Дмитрий Раскин: Пятая графа

Loading

С «пятым пунктом» в мединститут, о котором так мечтала, не поступила. Устроилась в больницу санитаркой и стала готовиться к вступительным на следующий год. Оля, ее двоюродная сестра (дочка папиного брата), точно в такой же ситуации взяла национальность отца, мама всё понимала. Оля без особых проблем поступила…

Пятая графа

рассказ

Дмитрий Раскин

Дмитрий РаскинАнне пора получать паспорт. Фотографии сделала, теперь надо выбрать национальность. А выбирать она могла потому, что папа у нее Николай Александрович, а мама Лея Исааковна. Выбор этот очень серьезный. Слишком серьезный. Особенно с учетом того, что выбирает она на излете тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Год этот, казалось, не оставляет ей выбора. Так, Аня, конечно же, понимала — с маминой национальностью ей ни за что не поступить в мединститут, о котором она давно мечтает.

«Запишешься русской — ты мне больше не дочь». Аня знает свою мать, это у нее не фигура речи, это буквально. Лея Исааковна всегда была резкая, гневливая, несгибаемая.

Аня пытается сказать ей о том, что если б евреем был как раз папа, он бы понял ее. Лея Исааковна согласилась, папа, может, и понял бы, но она понимать не собирается.

Аня не столько даже помнит отца (он погиб в декабре сорок первого), сколько знает его по рассказам матери, но она всегда была уверена, что вот папа ее бы понимал.

У Ани в голове не укладывается: мама влюбилась и вышла замуж, переступив через чувства родителей (родители в Киеве, а Лея Исааковна приехала сюда в тридцать втором «строить станкозавод»), а с нее, Ани, требует! «Да! Именно требую!» — подтверждает Лея Исааковна.

Но почему, почему?! не понимает Аня, мама ж была комсомолкой, активисткой, в первых рядах, да? И язык наполовину уже забыла. И ее, дочку, не назвала, скажем, Ханой. И что в ней, Ане, есть такого еврейского? Нет, пусть она скажет! Фамилия папина, внешность тоже, ни языка, ни единого слова, ни какой-нибудь сказки или, там, стишка…

«И тем не менее, — не дослушала ее Лея Исааковна, — в тебе есть. Есть. Ты еврейка». «Будет только слово в паспорте. И оно испортит мне всё, — у Ани потекли слезы. — Почему это так нужно тебе? Почему важнее моей судьбы? Ты скажи, скажи, я пойму, попытаюсь».

Лея Исааковна, распаляя себя, начинает о родне, что лежит в Бабьем Яре, о том, что «нас осталось так мало», и даже о том, что «завтра станет еще меньше», и, наконец, о том, что ее народ должен дожить до коммунизма. Здесь Лея Исааковна останавливается. Понятно, почему. Не говорить же дочери в который раз «про стены и уши».

Но что здесь изменится от того, что она, Анна Калачева, запишется еврейкой?! Может, маме не стоит обманывать саму себя? И легче ли станет родителям мамы там, в Бабьем Яре, от того, что их внучка, которую они не видели в жизни ни разу, не поступит в мединститут?

Лея Исааковна влепила Ане пощечину.

* * *

Аня думала, мучилась до последнего и в конце концов сделала так, как требовала мать. Мама как-то раз, во время очередного их спора «о паспорте», кивнув на коробочку радио-то, чем Государство выпирало в их квартиру — сказала вполголоса: «Надо же хоть как-то брыкаться».

С «пятым пунктом» в мединститут, о котором так мечтала, не поступила. Устроилась в больницу санитаркой и стала готовиться к вступительным на следующий год. Оля, ее двоюродная сестра (дочка папиного брата), точно в такой же ситуации взяла национальность отца, мама, Циля Менделевна, всё понимала. Оля без особых проблем поступила на свой истфил. И кому от этого плохо?! «И никакая это не измена, как мнится маме», — думает Аня. Оля же как считала себя еврейкой, так и считает. Пусть, на взгляд Ани, она заблуждается, во всяком случае, преувеличивает.

На следующий год Аня снова не прошла по конкурсу. Что же, будет учить, зубрить и прочее. Владимир Павлович, врач у них в отделении, вызвался ей помогать с подготовкой. И действительно помог, и устроил ей репетицию вступительных экзаменов. Сказал, что всё хорошо и даже очень. Но Аня снова не поступила.

Значит, придется идти в педагогический. То есть она будет учительницей? Куда ж деваться.

Лея Исааковна упреков дочери не приняла: «Что, разве нет в природе врачей-евреев? И есть, и будут. Да, конечно, тебе задрали планку, понимаю. Но ты должна прыгать с запасом, и только. Был бы запас, перепрыгнула б». Аня говорит о том, что запас как раз есть. «Значит, маленький, — не уступает мама. — Вдвое планку подняли, так втрое выше прыгни. Самой же на пользу пойдет».

Аня хотела выйти замуж за русского. Назло маме. За того же Владимира Павловича. А что! замечательный человек. Интеллигентный, добрый. Но тут она встретила Мишу Лернера.

* * *

Жизнь, в общем-то, прожита. Аня на пенсии. Миша все еще работает, а что делать, их пенсий ни на что не хватит. Дети в Хайфе. Поехали туда, потому что там Оля (та самая двоюродная сестра Ани), она помогла им с наймом квартиры.

Время Ани занято уходом за Леей Исааковной. Вывозит ее на прогулку в кресле-каталке, раз в неделю ванна, делает ей уколы внутримышечно, а внутривенные не может. «А разрешила бы ты мне тогда русской записаться, я бы тебе сейчас капельницы ставила». Лея Исааковна только лишь пожимает плечами: «Твой выбор. Ты тогда так решила». Тогда Аня уже с горечью о том, как обстояло на самом деле. «Всё было правильно, — несгибаема Лея Исааковна. — Достоинство, да».

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Дмитрий Раскин: Пятая графа

  1. Дорогой Дмитрий! Не понял о чем Ваш рассказ? О нравах в СССР? Но судя по тому, что дело происходило в «городе-станкозаводе», антисемитизм на периферии был намного слабее, чем в столицах. Я поступал с медалью в МГУ, пролетел, а Новосибирском мединституте зачислили автоматически. И потом, Лея Исааковна была права: в Израиле и Аня, и ее дети — евреи по Галахе, если это так уж важно для ее статуса.
    А что значит «помогла им с наймом квартиры»? Дала денег? Но в Израиле мин-во строительства помогает в найме. И еще, капельницы не ставят в домашних условиях, даже бывшие врачи. Концовка такая, будто то ли Аня, то ли ее мама в чем-то виноваты. Например, в том, то «их пенсий ни на что не хватит» (по-русски надо писать «нехватит», вообще-то израильские пенсии обепечивают хоть и скромное, но все же не нищенское существование, как в РФ).

    1. Да, уважаемый Михаил Поляк, рассказ не блещет оригинальностью.
      Но, видимо, наболело у автора. Вот высказался как сумел. Не будем строго судить.

      1. А мне кажется наоборот (вспоминается кто-то из юмористов: «А я хочу НЕТ! сказал Изя, вбивая гвоздь в круп своей многострадальной лошади») — не стоит снижать уровень такого почтенного портала.

    2. Вы совершенно правы, было такое правило. Учителя шутили — «нехватает» в смысле «недостает» и «недостает» в смысле «нехватает» пишутся слитно. Но, увы, это правило давно отменено, теперь надо писать раздельно. Во всех смыслах: не достает и не хватает. Мне тоже это новшество не нравится, но что делать?

      1. Мне тоже не нравится отмена слитного написания этих двух слов. Но утверждение «по-русски надо писать «нехватит»» неверно. Надеюсь, слитное написание «неверно» ещё не отменили 🙂

Добавить комментарий для Виктор Каган Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.