Григорий Крошин: Мы себя уважаем?

Loading

Я, корреспондент Крокодила, отправлявшийся в эти дни в командировку в Алма-Ату. Повод: в столице Казахской ССР по инициативе тогдашнего премьер-министра республики Нурсултана Назарбаева было запланировано «совещание партхозактива Казахстана о ходе госприёмки»…

Мы себя уважаем?

Григорий Крошин

 Григорий Крошин

Кто-то — ветеран трёх революций. А вот мне, благодаря журналистскому счастью, повезло стать ветераном трёх… путчей.

Госприёмка зовёт в дорогу

Моим первым оказался путч молодёжи и студентов в Алма-Ате в декабре 1986 года. Правда, тогда — несмотря на тысячи участников, в основном молодых, кровь, дубинки, осколки стекла и бетона бросаемые камни, разбитые витрины магазинов и других зданий, десятки арестованных и даже жертвы — это событие, случившееся одновременно в республиканской столице и в других городах так не называлось. В советской центральной газете спустя неделю после происшествия — первые несколько строк мелким шрифтом о «хулиганских выходках в Алма-Ате отдельных молодых людей под влиянием алкоголя и наркотиков»…

Но до 17 декабря никто во всём Союзе — кроме участников-алмаатинцев и их знакомых — ничего этого не знал. В том числе, конечно, и я, московский корреспондент Крокодила, отправлявшийся как раз в эти дни в служебную командировку в далёкую Алма-Ату. Повод: именно в столице Казахской ССР по инициативе тогдашнего премьер-министра республики Нурсултана Назарбаева было на эту дату заранее запланировано «совещание партхозактива Казахстана по вопросу о ходе госприёмки» на местных предприятиях.

Дело в том, что так называемая «госприёмка» была за полгода до этого, в мае 1986-го, введена во всей экономике страны постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по коренному повышению качества» за подписями генсека М. Горбачёва и премьера Н. Рыжкова. Так как с качеством продукции во всём Союзе было дело «швах», то — как крик отчаяния — и задумана была госприемка: по аналогии с военной приемкой оборонной продукции, соответствие качества которой контролировали независимые от производителя облечённые властью надсмотрщики-специалисты.

И Крокодил, по статусу — «журнал политической сатиры издательства ЦК КПСС «Правда», само собой, сразу же взял это постановление «под козырёк», и я, сотрудник отдела экономики журнала, назначен был ведущим специальной рубрики «Глаз да глас».

Для написания фельетона в которую я и был послан в Алма-Ату на это совещание командиров промышленности Казахстана. Вместе со мной в самолёте оказались и коллеги из других изданий — кажется, газет «Социалистическая индустрия» и «Труд».

Командировка на путч

Поздним вечером 17 декабря в аэропорту Алма-Аты нас встретили, как водится, казахские товарищи, как я понял, организаторы совещания. При этом, мне показалось, хозяева были как-то напряжены, почти не улыбались гостям, односложно отвечали на наши вопросы, слишком по-деловому вели себя с нами. Я отнёс это впечатление на счёт всегдашнего подозрительного отношения местных деятелей к прибывающим к ним из центра журналистам-контролёрам. Тем более, из Крокодила…

Устроив нас, троих, на заднем сидении в черной «Волге» с почему-то завешенными — в тёмный-то вечер?! — окнами и заметив наши непонимающие взгляды, сопровождающий сухо сказал:

— Окна, пожалуйста, не открывайте.

Странное предупреждение: чего их нам было открывать в темноте-то? Всё равно же ничего по дороге не будет видно…

Поехали. Машина ехала так, словно водитель не знал точно маршрута, путался, вилял, то и дело тормозил, ныряя в какие-то узкие улочки, явно не центральной дорогой.

Я всё же не удержал своего любопытства и в какой-то момент, пока на нас не обращали внимания, чуть отодвинул шторку своего окна. Несмотря на темноту трассы, слегка освещаемую тусклыми уличными фонарями, я различил стоявшие по обеим сторонам проезжей части группками человеческие фигуры, как мне показалось с внушительными дубинами в руках… Я не стал спрашивать у сопровождающих, кто это такие и что происходит на почти пустой от прохожих улице в эту позднюю пору, но тут, только я закрыл шторку, раздался грохот чего-то попавшего в нашу «Волгу», потом еще и еще…

— Чёрт возьми! — проговорил водитель и выругался, видимо, по-казахски.

— Что это было? — подал голос один из моих коллег.

— Камни. Они ведь знают номера наших машин. — сказал сидевший рядом с водителем.

— Кто «они»? — невольно вырвалось из меня. Глупость сморозил, видимо. В ответ — молчание…

Тем временем мы подъехали к высокому глухому забору и просигналили. Из будки охраны вышел человек, посмотрел на машину, вернулся, открыл ворота, пропустив нас на территорию.

Потом стало ясно, что это оказалась закрытая зона ЦК партии Казахстана, куда московских журналистов решили разместить. Видимо, от греха подальше…

— Милости просим, дорогие гости, — обратились к нам хозяева. — Завтра открывается совещание в здании ЦК Казахстана. Мы вас отвезем туда, не волнуйтесь. Сделаем всё необходимое для работы. Здесь вам будет, надеемся, уютно. Тут будете и жить, и питаться. Одна к вам просьба: не выходить самостоятельно за территорию, тем более по одному. Мы будем вас отвозить, куда вам потребуется.

… Мы с коллегами, покивав головами, конечно, не вняли просьбе хозяев. Расположившись в отведенных нам комнатах, пристроив свои вещи, тут же отправились, озираясь, за забор территории, на улицу. Пройдя несколько метров по тротуару за забором, невольно остановились: чуть поодаль увидели стоявших темной, угрожающей группой с десяток атлетических парней… с дубинами в руках. Как-то расхотелось к ним приближаться в полумраке пустынной улицы. Вернувшись в цековские хоромы, столкнулись на лестнице с одним из работников. Он оказался более разговорчивым:

— Ребята, вы из Москвы? Пресса, что ли?

— Да. Мы приехали на завтрашнее совещание в ЦК. А что тут у вас происходит? Нас все стращают, не советуют выходить за территорию, с аэропорта в машине везли с зашторенными окнами, петляли по переулкам, в нас попало несколько камней…

— Я точно не знаю, но… Со вчерашнего дня в центре какая-то буза. На площади Брежнева митинг был вроде многотысячный, там трибуна, на ней было правительство, какого-то министра на трибуне, говорят, убили камнем из толпы…

— А о чем митинг-то? — спрашиваем.

— А вы не знаете?! Кунаева-то попёрли! А вместо него присылают русского, какого-то Колбина из Ульяновска вроде. Вот люди и не хотят, чтоб русский во главе Казахстана был. А в городе, да еще, я слыхал, в других городах, ребята с палками ходят, бледнолицых бьют. Русских то есть… Вам действительно лучше не вылезать.

— А они-то кого хотят на место Кунаева?

— Своего требуют, из казахов. Назарбаева называют, еще кого-то…

— Ну, может, еще поменяют…

— Да нет, вряд ли. Уже Горбачёв подписал. Всё, Колбина точно пришлют. Вот студенты и бузят уж второй день. И вы тут как тут некстати с этой госприёмкой… Не повезло вам. Ну ладно. Разболтался я… Устраивайтесь. Спокойной ночи!

… Назавтра, по плану, к 10 часам, нас повезли в той же «Волге» с теми же зашторенными окнами на совещание партхозактива в ЦК Казахстана. Полный зал делегатов со всей республики, пресса — местная и мы. Как ни в чем не бывало открыл совещание премьер Назарбаев. Один за другим докладчики на трибуне — директора заводов, фабрик, госприемщики, министры, партийные деятели и прочие участники. Доклады, сообщения с мест, рапорты, реплики начальников из президиума… Всё как заведено на партхозактивах, искренние слова по бумажке. Отдельные достижения, мелкие недостатки, редкие оргвыводы… Ску-у-у-учно.

Условная телеграмма

Вдруг… среди этой сонной банальщины что-то зацепило моё крокодильское внимание:

— Слово предоставляется главному инженеру Алма-Атинского швейного объединения им. 1 Мая Шенцовой…

Зал чуть оживился, видимо, предвкушавшая скандал: Шенцова прямо с места в карьер ринулась в атаку. На поставщиков сырья, производящих негодную ткань. На министерства, требующие от швейников невозможного. На изготовителей красителей, оставляющих пятна на всём, к чему они прикасаются. На нереальные планы ведомств. Но больше всего, как ни странно, — на этих пришлых… госприёмщиков, своими непомерными требованиями к качеству продукции, к соответствию её ГОСТу, решительной отбраковкой негодного товара, мешающие получать швейникам привычные премии…

Ну, слава богу, не зря я сюда приехал, будет чем отчитаться за командировочные, есть, кажется, тема для фельетона, помимо этого путча…

На следующий день попросил цековцев отвести меня на Швейное объединение им. 1 Мая, пообщался с Шенцовой, походил по цехам, увидел всё своими глазами, выслушал жалобы всех на всех… Есть фельетон!

На третий день я планировал лететь обратно, но… Не тут-то было: цековцы, принимавшие нас строго сказали: «Не выйдет. Самолёты не летают».

— Но позвонить-то домой можно? Там ведь ждут меня. Беспокоятся.

— Нет-нет, никаких сообщений наружу. И по телефону тоже. Потерпите.

— Ну… Хоть как-то дать знать в Москву можно? Хоть условно, без подробностей? Мы же для них прямо пропали без вести, поймите! Может, хоть телеграмму дать?

— Телеграмму… Ну, хорошо, только именно условно, буквально общими словами. Никакой информации о здешних делах, договорились?

Договорились. Почта у них тут же, своя. Идём с сотрудником. Даю свой вариант «условного» текста. Цековец за спиной, бдительно следит, чтоб ничего лишнего. Телеграмма готова:

«меня всё нормально тчк звонить не могу тчк прилечу тчк целую тчк»…

Ушла телеграмма жене. Что она из неё поймёт?..

Следы на асфальте

Раз не улететь в Москву, звоню своему другу, жителю Алма-Аты, известному здесь русскому писателю Эдуарду Медведкину:

— Привет, старик! Встретиться бы.

— О-о! Гриша, ты как здесь? На нашу бузу приехал? Ха-ха-ха!

— Да вот, попал… «Москвичок» твой на ходу? Свозишь меня на Медео?

— Конечно, о чём ты говоришь! Через час заеду за тобой.

Эдик подъехал к воротам ЦК, как и обещал, через час. Обнялись. Поехали. Едем по практически безлюдному городу. Он специально везёт меня витиевато, чтоб показать город после митинга. Едем нарочно медленно, чтоб гость всё увидел своими глазами. Центр, в том числе главная площадь Брежнева, где еще остаются ошмётки вчерашней импровизированной трибуны, в мусорно-разваленном состоянии. Тут и там обрывки бумаги, обломки деревянных конструкций, камни, палки, куски цемента, грязь, какие-то чёрные пятна на асфальте площади и на тротуарах («Это кровь», — шепчет Эдик):

— Тебе уже рассказывали, что позавчера во время митинга в министра на трибуне камнем насмерть зафигачили? Тут такая смута началась… Они сначала требовали, прямо скандировали, чтоб сам Кунаев пришёл, лично разъяснил ситуацию. Но он, конечно, не пришёл, пришли несколько министров, разных цековских функционеров… Вот собравшиеся и стали бросать в президиум камнями, дубинами, кричали лозунги типа «Долой русского Колбина!» и тому подобное… Это ж была почти полная площадь молодых, больше всего студентов университета, технологического института и других. В основном студенты, понимаешь?! В конце концов, говорят, к ним пришел Назарбаев, взошел на трибуну, как-то с трудом чуть успокоил толпу. В общем, жуть. Вон, смотри…

Он притормозил. Я выглянул из машины. Мы проезжали мимо аптеки: на тротуаре перед входом — тут уж я воочию убедился — пятна крови, разбитое стекло витрины, бетонная глыба, щепки… И в этом отрезке улицы — много осколков стекла, еще кровь, какие-то железки, выломанная дверь…

— Поехали скорей отсюда, а то нас тут заметят и… сам понимаешь.

Мы доехали в горку до красивейшего озера Медео. Там, к счастью, не было никаких следов бойни.

… Уже потом, спустя какое-то время после декабрьских событий 1986-го в Алма-Ате стало известно, что поначалу начинавшийся мирным митинг молодёжи, недовольной назначением бывшего первого секретаря Ульяновского обкома Геннадия Колбина главой ЦК партии Казахстана вместо многолетнего правителя республики Кунаева был жестоко подавлен союзными властями: 99 человек были арестованы, 2 участника событий по приговору расстреляны… Сотни протестующих были исключены из партии, из институтов, уволены с работы. А в июле следующего, 1987 года, ЦК КПСС принял специальное постановление о «казахском национализме»… Хотя, например, по свидетельству известного казахского поэта Олжаса Сулейменова, «в том декабре казахов в Алма-Ате было не больше 15% вместе со студентами. И потому требование митингующих («Нет — Колбину! Даёшь руководителя-казаха!») не могло быть поддержано большинством населения».

Как я сошёл с ума…

… Но всё это стало известно уже через много месяцев после событий в декабре 1986-го. Но, когда я вернулся в том же декабре в редакцию, пришёл отчитаться о командировке в кабинет главного редактора. Рассказал ему всё, о чём узнал и что увидел сам в Алма-Ате:

— Я хотел бы об этом написать в Крокодиле, Алексей Степанович. Совсем-то об этом промолчать было бы странно.

— Гриша, вы с ума сошли?! Ни «Правда» еще ничего не дала, никто. Официальная позиция: «Хулиганы — алкоголики и наркоманы устроили беспорядки». Точка.

— Но там же камнем убили министра в президиуме… И многотысячный митинг… И разрушения в городе… И кровь на улицах… Настоящий путч против властей. Они узнали по номерам нашу цековскую машину и забросали нас камнями…

— Нет-нет, Гриша, никакого путча! Кто ж нам позволит? И потом, вы же — экономический отдел, верно? Ехали по проблеме госприёмки, так? Ведёте в журнале специальную рубрику «Глаз да глас», да? Что-нибудь по этой-то теме привезли?

— Привёз, Алексей Степанович. Фельетон об алма-атинском швейном объединении.

— Вот его и сдавайте. В мартовский номер успеете?

— Постараюсь успеть.

… Успел в мартовский. Фельетон о швейниках и госприёмке назывался «Ты себя уважаешь?»

И — никакого путча…

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Григорий Крошин: Мы себя уважаем?

  1. По разным данным, погибло от 10 до 150 человек. Неподтвержденные источники сообщают, что молодежь вывозили за пределы города и бросали там без верхней одежды, девушек заставляли сидеть на льду в одном нижнем белье, скидывали демонстрантов с крыш, оформляя случившееся как суицид.

    Всего было задержано около 8500 человек, многие из них получили тяжелые травмы. Примерно 900 из них были наказаны в административном порядке, сотни уволены, отчислены из вузов, исключены из рядов ВЛКСМ и КПСС, посажены в тюрьму. Одного из демонстрантов, Кайрата Рыскулбекова, приговорили к смертной казни, позднее сменив приговор на 20 лет лишения свободы. Юноша погиб в тюрьме, якобы покончив жизнь самоубийством.

    Через несколько лет сокамерник, которого к Рыскулбекову подселили за день до смерти, признался, что убил его по заданию органов внутренних дел.(https://www.gazeta.ru/science/2016/12/17_a_10433207.shtml).

    1. Там же: «демонстрацию попытались разогнать. В ход пошли дубинки, саперные лопатки. На демонстрантов натравливали служебных собак, использовали пожарные машины. Все это привело к массовым беспорядкам».

  2. А с Колбиным познакомили меня ребята из Минмаша, куда был он пристроен после возвращения из казахстанской «командировки».

  3. Интересное свидетельство. С Олжасом Сулейменовым был знаком по Литин-ту. Абсолютный русофил — во всяком случае, тогда. Сочинял по-русски. Женолюб и жизнелюб.

Добавить комментарий для МарксТартаковский. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.