В кремлевское утро я встал раньше всех. Погода была пасмур­ная, моросил противный мелкий дождь. Первым делом я почистил кремом свои туфли. Это сразу насторожило всю комнату.

Взятие Кремля

(рассказ студента из пятидесятых годов)

Владимир Рывкин

Не надо! Видели мы этих остряков, хохмачей, или, как их сегодня называют, КВНщиков. Тысяча девятьсот пятьдесят четвёртый год, мы едем в Москву на последнюю свою институтскую практику. Мы молоды, веселы, счастливы, наша жизнь безоблачна и прекрасна, мы едем в столицу нашей удивительной Родины.

Ехали, ехали и приехали. Живем в общежитии МЭИ (Московский Энергетический) — хорошие комнаты, внизу телевизор КВН. Ехать до метро «Бауманская», потом на трамвае до Лефортово. Завод у нас «Центролит». Что нам еще нужно?

Но мы едем в Украинское постпредство. Нам дают пригласительные на посещение Мавзолея, где лежат уже два великих вождя. Нас приглашают в Дом Союзов, к четвертому подъезду на одиннадцать утра. Мы удивлены, что так рано, но приходим вовремя. Нас ждут и встречают, и это нас тоже очень удивляет. Симпатичная встречающая ведет нас куда-то вверх, заводит в круглую комнату, обитую красным бархатом, и приглашает садиться. Мы садимся в мягкие диваны и ждем. Комнату заполняют знакомые артисты, писатели, другие известные нам знаменитости. Мы в напряжении. Что дальше? Наконец, из-за портьеры показывается наша провожатая и говорит: «Товарищи, пройдите в президиум!» Мы не двигаемся с места, а все другие встают и идут за портьеру. Тут она, наша провожатая, обращается к нам с тем же приглашением, и мы, очень смущенные, начинаем протискиваться в бархатную щель.

Вы сидели когда-нибудь в президиуме Колонного Зала Дома Союзов?! У нас, послевоенных людей, это сочетание ассоциировалось с весьма и весьма великими, по тем временам, событиями и именами — Президиум Колонного Зала Дома Союзов!!!

И вот мы, как представители украинского народа (так нас представили), приглашены в Президиум Колонного Зала Дома Союзов…

Нужно сказать, что Москва в эти дни очень широко и торжественно отмечала трехсотлетие воссоединения Украины с Россией, так что вечерами мы гуляли по праздничной и красиво расцвеченной Москве. В один из таких вечеров на Красной площади мы увидели большую толпу любопытных недалеко от знаменитой Спасской башни. Все смотрели в сторону башни, где у ее основания стояли десятки легковых автомобилей, к которым, то и дело, под «белы ручки» подводили, из ворот башни, как видно, не маленьких людей. Провожатые помогали им устроиться внутри автомобилей, захлопывали двери, и машины резко брали с места и укатывали на приличной скорости — скорее куда-то к себе… Как говорили в толпе: «Никита в Кремле в честь трехсотлетия дает банкет.» «О, нашего батю повезли!» не очень громко сказал молодой летчик с синими-синими погонами. Второй, такой же молодой, подправил: «Понесли». Да, его действительно понесли — его ножки не касались исторической брусчатки… Его «внедрили» в ЗИЛ и повезли. Мы долго еще с удивлением, недоумением и с каким-то небывалым озорством наблюдали эту новую для наших провинциальных мозгов картину. Для нас Красная площадь, Кремль, Мавзолей, Спасская башня были еще чем-то…Но это все было вчера вечером. А сегодня мы — одесские поли­техники, приехавшие в столицу на практику, сидим в Президиуме Колонного Зала Дома Союзов. На трибуне известный всей стране писатель Лев Кассиль. Он-говорит залу: «Дорогие ребята! Сегодня мы проводим наш традиционный праздник детской книжки, посвященный замечательному празднику — трехсотлетию воссоединения Украины с Россией. Давайте поприветствуем наших украинских гостей — студентов из прекрасной героической солнечной Одессы. Зал заре­вел, загудел, затопал, захлопал. Мы были шокированы вторично. Первый шок, конечно, был, когда мы, пройдя бархатную портьеру, вышли прямо в Президиум Колонного Зала… и увидели, кто в зале…

Вид у нас был довольно растерянный и поэтому, очевидно, нам слова не дали. И слава Богу. Потом был большой концерт, и весь Президиум и мы, конечно, сидели в первом ряду.

К концу утренника к нам вернулось наше провинциальное остроумие, и при выходе из Дома Союзов мы долго и от души хохмили и ржали. Мы были молоды, молоды, и жизнь только еще начиналась…

Но самое главное было впереди. У кого-то из наших имелась информация, что начали понемногу пускать в Кремль. Точно не помню, как, но у нас появился телефон и фамилия важного человека, которому нужно было звонить по поводу прохождения в Кремль.

Почему-то я взялся за это дело. Остальные члены нашей группы не проявили интереса, возможно, они окончательно не верили в успех. Один только Петька Головкин сильно мне сочувствовал и помогал.

Итак, я начал пробиваться в Кремль или, как острили наши хохмачи — брать Кремль. Я регулярно, каждый день, звонил и говорил: «Здравствуйте, товарищ Минайлов! Мы студенты из Одессы…» Он уже знал, что мы хотим пройти в Кремль и регулярно говорил, чтобы я позвонил завтра. С ростом числа моих звонков минута молчания товарища Минайлова (после слов: «Мы студенты из Одессы…») удлинялась, и мне казалось, что он заорет благим матом и пошлет меня и всех нас ко всем чертям и еще дальше… Но он в конце нашего разговора говорил: «Позвоните завтра.»

А однажды, после моего обычного вступления, он сказал: «С вами будет говорить комендант Кремля…» Я обалдел и сразу почему-то представил себе коменданта Кремля из кинофильма «Ленин в 1918 году», который расчёсочкой, то и дело, причесывал свою непо­слушную челку, и которого пытались схватить под писклявые крики шпика: «За яблочко его! За яблочко!»

Строгий голос коменданта Кремля пятьдесят четвертого года привел меня в чувство… Я снова стал рассказывать, что мы студенты из Одессы и что мы хотим попасть на экскурсию в Кремль. Он сказал, что нужно на бланке института написать список студентов, заверить печатью, положить в конверт и опустить в ящик у такой-то башни. Я стал лепетать, что ни бланка, ни печати у нас нет, что мы не знали, что мы тут на практике, что мы не предполагали… Он помолчал и потом сказал: «Ладно, давайте список на простом листе.”

Я не верил своим ушам. Я вбежал в общагу, пулей поднялся на наш этаж, влетел в комнату и закричал: «Дело сдвинулось с мертвой точки!» Но мои сокурсники даже не повернули голов. Они не верили, они только острили по поводу моих пустых хлопот, особенно отли­чался Генка Мумладзе. Он придумывал частушки, стишки, поговорки и каждое утро входил в нашу комнату и выдавал их под танцы африканских племен или танец маленьких лебедей… Все ржали до животных коликов, и с самого утра у нас всегда было хорошее настроение. А вечером я приносил новую кремлевскую информацию.

Генка шутил и подсмеивался не только надо мной. Просто у него был такой насмешливый характер. Конечно, «коронкой» у него был показ монолога старой одесской еврейской мамы его ближайшего друга Натана, тоже нашего однокашника, который был заядлым яхтсменом и имел общего с Генкой непутевого, как казалось маме На­тана, товарища Вальку — Валета. Монолог был подслушан после того, как Натан в очередной раз перевернулся на своем парусном швертботе:

— Натик! Почему Валет-адиёт не швербот? Почему ты — швербот?..

После этого монолога мы уже ползали по полу, истерически хохотали и со слезами на глазах просили Генку прекратить. И, конечно, ни Генка, ни мы не знали, что Валет-«адиёт» потом уедет в Штаты, станет большим бизнесменом, а Натик, выйдя на заслуженную пенсию, будет еще ездить и ездить на завод, чтобы как-то залатать борта своего не очень крепкого бюджета. Но это будет через много, много лет. А пока мы в Москве…

Вечером я на чистом белом листе составил список всей нашей группы, запечатал его в конверт, написал на конверте: «Студенты Одесского Политехнического института» — и бросил в указанныймне комендантом Кремля почтовый ящик.

Через день я снова набрал телефон товарища Минайлова. После того, как я сказал: «Мы студенты из Одессы…», он взорвался и стал на меня страшно кричать. Я остолбенел от того, что я от него услышал. Оказывается, список нужно было писать не с инициалами, а с именем и отчеством. Он, видно, сам испугался моего затянувшегося молчания, так как вдруг смягчился и сказал: «Составьте новый список, но теперь уже как полагается.» Жизнь снова показалась мне прекрасной!

Когда я писал вечером новый список с именами и отчествами, комната покатывалась со смеху. Строились разные предположения, описывались невероятно фантастические ситуации, связанные с моим предприятием. Но, наперекор всему, список я создал и снова бросил его в ящик.

А до конца нашей практики оставалось уже несколько дней, и меня стали одолевать сомнения — видно, сказывалось двухнедель­ное кремлевское напряжение. Помню, что этот звонок к товарищу Минайлову был самым трудным. Я впервые боялся набрать номер. И, как вы уже догадываетесь… А как же могло быть иначе? Мы же студенты из Одессы!!! Да! Товарищ Минайлов сказал, что наше дело решено положительно, и что нам нужно через день к половине девятого утра явиться с паспортами в Александровский сквер.

В этот раз я уже не летел пулей, а шел медленно и важно. Мои ребята по моему лицу что-то почувствовали и впервые смотрели на меня с вопросом. Я сказал, что послезавтра идем в Кремль. Комната чуть не разлетелась от хохота. Правда, в нем чувствовались разные оттенки — торжества, сомнения и даже некоторого заискивания. Я спокойно сказал: «У всех должны быть с собой паспорта.» И тут полного доверия к моим словам не было, и хохмачи не унимались.

В кремлевское утро я встал раньше всех. Погода была пасмур­ная, моросил противный мелкий дождь. Первым делом я почистил кремом свои туфли. Это сразу насторожило всю комнату. Когда я вернулся из умывальника, все уже были на ногах. Никто уже ничего не спрашивал, и только Генка Мумладзе был в своем репертуаре. Я уже никого не уговаривал и только так, мельком, бросил: «Не забудьте паспорта…»

Дружной ватагой вышли мы из общаги. Я шел уверенно, так как у меня в ушах жил еще голос товарища Минайлова, а они-то его не слышали. И, естественно, что они за мной шли, но на сто процентов не были уверены, что я не играю с ними злую шутку. До самого Александровского сквера они еще щетинились, как бы оставляя себе пути к возможному отступлению. Но когда мы вошли в калитку и увидели множество групп людей, которые строились, потом куда-то шли, шуткам пришел конец. Все мы как-то подтянулись и посерьезнели.

Я увидел немолодого мужчину, который, держа в руках списки,сверял их с паспортами, строил группу. Я подошел к нему. Когда он поднял на меня глаза, я его спросил: «Вы случайно не товарищ Минайлов?» Он ответил: «Случайно, да.» Я стал быстро говорить, что мы те самые студенты из Одессы… Он улыбнулся и сказал: «Ах, это вы…!”, и показал, куда нам стать и приготовить паспорта.

Когда до нас дошла очередь, он вынул мой список и стал читать фамилии. Ребята подходили, показывали паспорта, их пропускали вперед и формировали из них группы, которые потом входили в калитку, очевидно, и бывшую тогда входом в Кремль. Назвали и мою фамилию, и я уже прошел вперед. Потом список окончился, а Генку Мумладзе никто не вызывал… Надо было видеть его лицо, его глаза, весь его растерянный и такой несчастный вид… Но Генки Мумладзе в списке не было. Я похолодел. Вся моя радость, все мое торжество, весь мой триумф мгновенно превратились в страшную черноту. Внутренне я уже для себя все решил. Я подошел к товарищу Минайлову и сказал: «В Кремль я не иду.» «Почему?» — строго спросил он. И я сказал: «Когда я переписывал список, я пропустил одного нашего товарища.» Надежды, конечно, никакой не было. Но, очевидно, мой вид был таким самоотверженным и убедительным, что товарищ Минайлов против него не устоял. Он стал кричать: «Без бланка, без печати, с одними инициалами, а теперь вообще без человека…» А мне уже было легко, я все для себя решил. Я не мог без Генки войти в Кремль.

И тут товарищ Минайлов сказал: «Идите, мы с товарищем что-то придумаем.” Я не двигался с места. И он, видя мою неуверенность, уже с доброй улыбкой говорит: «Идите в Кремль, все будет хорошо.»

Я поверил ему и пошел в Кремль. Тогда нам показали все, что теперь рядовым экскурсантам не показывают. Грановитая, оружейная и другие палаты меня немного отвлекли, но окончательно я успокоился и вновь почувствовал себя победителем, когда увидел Генку с одной из групп и когда он весело мне помахал.

Так, о чем же это я? А, о том, что видели мы этих остряков, хохмачей или, как теперь говорят, КВНщиков…

А утром я побежал к ближайшему телефону-автомату, бросил в него две копейки, набрал известный номер, и, услышав знакомый строгий голос, сказал: « Здравствуйте, это студенты из Одессы благодарят Вас за поход в Кремль и за Вашу доброту, прощаются с вами и желают Вам всего доброго». Голос ответил: «Счастья вам и удачи». И трубка замолчала…

Через несколько дней закончилась наша производственная практика, и мы весёлой довольной гурьбой ехали домой к нашему любимому Чёрному морю…