работа на целине сыграла в этом свою роль.

Возраста «за восемьдесят» достигли 7 человек. Один погиб в молодом возрасте. Водный турист, он пропал во время индивидуального сплава по одной из Сибирских рек.

Продолжают существовать на этом свете шесть человек. Пятеро в качестве пенсионеров. Один — А. Трухний (см. ВИКИ) продолжает и сейчас вести активную научную и педагогическую работу в МЭИ.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.