Марат Бендерский: Рассказы

Loading

Вы слышали что сказал этот наглый  собиратель бычков на троих? Вы что хотите всю жизнь кашлять как мой любимый учитель Шмулензон? Вы не хотите быть здоровыми, спортивными  и красивыми? Вы не хотите нравиться девочкам из 2-ой школы? ( в те времена не было смешанных школ, только мужские и женские) Тогда бегайте по улицам,   подбирайте бычки и прячьтесь за туалетом.

Рассказы

[Дебют]  Марат Бендерский

«Македонский»

Он не входил в класс, а стремительно вбегал, он не сидел за столом, а быстро ходил по классу, обходя все парты. Он это наш классный руководитель, учитель геометрии Александр Моисеевич Бернштейн. Почему геометрии? Потому что алгебре нас учил другой, как его считали самый главный математик школы с неизменной папиросой во рту, вечно кашляющий  Шмулинзон Лев Моисеевич. В руке у Александра Моисеевича   длинная, тонкая  деревянная  линейка, которой он мог замахнуться, смутив новичка, и громко щёлкнуть  по парте. Мы старожилы к этому  привыкли и  всё  воспринимали как обязательный   ритуал. Он никого никогда не ударил линейкой, но неприятности она ему приносила много.  Некоторые родители  жаловались, что это пугает их чадо. У него «конфисковывали» линейку и  просили забыть про неё. Он какое-то время держался, а затем  она вновь оказывалась у него в руках.

 — Это мой ксифос. — говорил Александр Моисеевич — Я без него как полководец без меча.

Мы не знали что такое ксифос. Но наш дотошный староста, отличник по всем предметам и классный интеллектуал, не мог не докопаться.

— Ребята, а вы знаете, что такое ксифос?

— Ну и что это такое, что накопал  наш неугомонный  отличник?

— А это, мои угомонные  троечники и близкие по духу хорошисты, чтобы вы знали,  любимый меч великого полководца древности  Александра Македонского. Вот это что!

«  Из Википедии 

 Ксифос (др. — греч. ξίφος) — прямой обоюдоострый меч длиной около 60 см. Остриё ярко выраженное, клинок листообразный. Ксифос был распространён в основном у греков.» 

Наступила тишина. Все глубокомысленно перерабатывали информацию.

— Ребята, оказывается  наш уважаемый Александр Моисеевич  метит под великого Александра Македонского? – и тут сразу глубокомысленное  заключение —  А что?  Имеет право! Боевой офицер, участник знаменитого Парада Победы и при этом ещё   классный руководитель нашего необузданного класса. Без настоящего полководца нам, коллеги, никак не обойтись.  Так пусть им будет наш «Македонский»!

Все одобрительно загудели. Так наш математик  стал для нас, а затем и для всей школы просто  «Македонским». Александр Моисеевич вскоре всё узнал. Нам показалось, что это  его не очень огорчило. «Македонский» так «Македонский», могли ведь придумать что-нибудь похуже.  Рассказывали, что Ольга Васильевна Шербо, преподаватель русского языка и литературы, как-то в учительской спросила у нашего математика:

— Александр Моисеевич, а как вам ваш «Македонский»?

— А что мой «Македонский» Ольга Васильевна? Я думаю довольно прилично.  Это же не «Шмага» или «Огурчик» например.

Все повернулись туда, где за столом сидели фигуранты этих конспиративных имён. Евсей Израилович Лехтус, он же физик, он же «Шмага», сделал вид, что ничего не слышал, нагнулся над столом и что-то усердно писал в журнале. А Лев Ефимович Сомин, он же химик, он же «Огурчик» как всегда улыбаясь, громко  на всю учительскую:

— Не скажите Александр Моисеевич, не скажите, «Македонский» уж   больно серьёзно и воинственно, а война, как вы знаете,  давно закончилась, а «Огурчик»,  прислушайтесь дорогие коллеги, как это мирно и ласково    звучит. «Ог-ур-чик».

Раздался дружный смех.

— Чему громко радуемся? — приоткрыл дверь своего кабинета директор школы Тимофей Павлович Камарницкий.

— Тут Тимофей Павлович спор вышел — чьё прозвище круче.

— И кто победил?

— Вроде как «Македонский», хотя  Лев Ефимович возражает.

— А проиграл, конечно, Евсей Иосипович? — директор громко хлопнул дверью и  скрылся в своём кабинете.

Евсей Иосипович, не глядя на своих  коллег, молча собрал какие-то бумаги и  вышел из учительской. Было видно, что физик был расстроен и обижен. Наступила гнетущая тишина, обидели хорошего человека.  Коллеги молча упрекали себя в бестактности и бессердечии.

                                                   — * —

Александр Моисеевич Бернштейн всю войну прослужил в действующей армии.  Будучи призванным в  1940 году, он демобилизовался только тогда, когда после  победы над Германией, успел ещё повоевать на Дальнем Востоке  с Японией.  Всю войну в пехоте — это серьёзно. Ведь на её долю приходились самые большие потери. А сменяемость молодых командиров стрелковых  взводов, которые шли в бой впереди своих солдат, по ранению и гибели была самой высокой.  Лейтенант Бернштейн в первые годы войны командовал именно таким взводом. Был ранен, но после лечения возвращался в строй. За мужество и героизм награждён солдатской медалью «За отвагу». В его наградной книжке ордена «Отечественной войны», медали  «За оборону Сталинграда», «За взятие Будапешта» и другие награды. Не зря его отобрали в  сводный полк 2-го Украинского фронта для участия в первом Параде Победы на Красной площади 26 июня 1945 года.   Отбирали участников с особой тщательностью. Первыми кандидатами становились те, кто проявил в боях мужество и героизм, храбрость и воинское мастерство. Здесь к нему  придраться было не к чему.   Немаловажное значение имел  рост кандидата.  Но  и тут у нашего математика оказалось всё в порядке. Он всегда  гордился участием в историческом параде. Гвардии капитан Бернштейн Александр Моисеевич демобилизовался и вернулся в родной город в 1946 году.

                                                     — * —

Как-то мы спросили Александра Моисеевича, что для него было самым тяжёлым на войне.

— Самым тяжёлым для меня – голос математика дрогнул – Самым тяжёлым для меня было,  перед боем, на построении смотреть на лица молодых бойцов, ещё мальчишек, зная, что кто то из них обязательно в этом бою, погибнет и никогда  не вернётся к своим родителям, а ты перед ними за них отвечаешь, но ничего не можешь сделать. Ты не в состоянии  их спасти и защитить.

Эту ответственность за тех, кого ему доверяли, наш «Македонский» перенёс на наш класс, где он  впервые  стал классным руководителем. Его опеку и защиту мы чувствовали постоянно. Говорили, что он однажды чуть не подрался  с учителем географии, который сказал что то нелестное в наш адрес.

«Македонский» знал, что мы на переменах иногда  покуриваем за туалетом в школьном дворе.  Часто прихватывал нас врасплох  и разгонял, но нигде и никому о наших «забавах» никогда не говорил. Вспоминается случай. Несколько учеников нашего класса опоздали на урок, который вёл «Македонский».

— Ну что накурились господа  разгильдяи? – грозно спросил математик.

— Ск-а-же-те, А-а-лек-сандр Мои-сее-вич, на-ку-ри-лись. О-дин бы-чёк на тро-их.

 «Македонский» с такой силой стукнул своей линейкой по столу, что его любимый «ксифос» раскололся. Сам он не курил и не  жаловал тех, кто этим баловался.  Лицо возмущённого математика побагровело, на щеках заходили желваки.

— Вы слышали что сказал этот наглый  собиратель бычков на троих? Вы что хотите всю жизнь кашлять как мой любимый учитель Шмулензон? Вы не хотите быть здоровыми, спортивными  и красивыми? Вы не хотите нравиться девочкам из 2-ой школы? ( в те времена не было смешанных школ, только мужские и женские) Тогда бегайте по улицам,   подбирайте бычки и прячьтесь за туалетом.

Видно было что «Македонский» был сильно взволнован. «Разгильдяи» продолжали толпиться у входа.

— Что застыли? – «Македонский» стукнул поломанной линейкой по столу —  Марш по местам и по очереди к доске!

                                            — * —

На контрольных уроках, раздав задание, «Македонский» постоянно сидя за столом, читал газету. Нам казалось, что он совсем не обращал внимания на то, что мы делаем. Но он, вдруг, вскакивал, отбирал у кого то   шпаргалку или переданную записку и вновь с газетой  спокойно садился за стол. Его «военную» хитрость, мы разгадали не сразу. Оказывается, он внимательно следил за нами через специально проделанное в газете небольшое отверстие.  Мы ничем не выдавали, что разоблачили его хитрости, но  «любителям» геометрии пришлось приспосабливаться. Однажды, когда «Македонский»  как всегда «читал» свою газету,  кто то позвал его  в коридор. Мы немедленно  подменили газету, в которой специально сделали довольно большое отверстие и ждали реакцию. «Македонский» вернулся, посмотрел на стол,  сразу всё понял, улыбнулся, спокойно сел  и демонстративно начал читать, не отрываясь,   нашу газету. Все сделали вид, что ничего не произошло, но  у нас в  классе он никогда больше не прибегал к своей маскировке.

                                               — *-

 Александр Моисеевич Бернштейн проработал в школе до 1970 года. После ухода Шмулинзона, он возглавил школьную команду математиков, став «главным математиком» школы, как он когда то называл своего учителя. В 1966 году «Македонский» создал в городе первый математический класс, куда собрал талантливых ребят из разных школ и успешно работал с ними до ухода на пенсию.

«ОГУРЧИК»

 Лев Ефимович Сомин по прозвищу «Огурчик» преподавал у нас химию. Своё прозвище, Лев Ефимович при первом знакомстве, подсказал нам сам. У нас долго не было учителя химии, и тут директор школы Комарницкий Тимофей Павлович привёл к нам в класс нового преподавателя.

 — Прошу любить и жаловать. Сомин Лев Ефимович, ваш новый учитель химии, участник войны и, кстати, боевой офицер. Так что прошу об этом не забывать. — Директор строго посмотрел на наши любопытные физиономии, и, обращаясь уже к новому учителю — Дальше, я думаю, Лев Ефимович, вы сами.

 Директор ушёл, а мы с интересом стали разглядывать нового преподавателя. Ярко зелёный костюм, лакированные, до блеска начищенные туфли и постоянная улыбка весёлого человека. По классу прошёл одобрительный гул.

 — Что-то не так? — химик, которого директор представил нам как Льва Ефимовича, профессионально, как модель на подиуме. сделал оборот вокруг своей оси — Да вроде ничего!… Правда, родные говорят, что в этом костюме я напоминаю им зелёный огурец. Но, по — моемому, у них слишком богатое воображение.

 Мы молча, оценивающе посмотрели на химика. И вдруг наш староста :

 — Лев Ефимович, у нас тоже богатое воображение и можно мы за глаза будем называть вас «огурчик»? А то ведь другие опередят и чёрте что придумают. А тут и ваши родные будут не против.

 Наступила тишина. Никто не ожидал от нашего отличника такой наглой выходки. Химик удивлённо посмотрел на него. Мы, ожидая реакции, настороженно молчали.

 — Значит «Огурчик», говорите? — тихо произнёс он — Опередить коллег решили? Волнуетесь, чтоб хуже не было? И о моих родных позаботились! Всё схватываете на лету, молодцы. С вами мы быстро освоим химию — и после небольшой паузы, спокойно всё с той же улыбкой, — «Огурчик» так «огурчик», но как сказал ваш уважаемый староста, если это только очень — очень, за глаза.

 Все дружно рассмеялись.

Так Лев Ефимович стал «огурчиком», получил на первом своём уроке от нас довольно высокую оценку и сразу стал «своим парнем». Как то я слышал, как наш литератор Ольга Васильевна Шербо, наставляя практикантов из пединститута, предупреждала будущих учителей:

 — Прежде чем вы успеете поставить первую оценку в журнал, ваши ученики выставят вам свою и исправить её будет ох как сложно. Помните об этом всегда.

 Лев Ефимович экзамен выдержал.

 Я не могу сказать, что мы полюбили химию, но пробудить у нас интерес к ней он смог. Он не только доходчиво и интересно излагал тему предмета, подкрепляя её опытами со всевозможными реактивами в пробирках, но подробно, исходя из своего личного опыта, рассказывал чем занимались химики во время Отечественной войны. Это было интересно, и мы постоянно подстрекали его к рассказам о войне.

 — Лев Ефимович, вы на фронте работали по специальности или как?

 — Я на фронте не работал, я на фронте нёс воинскую службу и вообще что значит это ваше «или как»? Я всю войну служил в войсках химзащиты. Да, ребята, были и есть такие специализированные войска в Красной Армии.

 — И чем они занимались во время войны? — не давая химику опомнится и перейти к теме урока, тут же возникал следующий вопрос.

—.Много чем — не замечая подвоха, продолжал химик, — одни уничтожали живую силу и технику немцев огнемётами. Другие осуществляли маскировку дымовыми завесами. А я, с моим взводом химзащиты, обязан был постоянно вести разведку вероятности химического нападения.

 — Вы что ходили в разведку?

 — Никуда мы не ходили. Мы даже непосредственно в боевых действиях не участвовали.

 — А как же вы разведывали?

 — Очень просто. Мы нюхали.

 — Нюхали?

 — Да представьте себе, нюхали. Только мы военные химики знали все запахи отравляющих газов и знали, как с ними бороться. За это нас ценили. Было даже распоряжение, говорят самого Сталина, чтобы офицеров-химиков не посылали в открытый бой, а берегли на случай химической атаки. У меня была сумка с химреактивами, и я должен был каждый день утром вставать, проверять и нюхать, нет ли запаха какого-либо газа.

 — Прямо так носом нюхать?

 — И носом тоже. Во время подготовки, перед отправкой на фронт нас офицеров-химиков несколько дней упорно учили запоминать эти запахи. Например: фосген — запах яблок, иприт — запах чеснока и так далее.

 — Это хорошо, что вас сберегли для нас. В разведку вы не ходили, в бой вас не пускали, вы что, Лев Евсеевич, за всю войну так ни разу из своего пистолета не стреляли в живого фрица?

 — Почему? Один раз пришлось, когда мы попали в засаду. Тогда все стреляли. Я тоже стрелял, но, кажется, не попал.

 Мы каждый раз стремились увести химика от темы урока рассказами о фронтовых «подвигах», но он наши уловки скоро раскусил, и умело от них уклонялся. Однажды дотошный староста задал довольно провокационный вопрос:

 — Лев Ефимович, вас, как вы сказали, берегли на случай химической атаки, а ведь немцы отравляющие вещества на фронте так и не применили.

 — Да, вы правы, их применение было запрещено международной конвенцией, и Гитлер не решился её нарушить, побоялся сукин сын.

 — Тогда что вы там нюхали? Ну, понюхали утром — всё нормально. Все в бой, а вам нельзя, Сталин запретил, и что тогда вы делали в свободное от работы время.

 — Во-первых не от работы, а от службы. А во-вторых, — чувствовалось, что химику не очень понравился этот бестактный вопрос — без дела мы не сидели, в бой нас не посылали это правда, но привлекали к рытью окопов, строительству блиндажей, укрытий. Когда наводили мосты и переправы, мы по приказу направляли наших солдат в строительный батальон. Переправы бомбили, наши солдаты там тоже погибали. Было и такое. Так что скучать нам не давали. Но от основной задачи никто нас не освобождал.

 Нам показалось, что принизив боевые подвиги химика, наш староста, своим вопросом сильно обидел его.

 — * —

 Лев Ефимович всегда был педантично аккуратен. Выглаженный костюм, стрелки на брюках, белоснежная рубашка и идеально до блеска начищенные туфли. Этим он сильно отличался от наших школьных мужчин, но находил одобрение среди коллег женщин. По нашим наблюдениям, он пользовался большим успехом у женщин вообще и не только коллег.

 У Льва Ефимовича была машина, трофейный «Опель Капитан», который он ухитрился привезти из побеждённой Германии. Он лихо гонял на ней по центральной улице города. Частных легковых машин в городе почти не было, да и вообще легковушек было мало, разве только служебные «Победы» у больших начальников. Так что его машину мы сразу признавали. За рулём наш химик, а рядом обязательно молодая женщина и как нам казалось не одна и та же. Мы уже считали себя взрослыми и, мечтая о будущих «победах» на любовном фронте, по-доброму ему завидовали.

 Шло время. Мы учились. Лев Ефимович добросовестно вдалбливал в наши головы свою химию, гонял на машине и катал красивых женщин. Ничего не предвещало бури. Но гром всё таки грянул.

 Однажды Лев Ефимович предложил нам написать какое-то химическое уравнение. Из трёх вызванных к доске никто с этой задачей не справился.

 — Кто-то хочет помочь товарищам?

 Помочь товарищам желающих не оказалось. Это сильно огорчило химика. Он сказал, что такое простое химическое уравнение стыдно не знать, и что любой семиклассник, где он классный руководитель, напишет его, не задумываясь. Мы дружно засомневались. Дружное сомнение быстро переросло в бурный спор. Слово, как всегда, взял староста.

 — Лев Ефимович, у нас деловое предложение. Не откладывая в долгий ящик, вызываем сейчас из вашего класса трёх ребят и если они напишут это, как вы говорите, самое простое химическое уравнение, мы торжественно обещаем, что более ответственных и дисциплинированных учеников вы не сможете найти ни в одной школе нашего города.

 Показалось, что химик задумался и после небольшой паузы:

 — Ну что ж, предложение рассмотрено и одобрено. — Лев Ефимович, кажется, тоже вошёл в азарт — Пройдите в мой класс и попросите, от моего имени, отпустить на 10 минут трёх учеников. Фамилии я тут написал.

Мы возмутились.

 — Это нечестно, там в вашем списке, наверное, одни отличники.

 — У вас тоже есть отличники, но они, как видите, не смогли помочь своим товарищам — резонно парировал химик.

 Пришлось признать его правоту. Отличники у нас тоже были и не помогли. И тут как всегда староста.

 — С этим всё ясно. И если напишут ясно. А если не напишут?

 — Напишут! — уверено произнёс химик.

 — А если всё таки один из них не напишет?

 — А если не напишет, а если не напишет, — несколько раз произнёс Лев Ефимович, и уверено — «если» быть никак не может!

 — А если всё же?

 — А если всё же…, — химик махнул рукой — а тогда делайте что хотите.

 Чувствовалось, что он действительно был уверен в своих учениках.

 Привели трёх ребят. Двоих попросили выйти и ждать своей очереди за дверью. Первый легко справился с уравнением. Второй несколько замешкался, но написал всё правильно. Химик гордо улыбался. Мы притихли и приуныли. Вошёл третий. Это был самый главный отличник его класса, в котором химик не сомневался и сидел за столом в ожидании убедительной победы. Но что — то пошло не так. Правильно написав левую часть уравнения, отличник никак не мог справиться с правой. Все напряжённо молчали. Это продолжалось довольно долго. Парень волновался, потел, что то стирал, что то писал, виновато смотрел на своего классного руководителя и совсем запутался. Это продолжалось довольно долго. Первым не выдержал химик.

 — Всё, хватит, ступайте в класс.

 . К следующему уроку химии мы готовились особо. Мы хотели ярко и громко отпраздновать свою победу. Был сформирован «ансамбль» шумовых инструментов. Колотушки, листы железа и даже кастрюля. Не занятые должны фривольно расположиться на партах, задрав по-американски вверх ноги. Мы не знали, как наш химик отреагирует на подготовленную встречу и с волнением ожидали его появление. Услышав в коридоре приближающиеся шаги, наш «ансамбль» начал громко исполнять свою душераздирающую мелодию, а «кардебалет» быстро занял свои позиции, в разработанной мизансцене. Дверь открылась и в класс, вместо химика, вошёл директор школы Камарницкий Тимофей Павлович, а за ним запыхавшись тот, для которого мы готовили встречу.

 — Что здесь происходит? Я спрашиваю, что здесь происходит? — не повышая голоса, строго спросил директор.

 Тимофей Павлович никогда не повышал голоса, но говорил так, что нам сразу становилось всё понято.

 — Тимофей Павлович, разрешите, я сам во всём разберусь? — тихо проговорил химик.

 — Нет уж, Лев Ефимович, извините. Это всё ваш либерализм. Теперь разрешите мне разбираться.

 Директор осмотрел класс, пофамильно назвал четырёх человек и увёл их с собой.

 — Что всё это значит? — химик устало присел за стол.

 Мы молчали. Мы не могли понять, как человек, которого мы уважали и которому доверяли, мог позвать себе в помощь директора.

 — * —

 Вернулись ребята, которых увёл директор.

 — Что там было?

 — Директор требовал объяснить причину такого поведения.

 — А вы?

 — Что мы? Мы как партизаны.

 — А он?

 — А он сказал, что вынужден поставить вопрос на педсовете об исключении нас из школы.

 Из школы никого не исключили, отделались вызовом родителей, но химику это простить мы не могли и объявили ему бойкот. Мы молча сидели на уроках и так же не произносили ни одного слова, когда он вызывал кого-то к доске. Сначала химик поставил несколько двоек. Затем поняв, что что-то не так, к доске никого не вызывал и какое-то время все 45 минут излагал только темы уроков. Конечно, долго это продолжаться не могло. Понимая это, мы с нетерпением ожидали развязки.

 — Я не знаю, что произошло у вас в классе, но мы люди взрослые и должны определиться, как будем жить дальше — начиная один из уроков, произнёс Лев Ефимович и сел за стол, ожидая ответа.

 — А вы попросите директора, он обязательно вам поможет и решит все ваши проблемы — это как всегда наш староста.

 — Причём здесь директор. Я свои вопросы привык всегда решать сам — возмутился химик.

 — Не всегда Лев Ефимович, не всегда.

 — Что значит не всегда?

 — Но вы же привели на помощь директора, когда проиграли спор?

 Кажется, химик начал кое-что понимать.

 — Я никого не приводил, тем более директора. Я его увидел, когда он уже шёл в ваш класс и попытался его догнать. Он давно хотел посетить мои уроки и, скорее всего, хотел это сделать в тот день.

 И мы, вдруг, поняли, что необоснованно подозревали нашего химика, что не мог он предать нас, а мы, не пытаясь поговорить и разобраться, вдруг сразу обвинили учителя, которого любили и уважали, чем сильно его обидели. Мы постоянно пытались загладить свою вину, а химик никогда не напоминал нам о нашем предательстве. Пришло время, мы окончили школу и разбрелись по институтам. А Лев Ефимович ещё 19 лет после нашего выпуска преподавал в школе химию, гонял по городу на машине и катал красивых женщин. Он всегда был общителен, весел и доброжелателен. Он каждый день радовался, что остался жив в этой страшной бойне и не позволял возрасту вносить свои коррективы. Ученики с любовью, между собой, продолжали называть его ласково «огурчик», но они не знали историю появления этого прозвища. Этим интересовалась и моя сестра, которая окончила школу через 17 лет после своего брата и тоже училась у Льва Ефимовича. Это она подвигла меня написать об этом в моих воспоминаниях.

 — * —

 Прошло много лет. В середине 80-тых, когда мы ещё жили в Советском Союзе, я, в отпуске, отдыхая с семьёй в Одессе, неожиданно на вокзале встретил Льва Ефимовича. Всё такой же аккуратный, но без былого лоска. Я подошёл. Он внимательно посмотрел на меня.

 — Вы у меня учились?

 Я сказал, да, в 4-ой мужской школе г. Винница, а он преподавал нам химию.

 — Это очень хорошая школа, я там проработал почти 25лет. А вас я вспомнил — вы Лехтер?

 Я сказал, что он ошибается, я не Лехтер и назвал свою фамилию.

 — Да, да, кажется, был у меня такой ученик, — смутившись, тихо произнёс Лев Ефимович — но прошу меня простить: 23 выпуска, возраст, да и память не та стала.

 Мне показалось, что он меня так и не вспомнил и очень стеснялся показать это. У него нас было много, и он мог себе такое позволить. А мы не могли. Мы не могли забыть нашего «огурчика», преданного своему делу педагога, талантливого и интересного человека.

 — * —

 За особые заслуги в изучении химии, организацию внеклассной работы, в 1957г. средней школе №4 города Винницы, где с 1948 по 1971 гг. учителем химии работал ветеран войны, отличник народного образования республики Сомин Лев Ефимович, присвоили имя выдающегося учёного Дмитрия Ивановича Менделеева.

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Марат Бендерский: Рассказы

  1. Что же Вы, Григорий, напали на дебютанта. До Австралии дошли, до синагоги. Хорошо ли это? Дебютант-инженер из Винницы по имени Марат Бендерский, «Почётный ветеран железнодорожного транспорта России», купил компютер и стал писать. “ — Ну и что же здесь криминального? “
    — Дебют как дебют. И названия рассказов хорошие: “Македонский”, “Огурчик”. А в Тамбове вышла первая книга Бендерского Марата:«Тепловоз для Хрущёва». И вообще… Наш человек. Или?
    P.S. Вот неизвестный мне ( и вам, наверное) Валерий чётко изложил ситуацию:”Рассказы о
    замечательных учителях.” Точка и ша. Вот таким путём.

    1. Что же вы, Александр, напали на меня? Где же вы увидели мое неприветливое отношение к дебютанту портала? Наоборот, его воспоминания отличаются от простого изложения и перечисления фактов прошлого, там есть художественные элементы, что я сразу же и заметил со скромной оценкой «Мне понравилось».
      А не понравился мне менторский тон Соплеменника, и именно потому что автор впервые здесь и еще не знает, кто есть ху на этом портале, я решил его, автора М.Бендерского, поддержать.
      ТщательнЕЕ надо быть, Алекс, читать внимательнЕЕ, а уж потом выводы делать. Точка и ша! Не путайте дебютанта.

      1. Дак я что, я тоже в школу ходил и в синагогу. Но, увы, не в Виннице, где допускалось скопление, дело было в Прикарпатье. Там, как и в Пеньково, учителей-евреев в конкретной школе не было. Возможно, где-то они были, но мне не попадались.
        Рассказ получился — постепенно, кто же спорит, кроме как в Моссельпроме и ареопагах Хайфы, Сиднея, Краснодара, Варшавы и Усть-Каменогорска.
        Но это всё не нОво, рассказ-то с сюжетом, и не простым. А до развязки ещё ох как далеко.
        Дебютантам — автору М. Бендерскому и комментаторам — Welkom и так держать!
        P.S. Не буду рассказывать здесь, в суете, о замечательных людЯх с кондитерской фабрики г. Винница, где жена моего кузена после института работала мастером смены, в то время , как мой кузен играл за винницкий «Локомотив» и доигрался до сборной Клубов У.

    1. Мне нравится это «Будем считать». Типа мы, писательский ареопаг, тут в домлите посовещались, и мне поручено…
      Уважаемый автор, товарищ Бендерский! Будем считать царскую благодарность Soplemennik высочайшим снисхождением величайшего писателя современности. Вам, как очень молодому (согласно авторской справке), начинающему (на этом Портале) литератору дана путевка в жизнь. Это дорогого стоит. По австралийским понятиям.

      1. Григорий Быстрицкий — 2022-01-10 12:42:44(418)
        ——
        По австралийским поятиям Г.Быстрицкий переходит из любителей в профессионалы. Это недорого стоит, но лишняя копейка не помешает.

  2. Спасибо автору за добрые рассказы об учителях. Эта среда мне хорошо знакома. Вспомнились тяжёлые 1948-1953 г. с глубокой благодарностью Галине Николаевне Александровой и Михаилу Васильевичу Марченко — директорам больших медучилищ, где я тогда работал. Ни одного преподавателя еврея они не уволили, наоборот, принимали в штат канд. и докт. меднаук, изгнанных из медвузов, а в совместители охотно принимали врачей евреев, смещённых с начальственных должностей в клинических больницах города. Все мы работали не за страх, а за совесть.

  3. Это не школа, синагога какая-то. В конце только выяснилось, что дело было в Виннице, где скопление учителей-евреев в одной конкретной школе допускалось, возможно.
    Из мемуарных воспоминаний постепенно получился рассказ с сюжетом, напряжением и развязкой. Мне понравилось.
    «Огурчик» по ошибке повторился, наверное, редактор может поправить.

Добавить комментарий для Бендерский Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.