Семя недовольства прорастало и развивалось. Вспомним исповедальную деревенскую прозу, стихи поэтов и песни бардов, расхожие анекдоты, беседы за полночь на кухнях и многое другое. Как прозрачно проявлялось во всём этом осознание убожества нашего бытия, а с другой отчётливое ощущение собственного бессилия…

А. Н. Яковлев. Большевизм — социальная болезнь ХХ века

С. Куртуа и др. Чёрная книга коммунизма. М., 1999
(перевод книги с франц., Париж, 1997)
Статья академика А.Н. Яковлева: с. 5–32, 1999

Публикация Оскара Шейнина

Окончание. Начало

[28] В целях кардинального изменения социального бытия, на мой взгляд, необходимо сосредоточить всю деятельность по направлениям, способным определить уход коммунизма и придать обществу качественно новый облик. Эти направления я символически называю Семь Д:

1. Департизация.
2. Демилитаризация.
3. Денационализация.
4. Деколлективизация.
5. Демонополизация.
6. Экологическая деиндустриализация.
7. Деанархизация.

Это самое трудное. Наше государство единственное во всемирной истории, которое запрещало человеку зарабатывать столько, сколько он может. Библейски вечно истинное в поте лица своего люмпены назвали рвачеством, обуржуазиванием, перерождением, шкурным интересом и т п. Через уравниловку большевизм сделал большинство людей нищими. Уравниловка — мутный источник иждивенчества, полуработы-полупаразитизма. Даже труженика она принуждает опускаться до уровня лодыря. Бездельный ритуал, т.е. присутствие на работе, это суть отношения к труду. Отсюда тотальная люмпенизация общества по качеству и образу жизни, по отношению друг к другу, к политике, духовной и материальной жизни. Надо только научиться лгать, воровать, списывать, приписывать, обвешивать, обсчитывать. Сюда надо прибавить тьму убыточных предприятий, колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят (? О. Ш.), следовательно, паразитируют на других. И все мы, вольно или невольно, паразитируем на природе, благо, что не обделены её богатством.

Департизация общества возможна только через введение института частной собственности. Под ней мы имеем в виду все формы собственности кроме государственной. На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы. Законность, правопорядок это императив частной собственности, её творение. Частная собственность непобедима, ибо она наиболее эффективна. Только частная собственность через действие (повторяю: несуществующего — О. Ш.) закона стоимости и конкуренции непрерывно повышает производительность труда и создаёт материальные блага в изобилии. Частная собственность — первооснова автономии личности, её интеллектуального и материального обогащения. Человек без собственности — винтик, терпеливо ждущий, когда его, заржавевшего, смажут социальным маслицем. Без собственности человек не может быть свободным.

(Автор перенёс описание демилитаризации, т.е. номера 2 своих Семи Д. О. Ш.),

3. До сих пор в национальном богатстве страны его преобладающая часть принадлежит государству, его структурам типа государственных предприятий, опекаемых государством, всё тех же колхозов (? — О. Ш.) и совхозов и т.п. Здесь надо завершить столыпинскую реформу. Её автор был слишком истиноёмок. Для царя и двора он был левым, для интеллигенции — правым. Разновеликая, но единая ненависть к Столыпину убила его. А ведь именно он предложил дорогу, чтобы вывести Россию в белый свет.

Марксистские классики не любили крестьянство: крестьянин и тёмен, и глуп, и жаден, и бесконечно подражает буржуазии и пр., и пр. Большевики повели себя в крестьянской стране как иноземные завоеватели. Продотряды по жестокости превзошли всё мыслимое и немыслимое. В гражданской войне — институт заложников. Огнём артиллерии сметались заложные деревни. Затем — геноцид казачества, физическое уничтожение комбедами столыпинских кулаков, т.е. самых работящих крестьян. В пространстве полицейского государства беспаспортность сажала колхозника на якорь в колхозной бухте. Приусадебное хозяйство рушили налогом при Сталине, при Хрущеве — безземельем, при Брежневе — невозможностью торговать. А неперспективные деревни? А грабёж со стороны Сельхозтехники, Сельхозхимии, а мелиоративный разбой?

Деревня порушена. Если раньше было аграрное перенаселение, то сейчас оно урбанистическое. Аграрное безлюдье можно поправить за счёт города. Но для этого надо было создать его величество Интерес. Крестьянин-единоличник, фермер, хуторянин должны иметь реальный доход в два-три и более раз выше, чем у горожанина, тогда будет толк. Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз, эту безнадёжно больную корову системы. Она уже давно перестала давать молоко. Как упразднить колхозы и совхозы? Они должны отжить свой век, постепенно заменяясь фермерством, рационально организованными кооперативами, агрофирмами. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жёстко. И опять же: создано много законов, неплохих с точки зрения формальной логики, но они бездействуют. (Автор по сути отказался от описания деколлективизации, т.е. номера 4 своих Семи Д. О. Ш.)

5. Признание конкуренции естественной и общественно необходимой частью экономической жизни, её главным здоровьетворящим фактором. Защита конкуренции всеми средствами закона и общественного мнения. Жёсткие экономические санкции за нарушение антимонопольного законодательства. Монополия не только гниёт сама, она тянет в пропасть и экономику, и общество; обретает его на техническое отставание; сеет вокруг себя коррупцию и бюрократизм; объективно подкрепляет и умножает авторитарные тенденции в общественной жизни. Необходимо создать все условия и гарантии для того, чтобы иностранные фирмы могли непосредственно действовать на нашем рынке, были бы надёжно защищены нашими и общепризнанными международными законами. Иначе нормальной экономики, как и нормальной жизни не достичь.

6. Потребительское отношение к природе воспитывалось веками и даже тысячелетиями. Мы же, надрываясь на тупиковом общественном пути, тоже немало сделали для аксиоматизации атавизма пещерных времён, когда человек был действительно беззащитен. Капитализм, особенно в своей ранней стадии, устами Френсиса Бэкона гордился тем, что пользуется только опытом. Отношение к мышлению, гуманизму полно презрения. Образ матери-природы уступил место образу природы-машины, дойной коровы. Сегодня более чем очевидно, что материальный и духовный мир едины, и потому так необходимы философия реальной безопасности, мировоззрение, которое основывается на вечных ценностях. Человек познаёт себя через природу и природу познаёт через себя, и никак иначе. Любое общество, которое ставит во главу угла принцип полезности как всеобщую эксплуатацию природных и человеческих сил, безжалостно иссушает эстетические, эмоциональные, духовные способы общения между людьми, между людьми и природой.

Сколько пустынь мы сотворили? Диву даёшься идиотизму, взращённому большевистскими догмами. Система, которая теряет плодородные земли, обращает пашни в пустыни, разоряет природу, убивает сама себя. И никакие идеологические обманы не в силах компенсировать эту потерю. Но самая страшная пустыня — в нашей душе, иссушённой эгоизмом, растерзанной двойной моралью, заблудившейся в гуманистических координатах в силу разделения фокусной точки мировоззрения. Милосердие, альтруизм, честь, совесть, человеко — и природолюбие — какова доля этих ценностей в наших душах и умах? Смертоподобно и дальше нарушать механизм разумности в экосистемах природы. Уже не за горами, а вблизи вот-вот начнутся необратимые изменения. Сначала положим зубы на полку из-за почвенного Чернобыля, начнём угасать от химических и других индустриальных отрав, в смоговых нечистотах. А потом что? Потом экологическая смерть.

2. Время есть скорость передачи информации. Сдвинули время благодаря цепной реакции, и тихие куски урана, горевшие миллионы лет, обрели способность сгореть в микромгновение, подвинули нас к концу света. Конец света вытворен, голово — и рукотворно. Но обратная дорога не только в уничтожении накопленного оружия, не в механическом сокращении армии. Она в переосмысливании всего того образа жизни, в котором всё военное было почти неприкосновенным, который привёл нас к сегодняшнему положению. Привёл, повинуясь политике и инерции, следуя за надёжно защищённым бездумьем. Более полувека минуло с окончания второй мировой войны, но мы до сих пор не можем разобраться, сколько же средств ушло и уходит у нас на военные нужды, куда и как именно. Ясно, что много, но сколько? Ясно, что скрывали и запутывали, заморочив только самих себя.

И так ли уж бескорыстна эта секретность; верно ли, что она направлена против потенциального противника? Если невозможно проследить все и всяческие расходы, то совершенно очевидно, что здесь широчайшее поле для любой бесхозяйственности и любых злоупотреблений. Слава Богу, что сейчас хоть как-то пытаются навести элементарный порядок в армии, борются с финансовыми и иными злоупотреблениями. Но проблема куда глубже, нежели только в экономике. Демилитаризация должна прежде всего затронуть сознание, общественную психологию, образ жизни.

7. Парадокс коммунистического общества: жесточайший тоталитаризм уживался с беспрецедентным анархизмом, ибо власть держалась на анархии террора, чтобы все и каждый жили в страхе. Но если вдуматься, то противоречия здесь нет. Возможность произвола сверху создаёт простор и для произвола на всех иных уровнях, конечно, в иных масштабах, на ином материале, в иных направлениях, но всё равно произвола. В системе военно-бюрократического строя нет места закону, его уважению, его действительному и строгому соблюдению. Те же законы, которые принимаются в тоталитарном обществе, выполняют две политические функции. Они призваны хоть как-то оправдать, прикрыть, облагородить произвол сверху и дать властвующим структурам дополнительные рычаги и средства нажима на подданных, управления ими.

Отсюда мощные порывы к анархии, которые проявляются в самых разных формах, от полнейшего неуважения к любым нормам и правилам до пренебрежения к собственности, к труду, ко всему и ко всем кроме себя. Особенно опасны позывы к анархии, которые возникают на духовном уровне, в пластах политической и общей культуры. Здесь богатые и прочные традиции анархизма сложились у нас исторически, и идут они не только от Пугачева или Разина, Бакунина или Нечаева. Национальная психология издавна легко отзывалась на насилие в благородных, как считалось, целях. Этим как раз воспользовались российские коммунисты для захвата власти. Здесь, пожалуй, следует обратить внимание на чисто российское явление. В сущности, в прошлом вся освободительная борьба шла под лозунгом воли, а не свободы. Воля это свобода для меня, а потом для другого, но это уж зависит от меня, дающего волю. Свобода же прежде всего для другого, т.е. для всех. Традиция воли вдохновляли на Руси не только крестьянские бунты, но и революционеров конца XIX века. Она продолжает жить в психологии современников, совершающих Реформацию, что в значительной степени блокирует путь к подлинной свободе. Семь Д имеют общий знаменатель, дебольшевизацию и людей, и экономики, и культуры, и отношения к природе. Только дебольшевизируясь, декоммунизируясь, можно продвигаться вперёд ко всё более нормальному образу жизни.

[29] Всё, что с нами происходит, это расплата за большевизм, не только институционный, т.е. не только тот, который ассоциируется со словами сталинизм, марксизм, абсолютизм власти КПСС. Едва ли не в той же мере большевизм психологический, который ассоциируется с нетерпимостью, поклонением авторитетам, мифологизацией власти, постоянным ожиданием спасителя, духовным и нравственным иждивенчеством. Он закрепил в нашей общественной психологии многие худшие черты и качества авторитарного сознания, мышления, типа личности. Но и сам большевизм сумел утвердиться во многом потому, что общественная почва была для него подготовлена предшествующими веками.

В условиях России в большевизме сплелись и вековые традиции беззакония и авторитаризма и труднообъяснимая тяга к утопиям, и мерзость бытия, и смешение разных культурных эпох и экономических укладов на одном государственном пространстве, и череда зловещих кровавых вождей, и многое иное. История наградила нас идеологией нетерпимости, большевики превратили её в государственную. И та же история, как бы наслаждаясь своим творением, продолжает безжалостно колотить копытами по дурацким черепам. История, надо полагать, надеется, что мы поумнеем, но напрасно. Насилие — наш кислород, а свобода — угарный газ.

Страна обосновалась на обочине цивилизации. Три революции, первая мировая, гражданская, вторая мировая война, индустриализация и коллективизация, массовый террор. Насильственно уничтожено более шестидесяти миллионов людей, в основном молодых, красивых и здоровых, родившихся, чтобы жить, творить и радоваться жизни. Их нет. Подорвана сама корневая система народа, потому и несут нас на погост молодыми. Говорят, что нынешние большевики не те. Вот те раз! Это ведь они говорят, что не те. В 1917 г., до переворота, они тоже говорили о свободе, демократии, справедливости и пр. А что получилось?

В наши дни большевизм, получив изрядные пробоины, пытается задраить их, снова ложью, снова говорят о демократии и справедливости. Как будто бы его новые вожди уже запамятовали, что именно большевизм оставил после себя выжженную экологическими и технологическими бедствиями землю, выжженную бесхозяйственностью и милитаризацией экономику, выжженные коррупцией и жаждой власти национальные отношения, выжженные цинизмом души людей.

[30] Сегодня мы видим поразительную по цинизму картину многоликости большевизма. Обновленцы и ортодоксы, национал-социалисты и шовинисты. Все они до нездорового блеска в глазах клянутся в верности демократии, паразитируют на её процедурах и одновременно обещают незамедлительно уничтожить её, начиная с Конституции, как только придут к власти. Они и дальше будут действовать по принципу чем хуже для страны, тем лучше для них. Для нынешних большевиков Сталин был недостаточно крут. Многие натягивают штаны патриотов, утверждая, что только они любят Отечество, болеют за народ, денно и нощно думают о его горькой судьбе. Но фактически идеология большевизма глубоко антипатриотична. Она всегда была такой, такой же остаётся и сегодня.

Это большевики выступали за поражение России в первой мировой войне, шпионили в пользу врага Отечества. Ехали в Россию в пломбированных вагонах (не совсем верно — О. Ш.). Превращение мировой войны в гражданскую было их программной целью, и всё это ради собственной власти. Большевики рушили национальные святыни России, а ведь даже монгольские завоеватели не позволяли себе уничтожать храмы и монастыри.

Наше сознание глубоко больно, оно опутано и добросовестными заблуждениями, и ложью. Творчество содержалось в клетке разрешённого взгляда на мир и лишь иногда дозволенных светотеней. Нравственность теряла свой первозданный смысл, ибо служила корысти. Жизнь народа ставилась на службу классовым интересам, которые выдавались за истину общественного бытия. Но классовая правда — ложь по своей природе. Лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину. Анализ реального состояния общества долгие годы отсутствовал, да и сегодня он несёт на себе печать большевистского мировоззрения. Научные методы искоренялись десятилетиями в угоду политике единства через насилие. Писал же Ленин, что диктатура означает, примите это раз и навсегда к сведению, … неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть. Разрушительную миссию большевизма видели многие российские интеллигенты, Владимир Короленко и Иван Бунин, Иван Павлов и Владимир Вернадский, Николай Бердяев и многие другие.

[31] Нобелевский лауреат, академик Иван Павлов 21 декабря 1934 г. направил письмо в СНК СССР:

Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и конечно вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались Вы — террор и насилие.

Но мне тяжело не от того, что мировой фашизм на известный срок попридержит темп естественного человеческого прогресса, а от того, что делается у нас, и что, по моему мнению, грозит серьёзной опасностью моей Родине.

Иван Бунин сказал о том же ещё раньше, в 1924 г. Приведу его горестные слова:

Была Россия, была великой, ломившейся от всякого скарба дом, населённый могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освящённый богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы. Планетарный же злодей, осенённый знаменем с издевательским призывом к свободе, братству, равенству, высоко сидел на шее русского «дикаря» и призывал в грязь топтать совесть, стыд, любовь, милосердие … Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее. Он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?

]32] Не могу удержаться от вопроса: неужели и впрямь нынешние продолжатели дела Ульянова — Джугашвили умнее, прозорливее и ответственнее Бунина и Павлова, Вернадского и Бердяева, Короленко и Горького, сотен офицеров, убитых в гражданскую, миллионов людей, расстрелянных без суда и следствия? Однако, насколько же коварна и коротка наша память. Мы уже готовы забыть, что немедленно после октябрьского переворота были запрещены все оппозиционные газеты, начались преследования всех некоммунистических партий. Социал-демократическая партия, которую возглавлял Ленин, была быстренько переименована в коммунистическую. Была развязана братоубийственная гражданская война, в крови потоплены кронштадтское сопротивление, крестьянские восстания в Поволжье, на Дону, в Сибири.

Нам неприятно признавать, что Ульянов–Ленин, перед которым нас заставляли стоять на коленях, оказался убийцей с большой дороги. Именно он уничтожил нашу родину-мать Россию, бросил её как охапку хвороста, чтобы разжечь костёр мировой революции. Именно он санкционировал красный террор, создание концентрационных лагерей, в том числе для детей-заложников, применение удушливых газов против восставших тамбовских крестьян. Именно он несёт ответственность за бессмысленные жертвы гражданской войны.

Мы стали забывать, с какой свирепостью Ленин и ленинцы уничтожали крестьянство, дворянство, купечество, офицерство, творческую и научную интеллигенцию. Именно у Ленина была патологическая ненависть к русскому народу, православию, культуре. Мы как-то запамятовали, что нас сажали в тюрьмы за сбор колосков на уже убранных полях, за невыработку трудодней, опоздание на работу, за критику властей и политические анекдоты. Мы хотели бы забыть, что наших отцов и дедов, попавших в плен по вине бездарного командования, из концлагерей Германии переселили в советские лагеря. Сотни и сотни тысяч умерли от непосильного труда и голода. Да мало ли ещё всего, что мы упорно отгоняем от себя. Память насилуем беспамятством и топаем на выборы, чтобы проголосовать за то, чтобы нас снова унижали, оскорбляли и расстреливали.

[33] Вспомним совсем близкое наше бытие. ХХ съезд, на котором нам кое-что рассказали о Сталине, но тут же посадили в тюрьму тех романтиков, которые приняли интриги в борьбе за власть за десталинизацию. Затем осудили неразрешённую оттепель и продолжили преследование инакомыслящих. Но вирус сомнения было уже невозможно совсем убить. Семя недовольства прорастало и развивалось. Вспомним исповедальную деревенскую прозу, вспомним стихи поэтов и песни бардов, расхожие анекдоты, беседы за полночь на кухнях и многое другое. Как прозрачно проявлялось во всём этом, с одной стороны, осознание убожества нашего бытия, а с другой отчётливое ощущение собственного бессилия, идущее от липкого страха перед властью, равно как и от нашей лени, физической и душевной, от неумения и нежелания победить самого себя, от неуважения к самим себе, острого дефицита собственного достоинства.

Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить. Так писал Гусев, соратник Ильича. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства … Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше, идти на доносительство.

Уже к 10-летию октябрьского переворота Кольцов, столь трогательно оплакиваемый шестидесятниками, восхищался бдительностью советского человека:

Если белый гость покажется подозрительным, им тревожно заинтересуется фракция жилтоварищества. На него обратит внимание комсомолец-слесарь, починявший водопровод. Прислуга начнёт пристальнее всматриваться в показавшегося ей странным жильца. Наконец, дочка соседа, пионерка, услышав вечером случайный разговор в коридоре, долго не будет спать и что-то, лёжа в кровати, взволнованно соображать. И все они сами пойдут в ГПУ и сами расскажут о том, что видели и слышали.

И, как бы отвечая проклятому Западу, сколько человек тайно работает на ГПУ, Кольцов взвизгивает от восторга:

Не сорок, не шестьдесят, не сто тысяч человек работает для ГПУ. Какие пустяки! Миллион двести тысяч членов партии, два миллиона комсомольцев, десять миллионов членов профсоюза — свыше 13 миллионов … по самой меньшей мере. Если взяться этот актив уточнить, цифра несомненно вырастет вдвое.

(И сам Кольцов погиб в сталинской мясорубке. — О. Ш.)

Когда нынешние аналитики пишут о перестройке, неважно, поддерживая её или критикуя, они обходят стороной суть явления, а именно то, что новый политический курс означал исторический поворот от революции к эволюции, т.е. переход к социал-реформизму. Страна практически стала на путь социал-демократического развития. В начале перестройки на официальном партийном уровне это упорно отрицалось, в том числе и мной (иначе и быть не могло), но в жизни восторжествовала именно концепция реформ.

Как бы то ни было, перестройка спасла страну и народ от новой гражданской войны, которую Россия уже не смогла бы пережить. По многим причинам гадко и омерзительно жить сейчас, но не будь перестройки, было бы значительно гаже. Горбачёвский режим это арьергард ушедшей в подполье номенклатуры, а ельцинский — авангард новой, вышедшей из подполья. В этом авангарде немало старых лиц, сумевших при уходе развернуться на 180 градусов. Но немало и новых, и некоторые из них благородно либеральны. Таких мало, но они есть. И хочется верить, что они выведут страну на главную магистраль прогресса, имя которой либерализм. Не вина, а беда Горбачева и Ельцина, что они не достигли неокантианского и либерального озарения, не было это дано. Как не достигла этого и страна в целом. Только Бог знает, когда это произойдёт. Но отправная точка известна: эпоха перестройки.

[34] В заключение хотел бы высказать несколько соображений по книге (Чёрной книге коммунизма). Её сила в документальности. Она рассказывает о коммунизме как явлении мирового порядка, о его катастрофическом влиянии на развитие человечества. Но, как мне представляется, в политологии произошло смешение понятий. Реального коммунизма нигде не было, и быть не могло. Коммунистическая теория это утопия, игра фантазии, злой обман, игра на инстинктах, спекуляция на реальных социальных уродствах и противоречиях. Маркс и Энгельс ловко приспособили многовековые коммунистические идеи к условиям эпохи первоначального накопления капитала_, объявив коммунизм конечной целью общественного развития, а рабочий класс — могильщиком капитализма. В этой схеме русские большевики увидели спекулятивную возможность мобилизации обнищавших и бесправных масс России на свержение старого режима на основе мести и ненависти. Заманчивая мечта переродилась в уродливую практику, которую я называю большевизмом. Он интернационален, но в каждой стране приобрёл свои особенности. Нацизм — в Германии, фашизм — в Италии, маоизм — в Китае и т.д. Свои особенности он имеет и в тех странах, в которых определённые силы, называющие себя коммунистическими, не сумели прийти к власти, остались на уровне носителей спекулятивных идеалов охлократии.

Другое моё соображение вызвано распространённой неточностью в определении времени свержения большевизма в России. Советские и российские политологи взяли за точку отсчёта август 1991 г., военно-фашистский мятеж большевистской верхушки. Эту трактовку взяли на вооружение и западные политологи, но я не могу согласиться с этим. Во-первых, смена любого строя — не одномоментный акт, а длительное вызревание чего-то нового во всех областях жизни, особенно в сознании. Агония коммунизма-большевизма (употребим этот термин) началась сразу же после смерти Сталина. Ещё памятны политические кульбиты того времени. Особенно активная фаза этой агонии началась в 1985 г., с началом перестройки. Ещё до 1991 г. из Конституции была изъята шестая статья о руководящей роли КПСС, началась эпоха гласности, парламентаризма, прекращены политические репрессии и преследования церкви, возобновлена реабилитация жертв политических репрессий, закончена холодная война.

Во-вторых, разгром мятежа1991 г. это великое событие. Но без обстановки, созданной перестройкой, не было бы ни путча, ни его поражения. Большевики восстали против Горбачева, а заодно и против Ельцина. Кроме того, не стОит умиляться: коммунистическая партия до сих пор правит в парламенте, правит во многих регионах, стремится к захвату президентской власти. Так что и краха ещё не случилось, а торможение демократических реформ продолжается, и наши студенты и школьники продолжают учиться по тем же (по содержанию) учебникам, что и раньше.

В заключение следует подчеркнуть значение, которое должна иметь Чёрная книга коммунизма в современном российском обществе. Нет сомнения, что читатель найдёт её чрезвычайно интересной. Она правдива и поучительна (также и при нынешнем монархическом правлении России — О. Ш.).

Статья Яковлева исключительно интересна, поскольку в ней описываются почти неизвестные факты и содержатся его интересные утверждения. Они, правда, часто не обоснованы, иногда весьма спорны, а изредка ошибочны, что заставляет считать, что статья находится лишь на обочине научной литературы. Стиль Яковлева совсем плох, хуже, чем у большинства отечественных авторов, хотя в силу отвратительной традиции их подавляющее большинство пишет плохо. Яковлев, правда, ввёл немало новых слов, подчас, правда, вряд ли удачно. Вот несколько таких нововведений: департизация, природолюбие, истиноёмкий. Опять же, как такое же большинство отечественных авторов, Яковлев не ввёл никаких подзаголовков, и я поэтому разбил его текст на параграфы.

Многое в его статье более подробно освещается в самой Чёрной книге … Я приведу оттуда лишь ссылку на биографию Берии: A. Knight, Beria. Paris, 1995.

Два общих замечания

1. Никакого закона стоимости не существует, Маркс сформулировал практически бесполезный принцип стоимости. И товарооборот стран социалистического лагеря в рамках Совета экономической взаимопомощи (1949–1991) происходил на основе международных цен. Также принципом был лозунг Пролетарии всех стран …
2. 2. Вопреки автору, колхозы оставались дойной коровой, колхозники же нищенствовали.

Замечания к отдельным параграфам

К § 5. Возвращение Ленина в Россию из Швейцарии было желательно Германии: ведь Ленин стремился превратить мировую войну в гражданскую. В том же § 5: производительный и непроизводительный труд признаётся и сегодня (товары и услуги).

К § 7. Нигилист С.Н. Нечаев утверждал, что в политической борьбе допустимы любые действия.

К § 8. Пример экономического разгильдяйства: автомат Калашникова не был защищён патентом. Упущенная выгода, видимо, исчислялась сотнями миллионов долларов.

К § 9. Разрушению семьи косвенно способствовали пионерлагеря, а непосредственно — философия Коллонтай: измена супругу (супруге) значит не более, чем выпивка стакана воды. И появилась в Известиях издевательская статья: производство общественно, и жить надо тоже общественно, в коммунальных квартирах (как жили почти все москвичи). И промелькнуло сообщение о первых годах советской власти: комсомолка была обязана давать любому комсомольцу, иначе же её исключали из комсомола с тяжёлыми для неё последствиями.

К § 10. Подобное утверждение Чупров высказал в 1919 г. Перевод его брошюры см. в Вопросах истории, № 10, 2003.

К §12, пункту 8. Перед войной Сталин уничтожил немало высших и средних командиров, солдаты оказались в подчинении неопытных выдвиженцев. Да и очень многие из солдат, несомненно считали, что при Гитлере хуже не будет, и массово сдавались в плен. Было также много зловещего головотяпства. Так, к годовщинам советских праздников полагалось, вне зависимости от боевой обстановки, одерживать серьёзные региональные победы. Немцы наверняка быстро узнали об этом самоубийственном требовании.

К § 13. Верховный суд отменил указ Ельцина о запрете компартии.

К § 19. По весьма успешной инициативе Косыгина одно крупное предприятие было избавлено от многочисленных сдержек, например, от регулирования фонда зарплаты. Некоторые члены Политбюро заявили, что партия не сможет полностью контролировать подобные предприятия, и всё вернулось на круги своя.

К § 22. Программы типа 500 дней основаны на детерминированности, не учитывают ни неизбежных случайных событий, ни возможных неблаговидных поступков исполнителей.

К тому же параграфу. Автор по сути не учёл результатов референдума 1991 г. Только в английской Википедии мы нашли его подробные итоги (которые, видимо, были известны автору). Несмотря на существенные права союзных республик, гарантированные горбачевской конституцией, граждане пяти или шести из них фактически заявили, что желают полной независимости. Развал СССР стал очевиден.

К § 28. Примерно в 1933 г., в школе, в которой я учился, нам заявили, что пружиной капитализма является конкуренция, а пружиной социализма — социалистическое соревнование. Позднее от этой глупости отказались.