Я над Окой сижу, курю, / Пью рюмку водки, чашку чаю, / И никого не поучаю, / А думаю, и говорю. // Природа навевает грусть, / но как ни странно, / в Тарханы я совсем не рвусь, / пока что рано.

Оп-пп-с-с!..

(Очень предварительное почти полное собрание сочинений)

Леонид Е. Сокол

Введение от редакции

Вниманию читатателей предлагается собрание сочинений Леонида Сокола. Как явствует из названия, собрание “очень предварительное”, поскольку мы искренне надеемся, что Леонид ещё много-много лет будет радовать читателей своим творчеством. И оно “почти полное” — хотя бы потому, что мы включили в эту подборку только стихи, которые автор писал в гостевой книге, в отзывах под публикациями в журналах Портала, в блогах. Почти всегда это — экспромты, что хорошо видно в ленте гостевой книги: вот чей-то постинг (в стихах или прозе), а вот отклик Леонида, а разница во времени (все постинги проштампованы временем их ввода) — несколько минут. Именно потому, что большинство представленных стихов — отклики на чьи-то тексты, мы даём их с необходимым контекстом, т.е. с теми фразами, стихами, репликами собеседников (курсивом), на которые отвечает автор. К сожалению, вне собрания осталось множество его прозаических текстов — остроумных шуток, кратких, но глубоких рецензий, историй из жизни. Но… решили собрать только стихи, так и сделали.

В данное собрание не вошли (дабы не дублировать) стихи из вышедшего в «Семи искусствах» «Избранного». Также мы решили не повторять здесь тексты из больших авторских публикаций в «Мастерской» — «Эфиопские следы», «Батрахомиомахия» — а вот из коллективных сборников, капустников и круглых столов, где их трудно разыскать, включили.

Порядок расположения материала в собрании — примерно хронологический, охватывающий период примерно с 2013 года и посейчас. Почему “примерно”? Потому что, порой автор вспоминал и воспроизводил своё давнее стихотворение, написанное сколько-то лет тому назад. А сколько? Вот этим (точной датировкой и обстоятельствами написания, составлением научного комментария и справочного аппарата) пускай и займутся будущие издатели полного академического собрания сочинений Леонида Сокола, нехай эти грядущие соколоведы попотеют-повкалывают, а то — знаем мы их! — горазды на нашем поэте свои докторские диссертации защищать.

Итак, начинаем…

Выпускающий редактор

Предисловие от автора

Выпускающий редактор, инициативой и трудом которого собрано всё, приведённое ниже, велел мне всё это отпредисловить, чтоб выглядело прилично. Не уверен, что поможет, но попробую…

Про нелёгкий труд сбора материалов для Оп-пп-с-с’а сказано не просто так: практически все стихотворные заметки здесь выдраны из комментариев в Мастерской и блогах, реплик в Гостевой, замечаний в частной переписке, в большинстве случаев мною благополучно забытых. Можно сказать, не особо кривя, что к этому и сводится моё поэтическое творчество. Определённо, в «башню» к Вяч. Иванову меня не пустили бы, а Мих. Кузьмин и разговаривать бы не стал.

Но несмотря на это, когда в давние времена Игорь Юдович подписал мне свою книжку: «Лучшему поэту-короткоментражнику из всех ныне живущих!», то я не стал сильно сопротивляться…

Поэт боялся, чтоб «не возвели /в коммунистический сан /плоскость раешников /и ерунду частушек», а по мне хороший раешник и задорный комент не хуже александрийского стиха…

Положено ещё выразить благодарности тем, кто помог в создании книжки.

Вполне серьёзно благодарен товарищам-участникам Портала Евгения Берковича, которые подтолкнули, подсказали, подбили, спровоцировали; без которых не было бы написано то, что написано.

В конечном итоге выпускающий редактор навытягивал из комментов и пр. кучу стихов других авторов Портала, не хуже меня: КМ, С.Л., Бориса Вайнштейна, Бориса Тененбаума и других. Ну, что ж, если будет издаваться книга, то объём и гонорар вырастут за их счёт. И я на этом не настаивал.

* * *

Поющие в тарновнике

Алексу Тарну

Не жертва я и не виновник,
Я сам собой, я горд и смел,
Я ехал тропкой сквозь тарновник
И в нём призывно кто-то пел.

Сверкали вдалеке тарницы,
Ушами прядал верный конь,
Вокруг меня шныряли птицы,
Так: вороньё да шелупонь.

Я весь — забойщик и утарник,
Не пустобрёх, не клювощёлк,
Стелился подо мной кустарник
И дух тарной от поля шёл.

Вдруг вижу: подбегает справа,
Так резко, хай бы ему грец,
По виду — богослов Халява,
А может, ритор Горобец.

И говорит он мне: «Це тарно,
Что я тебя сейчас достал,
Ты, хлопче, выглядишь шитарно…
— (Да я и сам об этом знал). —

Прошу, хоть не хватает духу,
Чтобы до нас ты снизошёл,
Сегодня к нам, на веселуху,
А завтра — хоть в Тарнеги Холл».

Ну, всё! Проклятая известность
Свела с настарным мужиком,
И, вроде, незнакома местность,
А я им, стало быть, знаком.

Поклонник, чтоб его, коштарный,
Кроссовки, шляпа, пиджачок,
На рожу так… вполне безтарный,
Но с виду — чистый хомячок.

Я не люблю комплиментарно
Сюсюкать, прыгать, делать вид,
Я лучше, в духе Коминтарна,
Пошлю на полный алфавит.

Я не из тех, кто робко ходит,
А не влупляет по мордам,
Тарнет задумчивый наводит
На бюсты незнакомых дам.

На них с презрением гляжу я,
Пощада? снисхожденье? — нет!
А если что и навожу я,
То это явно не лорнет.

Мне — наплевать, а ты — memento,
Хоть глупость светит из зрачков,
Устрою dolce tar niente
Для всех бычков и дурачков.

Золоторотная шеренга,
Я — не из вас, я — командир,
Удел мой — битва при Таренго,
А ваш — уделанный сортир.

Вношу закон элементарный
(Редактор, слышь, не делай вид):
На пасти тем замок амтарный,
Кто что-то на меня шипит.

Пусть на враждебный запад
Рвутся по старням
Горобец,
Халява,
Пастарнак.

Алекс Тарн: «А что с последней строфой? Почему обрезана»?

Почему обрезана последняя строка? Ну — отдал долг еврейскому сайту. На самом деле: работал в поле, начался сильный дождь, пошёл в дом, почитал каменты, быстро набросал свои, но не успел всё привести в норму, как прорезалось солнце и мне в окошко постучали, чтоб я не сачковал. Пришлось завязать.

* * *

Григорию Тумаркину

Мы отвергаем пользу, шилом бреем,
Чтоб не пропасть средь мёртвых и нагих,
Но среди тех, кто портит жизнь евреям,
Евреек даже больше, чем других…

* * *

Григорий Тумаркин:
«И в этом всяк, досуг имея,
Узрит кошмар для каждого еврея!»

Не то, чтоб этот страшный грех
В аду подбавит жару,
Но почему нас тянет всех
К прекрасному кошмару?

* * *

Григорию Тумаркину — в развитие темы…

Я молод был, здоров, речист,
В любви интернацьоналист,
Теперь к еврейкам бы припасть,
Но: есть любовь — пропала страсть.

Я раньше хоть куда б залез,
Но было времени в обрез,
А вот теперь, хоть есть досуг,
Но как-то стало не до сук…

Вот всё ништяк: нос в табаке,
И в целом сыт, и пьян вполне,
А кто там бьётся в гамаке —
Уже не интересно мне.

* * *

Комментарий к перекличке Ани Г. и Григория Г. с Майей Г.

Дорогие Григорий и Аня,
Не могу я понять одного,
Для чего столько много стараний?
Визави не поймёт ничего.

В Гостевой мы на равных с гостями,
Только я всё равно не пойму,
Что вы сыпете бисер горстями?
Перед кем? Для чего? Почему?

Впрочем, может не надо так строго,
Здесь не жизнь, а подобье, игра…
Нас и так в Гостевой слишком много,
Так что к шуму привыкнуть пора.

* * *

Аня Г.: Какие чудные у Вас СОКОЛИКИ-2! Прелесть. А что Сокол-1 пишет? Пусть даст почитать СОКОЛИКИ-1, если есть.

На сайте, в целом, нет смятенья,
Не бьют друг друга в простоте,
Когда есть ников совпаденье:
АБ, БВ, МФ, СТ.

От ревности никто не воет,
Не целит в бровь, не метит в глаз,
Так вот и Соколов здесь двое,
Вот так сошлось на этот раз.

Из нас двоих — никто не лидер,
Не рвётся вверх, не жмёт ко дну,
Тот, Первый, — он вполне солиден,
А я на это не тяну.

Я — из бригады лесорубов,
Он — мэтр по жизни и судьбе,
Не как Белинский/Добролюбов,
Мы точно — сами по себе.

Он тропы бьёт в еврейской чаще,
А я леплю неровный стих,
Сейчас он отдыхает чаще,
А я ишачу за двоих.

Мы не два свата, не два брата,
И порознь ношу прём свою,
Но мы приличные ребята.
Уж он-то точно, зуб даю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А может, я к Вам зря с такими штуками,
Нарушил Ваш покой, залез в уют,
Ведь Вы там, вроде, отдыхали с внуками?
Пусть тамошние птички Вам споют.

* * *

Майя Г.: Пишите, пишите. Я теперь буду литературный критик тут. Буду тексты критиковать,раз людей нельзя. И звать меня Белинский — Добролюбов. Как такой ник увидете, знайте, это я — Майя.

Завидуя Майе, успевшей захватить более-менее приличный ник:

Наука может много гитик…
Я тоже кой-во-что проник,
Ну, например, я стану критик,
Лишь надо выбрать нужный ник.

Здесь Редькино — не город Глупов,
Я б всем сестрам серёг раздал,
Но ник Белинский — Добролюбов
Жаль занят — снова опоздал.

Я с виду весь такой кудрявый,
И стать А. Пушкиным хочу,
С любою громкой справлюсь славой,
Но занят ник — и я молчу.

Толстой: один, второй и третий,
Я б тоже им неплохо был,
Но только имя на примете —
Так, значит, кто-то захватил.

Вот так, хоть в общем и не ропщем:
Быть безымянным — как нагим,
Как только имя чуть погромче,
Так сразу занято другим.

Вот так вот жизнь играет с нами,
Куда ни кинешься — облом,
Они там, гады, с именами,
А я, поникший, под столом.

Уж лучше сразу утопиться,
Чем жить как все, едва-едва,
По жизни мне не даст пробиться
Мой мерзкий ник: Л.Сокол-2.

* * *

Соплеменник: Ой, да Вы всё перепутали. Дело было не в Редькино, а в Пенькове. Там тоже про камень за пазухой.

Можете петь на известный мотив.

В разговорах часами нередкими
Не избегнуть язвительных фраз,
Хоть в Хайфе́, хоть в Пенькове, хоть в Редькине,
Хоть в Гостиной на сайте у нас.

Утром встанешь, почешешь, умоешься,
С перепугу, с похмелья, со сна,
Слово скажешь — и сразу откроешься,
Сразу каждая глупость видна.

Пусть настрой и возвышен и радужен,
Как обычно идёт на Руси,
Тырцнешь пару каментов — и сразу же
Хоть еврейских святых выноси.

Но не бойся, пиши, клава вынесет,
Не сгорит от стыда монитор,
всё мы примем, и правду, и вымысел,
пустоту, гениальность и вздор.

* * *

Белинскому и Добролюбову

Спасибо, господа, за вашу честность,
я (скромно) не достиг пока вершин,
но, несмотря на малую известность,
мне то же пишут Стасов и Лакшин.

Я — так, любитель (то есть не в законе),
и похвалой пока не развращён,
но от таких имён в одном флаконе…
Могу сказать одно: Польщён, польщён!

* * *

Удивительно смешное замечание г-на Левертова, Петербург, Россия:

«У господина Герцмана нет ничего остроумного и точного, а есть примитивное зубоскальство. Что касается комментария из СФ, то это просто ниже плинтуса. О Скарлетт из Джорджии я и не говорю: если в Калифорнии тремор, то и в Атланте мандраж…»

Юмор кончен — одно зубоскальство,
Правды нету — одна суета,
Издевательство, наглость, нахальство:
Чем собака вильнёт без хвоста?

Жаль, в стакане давно уже сухо,
Но всё это, друзья, пустяки,
У Ван-Гога отрезано ухо,
Лучше б не было вовсе руки.

Где мы в поисках гениев лазим?
Где для творчества ищем пример?
Да Бетховен — глухой, как Герасим,
А да Винчи — слепой, как Гомер.

А у Пушкина нету таланта,
Да и с Гётей история та ж,
Нету чувства земли у Атланта,
А в Атланте есть только мандраж,

Есть в мозгах там от солнца кипенье,
Есть в строках ослепительный бред,
А у Герцмана в пошлых твореньях
Ничего остроумного нет.

Справедливость — она неизбежна:
В Гостевой виден питерский след,
Есть теперь у Надежды надежда,
Но у нас её, кажется, нет.

* * *

Из переписки с Надеждой Вадимовной Кожевниковой

Хорошие были времена, когда здесь часто появлялась НВК, публиковала свои рассказы и смешно огрызалась на замечания. Её манеру трудно было не пародировать и Герцман это замечательно сделал в «Надежде…». Вспомнил, что и я посвятил ей немало стишков, иногда жаль, что они пропали навсегда.

Не пропали, отыскались. Для вхождения в контекст, читателю хорошо бы перечитать «Юлий Герцман: Портреты и зарисовки (Надежда: мой комплекс земной)», а затем… вот они, эти стихи. (прим. ред.)

Толмач: Я, конечно, дико извиняюсь, но иной раз просто трудно догадаться, что хотела сказать глубокоуважаемая Надежда Вадимовна, так что разъясняю для читателей: ПОДЧИЮТ, видимо означает ПОТЧУЮТ.

Ну, что ж вы так, хоть стой, хоть плачь,
гляжу на этот лист
и ясно мне: хоть вы толмач,
но явно не лингвист.

Есть много русских языков,
какой хотим берём,
я лично с частью их знаком,
пример: со словарём.

Есть русский матерный язык,
с приличным словом: мать,
у нас в деревне я привык,
а вам и не понять.

В стране, где лай со всех сторон,
где слово — на троих,
язык Кожевниковой — он
не хужевей других.

И я привык к нему вполне,
ничуть не раздражён,
не хуже мата он по мне,
а в чём-то превзошёл.

* * *

Так получилось, что срочно пришлось поехать на электричке, а газетки не было. Вот, вспомнил про нашу активную участницу сборной Гостевой по боксу, и два часа не прошли без толку. ИМХО, конечно…

Мои бои

Всё бредни и сплетни,
Брехня, низкий класс…
Всю жизнь полусредним
Был папа у нас.

По рёбрам, по роже
Наматывал стаж,
Но выбился всё же
В конце в полутяж.

И боксу меня
Он упорно учил,
Хоть выла семья
И рыдали врачи.

Не склонна к наукам,
А к музам — вдвойне,
Я джебом и хуком
Владею вполне.

Мне в гены забито,
Что правда — кулак,
Иначе быть битой
И этак, и так.

На собственной шкуре
Познала бы зло…
Мне с папой, в натуре,
Вот так повезло.

… … … … … … …
…Толпой обалдуев
Заполненный зал…
— Знакомься — Валуев, —
Мне папа сказал.

Короткая стрижка
И модный пиджак,
Приличный парнишка,
На вид не дурак.

Но с ним для девчонки
Приличий не жди,
Он тянет ручонки
К девичьей груди.

Не хапай, не лапай,
Без спросу не лезь,
Ты видишь — я с папой,
И тут вам не здесь.

Найдётся управа,
Противный нахал,
Я врезала справа,
А он устоял.

Но я не забыла
Боксёрских начал,
Я слева врубила —
И он заторчал.

Руками разводит
И мыком мычит…
…Уж годы проходят,
А он всё торчит.

Он ходит угрюмый,
В мозгах — ничего,
Теперь лишь Госдума
И примет его.

* * *

Н.К.: Надо поехать в командировку на Юганскую Обь, в мостоотряд, где основный состав из разконвоированных лагерников, да пожалуйста.

Былые дела…
Их склероз не добил…
Я как-то была
На Юганской Оби.

Не то, чтоб для соб-
ственных глупых затей,
А выразить чтоб
про совецких людей.

Мой выбор непрост,
Не пустяк, не каприз,
Там строили мост
Прямиком в коммунизм.

Мне папа поведал
(мы были вдвоём):
— Вот там-то победу
Мы точно скуём.

Вот там — всё иначе,
Там к счастью разбег,
Там честно ишачит
Простой человек.

Там зла не осталось,
Там правда с добром… —
…Но, как оказалось
Там тоже облом.

Эх, жаль, вы не видели
Это пока:
Все мостостроители —
Зэк на зэка.

С ухмылкой глядит
На урода урод,
И этот бандит —
Есть совецкий народ?

Но я не забыла
Про папин урок:
Рукой — прямо в рыло,
Ногой — промеж ног.

Я вам не забава,
Тайга — не закон,
Я врезала справа,
И слева — вдогон.

Бугор и помощник
Лежат на песке,
А те, кто попроще,
Рыдают в тоске.

Поднялся из пыли
Помятый бугор,
Присели, налили,
Пошёл разговор.

— Ну, девка, зараза,
Победа твоя… —
И приняли сразу,
Ведь видно: своя.

«Московскую», «Приму» —
Ну, всё на мой вкус…
(и, кстати, за рифму
Пардон & искьюз) (имеется в виду: твоя-своя)

Спасибо рабочим
За хлеб и за шпик!
…А мост был закончен,
Но дальше — тупик.

* * *

А это на обратном пути…

Посвящается представителям совецкой элиты в нашей Гостевой.

Ах, детство, юность, танцы, школа,
Покрытый пылью книжный шкаф…
Он был с ЦК из комсомола,
Или с ЦК из ДОСААФ.

И я, девчонка-гимназистка,
Ему внимала чуть дыша.
Он был из нашего же списка,
Из ЦМШ, из ЦПШ.

А в Переделкине на даче
Для нас был ялтинский курзал,
Гуляли мы до ночи грачьей
(у Маяковского слизал).

Глядели нам вослед уроды,
Чужой завидуя судьбе,
Он был из нашей же породы,
Из ЦКБ, из КГБ.

Словами в нас стреляли гады,
Свистели пули у виска,
Он был из нашей же команды,
Из ССП, из ССК.

Ему корячилась известность,
Но ждать её — не хватит сил,
Брезгливо он смотрел на местность
И мне с тоскою говорил:

— Ну, что тут? Грязь, вороны, лужи,
Ты в рожу правде посмотри:
Прекрасна Родина снаружи,
Гораздо лучше, чем внутри. —

Он в руки мне вложил синицу,
Она красивше журавля:
— Давай-ка, врежем заграницу…-
Добавив для рифмовки: «Бля».

Я от смущенья покраснела,
Как маков цвет на берегу,
(Тогда я так и не умела,
Сейчас ещё не так могу).

И вся в волненье отвечаю:
Быть может, подождём пока,
Не так по родине скучаю,
Как папу вытурят с ЦК.

И он ушёл, так было надо,
Я это вынесла с трудом…
Теперь я в штате Колорадо,
И здесь мой стол, и здесь мой дом.

Ты далеко, Россия, где-то,
Полна тревоги и вина,
Бедна, разута и раздета,
Но это не моя вина.

Ушла я в даль путём разбитым,
Порвав связующую нить,
Ей нас, с таким-то аппетитом,
С гарантией не прокормить.

И хоть не так круглы коленки,
Живу теперь в кругу армян,
Геворк Башинджагян на стенке,
В шкафу стоит Омар Хайян.

И всё тип-топ и трали-вали,
И жизнь надёжна и проста…
Мы кое-что тут обмывали
На средства Красного Креста.

Стаканы по чуть-чуть налиты
(Вот не люблю я этих штук)…
Как вдруг гляжу: среди элиты
Стоит мой старый добрый друг.

Не потерял ни капли лоску,
Не армянин и не еврей,
Он — свой, как был, всё так же, в доску,
Из FBI, из CIA.

— Hallo, ну как там наша Раша,
Не умираешь от тоски? —
И вот, своя своих познаша,
Мы, словно в юности близки.

Мир снова наш, чужим — ни корки,
Господь для нас его создал,
А тот, кто не успел к разборке,
Тот, значит, просто опоздал.

Всё, электричка приехала…

* * *

Н.К.: Лучше ответьте вот на какие вопросы, фамилия у вас армянская, не знаю где вы сейчас живете, чувствуете ли принадлежность к своему народу? …Ваши соплеменники, Оганесян, так бесстыдно, алчно расхищали щедрую гуманитарную западных стран, что по сравненнею Африка была институтом благородных девиц в Смольном… Урывали миллионы спонсоров, вцеплясь друг в друга как ядовитые змеи, скрорпионы… Это вы знаете,Оганесян? Вам лучше бы в такие проблемы вникать, в менталите своего народа..»

… Ответ Марине Оганесян выходит за все рамки… Представляю, что бы тут поднялось, если бы в дискуссии на вольную тему вдруг один из собеседников, устав от чужого непонимания, стал приводить доводы вроде: фамилия у вас еврейская, не знаю где вы сейчас живете, чувствуете ли принадлежность к своему народу? А вы знаете, что ваши однофамильцы делали там-то и там-то? Задумайтесь о мерзком менталитете вашего малосимпатичного народа и не вякайте тут…

Надежда Кожевникова: Напрасно вы тут журчите тонкой струйкой «сокол». В публикациях глав из работы Григория Никифоровича, «Был такой народ — советские евреи», есть цитата одного из создателей “Солидарности”, поляка, интеллектуала Адама Михнека: “Национальное достоинство означает не только право гордиться своим народом но и делить позор своего народа”. Внятно вам это, «сокол— канарейка”? Ну дальше и прыгайте на жердочке в клетке поликорректности.Это мы уже видали…

«Душа этого человека проглянула на минуту, как выглядывает иногда лицо злодея из окна почтенного буржуазного дома».
О.Генри

В минуты страха, горести, ненастья,
Так хочешь просветления порой,
В людское веришь доброе участье
И в справедливый социальный строй.

Но ни опоры нету, ни оплота,
И кажется, вокруг всё грязь да вонь,
А там, на горизонте, брезжит что-то
И манит вдаль мерцающий огонь.

Горит, переливается, но всё же
Боишься отравиться огнецом, («Кысь» Татьяны Толстой)
Из-под щитка благообразной рожи
Вдруг глянет неприглядное лицо.

Не бойся — это просто василиски,
Они не прячут нестерпимый взгляд,
Придут, рассадят, зачитают списки,
И всё тебе, как надо, объяснят.

Напишут складно, нарисуют гладко,
Заштукатурят — сбоку не видать,
Накажут невиновных для порядка
И на века наступит тишь и гладь.

Плевки — слова их — в душу человечью —
Вот оправданье горестных утрат,
Написано уже «Заре навстречу»,
Не Вертер, но полезней во сто крат.

Не верю оправданию любому,
Не верю подмалёванной судьбе,
Попытка — пытка, если по живому,
Попытка — пытка, если по тебе.

Придёт конец благополучной сказке,
Добро погибнет, не погибнет зло,
И вынырнет из-под фальшивой маски
Злодейское отвратное мурло.

* * *

На вид лишь кажется: броня, —
Душа чиста, как снег,
Все говорили про меня:
Душевный человек!

Чеканный шаг, суровый взгляд,
Зато с людьми — простой,
Я верный партии солдат
С геройскою Звездой.

Журнальный бред, газетный вой,
Границы — на засов,
Я охранял советский строй
Под лай могучих псов.

Не за пайки, не за рубли,
А был порядок чтоб:
Шаг влево — пли, шаг вправо — пли,
Прыжок на месте — в лоб.

Мне каждый день мой — душу класть,
Нести такую кладь,
Прогнать, продать, предать, проклясть
Распять и расстрелять.

Я так бы, по душе, не смог,
Но не дрожит рука,
Мне так велит партийный долг
И ленинский ЦК.

Во славу Партии моей
Пою, и бью, и пью,
Ну а душа — да хрен бы с ней:
Подвинься, оболью…

Эта тема чересчур уже достала, больше не буду… На обратном пути в электричке вздремнул по известной причине и не закончил про причины писательского пьянства. Было, примерно, так:

Выглядеть тверёзо —
трудная задачка,
“Белая берёза” —
белая горячка.
И глядит устало,
как в почётной ссылке,
“Чёрная металлу-
ргия” из бутылки.

Теперь не скоро поеду, машину отремонтировали.

* * *

Борису Тененбауму

Сначала несколько эпиграфов из Н. Кожевниковой:

Н.К.: «А вообще-то Теннебаума было бы правильнее отреагировать…
Трудно удержаться, чтобы не отреагировать на реплику Теннабаума…
Тенебаум, кто глух, то останется глухим всегда…
Свертись с датами, Тоннебаум…

И.Ю.: Надежда Вадимовна, это у Вас такой «прием» при общении, перевирать фамилию Б. Тененбаума разными способами?..

Н.К.: … господин ТЕННЕБАУН, надеюсь, что правильно написала вашу фамилию…

Я тут влачу…, а там такие страсти,
Из-за забора мельком бросишь взгляд…
Я не успел, конечно, скопипастить,
но кто же знал, что это удалят.

<………………………………………>
<………………………………………>

Напрасно, кстати, я бы так оставил,
зря Модератор всё на трэш обрек,
пускай немного вылезло из правил,
зато смешно, и виден человек.

Увидеть человека! — разве мало,
во всей его душевной простоте,
поскольку письма НВК писала,
а в адресаты выбран БМТ.

Свистит свисток и всё уходит паром,
Кто водку пьёт, кто курит анашу,
Ну, что ответить может Тененбаум?
(я здесь, надеюсь, правильно пишу).

Я цену знал словам на этом свете,
что большинство их — бред и ерунда,
но думал всё ж: ответит — не ответит,
и всё боялся: неужели да.

Я отвлекался на хозяйство, вроде,
но мысль ни на минуту не терял,
когда сгибался раком в огороде,
когда на двор скотину загонял.

Да я и сам безрогая скотина,
не лучше этих, загнанных на двор,
а у неё есть на стене картина,
а может, две, но это перебор.

Черкнула бы она мне пару строчек,
и я б от счастья двинулся слегка,
да кто я есть? — крестьянин-самогонщик,
с картинкой на стене из Огонька.

Я в клаву тычу пальцем неумело,
кручусь среди деревьев и сами понимаете чего,
а Тененбаум — он другое дело,
он книжки пишет, так же, как она.

Не смыв следы своих сельхозотметин,
я в дом врывался как девятый вал,
искал, ну что: ответил, не ответил,
и, малость успокоясь, наливал.

Как я хотел каких-нибудь движений
средь наших сонных деревенских рож,
как жаждал я борьбы страстей и мнений,
ну, может, не шекспировских, но всё ж…

И вот теперь смотрю из-за бугра я,
хоть если поточнее: за бугор,
и думаю: зачем идти до края
и продолжать никчемный разговор,

пусть ветер носит и собака лает,
пусть даже мысли светятся сквозь бред…
Не знаю, как Н.К. переживает,
а от меня thank you за неответ.

* * *

Валерий: Таким как Вы, да Я, она не отвечает,
Ей коктебельский бриз ступни лобзал…
Весь Литбомонд ей оды посвящает …
И скучен ей и неприятен «наших» хор.

Дорогой Валерий, не будем заморачиваться…

Ну, что нам, в общем, солнечная Ницца:
песок — песок, а море — водоём,
что скалы Рицы, пляжи Биарица,
возьмём, приедем, купим, отдохнём.

Ну, что нам литбомондовские нравы,
ну что нам до шутов и до шутих,
нам ни к чему искать на них управы,
поскольку, в общем, дела нет до них.

Ничто нас, то есть, не колышет, в общем,
и, в целом, не волнует ничего,
идём себе по свету и не ропщем,
кладём с прибором или без него.

Мы все равны, над всеми солнце светит,
и все мы для истории — навоз,
но если нам на постинг не ответят,
то вот тогда-то мы уж их того-с…

* * *

Ася Крамер: Когда находят у человека уязвимое место и радостно и без устали о нем рапортуют — МОББИНГ!

Вы слово сказали красивое: моббинг…
У нас тут другие слова и пути,
Какой у Вас штат? Неужели Вайоминг?
На русском для моббинга рифм не найти.

Сошлись в Гостевой континенты и страны,
Талант, интеллект, верхоглядство и прыть,
Приличный народ: драчуны, грубияны —
Не нужно стараться нас всех перекрыть.

Здесь столько страстей, самомнений и мнений,
Ну, если угодно, и пламень и лёд,
Но, будьте уверены, нету сомнений,
Что каждый по-полной своё огребёт.

Вы об уязвимом каком-то там месте,
Затравлена женщина, автор и мать…
О чём Вы? о гордости, совести, чести? —
Их нету, и нечего там уязвлять.

С элитой совецкою каши не сваришь,
Сошло с языка — значит, сходит и с рук,
Но был в их семействе приличный товарищ,
Любимый мой лётчик-герой Мазурук.

* * *

М. Тартаковский: Я «по жизни» — библиофил и женолюб (у последнего слова два значения).

Не помню, может говорил,
Прокралось между строк,
По жизни я библиофил,
И женолюб чуток.

Я самым умным стать мечтал
И разбивать сердца…
Ну, Библию я прочитал,
Почти что до конца.

Вот говорят: источник сил…
Начало всех начал…
Поскольку я — библиофил —
Другого не читал.

Одна на полочке стоит
И радует меня,
Хоть перевод, на мой прикид, —
Ужасная фигня.

Пусть к этой книжке я привык,
Но, Господи, прости…
Взять, что ли выучить язык
И вновь перевести.
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Хоть что угодно на кону,
Ход сделал и затих…
Но очень я люблю жену,
Не меньше, чем других.

Я вечный муж, супруг, жених,
Хоть, говорят, сейчас,
Что можно как-то и без них,
Без женщин… Вот те раз!

Уж если левая нога —
То правой не зови,
И я запутался слегка
В значениях любви.

На инглиш — пинк, на русском — блю,
Их что ж теперь? В кровать?
А с мужиками я люблю,
Но только выпивать.

Я сам, своим умом дошёл
По жизни и судьбе:
Гетеро — это хорошо,
А гомо — так себе…

* * *

Ах, боже мой, мои друзья,
Не знаю, что сказать,
Всех титулов достоин я,
Но, может, подождать?.

С переназваньем не спешим,
И глотки не дерём,
Вот город был — Баталпашинск,
Казаки жили в нём.

Нахлынул большевицкий вал,
И, словно охренев,
Наш город вдруг Сулимов стал
(Предсовнарком РФ).

Потом Сулимова туда-с,
К стене, где пулек треск,
И город стал Ежовым враз,
С добавкою: Черкесск.

Потом и этого, того…
Достиг вершины дна…
И не осталось никого,
Добавка лишь одна.

Так ни к чему подобный риск,
К чему менять слова,
Пусть город вновь — Баталпашинск,
А я — Л.Сокол-2.

* * *

М. Тартаковский: Поучение было бы уместнее для некоторых других — натужных стихоплётов, тогда как у моего однофамильца всё-таки — стихи. Ему сама душа подсказывает. Даже пятый-шестой и далее ряд русской поэзии всё-таки содержателен и порой даже звучен. Если же Вы та птица, что из Озёр на Оке, скажу…

Да, я та птица из Озёр,
И стихоплёт, порой натужный,
Негодный, немощный, недужный —
Недолетел и недопёр.

Знать, широка была Ока,
Хоть не было давно разлива…
Я не за то, чтобы красиво,
А чтоб дошло наверняка.

Тот не получит ничего,
Кто душу выпятил для виду,
Пытаясь разыграть обиду
На тех, кто разгадал его.

Не в пятом, не в шестом ряду,
И не в ряду, а как-то боком,
Сорвать стремится ненароком
Зажжённую не им звезду;

Кто правду подменяет лжой,
Не зная, в чём её основа,
Не чувствует живого слова,
А прикрывается душой.

Да мало ль что душа поёт,
Ты не скромнее будь, а проще,
Не надо сходу рвать на площадь,
Где каждый, кто во что орёт.

Гвоздём не ковыряй в судьбе,
Подразберись в душевных грудах,
Не нужно всё светить на людях,
Оставь немножечко в себе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я над Окой сижу, курю,
Пью рюмку водки, чашку чаю,
И никого не поучаю,
А думаю, и говорю.

* * *

Берка: «Стоящей за моей спиной» — пришлось мне сидеть и гадать, кто ожидает бурую свеклу? И подозревать, что эта бурая свекла стоит за спиной поэта…

Зоя Салова: Мне кажется, Вы просто ёрничаете, уважаемый Берка… Попытаюсь изложить мысли автора чуть более доходчиво:
… Я избалована судьбою:
Жизнь пощадила плоть мою.
Что ж с деревенской бабой вою,
С ней рождена в одном краю?
Я, горожанка, инородка,
Ей — соплеменница беды.
Одна нас с ней хлестала плетка,
И снег один мешал следы
Мои и той гражданки хмурой,
Косящейся на профиль мой,
Что в ожиданьи свеклы бурой
Стояла за моей спиной.

Уважаемая Зоя! Ничего наш Берка не ёрничает, как Вы подумали. Может ведь человек не понимать всех этих выпендриваний с рифмами, бредовыми тропами и глупым разбиением на строчки. Это не делает его хуже (и лучше — тоже). Может быть, беднее… Сразу вспомнилась бунинская Лика из “Жизни Арсеньева”.

Какая грусть!
                          Опять евреи
Понять простого не смогли:
«Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли».

Не чурки, вроде, и не лохи,
Приняв немножечко на грудь,
«Зевотой подавляя вздохи»,
Пытаются проникнуть в суть.

Ну, ясно ж всё, а вот поди-ка…
Еврей-а’шикер — вот беда…
И эти Лики многолики,
И им поэзия чужда.

Им непонятны эти штучки:
Литота, пафос, перифраз…
Так хоть у Лики ножки-ручки,
А, милый Берка, что у Вас?

* * *

Мыслителю

Какой наезд? Так, развлекуха,
Рассыпанные крепким ртом
Ругательства ласкают ухо
И чувствуешь себя котом.

Но не разгонишь шайку-лейку…
Как это принято у нас:
Кот дома — мыши под скамейку,
Кот и́з дому — и мыши в пляс.

Но если мыши соберутся,
то может выйти, что потом
не сможешь даже отмахнуться
мышами съеденным хвостом.

* * *

Старый одессит: … положено, если пришёл посторонний мужчина старше 13 лет в дом (не муж её), где женщина в это время одна, то немедленно она обязана открыть все окна и двери, чтобы всякий мог убедиться, что ничего предосудительное между ними не происходит.

Валерий: … что же касается 13-летнего мальчика, то иногда я заходил к замужним еврейкам, но они никогда не открывали окна… правда я заходил не за «этим».

Старому одесситу и Валерию — с грустью…

Были окна прикрыты при свете,
были шторы приспущены малость…
правда, я заходил не за этим
(так всегда поначалу казалось).

Может, все мы слегка оплошали,
может, жизнь я неправильно прожил,
жаль, что редко нас всех приглашали
и в тринадцать, и в тридцать, и позже.

* * *

Валерий: Леонид! Неужели жизнь на лоне Природе способствует Вашему поэтическому и сатирическому дару, Болдино, Спасское, Ясная Поляна, Шахматово, Тарханы… и наконец Редькино…

Природа навевает грусть,
но как ни странно,
в Тарханы я совсем не рвусь,
пока что рано.

* * *

Берка: … в суе слова не произносилось… всегда возможно повертеть носом по поводу нюансов неблаговония.

Зоя Салова: Берка — в суе мастер сущий,
Длинный нос везде сующий,
Хоть бывает иногда,
Что засунет не туда
И получит верный шанс
На сомнительный нюанс…
Что ж, повертит, ковырнёт,
И опять суёт, суёт…

КМ: Вы зачем его, злодейка,
Вставили в размер “из Блейка”
Ваш лирический герой
Станет блейкать в гостевой.

Да уж, Берка своим «всуем» взбаламутил Гостиную.
Давай-ка и я тоже. С эпиграфом из А.К. Толстого:

“У приказных ворот собирался народ
Густо…”

Пришла к дьяку жена: «Есть тут, знаешь, одна
Штука,
Вот не знаешь, небось: пишут вместе иль врозь,
Ну-ка».
Дьяк сказал: «Незачёт, припечёт тебя чёрт
В ступе;
Не мели о пустом…» — ковыряя перстом
В зубе.

Собираются тут и такое несут…
Боже!
Может вон убежать или малость ужать
Всё же;
Я, наверно, дурак, не пойму я никак
Сути,
Ничего, — сказал дьяк, чай пролезет и так,
Суйте!»

А народ всё кричит: «Видишь, волос торчит
В супе;
Мы охрипли, оря, да выходит всё зря,
Всуе.
Да такое чтоб есть, не видали мы здесь
Прежде,
Дьяк сказал: «Наплевать, если хочется жрать —
Ешьте.»

* * *

Я как-то шёл к себе в балок
совсем чуть-чуть поддатый
и по пути бельё сволок,
что мёрзло возле хаты.

Ещё с пельменями поднос,
стоявший на крылечке,
туда ж, в балок себе принёс
и там сварил на печке.

Но я не вор, не идиот,
и все, представьте, дома,
а просто в доме том живёт
наш секретарь райкома.

Он толсто мажет хлеб икрой
и в окружкомы метит,
но пусть за год тридцать седьмой
по полной, гад, ответит.

Я унижений не снесу,
расстрелы и бараки,
и под забор ещё нассу
позорной коммуняке.

Пускай меня к стене припрут,
что действовал топорно,
я если и не Робин Гуд,
то диссидент бесспорно.

* * *

Иосиф Рабинович: Полярная одиссея капитана Mихалыча
«…температура голубой водицы +4^оС, а о том, что на глубине, и думать-то холодно.»

От вас утаить ничего не смогу…
В раздумье на диком стоял берегу,
морозец стоял и стояла зима,
мыслишка под шапкой сводила с ума:
нырнуть что ль, ведь есть же участки без льдин,
но пальцем потрогал: холодная, блин.
А градусов сколько — представить боюсь,
возможно четыре, надеюсь, что плюс.
И страшно подумать, подумалось мне,
а сколько же там, на большой глубине?
на дне накопился, наверное, лёд,
к весне он подтает и, может, всплывёт,
должны же растаять когда-нибудь льды,
пусть только прогреется толща воды,
тепло пусть опустится к самому дну,
и лето придёт — вот тогда и нырну.

Избранное. Продолжение