Объединение двух частей народа воедино произойдёт на определённом этапе. Йехэзкэйл заглядывает далеко вперёд, дальше, чем другие пророки, его духовный взгляд продолжает скользить вдоль линейной и равномерной оси времени. Пророк видит далёкое будущее, но это — будущее нашего, всем нам знакомого реального мира.

Афтара Ваигаш

(Йехэзкэйл 37:15-28)

Михаил Ривкин

Идея о том, что Израиль и Иудея, эти две ветви одного дерева, две части единого целого, «две стороны одной медали» — рано или поздно перестанут враждовать и воевать друг с другом, вновь сольются, как и положено братьям в неразрывном единстве, проходит лейтмотивом через многие пророческие книги. Но каждый пророк выражал эту идею по-своему, на своём, неповторимом образно-понятийном языке. Когда Йехэзкэйл, на взлёте своего мистического прозрения, обращается к этому сюжету, он говорит привычным для него языком зримых, осязаемых объектов:

А ТЫ, СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ, ВОЗЬМИ СЕБЕ кусок ДЕРЕВА, И НАПИШИ НА НЁМ: «знамение ЙЕГУДЕ И СЫНАМ ИЗРАИЛЯ, ДРУЗЬЯМ ЕГО». И ВОЗЬМИ ДРУГОЙ кусок ДЕРЕВА И НАПИШИ НА НЁМ: «знаменье ЙОСЕФУ — ДЕРЕВО ЭФРАИМА — И ВСЕМУ ДОМУ ИЗРАИЛЯ, ДРУЗЬЯМ ЕГО» И ПРИБЛИЗЬ ИХ ОДИН К ДРУГОМУ, и сложи их вместе В ОДИН кусок ДЕРЕВА — И СТАНУТ ОНИ ОДНИМ ЦЕЛЫМ В РУКЕ ТВОЕЙ (Йехэзкэйл 37:16-17 пер Сончино)

И далее следует объяснение этих символических действий, они получают свою полную аналогию, объяснение расшифровку в мире реальных понятий, событий и объектов:

… так сказал Г-сподь Б-г: вот Я беру посох Йосэйфа, который в руке Эфрайима и колен Йисраэйля. объединившихся с ним; и положу его к посоху Йеуды, и сделаю их посохом единым, и превратятся они в один в руке Моей. (там 37:19 пер Д. Йосифона)

Интересно, что в Септуагинте эти слова приводятся с существенным отличием:

Так говорит Господь: вот Я возьму колено Иосифово, которое находится в руке Ефрема, и колена Израилевы, союзныя с ним, и приложу их к колену Иудину, и будут одним жезлом в руке Иуды (там Септуагинта пер П.А. Юнгерова).

Переводчики предлагают широкий спектр вариантов — «посох Йосефа/Йеуды» (пер Д. Йосифона), или же «колено Исосифово/Иудино» (Септуагинта пер Юнгерова), или же «СКИПЕРТ ЙОСЕФА/ЙЕГУДЫ» (пер Сончино), или же «жезл Иосифов/жезл Иуды» (Синодальный перевод) — для перевода тех слов, которые наиболее важны для правильного понимания отрывка, повествующего о соединении, слиянии, срастании двух частей воедино. Вот эти слова в оригинале

עץ יוסף/עץ יהודה

В буквальном переводе это значит — «дерево Йосефа/дерево Йеуды». В данном случае все четыре переводчика отказались от буквальности в переводе слова עץ, и совершенно напрасно! Именно слово «дерево», повторённое дважды — в первый раз в описании символического, баснословного действия — соединения двух деревяшек, во второй раз — в расшифровке, в объяснении смысла этого действия, придаёт ивритскому оригиналу удивительную красоту и полисемантичность (многозначность), которую, по возможности, надо пытаться сохранять и в переводе, например, так:

… так сказал Г-сподь Б-г: вот Я беру дерево Йосэйфа, которое в руке Эфрайима и колен Йисраэйля. объединившихся с ним; и положу его к дереву Йеуды, и сделаю их деревом единым, и превратятся они в одно в руке Моей. (там)

Но это отличие относится к числу стилистических, вкусовых, если угодно. На содержание перевода оно влияет не очень сильно, общий смысл во всех вариантах, так или иначе, просматривается. А вот второе различие между Масоретским текстом и Септуагинтой меняет сам смысл достаточно радикально. В Масоретском тексте последние слова звучат так: «в руке Моей», а в Септуагинте — «в руке Иуды». Иными словами, в Масоретском тексте единение предполагает полную и последовательную симметрию сторон, их полное равенство, а в Септуагинте эта симметрия в решающий момент резко нарушается, и декларируется несомненное первенство Йеуды.

Какой вариант текста — первичен, а какой — результат правки? Следуя общему правилу, что более сложный, нетривиальный, неожиданный вариант всегда первичен, а более простой и ясный — результат правки, следует отдать предпочтение Септуагинте.

В данном случае Йехэзкэйл пророчествует не просто об объединении некогда разъединённого на две части царства. В том момент, когда наступят эти долгожданные дни единения, Израиль и Йеуда полностью очистятся от скверны своей, грех и преступление исчезнут в этом новом мире.

…вот Я беру сынов Йисраэйля из среды народов, где ходили они; и соберу их со всех сторон и приведу их в землю их. И сделаю их народом единым в стране той, на горах Йисраэйля. И царь один будет для всех них царем, и не будут впредь двумя народами. И никогда не разделятся впредь на два царства. И не осквернятся впредь идолами своими, и гнусностями своими, и всякими преступлениями своими, и спасу (выведу) их из всех поселений их, где грешили они. И очищу их, и будут Мне народом, а Я буду им Б-гом. И слуга Мой Давид — царь над ними, и пастырь один будет у всех них. (там 37:21-24)

Этот единый, преображённый народ, в котором слились Израиль и Иудея, в котором собраны воедино все изгнанные и рассеянные, увенчан величественной фигура «Давида, слуги Моего» дважды упомянутого в Масоретском тексте (37:24, 25) и трижды — в Септуагинете (37:19, 24, 25). Кто же это? Один из потомков царя Давида? Машиах — избавитель? Или же реальный царь Давид?

Вот как отвечает на этот вопрос рав Амнон Базак:

«В этих словах есть некое новшество, то, чего не было до сих пор ни в словах самого Йехэзкэйля, ни в словах предшествовавших ему пророков. /…/ Йехэзкэйл рисует перед нами картину далёкого будущего, предвидение, которому не суждено было сбыться во времена Второго Храма. Согласно этому предвидению, Иудея и Израиль в конце концов вновь станут единым народом, и разделение, последовавшее за смертью Шеломо, окончательно исчезнет. /…/

Пророчество дважды упоминает имя Давида, и мы уже указывали выше, что речь не идёт о самом царе Давиде, а о таком царе, который станет выдающимся продолжателем его дела. /…/ Упоминание имени Давида в данном случае подчёркивает, что царство станет единым целым, каким оно было во времена Давида. /…/ Назвать Давидом того царя, который в будущем объединит царства — это и есть самое точное и подходящее определение сущности его миссии. /./

Другое важное новшество — это утверждение вечного, необратимого Избавления»[i]

Такую трактовку слов Йехэзкэйля следует признать очень осторожной, «минималистской». Объединение двух частей народа воедино произойдёт на определённом этапе исторического развития. Йехэзкэйл заглядывает далеко вперёд, дальше, чем другие пророки, но, так или иначе, его духовный взгляд продолжает скользить вдоль линейной и равномерной оси времени. Пророк видит далёкое будущее, но это — будущее нашего, всем нам хорошо знакомого реального мира.

Израиль к моменту изречения этого пророчества давно перестал быть суверенным государством. Иудея, скорее всего, была уже окончательно повержена в прах Невухаднецером, пророк узнал об этом от новой волны изгнанников, прибывших в Вавилон, и находился под сильным впечатлением от этого известия. «Единый народ», о котором говорит пророк, возникнет не раньше, чем Всевышний «соберёт их со всех сторон», т.е. вернёт из Вавилонского галута в Страну Израиля. Собирание рассеянных и соединение Израиля и Иудеи в единое царство это два аспекта того чуда, которое в канонической еврейской теологии именуется Избавление (גאולה) . А. Базак уверенно использует этот термин, но не торопится дополнить его другим термином, тем, который для многих канонических теологов иудаизма стал обязательным добавлением, если не синонимом, понятия Избавление — термином Царь-Машиах. По мнению А. Базака, «слуга Мой Давид, царь над ними» это просто грядущий идеальный царь объединённого царства, который сумеет исполнить наилучшим образом эти две великие миссии, т.е. собрать рассеянных и объединить их в едином царстве. Тем самым он уподобится Давиду: Это обычный царь из плоти и крови, А. Базак даже не считает нужным прямо оговорить, что этот царь будет прямым потомком царя Давида.

Совсем по-другому понимает смысл нашей Афтарф Й.П. Вейнберг:

«Связь Давида прошлого с мессианским царем будущего — не новинка Йехезкеэла, но когда об этом важном для мессианско-эсхатологических ожиданий древних евреев образе упоминается в прорицаниях других пророков, то речь, как правило, идет о «доме Давида» или о Давиде как символе и образце. Каким же предстает Давид в мессианско-эсхатологических построениях Йехезкеэла? /…/

Ответ на этот вопрос, видимо, связан с важнейшим религиозно-мировоззренческим нововведением пророка, с его учением о воскресении мертвых. /…/ пророк недвусмысленно выразил, что признает воскресение из мертвых единовременным божественным актом «того дня», который коснется только сынов Йисраела. После воскресения «будут они Мне народом, и Я буду им Богом. И слуга Мой Давид [будет] царем над ними и пастырь будет один для всех, и будут они ходить по предписаниям Моим, и будут соблюдать Мои законы и выполнять их» (37:23—24). Отсюда можно заключить, что, по представлениям Йехезкеэла, воскресение мертвых как национально-государственное явление имплицирует также воскресение Давида как воплощения восстанавливаемого национально-государственного единства и величия, но не как мессии.

Согласно мессианским представлениям многих пророков, в «тот день» кроме Бога и рядом с ним действует избранный Богом спаситель из людей, который обозначается терминами машиах, цемах, зера’ и другими. В собрании речений Йехезкеэла ни одного из этих терминов нет /…/»

С точки зрения Й.П. Вейнберга пророчество об объединении Израиля и Иудеи следует рассматривать как непосредственное продолжение и дополнение к пророчеству об оживлении мёртвых костей (там, 37:1-14), которое мы читаем в Субботу полупраздничных дней Пэсаха, и о котором, в своё время, мы напишем. Для Й.П. Вейберга только после полной метафизической трансформации, после завершения диалектического витка «жизнь — смерть — новая жизнь» станет возможным качественно новое, окончательное, единение между двумя частями народа, равно как и полное, окончательное собирание рассеянных, и, самое главное, полное внутреннее возрождение, очищение от скверны и просветление всех сынов Израиля. Итак, перед нами не единая и непрерывная хронологическая ось, а резкий скачок, «выход за пределы времени и пространства», каковым, по сути, является воскрешение мёртвых. Заканчивается привычная нам всем линейная рутина «жизнь — окончательная смерь», и начинается качественно новое бытие, подчинённое совершенно иным, нелинейным, законам, как физическим, так и историческим.

И «слуга Мой Давид» это не некий обобщённый образ идеального царя, выполняющего с непревзойдённым успехом царскую миссию, не прямой потомок царя Давида, и даже не сверхъестественный Машиах. Перед нами исторический Давид, собственной персоной, но только восставший из мёртвых, обновившийся и преобразившийся, наделённый особой силой и властью.

Если бы нам довелось спросить самого пророка Йехэзкэйля, кто из двух исследователей правильнее понял его слова, он, скорее всего, сначала просто отмахнулся от этого вопроса, как не раз отмахивался от слишком въедливых учеников, а потом — надолго задумался бы…

Хотя мистическое озарение Йехэзкэйля для него самого было единым, одномоментным и нерасчленимым душевным движением, он не просто совершал те телодвижения и произносил те слова, которые заповедал ему Всевышний, он их тщательно рефлексировал. Йехезкель был пророком, но он был и теологом, его мыслительный строй, даже в моменты озарения, был подчинён единой теоцентрической модели Мироздания. И в рамках этой модели именной объяснение Й.П. Вейнберга ему бы подошло своей сложностью, драматичностью и глубиной…

___

[i] 434 אמנון בזק יחזקאל הנביא שהיה בן אדם ירושלים 2021 עמ’