1,466 total views (from 2022/01/01),  1 views today

Два дня дом был без воды. Шли резка, сварка, свинчивание труб. В воскресенье к вечеру включили воду, и дом зажил нормальной жизнью. После двух шумных выходных дней в доме воцарилась благодатная тишина…

О ТЕКУЩЕМ МОМЕНТЕ

Владимир Рывкин

Дом был большой, кооперативный. Было ему лет двадцать от роду, трубы, естественно, были старые и требовали замены. Кто-то в прежние, более дешевые времена это уже сделал, а некоторые считали, что можно жить и так.

Один более богатый сосед затеял грандиозный ремонт с плиткой, паркетом, с заменой всех старых труб и всей сантехники.

Он понимал, что заменой труб только у себя в квартире он всей проблемы решить не сможет. А он хотел — если делать, то делать добротно и наверняка. И он начал агитировать соседей, живших под ним и над ним. Он обещал помочь с трубами. Но соседи, узнав, что их дворовой сантехник берет только доллары, тут же давали отказ.

Но менять трубы надо было, и решили, в конце концов, собраться всем миром и поговорить с этим сантехником.

Но сантехник твердил свое: «За одну точку сорок долларов.»

Соседи шумели, говорили, что они за три месяца, а кто и за полгода, да еще и при несвоевременной выплате, не получают таких денег в получку, а он — за две приварки…

— Такая расценка, — упрямо говорил сантехник, — у меня десять детей, им надо кушать.

Старый еврей из семнадцатой квартиры строго посмотрел на сантехника и, с нотками тех старых времен в голосе, сказал:

— В Америку собираешься с долларами?!

Но сантехник почему-то ушел от прямого ответа и сказал:

— Дело ваше, другой расценки нет.

Соседи помялись, пожались, одни согласились, другие сказали, что трубы менять не будут, но и не будут препятствовать, чтобы к их старым трубам приваривали новые.

Два дня дом был без воды. Шли резка, сварка, свинчивание труб. В воскресенье к вечеру включили воду, и дом зажил нормальной жизнью. После двух шумных выходных дней в доме воцарилась благодатная тишина…

А в понедельник начали раздаваться очень ранние звонки:

— Проверьте правую трубу на кухне…

— Что там у вас в туалете?

— Вы что, не умеете мыться в ванне?!

Дом запаниковал — в местах сварки начали появляться капельки, потом потеки, потом ручейки, потом струйки… Дом вздыбился. Побежали к сантехнику, но его дверь оказалась закрытой. Тогда все вломились к председателю кооператива. Но он как-то странно посмотрел и сказал:

— Степан уехал в Израиль…

— Как!!?? — закричали соседи, — Он же не …??!!

— Да, — сказал председатель, — но его средний забеременел соседскую дочь, и она вывезла их всех и свою бедную мать в Тель-Авив.

— Что же делать? — в отчаянии хором закричали соседи.

— Надо бежать в аварийку, — сказал председатель.

Приехала аварийка, с очень недовольным видом поставила хомуты на текущие места. Дом успокоился и затих.

А старый еврей из семнадцатой квартиры ходил сверху вниз и говорил соседям: «Вы помните? Я как в воду смотрел. Он таки да собирал доллары, чтобы уехать.» Соседи сочувственно кивали и бес­помощно разводили руками.

Но когда он дошел до первого этажа и «достал» там последнего соседа, тоже еврея, и сказал ему то, что говорил верхним, то получил такой ответ:

— Да, вы говорили, что он собирается в Америку. А он уехал в Израиль. Но нам от этого не легче…

ТОЛЬКО В ОДЕССЕ

Как-то я ехал в поезде. Спал один в купе на нижней полке. А когда проснулся, обнаружил, что мои болгарские кроссовки сперли.

А другой обуви у меня с собой не было, и я в носках приковылял домой. Теперь, когда хожу по городу, постоянно смотрю под ноги. Автоматически и совершенно машинально разглядываю обувь у всех прохожих.

Кроссовки у меня были белые, и я, как собака, делаю стойку, ко­гда вижу белое на чьих-либо ногах.

А однажды, в воскресенье, мне показалось, что’ я увидел свои кроссовки. Я долго за ними ходил, пока они не пошли в платный (извините) туалет. Так как денег у меня не было, я туда не пошел, а сел на скамейку и стал ждать кроссовки на улице. Ждал я их долго, но они не выходили. А тут подошел ко мне один знакомый и говорит:

— Смотрю из окна, уже два часа тут сидишь. Может тебя из дома выгнали?

— Нет, — говорю, — кроссовки жду.

— Какие кроссовки?

Я разозлился и брякнул, мол, сюда должны привезти болгарские кроссовки. Дешевые.

— Да ты что, — обрадовался знакомый, — мне как раз надо.

— Ну и будешь вторым! — сказал я.

Тут кто-то из-за спины говорит:

— Давайте будем писать на руке номера!

Я говорю:

— Давайте!

Он тут же написал на моей ладони один, моему знакомому два, себе три. К нам стали подходить люди, и он всем писал на руке номера. Очередь уже образовалась. Человек сто. В этот момент я увидел, как из туалета вышли мои кроссовки. Я сказал очереди, что отлучусь на минуту, а сам пошел за кроссовками. Они остановились, потом повернулись и пошли в хвост нашей очереди. И тут я увидел, что кроссовки не те — на моих было темное приметное пятно. Я сильно не расстроился, так как такое уже бывало, и собрался уходить домой, но в это время к очереди подъехал фургон…

Он развернулся тыльной стороной к очереди и остановился. Очередь насторожилась, зашевелилась, напряглась. Тут я заметил на фургоне надпись — “Кроссовки”. Я пошел в начало очереди, и очередь закричала:

— Он не стоял! Что это такое!

Я молча показал ладонь. Очередь недоверчиво замолчала. Я встал на свое место. Стоявшие за мной все же были недовольны. По-моему, недоволен был и номер два. Но в это время открылась дверь фургона, и человек с мегафоном сказал:

— Товарищи! Внимание! Вы участники съемок фильма с условным названием “Кроссовки”. Ваша задача изображать настоящую очередь. Вам это не составит труда, поскольку вы все равно за чем-то стоите. Мы управимся за пятнадцать минут. Для вас будет двойная выгода — вы получите у нас съемочные и потом то, за чем стоите, когда это привезут.

Сначала все разозлились, но потом, уловив логику в словах помрежа, стали играть, как настоящие артисты.

Когда съемки закончились, помреж тут же со всеми участниками на месте расплатился. И люди, уже позабыв, зачем они тут собрались, вполне довольные стали расходиться по домам.

Я тоже, переполненный всякими творческими мыслями, направился к своему автобусу. Но тут подошел мой знакомый, что был под номером два, пожал мне руку и сказал:

— Ну ты и шутник. Сколько тебе платят на киностудии? А я-то думал, что ты на старом месте. Завидую тебе. Я с детства мечтал работать на киностудии. Может, меня устроишь?

— Хорошо, — сказал я, — позвони мне домой, что-нибудь придумаем.

Сказал и пошел домой. Шел, шел, но вдруг меня останавливает какой-то человек.

— Дорогой мой, наконец-то я тебя нашел! Не волнуйся, я актер из этого вот театра. Я не хотел, так уж получилось, я был немного того и перепутал купе.

От него пахло одеколоном.

— В чем дело?! — поинтересовался я.

— Не волнуйтесь, — сказал он и протянул мне какой-то сверток. На глазах у собравшейся толпы я развернул пакет.

Люди! В нем были мои белые болгарские кроссовки с темными пятнами!

Товарищи! Какой там театр?! Это самый настоящий цирк! Это “кино и немцы”!

Я ущипнул себя за ухо и не проснулся. Мои кроссовки были у меня в руках. С потертостями, с моими шнурками и моим таким родным и неповторимым ароматом.

Да, такое может быть только в Одессе. Но многие не верят.