Александр Левинтов: Наш трамвай на рельсах встал

Loading

Александр Левинтов

Наш трамвай на рельсах встал

Предисловие

Этот небольшой цикл — пародия. Есть у меня коллега, который, борясь со скукой на работе, увлекся историей. Знаете, это очень похоже на краеведов: профессиональные географы никогда не опускаются до критики их писаний, полных наивного патриотизма и центропупизма родного края. Непрофессиональные историки точно так же ушиблены — но не одним местом, а одним временем или одной идеей. Мой знакомый помешан на идее, что в любой истории основные действующие лица — евреи. Все великое в этом мире совершили евреи, а все мрачное и мерзкое — выкресты. Спорить с этим бесполезно и даже небезопасно. Поэтому я и пошел на эту шутку, надеюсь необидную и даже почетную: не всякого все-таки пародируют.

Рюрик

Уникальную находку, проливающую свет на всю нашу древнейшую историю, сделали ученые историко-археологического института СО РАН из Новосибирска. На том же высокогорном труднодоступном плато Куок в Горном Алтае, где несколько лет тому назад ими была найдена мумия т.н. «принцессы Алтая», вскрыта вторая по высоте гробница, отстоящая от женского захоронения на пятнадцать метров в юго-восточном направлении.

В могиле на глубине примерно полутора метров захоронен знатный воин с конем. Если во всех предыдущих раскопах всадник располагался под своим конем, то здесь он был как бы на коне. Эта редкостная композиция свидетельствует о значительном, даже царственном статусе погребенного. Об этом же свидетельствует богатое убранство коня и царские доспехи тонкой работы, хорошо сохранившиеся.

Воин-царь погребен, укрытый покрывалом с каймой, вышитой характерным орнаментом. Всадник похоронен во всеоружии — меч в сильно обветшавших ножнах, кольчуга, высокий шлем, металлические наплечники, налокотники и наколенники, отдельно от воина — его лук и стрелы в колчане.

Углеродно-радоновый метод анализа показал, что захоронение относится ко второй половине 9-го века н.э. Хорошо сохранившийся череп с неоспоримостью указывает на неместное происхождение царя.

Сенсационны аксессуары, найденные в гробнице — ритуальная коробочка, прикрепленная ко лбу, и надпись, сделанная на покрывале, в которое была завернута мумия. Типичные буквы древнееврейского алфавита искажены на дравический манер, тем не менее сама надпись читается очень хорошо: «РЮРИК — ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ».

К вопросу о возможном происхождении Ермака Тимофеевича

Выдающаяся фигура российской истории, герой многих народных песен и художественных произведений, без сомнения, самый популярный персонаж сибирского фольклора, Ермак Тимофеевич остается одним из самых загадочных деятелей бурного 16-го века. Энциклопедические справочники и научные исследования довольно противоречиво описывают и оценивают финал его исторического подвига, глухо упоминают о его предыдущей жизни и деятельности и совершенно умалчивают о его происхождении. Мы даже не знаем возраста, в котором он умер, что весьма странно: принятый со своей ватагой на службу к Строгановым в 1579 году, он должен был оставить хоть какой-нибудь биографический след в архивах знаменитого семейства, богатством не уступавшего даже царям. Да и Иван Грозный не мог отправить на помощь совершенно неизвестной личности значительный отряд своих стрельцов.

Проведенный нами поиск несомненно еще требует дополнительных изысканий, но и то, что найдено, позволяет сделать некоторые, на наш взгляд, неопровержимые выводы о возможном происхождении легендарного покорителя Сибири.

Итак, в 1579 году, спасаясь от преследовавших его опричников Малюты Скуратова, Ермак с небольшой ватагой поднимается по Чусовой и просит защиты у Строгановых, за что обязуется провести карательные экспедиции и экспедиции по сбору ясака и даней с окрестных зырян, черемисов и воинственной перми. Строгановы, лишь в 1558 году получившие жалованную грамоту на эти земли, сильно нуждались в военной поддержке и пополнении опытными воинами, пусть даже и с сомнительной репутацией.

В 1581 году, согласно имеющимся архивам Строгановых (1, стр. 14-17), Ермак снаряжает внушительный по тем местам отряд из 800 казаков (народ буйный и весьма ненадежный, командовать такими отважился бы не всякий воевода). Дружина преодолела Камень (Уральский хребет) и с налету взяла г. Сибирь, столицу Кучумова ханства.

Продвижение вглубь страны было, однако, остановлено небольшими татарскими отрядами Кучума, а также отрядами его сателлитов и союзников. Татары применили по отношению к воинству тактику, столь любимую и распространенную среди русских и против которой сами русские оказались бессильны.

Захватив г. Сибирь, Ермак отправил нарочных с сообщением об одержанной победе Строгановым и Ивану Грозному, что еще раз доказывает: отношения между Ермаком и Опричным приказом были весьма непростыми и не укладываются в простую схему «беглый разбойник — сыскная служба».

Вероятней всего, выторговывая себе либо свободу, либо награду, Ермак сильно преувеличил свою победу и размеры занятой им территории, настолько преувеличил, что по названию небольшого городка была названа огромная страна, во много раз превышающая по своим размерам метрополию.

В отправленных письмах Ермак, прекрасно понимая неустойчивость своего положения, просил помощи казаками либо стрельцами. Сами письма не сохранились, но в достоверности самого факта этих донесений не сомневаются многие историки, в частности С.В. Бахрушин (2, стр. 54)

Если Строгановы оставили его реляцию без ответа, справедливо полагая, что посланных 800 человек Ермак либо уже погубил, либо вскорости погубит, то царь отреагировал почти мгновенно, что также, зная чрезвычайную трусливость и мнительность Ивана Грозного, вызывает сегодня недоумение или мысль о том, что Ермак пользовался если не доверием, то вниманием при дворе и у Малюты Скуратова. Об этом же пишет и Бахрушин (3, стр. 45).

Царское подкрепление прибыло лишь в 1584 году, с явным опозданием: Ермак был окончательно разбит с остатками своей дружины. По преданию, он утонул в Иртыше, что маловероятно: так далеко вглубь Сибири его отряд вряд ли мог дойти. Кроме того, Иртыш — река с почти горным гидрологическим режимом, плавание по нему на русских стругах или лодьях, приспособленных к спокойным рекам, более, чем сомнительно. Впрочем, о месте и времени гибели Ермака имеется несколько версий и легенд. В Притурье и Притоболье почти у каждого крутого яра можно услышать, что именно здесь сидел «объятый думой» Ермак, погубленный коварным Кучумом.

Легендарность Ермака в народе объясняется, скорей всего, не его достижениями (более чем скромными), а необычностью этого человека. Строго говоря, никакого покорения Сибири он не совершил: уже в 1655 году, задолго до его похода, сибирский хан Едигер уже покорился Ивану Грозному. Однако личность Ермака чем-то оказалась чрезвычайна привлекательна…

В доступных нам архивах Строгановых никаких биографических следов Ермака не оказалось. Лишь в одном месте, в отписке боярина Строганова в приказ Малюты Скуратова найдена следующая запись: «…паки наказуем што оный гультяй именем Ермачишко и родом из Кафы и што челом бивши бает безвинностью сыска на него царевых слуг…» (4, док. 15б, 1).

Как известно, архивы Опричного приказа и многие другие документы, связанные с секретными делами времен Ивана Грозного и Малюты Скуратова, хранились в знаменитом подземном ходу Скуратова, ведшем из Кремля к Спасо-Зачатьевскому монастырю под Ваганьевским холмом, были безнадежно утеряны при попытке вскрытия туннеля летом 1988 года. В настоящее время мы имеем лишь весьма разрозненные записи, хранящиеся в отделе раритетов Госархива.

Тем не менее, одна запись не только проливает свет на возможное происхождение Ермака, но и во многом объясняет, почему, в свете устойчивой неприязни и подозрений на жидов и жидовствующих (так называлась еретическая группа, сконцентрировавшаяся в Ново-Иерусалимском монастыре в Рузе), все сведения о нем были похерены и уничтожены не только в царских архивах, но и у Строгановых, не желавших связывать свое имя с христопродавцем, к тому же католическим выкрестом:

«В лето 7073 года, во второй день июля месяца на допросе оный беглый именем Евсей, Тимофеев сын показал на себя, что рожден в Кафе городе, что от роду ему полных сорок два года, вероисповеданием крещеный еврей, из католиков…» (5)

Кафа (Керчь) — генуэзская колония в Крыму. Вероятность того, что в отписке Строгановых и документе из записей Опричного приказа речь идет об одном и том же лице невелика и можно было бы ею пренебречь, если бы не два странных обстоятельства.

Первое. В дневниках ганзейского посла при Московском дворе Густава Маннерхейма (его миссия в Москве широко известна историографам, и сведения, имеющиеся в оставленных им дневниках, заметках, зарисовках и картах, заслуживают полного и глубокого доверия), датированных зимой 1587 года, говорится о секретной экспедиции отряда казаков вглубь континента далеко за Камень (Урал), чуть не на тысячу верст от Перми, вотчины Строгановых (6, стр. 125). Там же указано, что возглавлял экспедицию итальянский католик, по-видимому, тайно присланный к царскому двору Папой или одним из кардиналов Южной либо Восточной Европы (6, стр. 127-128).

Второе. В селе Ушаковка Воронежского района Воронежской области проживает несколько семей с фамилией Ермаковы. Здесь хранится предание о том, что все они ведут свой род от знаменитого Ермака, пришедшего в эти места в пятидесятых годах 16-го века. Изустные семейные предания утверждают также, что сам Ермак пришел из Тавриды.

Поиски в Керченском городском архиве позволили обнаружить, что в 80-е годы 15 века сюда, спасаясь от голода, прибыло несколько семейств из Генуи, в том числе и некий Готлиб Коломбо, крещеный еврей, суконщик, с семейством. Среди многочисленных детей Готлиба действительно был малолетний сын Тимоти.

Как хорошо известно, у Христофора Колумба было два брата: один из них стал его соратником в поисках западного прохода к Индии и вошел в историю географических открытий вместе с братом Христофором и племянниками Диего и Луи, младший же брат остался при отце и унаследовал его суконную мастерскую в Генуе. В “Raccolta completa” за 1475 год говорится:

«Доминик Коломбо преставился, оставив своему сыну Готлибу отменную суконную мастерскую. Чумовой мор и последовавшие за тем семь голодных лет принудили многих жителей Генуи покидать город и бежать, кто куда может. Готлиб Коломбо продал свое дело за весьма малые деньги и отправился в Тавриду, списавшись с дальним родственником и старинным заимодавцем Коломбов, в поисках неверного счастья.» (7)

Что заставило Евсея Коломбо покинуть Керчь и почему он оказался сначала на реке Вороне, а затем — в среде волжских казаков, как ему удалось войти в огромное доверие к Строгановым, какую роль в этом сыграл Опричный приказ и не был ли он эмиссаром опричнины, говоря современным языком, — все эти вопросы пока остаются открытыми и ждут своих пытливых исследователей. Мы же считаем доказанным или почти доказанным тот факт, что Ермак Тимофеевич, по-видимому, был внучатым племянником Христофора Колумба и в нем бился неукротимый дух первооткрывателя новых стран и земель, как и у его более знаменитого и удачливого предка.

Использованные источники:

1.ЦГА, Лет. ХХХ1У, т.6, арх.№243-543б, 648с.

2. Бахрушин С.В., Очерки по истории колонизации Сибири в XVI-XVII вв., в кн.: Научные труды, т. 3, ч. 1, М., 1955, 210 с.

3. Бахрушин С.В., История Сибири с древнейших времен до наших дней, т.2, Л., 1968, 455 с.

4. Сб. арх. док. «Государственная переписка вт. пол. 16 в.», ГОИН, М., т. 23.

5. Ист. отдел ЦГОИН МВД СССР, т.XIX, сб. мат. №23, док. 89, 34 с.

6. Центрспецархив МИД РФ, западноевропейский отдел, т. 234, дело №16, 342 с.

7. “Raccolta completa” за 1475 год, Cenevia.

Засилье

Первый русский царь Иван IV Васильевич Грозный родился 25 августа 1530 года.

Россия спала. То был предутренний сон, сладкий и крепкий, типичный сон заснеженной и изнеженной перинами и бездельем страны.

И лишь верхушка власти и церкви понимала — близится пробуждение, близится взрыв сверхновой державы. И тот, кто будет наверху и лидером, то и пожнет жатву, а головы и судьбы остальных падут бесславно.

Василий III Иванович умирает через три года после рождения сына Ивана. Умирает странно и мучительно, в сомнениях о своем отцовстве. По боярским кланам волнами ходят слухи об отравлении. И в спину называют убийцу — Елену Глинскую. Шуйские, Бельские, Курбские — цвет боярства горят злобой и возмущением. Заговорами и шепотом полнятся жаркие палаты и холодные храмы.

Сторонников у молодой вдовы немного. Кто ж поддерживал ее и на кого вкупе с нею падало подозрение бояр?

Среди многочисленных фаворитов беспутной Елены наибольшую ненависть вызывал посланник дружественного Кремлю Крымского ханства, личный приближенный Девлет-Гирея караим Бен Елиазар. Это действительно был муж государственный, сильной воли и власти человек, высокообразованный для своего времени и к тому же прекрасный воин, в отличие от Василия III. Видный, статный, уже в летах, но еще могучий, картинно зрелый. Прокрымские настроения, характерные для этого предгрозового периода истории России, во многом объяснялись влиянием и авторитетом именно этой, властной и значительной, ключевой фигуры.

Собственно, Елена Глинская не очень и скрывала свою связь с крымчаком, особенно после того, как овдовела, скорей всего не без помощи своего любовника. Нам теперь трудно судить о ее политических и государственных способностях, поскольку была она под сильнейшим влиянием Бен Елиазара, а также вследствие слишком короткого своего правления. Бен Елиазар убедил ее провести ряд проектов в стране, невразумительных для интересов страны, но недвусмысленно выгодных Крыму. Одни из них — очередная денежная реформа. В стране появились серебряные и медные деньги с изображением Елены Глинской. Били эту монету в Москве, в Кремле, сильно разбавляя оба металла оловом. «Излишки» же металла шли прямой Ордынской дорогой в Крым.

Разумеется, тут же разразилась инфляция: кругооборот российских денег был почти в эмбриональном состоянии и любое внешнее давление на этот рынок отражалось судорогой, близкой к коллапсу.

Эта и подобные акции, а равно разнузданное поведение Глинской на еще не остывшем ложе обманутого и умерщвленного супруга не прошли бесследно — прошло всего около четырех лет ее правления — и ненавистная, ненавидимая Елена умирает, по-видимому, также от отравы. Горькая и бесславная кончина. Бен Элиазар тут же растворяется в толчее Кремля и российской истории.

Вокруг мальчика начинается — нет, даже не интрига — настоящая свистопляска. Самым частым и безобидным щипком ему было: «Жиденок!» Как тихому и нервному ребенку удалось выжить — трудно представить, но то, что психика его была надломлена и искажена еще в детстве, было засвидетельствовано многими уже тогда.

Тем не менее, ему, благодаря неустойчивости баланса сил, противоборствующих на вершине властной горы, удается дотянуть до коронации на трон первого в истории государства Российского царя.

Семнадцатилетний Иван IV не своей волей, но решением судьбы и истории становится величайшей фигурой 16-го века, на фоне которой меркнут французские Людовики и туманные Tюдоры вместе со своими Cтюардами.

Восхождение Ивана Грозного есть не столько его самодвижение, сколько серия самовозгораний восточных деспотий и царств: окончательно гибнет Золотая Орда, а вслед за ней — Астраханское ханство, оба Сибирских ханства, могущественная Казань. Протяни руку — и оно твое. И трусливый, но жадный Иван протягивает свою длань и получает… а порой и не протягивает — само падает к ногам. Пугливый с детства, нервный юноша вдруг превращается в монарха огромной державы, границы которой теряются в зыби и дурмане азиатских просторов.

Надо все-таки отдать должное биологическому отцу Ивана Грозного. Как мог, он следил из таврического далека за своим сыном и, как мог, хранил и оберегал его от посягательств и кровавых интриг со стороны злобствующего боярства.

И, наконец, уже на закате, когда самодержцу подкатывает к сорока, вновь всплывает тень фигуры неутомимого Бен Элиазара. Эта тень приобретает вполне конкретные черты Герша Скорштейна.

Григорий Бельский был племянником Бен Элиазара и этим объясняется не просто многое — всё. Семейство Скорштейнов, балтийских караимов, жило на подоле Вейсенштейна, ныне это — город Пайде в Эстонии. Со времен Грюнвальдской битвы протянулись прочные коммерческие и родственные связи между Литвой, всей Речью Посполитой, и крымскими иудеями. Не без оснований Бен Элиазар верил в беззаветную преданность своего ставленника, отправляя того в снежную и вьюжную Московию.

Герш берет себе новое имя — Григорий Бельский, а, спустя некоторое время, боясь обнаружить отсутствие какой-либо связи с настоящими Бельскими, старинным московским боярским родом, вновь меняет личину, называясь Скуратовым. Так на кровавой декорации Опричнины, этого мрачного прообраза Лубянки, ВЧК-ГПУ-КГБ-ФСБ, появляется ее бог и гений Малюта Скуратов.

Он начал сразу — со зверского убийства двоюродного брата царя В. Старицкого и митрополита Филиппа Колычева. На его кровавом счету — тысячи новгородцев, резня боярских родов.

Злобствовал Малюта поразительно недолго — всего два года, но память по себе оставил — незабвенную. Никакому Лаврентию Павловичу не мечталось о таком бессмертии. Он успел создать огромную подземную тюрьму-лабиринт, от Кремля до Спасо-Зачатьевского монастыря. Здесь не только пытали, жгли железом, живьем замуровывали в стены — сюда Малюта свозил и прятал реквизированное и награбленное у своих жертв, врагов царя и народа. Здесь же была спрятана знаменитая библиотека Ивана Грозного. Тайну подземных ходов Малюта унес с собой в могилу.

В 1571 году Девлет-Гирей, исполняя желания всесильного Бен-Элиазара, приходит в Москву, сжигает город дотла, а бежавшему в Александровскую слободу Ивану посылает черный шнурок, присовокупив к нему знаменитую записку: «Благородный человек знает, что с этим делать».

Бен-Элиазар, желавший не только призвать своего сына к ответу, но и просто увидеть его, вернулся в Крым глубоко разочарованным, до горечи. Миссия Герша завершилась декоративным расследованием причин позорного поражения от крымчан. Как обычно, полетело несколько совершенно ни в чем не повинных голов. Герша, знавшего слишком много, убили лазутчики Бен-Элиазара, а Иван Грозный, полностью выйдя из-под контроля своего отца, приступил к созиданию самой мощной и долговечной империи зла: «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать».

Иван Сусанин

Когда Глинка узнал правду, он покинул Россию, на границе нарочно вышел из кареты, из-за шлагбаума плюнув в Родину, и сказал: «Ноги моей больше не будет здесь!» И слово свое сдержал — помер в Берлине, на горькой чужбине.

И было от чего.

Вам не кажется странным, с какого глузу польский экспедиционный корпус полез в костромские дали, гущи и чащи? Ловить сына польского государственного преступника, патриарха Филарета, Михаила Романова? А почему не самого Филарета? Михаил царем избран? — Так на Руси уже столько царей наизбирали — всех не наловишься. Да и какой это «государь всея Руси», коли прячется и хоронится в недоступных и пустопорожних лесах Заволжья? Он, что там, волками и медведями правит?

Да и подумайте сами — литовская граница (а Литва в те поры составляла с Польшей унию, единое государство) проходила где-то неподалеку от Можайска, всего в ста верстах от Москвы. Гоняться за очередным царем по задворкам неспокойной страны? — не проще ли навести порядок в столице и посадить на московский трон очередного самозванца?

На самом деле все было и проще и понятней.

В той корчме шинкарем орудовал местный жид Оська Соловейчик. Места окрест Можая, позже ставшие Смоленской губернией России, действительно были разбойничьими — сюда до открытия Сибири ссылались самые лихие людишки: за воровство и разбой.

Небольшой польский отряд, посланный на поимку какого-то преступника, имя-звание которого осторожная и разборчивая история не сохранила, а, возможно, и просто присланная в эту глухомань держать границу на замке от московитов, задержалась в корчме по понятным причинам — уж больно славную горилку варил шинкарь.

Пили шляхтичи упорно, безобразно и неистово, как и положено благородным людям. Добравшись до крайнего предела, они, размахивая саблями на манер пана Володиевского, вытащили из-за стойки очумевшего от их ора и крика Оську, заставили того выпить два стакана подряд его же горилки и за шиворот выволокли из жарко натопленного шинка: «Веди на Москву!».

Откуда бедному еврею знать окрестности, леса и дороги этого страшного разбойничего мира? Примерно в трех километрах севернее нынешней железной дороги между станциями Дорохово и Партизанской, несчастный утоп в незамерзающем даже на зиму болоте. С ним погиб и весь польский отряд, около двадцати человек.

В польских хрониках это событие не задержалось и навек затихло бы, если бы не один хитрый московский дьяк, исполнявший тогда при царском дворе службу, которую сегодня бы назвали пиар-компанией.

Царствование Михаила Романова проходило робко и зыбко — мало, кому верилось в его неподдельность. Нужен был сильный пиаровский ход, нечто вроде нападения на автомобиль Чубайса. А тут такое происшествие.

Факты, как обычно, переиграли, место действия изменили, польский отряд превратился в огромный экспедиционный корпус, плюгавый еврей Оська Соловейчик — в могучего русского крестьянина Ивана Сусанина, жизнь положившего, оказывается за царя.

Легенда пошла. Популярность молодого Романова и его рейтинг подскочили. Дьяк на заработанные деньги прикупил еще одно именьице и изрядно отложил в кубышку.

Спустя 19 лет после блистательной премьеры «Ивана Сусанина», 9 декабря 1855 года, Михаил Глинка по традиции бурно отмечался в немецкой ресторации у Пяти Углов. Было полно народу, в том числе и из новых, людей многоумных, начитанных, а потому и беспощадных, нахватавшихся за границей натурфилософии, историографии и прочей нигилистики. Один из них, как это принято среди молодых и новых, пил, не хмелея, а все более озверяясь на славянофильство и патриотизм. Он-то и рассказал все несчастному композитору, усугубив раны тем, что, в сущности, проклятый Оська — земляк Михаила Ивановича, смолянин.

Когда Глинка узнал правду, он навсегда покинул оскорбленную Родину. Настоящий, истинный патриот был.

Петр Первый

Петр Первый из наших был, от Алексея Михайловича и Нарышкиной. Тут не придерешься, тем более, что сам царь-батюшка Тишайший жидов природно не любил и, когда ему обломились Ковно и Вильно, велел всех их крестить, а кто не желает, топить в Немане.

Тем не менее, разрешил им торговать на Москве, в гетто под названием Кокуй или Кукуй — деньги, он не то знал, не то слышал, не пахнут, а бойкая еврейская торговля приносила казне немалые доходы. Немецкую слободу яростно поддерживали и царевы слуги — им сильно перепадало от купцов. Почему слобода называлась Немецкой? Tак ведь говорили евреи на идише, на жаргоне очень близком к немецкому. Тем более и были они все сплошь из Нижней Германии и Голландии.

Мотаясь между Измайловом и Кремлем не по годам долговязый Петр часто бывал на Кукуе — то в поисках перекусить, то подивиться какой-нибудь заморской штуковине. В одной лавке приметил он одну смазливую евреечку, Анну Монс, и влюбился в нее, всерьез и по уши.

На субботнем кагале евреи рассудили, что породниться с царским отпрыском было бы неплохо: на царя он все равно не потянет по скудоумию, а при дворе свой человек всегда нужен. Одно только условие выдвинул почтенный Соломон Монс, отец возможной невесты: его зять должен быть обрезанным, иначе — позор его древнему еврейскому роду.

Так хитрые евреи уговорили царевича через собутыльника Петра Абрама Лефорта отправиться в Голландию, заодно и в науках поднатореть, и в ремеслах, и в Пятикнижии.

В Голландии Петр принял иудаизм и пошел на обрезание, благо еще много ему оставили. И все шло к возвращению и свадьбе с Анной Монс, уже мнившей себя царевной Анной, но в последние недели пребывания за границей Петр узнал и увлекся вероотступником Борухом Спинозой, посмертная слава которого только начинала разгораться.

В Москву Петр вернулся сильно испорченным евреем, Соломон Монс, с общего одобрения, от дома своего Петра отлучил, Анна сказала Петру свое девичье «фи», а сам Петр бросился в беспробудное пьянство и танцы, «как Спиноза какой-нибудь» (Чехов, будучи тонко чувствующим интеллигентом, понял суть конфликта Петра с московскими евреями).

После полного облома и афронта, полученного на Кукуе, Петр от стыда съехал из Москвы, долго мотался по стране, пока не осел на болотах Ингерманландии, в устье речки Невы. Жажда брака с еврейкой была удовлетворена — он женился на Екатерине, ставшей Первой среди евреек — русских цариц. Брать евреек (под видом всяких немецких принцесс — известно, что все они густо замешаны на еврейской крови и деньгах) в жены стало жесткой традицией дома Романовых. Эта же традиция сохранилась и в советское время — практически у всех советских лидеров и бонз женами были еврейки, как правило, состоятельных купеческих фамилий.

Пушкин

Вопреки устоявшемуся среди историков, литературоведов и, прежде всего пушкинистов, мнению Александр Сергеевич евреем не был.

Алибаба Ибрагимович Бирдашев

Алибаба Ибрагимович Бирдашев родился 14 марта 1879 года в Ульме в семье мелких буржуа, гешефт которых заключался не столько в торговле примитивными электроприборами, сколько в производстве потомства: Алибаба был последним, седьмым ребенком, не считая девятерых девочек. Семья вскоре переехала в Мюнхен, так как в Ульме было удручающее затишье в спросе на электротовары первой необходимости, а Мюнхен уже сиял огнями пивных и увеселительных заведений.

Сказать, что Алик был чрезвычайно способным ребенком, превосходившим на голову сверстников, было бы непростительной ложью. Тихий и безотказный, он удручал родителей и учителей откровенной посредственностью, сочетавшейся в нем с феноменальной рассеянностью, забывчивостью и болезненностью. Единственное, что давалось ему легко, была игра на скрипке, и старый Ибрагим уже как-то смирился с мыслью о том, что его последыш будет всю жизнь пиликать на своей скрипочке, обходя беспрерывные свадьбы в их мюнхенском предместье.

Тут следует сказать несколько слов о самом Ибрагиме Бирдашеве, потому что история его жизни и происхождения были весьма и весьма неординарны. Матушка Ибрагима, урожденная Берта Розенфельд, тринадцатилетней девочкой попала в Москву в 1821 году, вместе с отцом и всем семейством Розенфельдов. Тогда, после Венского Конгресса, в Россию, особенно в Санкт-Петербург и Москву, рвануло несметное полчище немецких евреев: восточная империя приоткрыла свой железный занавес, нуждаясь в инвестициях и инициативах совершенно партикулярного свойства. Требовались кондитеры и рестораторы, москатели и галантерейщики, шляпники и шумахеры, скорняки и ювелиры. То, что для евреев была установлена черта оседлости, в ту коротенькую эпоху форточки в Европу, мало кого беспокоило из евреев: как граждане Германии они проникали в запретные для них города под видом немцев, благо язык, имена и облик у них был вполне немецкий, а чесноком в те времена несло от всех иностранцев, пуще всего боявшихся в варварской стране чумы.

Розенфельды обосновались невдалеке от Немецкой слободы, по другую сторону от Разгуляя, в Ольховке: здесь уже жило порядочное число еврейских семейств, да и цены на дома и лавки здесь были заметно ниже, чем на Басманной, правда, и торговля здесь была не такой бойкой.

Старый Шлема Розенфельд и его, расторопная только рожать, Рива не углядели за Берточкой, которая на пышных московских хлебах и халах через два года вымахала в девку кровь с молоком. Полбеды, кабы она сошлась с кем-нибудь из своих, да даже если б она на русского гоя польстилась — и то б было горе несмертельное.

Угораздило же ее свести с ума Сулейманку Рахманова, татарина с Астраханской слободки, известного на Москве мыльного торговца и владельца нескольких татарских бань. Сорокалетний Сулейман, только недавно в очередной раз овдовевший (жены под ним дохли на удивление быстро), воспылал к Берте страстью такой сильной, что купчина пошел на все: заваливал девушку персидскими шалями и хною, серебра и золота не жалел.

Словом, не устояла молодая.

Брак этот был необычный для тогдашней Москвы, да оно и сегодня бы смотрелось необычно: сошлось два капитала, две веры, две несмешиваемых крови.

Свадьбу отгрохали — надолго запомнили ее московские татары и евреи.

Как и положено в таких редких случаях, молодая приняла веру своего мужа. Как и положено, через год родился мальчик, которого назвали Ибрагимом и которому произвели в мечети обрезание по мусульманскому обычаю.

А еще через год Берта овдовела: слаб оказался могучий Сулейманка супротив горячей как угли еврейки. Сгорел бедолага и перед смертью осунулся и постарел до неузнаваемости.

Так бы и осталась Берта в Москве и жила б среди татар и затерялась бы меж них вместе со своим Абрамчиком.

Но тут помер в Таганроге император Александр и на престол взошел его брат Николай Павлович.

Кончились враз веселые времена, и захлопнулась форточка.

Под видом борьбы с европейской вольнодумной крамолой, чуть не обернувшейся революцией в северной столице во время коронации, Третье отделение начало выселять и гнать всю пришлую из Германии торговую братию. Тут же открылось как бы нечаянно, что никакие евреи не немцы, а просто христопродавцы.

Времени, чтоб унести ноги самим, — в крайний обрез, а промедлишь — и без подорожных, в чем мать родила, с подушками и перинами, но без денег, марш-марш отсюда.

Спасибо, татарская родня помогла Шлеме с Ривой: хоть за полцены, а купили его дело и с лавкой, и со складом и со складскими запасами и с домиком на Ольховке. Другие евреи просто бросали свое нажитое. А тут все-таки удалось обменять манатки на монеты.

Перед Бертой встала мучительная задача: оставаться в Москве безбедной, но татаркой либо следовать обратно в Германию еврейкой. Уговаривали и те и эти. Младший брат Сулеймана, Рахман Рахманов, обещал жениться. Отец грозил проклятьем.

И Берта подалась со своими на Запад.

Они вернулись в Ульм.

Через два года Берта вновь вышла замуж. Более или менее удачно. Ее второй и последний муж, Генех Эйнштейн, которого Берта в семейном быту, полном еврейского юмора, частенько называла на татарский манер Бирташевым, усыновил Абрамчика, из которого с годами почти напрочь выветрилось его татарство. Единственное, что оказалось неистребимым — смышленность. И еще — страсть к чистоте и порядку.

Седьмой сын Авраама Эйнштейна долго не проявлял особенностей своего происхождения. Лишь к тридцати годам в нем что-то созрело и вызрело. Он стал публиковать статьи, которые писал чуть не украдкой, работая в патентном бюро. На него обратили внимание и даже однажды наградили Нобелевской премией. Потом он, вместе со многими, вынужден был бежать в Америку, где счастливо умер 18 апреля 1955 года.

Его сводные братья, оставшиеся в Москве, дали славное потомство: из рода Рахмановых вышло много известных людей: Сергей Рахманинов и Андрей Берсенев, Василий Маресьев, Фагиз Гиддиятуллин, Таиров, академик Бархударов, Зиятулла Назретдинов, Галимзян Хусаинов, певица Зара Долуханова, а также несколько докторов и кандидатов физико-математических наук.

В каком хедере учился Никита Сергеевич?

Спонтанные судороги антисемитизма характерны для правителей, в чьих жилах течет хоть какая-нибудь капелька еврейской крови. По сути, эти беспричинные вспышки — внутренний диалог еврейской и нееврейской крови в человеке, еврейской и нееврейской частей души. Другое дело, что этот внутренний диалог может выливаться то в разнос бундовцев, то в дело врачей. Еврейские корни и подоплеки Ленина и Сталина теперь хорошо известны.

Гораздо меньше мы знаем о феномене антисемитизма Никиты Сергеевича Хрущева.

Страна только-только начала приходить в себя после смерти Сталина и прекращения гонений по делу о врачах-вредителях. Новый советский лидер демонстрировал свою открытость и стремление к диалогу со всем миром. В СССР начали, например печатать полузапрещенных ранее отечeственных авторов: Ильфа и Петрова, Бабеля, Шолом-Алейхема. Хлынул тщательно процеженный поток западной литературы: Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Родари. «Дети горчичного рая» Говарда Фаста чуть не попал в учебники и хрестоматии для начальной школы. Словом, начала повторяться предвоенная история с букварем и фотографией в нем «Адольф Гитлер — лучший друг советских детей».

И вдруг — антисемитская лихорадка Хрущева, потоки грязи на Израиль, сионизм и личных, советских евреев, установление квот в институтах, в партии, в армии и в любом госучреждении, братание с арабами в пику мировому сионизму и т.п.

Робкие попытки возражений и недоумений, возникшие на Западе, внутри страны были пресечены мгновенно — и тот же Говард Фаст из великих классиков превратился в мелкого буржуазного писателя, о котором можно даже не упоминать в перечислениях-скороговорках.

Поневоле возникает вопрос: в каком хедере учился Никита Сергеевич?

Данный материал — попытка реконструкции происхождения этого достопримечательного советского лидера.

Вот как начинается его биография в Большой Советской Энциклопедии:

«Хрущев Никита Сергеевич (5\17 апреля 1894, с. Калиновка Курской губернии — 11 сентября 1971, Москва) — советский государственный и партийный деятель. Член КПСС с 1918 года. Родился в семье шахтера. С 1908 года — рабочий на заводах и шахтах Донбасса. Участник Гражданской войны 1918-20 гг., затем на хозяйственной и партийной работе на Украине. В 1929 году учился в Москве в Промышленной академии.»

Многое в этих строках выглядит странно или даже фантастично.

Потомственный шахтер вдруг оказывается родом из курской деревни, отстоящей от Юзовки на несколько сотен километров (Донбасс конца Х1Х века — всего несколько небольших шахт, на которых работали бывшие крестьяне из деревень окрестных уездов и уж никак не из отдаленной Курской губернии).

Труд детей (до 16 лет), по трудовому законодательству Российской империи от 1906 года, на металлических заводах и тем более на подземных работах в шахтах был запрещен.

Образование, полученное до 14 лет, никак не могло быть достаточным для поступления в Промакадемию, где за два года осваивался курс, приравненный к высшему образованию.

В свете этих недоумений мы и попытались реконструировать более или менее достоверную историю происхождения Н.С. Хрущева.

В начале 20-х годов для вступления в РСДРП (б) не нужны были ни две рекомендации членов партии, ни испытательный кандидатский срок. Достаточно было доказать свою приверженность идеям мировой революции кровью, то есть прямым и непосредственным участием в расстреле или казни врагов революции.

26-летнему Михоэлу Горелику из местечка Калиновка, что под Винницей, пятому сыну местного портного, очень повезло: он участвовал в расстреле бывшего председателя Сумского губчека Симовича, оказавшегося правым эсером. Этой чести Михоэл добился, предоставив тогдашнему предревкома Сум Антоняну собственную сестру Дору во временное пользование (Дора после этого, пройдя несколько браков и сменив несколько раз фамилию, умерла от скоротечного сифилиса осенью 1923 года в Луганске как Дарья Матвеевна Симоненко).

Вступление М. Горелика в партию было условием приема его на работу в качестве начальника общего отдела Сумского ГИКа. Уже через год он был переброшен в Харьков, в тогдашнюю столицу Украины, и еще через год, проявив недюжинные организаторские способности, то есть способности по плановой организации выявления и ликвидации врагов революции, попал в обойму главного партийного кадрового резерва.

Это означало тогда обычную процедуру изменений в биографии.

Так исчез Мойша Горелик, из мещан, и появился потомственный пролетарий Никита Хрущев.

Несмотря на сугубо городскую биографию, как подлинную, так и конспиративно-партийную, Н. Хрущева неумолимо и всю жизнь тянуло к сельскому хозяйству, что, впрочем, свойственно многим евреям, для которых аграрная сфера деятельности веками была под запретом.

В угоду этой тяге в последующих версиях его биографии появляется село Калиновка Курской губернии, а, когда Хрущев достиг вершин власти, в 40 километрах от Курска нашли кусок земли, построили там образцово-показательную деревню-колхоз и свезли туда семьи наиболее доверенных героев битв за урожаи и надои. Обласканные и откормленные «односельчане» Хрущева вплоть до осени 1964 года дружно рассказывали журналистам и заезжим высоким гостям несуществовавшую историю несуществовавшего семейства.

Сразу после 14 октября 1964 года органы вывезли всю Калиновку в различные районы Крайнего Севера и Дальнего Востока, а в деревню переселили жителей с. Приветное Алма-Атинского района Алма-Атинской области Казахстана, сильно пострадавшего при сходе селя.

7 лет провел Н. Хрущев в безвестности и подмосковном затишье. Никто из домашних, даже Нина Петровна, тем более сын, не знали, что помимо тщательно отфильтрованных сотрудниками КГБ мемуаров, бывший советский лидер, коммунист №1 всей планеты, ярый, но кратковременный антисемит успел написать и тайно переправить в Израиль небольшой текст об истории семьи Гореликов из Калиновки. Еще два года тому назад на Интернете можно было прочитать эту историю на сайте www.goreliki.com в разделе «Мемуары и воспоминания бывших соотечественников». Недавно этот сайт бесследно исчез…

Три богатыря

— Ну, все, Илюша. Теперь начнется серьезно.

— А что? А что такое случилось? Опять на понт берешь?

— Додик завалился. На маски-шоу попал. Теперь его в десятом раскручивают.

— Додик отмажется. А у вас, Рабиновичей, вечно очко стреляет по любому пустяку.

— Не гони пургу, Илья, дело серьезное: это не простая стрелка. Чекисты крышевать решили.

— Ну, дела! Алекс, это ж беспредел какой-то: все захватили, а теперь еще и крышевать будут! Сматываться надо — так я тебе скажу.

— А братана Додю волкам бросать? Как был ты кидалой, так и сдохнешь им.

— Ты думаешь, мне его не жалко? Аж в горле першит.

— На перо бы тебя.

— Локшь потянешь. Твоя взяла. Будем ментовку брать. В десятом, говоришь? Вызывай братву по трубе. Пусть знают наших!

В коротком и яростном бою Додик был отбит чисто конкретно. Заодно захватили три ствола, пожгли в мусарне все бумаги, положили двух мусоров навечно и еще шестерых — в больничку. «Перехват» не сработал — свои ребята в ГИБДД постарались, не зря копейку получают.

…Их внедорожники выскочили на пригорок. Сверху открывался вид на родные дали, полные тревожного покоя и трепетного страха — за себя, за общак, за сумрак подступающего со всех сторон будущего. Так они и запечатлелись на знаменитой картине: Слева, на «Ниве» цвета мокрого асфальта, вооруженный кастетом Додик, справа — на «Уазике» защитного цвета хаки Алекс Рабинович с нехорошей улыбкой потенциального предателя, по центру, с монтировкой в руке и в вороном пафосном «Хаммере» Горьковского автозавода — Илья Иерусалимский, вор в законе и бессменный лидер местного, киевского отделения солнцевской группировки.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Александр Левинтов: Наш трамвай на рельсах встал

  1. вообще-то этот текст написан более десяти лет тому назад и никак не может корреспондировать с текстом неизвестного мне Эльмана. Но если это выглядит все-таки как реакция на него, то это просто здорово.

  2. Смехотерапия тут не поможет. 6-) Только хирургически.

  3. Берка — Александру Левинтову

    Отклик на статью: Александр Левинтов: Наш трамвай на рельсах встал
    И жалоба на
    Самуил
    — Fri, 30 Aug 2013 07:32:36(CET)
    Пока читал этот искрометный текст
    —————————-Б—————————————
    Спасибо Александру Левинтову за предупреждение, что будет пародия. Я привык — если делают пародию, то делают тебе смешно. И начал смеяться ещё не дойдя до текста.
    Это вообще, так сказать, концептуальная идея, заранее настраивать читателя на предстоящие эмоции. Дабы не возникала дурацкая ситуация, когда автор хочет, чтоб читатель всплакнул, а читатель смеётся как идиот. Или тихо плачешь как идиот, когда полагается рыдать от смеха.
    Я читал эту пародию А. Левинтова и у меня навернулись слёзы. Т.е. я ещё по инерции смеялся над предисловием. Но слёзы уже начали капать прямо на текст. И получился интересный гибрид — смех сквозь слёзы.
    Т.е. уже не знаешь — смеяться или плакать над этой пародией на пародию. Всё-таки наверно плакать. От несправедливости. Автор убил столько времени на здоровущий текст, а пародия не отблагодарила его ни одним смешным местом. Всё-таки пародия женского рода. Должно же у неё, как у любой женщины, быть хоть одно смешное местечко? Но может я, увлёкшись плотью повествования, упустил что-то пикантное? Если мне кто-то покажет такое место,
    обещаю:
    не оскорбить
    смехом
    этого
    человека.

    1. Вам надо было попросить кого-нибудь щекотать вас во время чтения.
      Я уже второй раз сталкиваюсь с вами и в сотый — с читателями вашего типа. Если я вам так органически не нравлюсь — на хрен вы меня читаете?

Обсуждение закрыто.