А потом в стране вместе с глобальной перетряской общества началась болезненная переоценка тех самых ценностей, ради которых была прожита вся ее отчаянная жизнь. И она приняла решение: самой поставить в жизни точку. Это был ее последний рукопашный бой, который свершился в 1991-м, 21 ноября…
Вспоминая…
Юлию Друнину
Лев Сидоровский
21 НОЯБРЯ
«… КАК ЛЕТИТ ПОД ОТКОС РОССИЯ,
НЕ МОГУ, НЕ ХОЧУ СМОТРЕТЬ».
30 лет назад, 21 ноября 1991 года,
добровольно ушла из жизни Юлия Друнина
ШКОЛЬНЫЕ друзья утверждали, что «Юлька красивей Любови Орловой», на которую она действительно была похожа. Жила с папой и мамой в коммуналке, читать стала рано и много (как сама потом вспоминала — «от Лидии Чарской до “Одиссеи” Гомера»), писала стихи. Из ее воспоминаний:
«Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение Северного полюса, Испания — вот чем жили мы в детстве. И огорчались, что родились слишком поздно…»
* * *
КАКОЕ там «поздно»?! Скоро на долю мальчиков этого поколения выпадет ТАКОЕ, что из каждых ста домой вернутся лишь трое. Впрочем, почему я только про мальчиков? Ведь и девочка, которая «красивей Любови Орловой», сможет в сорок третьем написать:
Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Прощальный школьный вечер состоялся 21 июня. Потом она была санитаркой в госпитале, строила оборонительные сооружения под Можайском, вопреки воле родителей стала санинструктором в пехотном полку. Следом — окружение, прорыв, выход в Подмосковье… Оказавшись с семьей в эвакуации, закончила ШМАС — школу младших авиаспециалистов. Однако базировка эскадрильи на Дальнем Востоке Юлю не устроила, и она вернулась на фронт, сестрой милосердия…
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год…
Два события случились почти одновременно: вручение медали «За отвагу» и ранение, когда осколок застрял рядом с сонной артерией… В госпитале впервые за войну снова потянуло к стихам:
… Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Затем — опять фронт, где она — уже старшина медслужбы.
С каждым днём становилось горше.
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон…
Там погибла подруга, Зина Самсонова:
Её тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах…
И снова, когда освобождали Прибалтику, — ранение. А далее — жесткий вердикт врачей: «К несению военной службы негодна».
* * *
«КОМИССОВАННАЯ подчистую», она вернулась в Москву, пришла в Литературный институт, самовольно заняла место в аудитории. В общем, Литинститут фронтовичка взяла приступом. И скоро страна узнала поэта Юлию Друнину…
Не знаю, где я нежности училась, —
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идёт в шинели молодость моя.
В моих глазах — обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет! Мы с тобой узнали не из сводки
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки.
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, —
Быть может, на дороге фронтовой…
Недавно еще — фронтовичка, а теперь — студентка, жена, мать, все трудности послевоенной жизни переносила она стоически и ходила по-прежнему в той же шинели, гимнастерке, сапогах… Вот и свой первый сборник стихов совсем не случайно назвала — «В солдатской шинели».
Однажды заглянула в школу, где проучилась десять лет:
… В класс вошла. За ту парту села,
Где училась я десять лет.
На доске написала мелом:
x + y = z.
И припомнила:
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж.
Что ж, Великая Отечественная стала для Юлии Друниной второй, жесточайшей, главной школой жизни, от которой потом вела отсчет своего земного пути. Да, война для нее явилась полюсом притяжения — как тысячекратно повторяющийся во сне рукопашный бой, который «только раз» видела на фронте…
Худенькой, нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.
На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.
Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
Очень цельная натурой, по главным вопросам жизни никаких компромиссов не признавала. Подонка в лицо называла подонком.
В неразберихе маршей и атак
Была своя закономерность всё же:
Вот это — друг,
А это — смертный враг,
И враг в бою
Быть должен уничтожен.
А в чёткости спокойных мирных дней,
Ей-богу же, всё во сто раз сложней:
У подлости бесшумные шаги,
Друзьями маскируются враги…
За ее спиной всё еще звучало эхо войны:
Я, признаться, сберечь не сумела шинели —
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время?
К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне.
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
***
ОДНАЖДЫ, осенью 1972-го, оказался я в гостях у Юлии Владимировны Друниной и Алексея Яковлевича Каплера (легендарного киносценариста, а в ту пору к тому же — знаменитого телеведущего «Кинопанорамы») и невольно стал свидетелем их Любви. Никогда не позабуду, с какой нежностью смотрел он на жену, когда та читала:
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит…
В 1979-м его не стало, и она оказалась «в яме бездонного одиночества»…
Мне уходить из жизни —
С поля боя…
И что в предсмертном
Повидаю сне,
В последний миг
Склонится кто — ко мне?
Кем сердце успокоится?
Тобою,
Твоею сединою голубою,
Прищуром глаз,
Улыбкою родною…
А потом в стране вместе с глобальной перетряской общества началась болезненная переоценка тех самых ценностей, ради которых была прожита вся ее отчаянная жизнь. И она приняла решение: самой поставить в жизни точку. Перед тем, как сделать это, написала стихи с таким финалом:
… Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть.
Это был ее последний рукопашный бой, который свершился в 1991-м, 21 ноября…
Galina Garas-Ermolova 22 Nov at 10:14 pm
30 лет тому назад 21 ноября 1991 года добровольно покинула этот мир фронтовичка — поэтесса Юлия Друнина.
Одна из записок, написанных перед уходом из жизни была адресована поэту Владимиру Савельеву.
«Володя, считаю тебя хорошим товарищем, потому обременяю просьбами помочь моим ребятам с похоронами, а мне — с посмертной новой книжкой.
Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…А я к тому же потеряла два своих главных «посоха» — ненормальную любовь к старо-крымским лесам и потребность «творить»…
Оно и лучше — уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня…»
Многое объясняет предсмертное стихотворение «Судный час», лежавшее первым в рукописи последнего ее сборника. Оно и дало название книги… https://vk.com/wall100164496_11722
P.S.
https://skrepohistory.livejournal.com/11114.html
Воспитанники детского дома №28 рассматривают банки с мясоовощной смесью, подаренные германской туристической фирмой «Олимпиа-Райзен». Не забываем, Германия — страна «враждебного блока НАТО».
https://www.youtube.com/watch?v=op4sPZn0-M0 Дмитрий Певцов бросает вызов властям. О пенсионной реформе и вымирающей России
————-
Смертельная тайна «Норд-Оста» Зачем убили спящих террористов Автор:АЛЕКСАНДР МИНКИН
https://www.mk.ru/politics/2021/10/27/smertelnaya-tayna-nordosta.html?from=article_mi_a
«… КАК ЛЕТИТ ПОД ОТКОС РОССИЯ,
НЕ МОГУ, НЕ ХОЧУ СМОТРЕТЬ».
30 лет назад, 21 ноября 1991 года,
добровольно ушла из жизни Юлия Друнина.
Слова Друниной — точная характеристика эпохи, которую многие здесь полагают чуть ли не прорывом к свободе. Эпоха, отмеченная гигантскими стеллами чёрного мрамора с физиономиями мерзавцев на центральных аллеях не только московских кладбищ…