Воспоминания о великой Ромее заметены под ковёр. Бренд — Рим, как и тысячелетняя его история смародёрствованы и переписаны под фейковую Западную Римскую империю. А популяция выходцев из Ромеи, которым Европа обязана своим расцветом, значатся как злокозненный народ, чья историческая родина — клочок пустыни на задворках мира.

«Эти», или
Кому принадлежит патент на изобретение: «Еврейский народ»?

Главы из книги

Ефим Гальперин

Продолжение. Начало

В результате отсутствие консолидации, размежевание между хебрянскими сословиями финансистов и ремесленников, неспособность координировать совместные действия привели к тому, что всё, что «ЭТИ» Jude принесли в Европу и отладили — государственность, финансовые и правовые институты — стало в конце концов работать против них.

Это же как угораздило! Что же не заметить, что промывка умов идёт полным ходом? Что утверждается парадигма:

хевряне-хебряне, жиды Jude никак не социальная общность. Это поганый вредный народец, вот уже тысячи лет паразитирующий на теле человечества.

Вы просите песен? Их есть у меня. Речь о любимой пьесе имперского министра пропаганды доктора Иосифа Гебельса, неоднократно шедшей в театрах нацистской Германии. Да и сегодня каждая её постановка в мире становится не только театральным событием, но и политическим.

Угадали! Вильям Шекспир «Венецианский Купец» The Merchant of Venice. Написана между летом 1596 и летом 1598. Премьера — 1598 год. Первое печатное издание — 1600 год. Один из главных персонажей — ростовщик Шейлок Shylock.

Прежде всего уточним с автором. Ведь всем нам сегодня уже известно, что Вильям, который ШАкспЕр Shaksper из городка Стратфорд-на-Эйвоне на драматурга всех времён и народов ну никак не тянет. Дело в том, что жизнь оного, по стандартам той эпохи тщательно была задокументирована. И существующие более 70 документов представляют его как актера, акционера театральной труппы, ростовщика и инвестора в недвижимость. Они даже показывают, что ШАкспЕр Shaksper уклонялся от уплаты налогов, что был оштрафован за накопление зерна во время нехватки, что возбуждал мелкие иски и на него был наложен запретительный судебный приказ. Но при всё при этом нет ни одной записи, позволяющей однозначно идентифицировать его как писателя.

А вот «Коалиция авторства Шекспира» The Shakespeare Authorship Coalition, называемая ещё «антистратфордианцы», основателем которой является викарий Джеймс Уилмот (1726 —1807) твёрдо стоит на том, что под позывным «ШЕкспИр», Shakespeare скрывалась целая группа авторов, включая графа Дерби William Stanley, 6th Earl of Derby, Сэра Эдварда Дайера Sir Edward Dyer, Кристофера Марло Christopher Marlowe, графа Оксфорда Edward de Vere, Earl of Oxford, Френсиса Бэкона Francis Bacon, графа Рутлэнда Duke of Rutland и саму королеву Англии и Ирландии Елизавету Первую The Virgin Queen Elizabeth I. Всего более 50 человек.

Так что, упрямые сторонники классической теории, что, мол, всё чрезвычайное разнообразие типов, положений, эпох, народов, общественной среды (почти сорок пьес), описано одним не очень грамотным театральным импресарио, флаг вам в руки. А мы пойдём другим путём.

 

Попутно смею высказать крамольную мысль что судьба пьес не оказалась бы столь благополучной, не будь в этом творческом коллективе столь влиятельных в верхах власти авторов, которые с одной стороны страстно желали воплощения своих сочинений, но с другой блюли свою репутацию аристократов выше авторского тщеславия. Не было бы шумного признания и не превратились бы они в эталон драматургии. И это понятно. Другое дело, может другие авторы тех времён были поинтереснее, да, и поглубже пахали… Но, увы, не было у них такой «крыши» и все они канули, бедные, в Лету. Что поделаешь, история искусств, как и всякая история, не знает сослагательного наклонения. Что имеем, то имеем. Кушайте на здоровье!

Среди пьес, атрибутированных как продукт кружка любителей драматургии при королеве, довольно много произведений принадлежат перу талантливой поэтессы, эрудита, интеллектуала, чьи идеи часто на целую эпоху опережали современные ей представления. Более того, имеется устоявшееся мнение, что именно её перу мы обязаны теми самыми великими сонетами, которые числились в миру за Шекспиром.

Представьте себе, леди из «ЭТИХ» Jude. Она потомок хебрян «Сфрарад», которые покинули Испанию в тот самый грустный исход 1492 года и обосновались в районе Венеции, в городке Басса́но-дель-Гра́ппа (итал. Bassano del Grappa). Именно там родственники Амелии купили себе жильё, да и фамилию взяли по названию города и стали называться Бассано. А будущий отец Смуглой леди получил имя Баптисто, («крещёный»).

Потом Баптисто уехал в Англию, стал придворным музыкантом, родил Амелию. Заметьте, как и принято было в монотеизме, она сефард по папе. И смуглой она была, как многие потомки хебрян «Сфарада» (сфарадим-сефардим). След жаркого солнца Испании.

Судя по наполненности пьес информацией — юриспруденция, история, медицина, ботаника, геральдика, приёмы соколиной охоты, кулинария, всякие искусства и ремесла — Смуглая леди the Dark Lady получила очень хорошее образование. А мелькающие в текстах пьес слова, ссылки и цитаты свидетельствуют о том, что она владела арамейским языком и знакома была с основами монотеизма. Действительно, в пьесах «Сон в летнюю ночь» и «Всё хорошо, что хорошо кончается» описаны многие хебрянские обычаи, образцы поведения, характеры, внешность, звучат слова на арамейском языке, есть цитаты из Пятикнижия Моисеева и даже ссылка на Маймонида. А в «Венецианском купце», вообще, Шейлок рассказывает о селекции среди домашних животных проведенного Праотцом Яковом в стадах его дяди Лавана.

— Я всегда чувствую что-то еврейское в Шекспире, — сказал Хорхе Луис Борхес «Парижскому обозрению» в 1966 году.

Еврейское-хебрейское… К слову — на территории Англии в то время проживало не более двухсот «ЭТИХ» Jude.

От своей сефардской родни Амелия, видимо унаследовала не только смуглость, но и жаркое солнце в крови. Ей претила сумрачная, полная условностей и притворства чопорная жизнь викторианской Англии. Во всяком случае в творческом объединении «Шекспир» за леди Бассано числился довольно далёкий от Британии регион — Средиземноморье. Она часто ездила на побывку к своим. В Венецию, Верону, Падую. И всегда привозила в Лондон буквально ворохи анекдотов, слухов и кое-какой местной литературы.

Те же «Отелло» и «Мера за Меру». — это рассказы новеллиста Жиральди Чинтио (Gyraldi Cinthio). А сюжет «Ромео и Джульетта» взят из испанского пасторального романа«Два веронца», до появления пьесы никогда не публиковавшегося на английском языке, но известного в Венеции.

Эмоции, бьющие через край, свободные нравы, радость жизни, чувствований, праздник души, именины сердца, неприкрытая эротичность… Вся эта декамеронщина сквозит в пьесах Смуглой леди. В той же «Укрощение строптивой». Весьма правдоподобно выглядит версия, что она была соавтором, а может даже автором «Отелло». А то с чего бы это жену Яго звали Эмилия? Так что мавр вполне мог быть просто смуглым сефардом. К слову, «Эмилия», она же «Амалия», самое распространенное женское имя в пьесах литературного объединения «Шекспир», и ни одним другим английским драматургом того времени в оригинальных произведениях не использовалось.

Что же касается нашего с вами «Венецианского купца», то тут и к гадалке ходить не надо. Бассанио! Таково имя одного из главных персонажей.

Номинально пьеса была заявлена по жанру как комедия. Коей она по сути и являлась. Анонс премьеры был таков:

«Превосходнейшая история о венецианском купце. С чрезвычайной жестокостью еврея Шейлока по отношению к сказанному купцу, у которого он хотел вырезать ровно фунт мяса; и с получением руки Порции посредством выбора из трёх ларцов».

Отметим, что в оригинале текста использовался переходной термин: «… With the extreme cruelty of Shylock the Jow…». То есть, уже не привычное доселе Jude, но ещё не Jew.

Пьеса сама по себе простенькая. Классический набор героев и классическая развязка. Противостояние любви и ретроградства. Пусть мне покажут национальную литературу, в раздел народного творчества которой не входит ни одной подобной истории. Фабула о заимодавце, требующем в залог часть тела должника тоже существовала во многих легендах и сказках арабов, персов и прочих задолго до… А уж сколько было наивных и путанных история про три ларца. Кроме этих общих мест ещё и масса натяжек по сюжету, а то и просто условностей. Тот же фальшивый судья с его примитивной казуистикой. Скучны и банальны влюбленные Бассанио и Грациано. И финал вымучен и затянут. Боюсь сказать, что, может быть, это был один из первых драматургических опытов Смуглой леди. Профессионализм к ней пришёл попозже.

И вот надо же было, что именно этой пьесе была уготовлена участь уцелеть и оказаться объектом неутихающих в веках разборок. О, какие идеологические бои шли и до сих пор идут вокруг столь слабой пьесы! Кто только не скрещивал копья. Каждая новая театральная постановка или экранизация пьесы обсуждалась с пристрастием профессиональными и доморощенными критиками, общественными организациями и широкой публикой.

А ларчик просто открывался. Всё дело в первых фразах монолога одного из основных персонажей пьесы, ростовщика Шейлока:

«… я жид! Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?…»

И так далее.

Оп-па! Как раз про это я и говорил во вступлении к книге. Дескать, чтобы привлечь внимание, достаточно упомянуть этакое заповедное слово: «жид, еврей, Hebreus Jude», Вон драматург того же периода, что и Амелия Бассано, Кристофер Марло Christopher Marlowe остался в анналах в какой-то степени, благодаря лишь своей пьесе, написанной на десять лет раньше (1589 год) «Венецианского купца», и носящей название «Мальтийский еврей» The rich Ievv of Malta.

Заметьте, переход от пользования термином «жид» Jude, видно, уже случился (см. главу первую), но правописание ещё не устоялось. Тут мы читаем IЕVV. А в пьесе «Венецианский купец» от 1600 года Шейлок обзывается JOW. Наблюдается невнятица и с обозначением персонажа. Это самое IЕVV-JOW соционим или этноним? Несмотря на то, что Марло в своей пьесе дал действующему лицу весьма знаковое имя — Варавва Barabbas (привет вам от Евангелий!) сделать этому лицу предьяву — мол, иудей Jude — не получится. Мы не слышим от персонажа ни молитв, ни цитат из Первоисточников. А если он и произносит поговорки, то только на латыни. Так что если заменить его корсиканцем или генуэзцем, в содержании пьесы ничего не изменится.

Вообще в литературе того времени не встретишь этнически обозначенных персонажей. У всех в пятом пункте фигурирует название местности: венецианцы, уэльцы, венцы, граждане древних Рима, Британии, Трои и Греции или профессии: солдаты, судьи, гробовщики и тому подобное. Так что термин Ievv («жид, еврей») в приложении к купцу Варраве это тоже должен быть соционим, определяющий его принадлежность к хебрянам.

Представьте себе, та же ситуация наблюдается и в «Венецианском купце». Ни один из действующих лиц не несёт никакой этнической окраски. Все персонажи пьесы — от Дожа и парочки принцев до всяких судейских чиновников, тюремщиков и слуг — есть социальные фигуры. Если уж на то пошло — «христианин» тоже ведь конкретный социальный маркер. Соционим.

Вот и Шейлок равным образом маркирован по социальному признаку. Он, как и его компаньон по бизнесу Тубал, по профессии «жид» Jude. Напоминаю, именно так назывались в Европе в те времена протобанкиры — ростовщики. Moneymakers.

Справка (см. глава первая): слово «жид» שדד —шъдд, шадад (на арамейском языке «финансист», «руководитель») существует до сих пор во многих языках — испанский — judío, iūdaeus, итальянский — giudeo, французский — le Juif, древнегреческий — Ἰουδαῖος (Ioudaîos), средне арабский — jahūdī, персидский — ǰuhūd, тюркский — džihüd. немецкий — Jüde.

Вот попробуйте хоть тебе в оригинале, где написано JOW, хоть в переводе Т. Щепкиной-Куперник или в более политкорректном (с заменой «жид» на «еврей») переводе О. Мандельштама подставить в монолог Шейлока вместо «жид», «еврей» Jude, Iow, Ievv слово «банкир» banker. И по сути ничего не изменится.

А что до наличия в монологе оборота «наша священная нация» our sacred nation, бьюсь об заклад, что это вписка поздних времён. Как и этот пассажик с педалированием на слове «синагога» synagogue с явной вставочкой притяжательного местоимения «наша» our:

Шейлок: Ступай, ступай, Тубал! Мы встретимся в нашей синагоге. Ступай, добрый Тубал. В нашей синагоге, Тубал.
Shylock:Go, go, Tubal, and meet me at our synagogue; go, good Tubal; at our synagogue, Tubal.
«Венецианский купец» Акт 3 Сцена 1
The Merchant of Venice: Act 3 Scene 1

Леди Бассано-то знала, что хебряне жиды, Jude не народ. И что синагоги synagogue (на арамейском языке בֵּית כְּנֶסֶת «бейт кне́сет» — «дом собрания», на эллинском συναγωγή сюнаго́гэ — «собрание») в её времена были не столько молитвенные дома, сколько клубы по профессии.

Еврей, приехав в незнакомый город, останавливает правильного аборигена:
— Простите, а где у нас синагога?
— Вам какая? Есть синагога врачей, есть синагога портных, есть синагога сапожников, есть ювелиров, есть торговцев, есть…
— Стоп! А так, чтобы просто синагога?
— Просто синагога?! Такой нет.
«The Joys of Yiddish»
by Leo Rosten

Кстати, прототипом Шейлока как часто бывает у начинающих литераторов, вполне мог оказаться кто-то из родственников автора. Например, один из венецианских дядьёв леди Бассано, жид по профессии, член синагоги жидов, строго соблюдающий хебрянский полевой устав:

Шейлок: Я буду покупать у вас, продавать вам, ходить с вами, говорить с вами и прочее, но не стану с вами ни есть, ни пить, ни молиться.
Shylock: I will buy with you, sell with you, talk with you, walk with you, and so following; but I will not eat with you, drink with you, nor pray with you.
«Венецианский купец» Акт 1 Сцена 3
The Merchant of Venice: Act 1 Scene 3

В принципе Смуглая леди написала лёгкую нравоучительную комедию о столкновении двух жизненных философий. Мира сальдо-бульдо, кредитов, векселей и мира чувственности, простых радостей жизни. Ведь, если отфильтровать все матримониальные «ахи» и «охи», перед нами окажется производственная драма а-ля «Премия» А. Гельмана или «Сталевары» Г. Бокарева. Просто она из жизни банкиров, дельцов Уолл-Стрита, брокеров и дилеров Money agents.

Конфликт? Есть жёсткий, расчётливый финансист. Хорошо отлаженный механизм по зарабатыванию денег. Moneymaker. И есть бизнесмен Антонио. Эдакий сплошной эмоциональный всплеск.

Но больше тем, что в жалкой простоте
Взаймы дает он деньги без процентов
И курса рост в Венеции снижает.
But more for that in low simplicity
He lends out money gratis and brings down
The rate of usance here with us in Venice.

——-

Меня, мои дела, барыш мой честный
Зовет лихвой.
On me, my bargains and my well-won thrift,
Which he calls “interest.”
Шейлок об Антонио, Акт 1 Сцена 3
«Венецианский купец»
The Merchant of Venice

И когда любовник венецианского купца Антонио (привет от ЛГБТ LGBT), альфонс по жизни, красавчик Бассанио решил удачно остепениться, женившись на богатенькой Порции, то купец решил своему милому дружочку, пусть и рискуя, но помочь. Ростовщика Шейлока Антонио ненавидел, но деваться некуда. А потом он надеялся, что, мол, кривая его вывезет. Потому и согласился на довольно экстравагантное условие кредитора — в случае просрочки предоставить тому право собственноручно вырезать кусок плоти из его тела.

В принципе, мы же с вами взрослые люди и понимаем, что во все времена куском ляжки не обходилось. За мелкие долги сажали в долговые ямы. А за крупные…

— Я бы хотел взять кредит в вашем банке.
— Пожалуйста.
— А если не отдам?
— Ну… Тогда стыдно будет.
— Как это стыдно? Перед кем?
— Перед Господом Богом будет стыдно, когда предстанете.
— Э! Когда это еще будет.
— Ну, если 15 мая не отдадите, 16-го и предстанете.
The Big Book of Jewish Humor
by William Novak & Moshe Waldoks

Так что угроза хирургического решения финансового вопроса, скорее всего, была просто возможностью преподать урок зарвавшемуся дилетанту от бизнеса:

— Ха-ха — будет потешаться народ, — вон идёт деловар, у которого за долги должны были вырезать кусок задницы!

А то, что — на тебе — придётся таки да, резать. Самому… Ах! Такого реприманда Шейлок никак не ожидал.

Что же до мотива «принятие христианства»… Так ведь не наблюдается в пьесе ни тебе пиетета, ни тебе трепета по части этого процесса. Наоборот, все персонажи злорадствуют — жид станет христианином! Это значит, что для всей этой публики крещение не является высшим даром. Все — и Антонио, и Бассанио, и Грациано, и даже сам дож Венеции — относятся к акту крещения как к наказанию. Видно, христианство ещё тогда было экзотикой. Этакий мем. К слову, в гордой Венеции католиков не очень-то тогда и привечали.

Apropos: Смею утверждать, что анализ пьесы «Венецианский купец» по принципу что жид Jude, Jew является не этнонимом, а обозначением профессии финансиста, делается впервые (Е. Г.).

Ау, режиссёры! При современном прочтении пьесы всё на сцене должно быть забито офисами. Справа, слева, сверху, внизу. Компьютеры, мобильные телефоны, бегущие табло с индексами Dow Jones, S&P, Nasdaq, секретарши на каблучках… В этом направлении искали сценическое решение лет двадцать назад в театре Моссовета (режиссёр — Андрей Житинкин, Шейлок — Михаил Козаков). Да и совсем недавно в московском театре «Et Cetera» (режиссёр Роберт Стуруа, Шейлок — Александр Калягин) сработали в том же ключе. Шейлок у Калягина одет как надо и ведёт себя как надо. Ледяной блеск безжалостного супермена.

Правда, будучи в плену традиций, и режиссёр и актёр трактуют термин «жид» как национальность. И посему старательно наевреивают. Вплоть до того, что ключевой монолог Шейлок-Калягин произносит не как-нибудь, а готовясь к молитве в накинутом на голову молитвенном покрывале талите. Он же талес. И, конечно, в спектакле участвует семисвечник.

Это же надо — комедия, которую играют всерьёз. да еще доводя до трагедийности. Увы, все загипнотизированы словом «жид». Вон, помнится, дорогой наш Михаил Козаков, воротившийся тогда в 2001 году из первой по счёту репатриации в Израиль, надышавшись воздухом исторической Родины, на протяжении всего спектакля олицетворял сразу и царя Давида, и Иосифа Прекрасного, и пророка Моисея, и просто мудрого ребе. Всё в одном флаконе. Изредка он даже позволял себе даже сваливаться в образ «гнусавый еврей из антисемитского анекдота».

В кульминации, отыгрывая тоску и вековую муку изгнанного народа, Козаков на всхлипе, падал замертво. А в финале спектакля на авансцене, как вишенка на торте, замирала пригорюнившаяся любимая рыжекудрая дочка Шейлока Джессика (Наталья Громушкина). Опять-таки, с зажженным семисвечником в руке. Семисвечник, Карл, семисвечник!

Так ведь даже с таким количеством свечей никакой этнической трагедии в пьесе не отыскать. Налицо просто частный случай вечного конфликта рацио с эмоцией. Банкир недоглядел за дочерью. Она убежала и упала в объятия некоего Лоренцо (правда, парень честных правил, на ней таки женится). И монолог Шейлока задуман как прозрение механизма по зарабатыванию денег. Персонаж делает открытие, что вокруг существует мир бушующих страстей. И он не калькулятор. Он человек, который имеет право на свои эмоции. Ведь какую мощную подсказку режиссёрам оставил драматург, наградив персонаж арамейским именем ШЕЙЛОк SHYLOk!

— Да, ну! — скажете вы, — Кто вообще сегодня помнит, что существовал такой язык?

Так ведь не обязательно сдувать пыль веков со манускриптов. Вы не поверите, но слово «Шейло» Shylo Sheila Shiela, перейдя из арамейского в другие языки (английский, испанский, ирландский, индийский и т.д.) и употребляемое в качестве имени собственного, сохранило всё те же первоначальные значения: «Слепой (ая)» и «Прозреваюший (ая)».

Так что «Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела», это в первую очередь обращение ШЕЙЛОка SHYLOk к самому себе. И к зрителю, который хоть и не жид, но тоже, увы, по жизни слеп и скуп на эмоции.

Apropos: Смею утверждать, что данное этимологическое толкование имени персонажа ШЕЙЛОК SHYLOCK вводится в оборот впервые (Е. Г.).

Между прочим, тогдашним хебрянам Jude, зрителям этой незатейливой, а-ля очень-очень ранний Гольдони, сатирической комедии нравов из окружающей их жизни как раз было понятно имя собственное ослепшего от блеска монет Шейлока. И они, любившие жизнь во всех её проявлениях, конечно потешались над этим персонажем. Уж в те-то времена довольно часто хебряне, живущие в гетто со своей семьёй, имели вне гетто не только любовниц, но и ещё пару-тройку семей. А что? В монотеизме, как я уже замечал в первой главе, многожёнство за грех не считалось. Даже наоборот. К слову, традиция многожёнства осталась и в иудаизме, и в мусульманстве.

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,
Давид Самойлов

Вот, пожалуй, и всё, что на самом деле можно выдавить из этой пьесы, которая, как и множество мексиканских сериалов, проходит по разделу «Богатые тоже плачут». Наказан чёрствый, бессердечный бездушный педант, мизантроп. Торжествует плоть и радость бытия. К слову, не надо забывать, что пьеса озаглавлена «Венецианский купец». А значит, главный герой её отнюдь не ростовщик, а купец Антонио!

И потеряться было бы ей, этой пьесе, среди множества подобных проходных, да тут как раз на Европу наваливалась вышеупомянутая парадигма:

хевряне-хебряне, жиды Jude никак не социальная общность. Это поганый вредный народец, вот уже тысячи лет паразитирующий на теле человечества.

И пьеса «Венецианский купец» с зашкаливающей плотностью слова «жид» Jude на страницу текста оказалась востребованной. Тем более, что официально в авторах числился классик мировой драматургии.

Окончательно было забыто, что на титульном листе было написано «комедия» и что игралась пьеса как комедия. Что вы! Она уже шла по разряду «Идеология и Пропаганда». Не могу отказать себе в удовольствии процитировать текст из материалов III Международной научной конференции «Филология и лингвистика в современном обществе» (г. Москва, ноябрь 2014 г.) Автор доклада, О.Г. Зырянова:

Образы обоих героев и их характеры похожи, поскольку они имеют дело с деньгами, Шейлок в качестве кредитора, а Варрава (Барабас), как купец…

… Оба автора, (К. Марло и В. Шекспир) описывая главных героев — евреев исходят из стереотипов того времени, поэтому и Варрава (Барабас) и Шейлок являются средоточием всех негативных качеств: ненависть, злоба и презрение к неевреям, скупость и расчетливость как смысл жизни, полное отсутствие благородных порывов. Оба героя ощущают гонения и притеснения евреев христианами и жаждут мести. Оба героя любят свои деньги больше, чем что-либо в мире, даже больше своих собственных дочерей.

Вот так вот! Невооружённым глазом можно заметить, как в течение семнадцатого века профессия Шейлока превратилась в его национальность. Да и термин «христианин», старательно разбросанный по тексту пьесы, это, несомненно, позднее редактирование. Я уверен, везде на этом месте стояло «венецианец». Вот почему не были изъяты, а лишь приглушены смехуёчки по поводу того, что единственное спасение персонажа состоит в переходе в христианство?

Между прочим, имперский министр пропаганды, фанат пьесы доктор Геббельс перед массированными театральными постановками её по всей Германии, оказывается, сделал «некоторые изменения» в тексте. Вы думаете, что был отредактирован монолог Шейлока в сторону усугубления коварной жидовской сущности? Ничего подобного. Изменения коснулись биографии Джессики, дочери Шейлока, оставившей своего отца ради любви христианина. Дело в том, что она трактовалась Геббельсом как положительная героиня. Но разве могла быть положительной героиней жидовка? Никак! И Джессика из родной дочери Шейлока волею министра пропаганды была превращена в дочь приемную, христианку по рождению. В таком виде пьеса уже не противоречила расовым принципам гитлеровской империи.

А вот монолог: «Я жид. Да разве у жида нет глаз? Ich bin Jude. Hat ein Jude keine Augen?» остался в полной сохранности. Подумать только, в театрах нацистского государства вовсю звучали отчаянные слова: «Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь? Wenn wir gestochen werden, bluten wir dann nicht?».

Правда, немецкие зрители сороковых годов реагировали на них соответственно. Они-то уже хорошо знали, что «ЭТИ» Juden — исчадия ада, порченая раса, предавшая благородную Германию, опутавшая немцев невидимыми сетями финансовой зависимости, пившая кровь из благородных тевтонцев. А как иначе все эти белокурые и голубоглазые жертвы коварства и ненависти инородцев должны были воспринимать слова крючконосого, корыстолюбивого и злобного «ЭТОГО» Jude о том, что он такой же, как они, что он «брат их»? Только исключительно как красивую ложь, притворное хныканье, бьющее на жалость.

Интересно, что «Венецианский купец», — повторяю, пьеса слабая, ученическая с вялым сюжетом и случившемся недоразумением по части толкования термина «жид» Jude — даёт возможность любой трактовки. Хоть юдофобской, хоть юдофильской.

Вот смотрите. Разве это не явка с повинной воинствующего представителя злодейского народа? Ну прямо-таки Всемирный заговор «ЭТИХ» Jude:

Я еврей! … Тоже месть! Гнусность, которой вы меня учите, я покажу вам на деле. И уж поверьте, я превзойду своих учителей!
I am a Jew! …Why, revenge. The villainy you teach me, I will execute, and it shall go hard but I will better the instruction!
Акт 3, Сцена 1 Act 3, Scene 1
перевод О. Мандельштама

А можно наоборот! Тот же самый монолог «Я жид», между прочим совершенно проходной, произносимый не в кульминационный момент, а где-то в первой половине пьесы, можно трактовать, просто-таки как Манифест борца за равноправие. Мол, страдающий (е) еврей (и) призывает (ют) признать его (их) равным (и) со всем прогрессивным человечеством:

Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в…
If we are like you in the rest, we will resemble you in…
Акт 3, Сцена 1 Act 3, Scene 1
перевод О. Мандельштама

Хотя один Еврей Евреиевич, посмотрев спектакль с Козаковым, всерьёз обиделся за весь древний жестоковыйный Народ Книги:

— Аз охун вэй! — сыронизировал он, — Спасибо Шекспиру, он снизошел до того, чтобы признать нас равными себе. А нас этот Вильям спросил, согласны ли мы на такое равенство?

По моему мнению, режиссеры кривят душой, заявляя, что, ставя «Венецианский купец», они борются с ксенофобией. На самом деле ясно, что любой ребёнок, читая Евангелие, на подсознательном уровне заражается антисемитизмом. С годами, понятно, человек приобретает большую или меньшую долю скептицизма, но след в душе остается на всю жизнь. Вы мне можете возразить, что-де чтение Евангелия советскому человеку было малодоступно, ан вот антисемитизм из него так и прёт. Так ведь борьба «отца народов» с космополитизмом не прошла бесследно. И потом, сколько лет тем Советам по сравнению со столетиями тотального впаривания в мозги жупела врага, виновного во всех смертных грехах?

— Почему так много внимания автор уделил этой пьесе? — спросите вы.

Во-первых это яркий пример того, что приспособить под свои идеологические задачи можно буквально всё. А во-вторых, у нас с вами есть возможность довольно точно определить, когда же начался заключительный этап перелицовки истории мира под католическую версию. Когда окончательно утвердилась хронология Ж.Ж. Скалигера и Д. Петавиуса.

Как раз к этому времени Библия и все другие сказания уже официально признаны достоверными источниками исторических сведений. В обороте тьма фальсифицированных документов и хроник, удревлённых на многие сотни лет. Ими забиты все архивы и библиотеки. Уже единственная истинная вера — христианство католического образца. Бандитские вылазки на разграбление остатков Ромеи уже называются святыми походами к Гробу Господнему. У всех войн, оказывается, были не экономические, а религиозные причины.

Воспоминания о великой Ромее и её роли в цивилизации уже заметены под ковёр. Бренд — Рим Rome, как и тысячелетняя его история смародёрствованы и переписаны под фейковую Западную Римскую империю с её наивной античностью. Обычно, когда умирает цивилизация, остается мифология. Так ведь и её, мифологию Ромеи, слямзили. Арамейский язык объявлен неким малоизвестным местным наречием. Его носители, славные финикийцы, числятся исчезнувшими в никуда без следа. А популяция выходцев из Ромеи, которым Европа обязана своим расцветом, уже значатся как злокозненный народ, чья историческая родина — клочок пустыни на задворках мира.

Вы мне сейчас начнёте рассказывать, что невозможно настолько переписать историю, чтобы начисто стереть целые её пласты. Э, не читали вы о могучем влиянии средств информации, о способах зомбирования масс Ноама Хомского Avram Noam Chomsky и Ханну Арендт Hannah Arendt.

Да за примером ходить далеко не надо. Первая четверть двадцатого века. Уже был телеграф, телефон, огромное количество газет. Море информации! А всего лишь десяток лет понадобился, чтобы об операции Генерального штаба Германии, устроившего кровавый государственный переворот в Российской империи, весь мир заговорил как о социалистической революции свершившейся в результате волеизъявления народных масс.

(продолжение)