Михаил Зисманов: В лучах мировой славы

Loading

Мощь его стихов становится соразмерной мощи быстро разивающегося, гигантского государства. «Листья травы» — поэма, которую он писал и переписывал, издавал и дополнял до конца своей жизни, написана таким же простым, народным, мощным и энергичным языком. Она-то и принесла Уимену мировую известность.

В лучах мировой славы

Михаил Зисманов 

Я хочу вам рассказать о самом знаменитом американском поэте — об Уолте Уитмене. 

Он родился на Лонг-Айленде в семье плотника, пришёл в Манхеттен в 1841 году. Жил он в пансионах, в частности, в доме №12 по Центр-стрит у госпожи Чипман. В обеденный перерыв он каждый день приходил туда, а затем пешком возвращался в свой оффис. Вот так он описал свои впечатления от Манхеттена в 1842 году:
«Идя по Бродвею от Боулинг-грин, прохожий увидит на обеих сторонах улицы высокие, спокойно выглядящие дома, жильцы которых не выказывали своего большого уважения к бизнесам, так как большей частью это были доходные дома, принимавшие разного рода постояльцев. После того, как вы пройдёте церковь святой Троицы, толпа становится более плотной и заметно изменится характер первых этажей обступивших улицу домов, они будут заняты магазинами.»
К 1835 году вид города явно противоречил тому, что было раньше. План сетки улиц, разработанный для Нью-Йорка в 1811 году, начал воплощаться в жизнь. И этот план. вероятно, был наиболее разрушительным для города, . «Облик острова изначально был разнообразен холмами и долинами, возвышениями и болотами, и более старые участки города все еще очень аккуратно представляют ту же неровную поверхность, что и в прежние времена». — писала Аса Грин в путеводителе по Нью-Йорку 1832 года. «Но гении го-родского правительства превратили почти всю новую и недавно построенную часть города в плоское и мало выразительное зрелище. Они подчеркнуто кричат: «Исчезните, вы, холмы! вы, долины, восстаньте! »
С упадком естественной и физической стороны Нью-Йорка, как в действительности, так и в литературе, , произошел одновременный рост коммерческой сферы. Нью-Йорк был издательской столицей страны.
Книжная торговля развивалась с того момента, когда появился читатель или редактор. всё та же Аса Грин отметила: «Как некоторые короли и великие люди… в более ранние времена держали дегустатора, чьим делом было следить за тем, чтобы еда не была отравлена: так и Harper& Brothers нанимали читателя. Этот шаг… не только обеспечивал издательству чистоту морали, но и привносил известную оживленность в интеллектуальную атмосферу. Что касается прессы «Харпер энд Бразерс», то это также эффективно опровергало утверждение, что их книги никогда не читают».
Уитмен восхищался разнообразием жителей города, особенно водителями омнибусов, которых он называл «странной, естественной, быстроглазой и удивительной расой». Он часто ездил рядом с ними на их лошадях. Хотя позже он жил в основном в Бруклине, он иногда посещал город по нескольку раз в день и называл себя «Манхэттенцем»: «Подходящее и благородное название моего города возобновилось, выбор названия аборигенов, с удивительной красотой, означающий скалистый в основании остров, его берега, где всегда ве-село разбиваются приходящие, уходящие, спешащие морские волны«.
В 1849 году Уитмен начал часто посещать френологический кабинет Фаулера и Уэлла на Нассау-стрит, 131. Лоренцо и Орсон Фаулеры оказали на Уитмена большое влияние. К 1840-м годам у них был один из крупнейших издательских концернов в Нью-Йорке.
Лоренцо Фаулер Орсон Сквайер Фаулер

В издательстве Фаулера и Уэллса по адресу 308 Бродвей её можно было купить. Френолог Фаулер выпустил второе издание. Френология, основным положением которой является утверждение о взаимосвязи между психикой человека и строением поверхности его черепа Фаулер полагал, что различия в мозговых извилинах можно определить по выпуклости («шишке») на соответствующем участке черепа, а при недоразвитии части мозга — по впадине.Для Уитмена в это время было важно понимание, что «Ведущими чертами характера, повидимому, являются Дружба, Симпатия, Возвышенность и Чувство собственного достоинства, но в нем заметно сочетаются опасные недостатки: леность, склонность к наслаждению сладострастием и щедростью, а также определенное колебание воли, чрезмерное внимание, возможно, к причинению вреда другим.’
До середины своей жизни этот человек почти ничем не отличался от других людей.Не имея постоянной работы, он часто переезжал с места на место, менял профессии, писал очень посредственные стихи, написал даже роман против пьянства. Но вдруг, в какой-то момент, его жизнь круто меняется. Из под его пера вдруг начинают выходить образы, потрясающие своей силой, величием, космическим масштабом. «Это было внезапное рождение Титана из человека» — говорит один из его почитателей. Мощь его стихов становится соразмерной мощи быстро разивающегося, гигантского государства. «Листья травы» — поэма, которую он писал и переписывал, издавал и дополнял до конца своей жизни, написана таким же простым, народным, мощным и энергичным языком. Она-то и принесла Уитмену мировую известность.
Но поначалу никто из издателей не взялся за публикацию этого произведения, и Уолт Уитмен вынужден был издать её на свои собственные деньги в 1855 году. В википедии мы найдём следующее:
«Этот год был значимым в творчестве поэта, он разделил его жизнь на два этапа — до сборника и после. Особенное место в структуре книги занимает «Песнь о себе», которая является одной из наиболее важных её частей. Она, как и весь сборник целиком — выражение поэтического кредо автора. Бытует легенда, будто в 1849 году Уитмен пережил сильное моральное потрясение, которое определило его дальнейшую судьбу и характер творчества. Но, кроме загадочного объяснения, существует и закономерное: все, чего поэт достиг в жизни, — это следствие поэтичного самосовершенствования и упорного труда. Среди его любимых писателей были — У. ШекспирЧ. ДиккенсЖорж СандП.Ж. БеранжеФ. Купер.»
Вот небольшой фрагмент из этой песни:
Я славлю себя, я воспеваю себя,
И что я принимаю, то примете и вы,
Ибо каждый атом, принадлежащий мне, также принадлежит и вам.

Я брожу и призываю мою душу,
Я слоняюсь бесцельно, праздный, и наклонясь, рассматриваю былинку летней травы.
Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этого воздуха, из этой земли,
Рожденный здесь от родителей, рожденных здесь от родителей, тоже рожденных здесь,
Я, тридцати семи лет от роду, в полном здоровье, начинаю эту песню,
Надеясь не кончить до смерти.
Догматы и школы, отойдите на минуту назад,
Повремените немного, не бойтесь, мы не забудем вас.
Я — гавань для доброго и злого, я позволяю природе в любую минуту всегда
Говорить невозбранно с первобытной энергией.
Комнаты и дома пропитаны духами, полки загромождены духами,
Я и сам вдыхаю их запах, я знаю его и люблю,
Но от духов кружится голова, а этого я не хочу.
Воздух не духи, он не сделан на фабрике, он без запаха,
Я глотал бы его вечно, я влюблен в него,
Я пойду на лесистый берег, разденусь и стану голым,
Я до безумия рад, что воздух прикасается ко мне.

Лирический герой этой поэмы представляет собой обобщённый портрет американца, для которого характерны предельная демократичность воззрений, неомрачённый оптимизм, способность устанавливать доверительные, родственные отношения со всеми людьми, встречающимися на его пути, и сохранять восторг перед жизнью во всех её обликах.

Нужно отметить, что именно в 1840-ые годы XIX века проиcходит отрыв американской литературы от традиций литературы английской. Вашингтон Ирвинг и его роман были написаны в русле устоявшихся традиций,характерых для бывшей метрополии. И с появлением в литературе таких имён, как Герман Мелвилл и Эдгар Алан По, новая нация смогла быстро найти своё место в потоке цивилизации, и это место оказалось удивительно прекрасным и, главное, своевременным.
«Песня большой дороги», входящая во все авторские редакции «Листьев травы», наиболее последовательно воплощает философию радости, братства, полного слияния с миром и восхищения перед его зачаровывающей динамичностью. Вот фрагмент из этой песни:
Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу,
Я здоров и свободен, весь мир предо мною,
Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу.
Отныне я не требую счастья, я сам свое счастье,
Отныне я больше не хнычу, ничего не оставляю на завтра и ни в чем не знаю нужды,
Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома,
Сильный и радостный, я шагаю по большой дороге вперед.
Земля, — разве этого мало?
Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку ниже,
Я знаю, им и там хорошо, где сейчас,
Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных миров…
Ты, дорога, иду по тебе и гляжу, но мне думается,
я вижу не все,
Мне думается, в тебе много такого, чего не увидишь глазами.
Здесь глубокий урок: все принять, никого не отвергнуть, никому
не отдать предпочтенья,
Курчавый негр, невежда, преступник, больной — всякому
открыта она;
Роды, кто-то бежит за врачом, нищий ковыляет, шатается
пьяный, рабочие шагают гурьбой и смеются.
Подросток, удравший из дому, экипаж богача, расфуфыренный
франт, жених, увозящий невесту тайком от родни,
Торгаш, что спешит спозаранку на рынок, погребальные дроги,
мебель, что перевозится в город, а другая — из города,
Они проходят, и я прохожу, и все проходит, и никто никому
не помеха,
Я никого не отвергну, все будут дороги мне.


Соединением этих мотивов создан лирический сюжет книги. Важное дополнение к нему — цикл «Барабанный бой», навеянный Гражданской войной 1861-65 годов, во время которой Уитмен был добровольцем-санитаром в армии северян. На сайте агитмузея мы находим следующее:
«Летом 1864 года с Уитмэном случилось несчастье. Перевязывая гангренозного раненого, он неосторожно прикоснулся перерезанным пальцем к ране, яд заразы проник к нему в кровь, и вся рука, до самого плеча, воспалилась.Вскоре воспаление прошло, но здоровье осталось надорванным. В 1873 году Уитмэна разбил паралич, у него отнялась левая половина тела. Он переехал в штат Нью-Джерси, недалеко от штата Нью-Йорк, и поселился в городишке Кэмдене, в нескольких милях от Филадельфии. Хилый и нищий старик, безо всяких надежд на будущее, страдая от мучительной болезни, он, наперекор всему, остался жизнерадостен и светел. Старость, нищета и болезнь не сокрушили его уитмэнизма. Его поэмы, относящиеся к этой поре, остались такими же праздничными, как и созданные в ранние годы:»
Но поэт ещё найдёт в себе силы, чтобы превозмочь недуг и выступит с великолепной речью в которой он высказал как свою преданность идеалам американской истории, так и своё беспримерное уважение к президенту Линкольну.

Боготворя Авраама Линкольна, Уитмен посвятил памяти президента, павшего от руки убийцы, проникновенную элегию «Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень». Вот небольшой фрагмент из э той элегии:

Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень
И никла большая звезда на западном небе в ночи,
Я плакал и всегда буду плакать — всякий раз, как вернется
весна.

Каждой новой весной эти трое будут снова со мной!
Сирень в цвету, и звезда, что на западе никнет,
И мысль о нем, о любимом.

О, могучая упала звезда!
О, тени ночные! О, слезная, горькая ночь!
О, сгинула большая звезда! О, закрыл ее черный туман!
О, жестокие руки, что, бессильного, держат меня!
О, немощное сердце мое!
О, шершавая туча, что обволокла мое сердце и не хочет
отпустить его на волю.

На ферме, во дворе, пред старым домом, у забора, беленного
известью,
Выросла высокая сирень с сердцевидными ярко-зелеными
листьями,
С мириадами нежных цветков, с сильным запахом, который
мне люб,
И каждый листок есть чудо; и от этого куста во дворе,
С цветками такой нежной окраски, с сердцевидными
ярко-зелеными листьями,
Я ветку, всю в цвету, отломил.

А вот так относились к великому поэту его современники:
«Под стать огромному телу, — пишет почтенный автор, — у Уитмэна многородящий мозг. И что ни родит это тело, и что ни родит этот мозг — все он пихает сюда, в свою могучую, дикую книгу. В результате — хаос впечатлений, мыслей, чувствований, смешанных в одно месиво, без всяких созвучий, что, пожалуй, не так и плохо; без всякого размера, что значительно хуже; порою без всякого смысла, что уж и совсем нехорошо. Нет никаких принципов просодии для чтения его стихов, а когда и случится напасть, наконец, на некоторый, едва уловимый, ритм — вот уже лежит на дороге какой-то чурбан и сбивает нас с рельсов… Даже пылкий почитатель Уитмэна *) должен был признать, что тот — формалист демократизма… и что истинная поэзия никогда не была в таком тесном союзе с неприкрытой доктриной, никогда еще сухой догматик не уживался так тесно с возвышенным пророком. Одно дело воспевать всякий труд и всякий промысел, а другое — наворотить в одну кучу названия всевозможных ремесл и ремесленных принадлежностей; воспевать все страны и земли отнюдь не значит забрызгивать страницу именами различных частей света и в таком виде оставлять их там.»
Самым радикальным нововведением в «Листьях травы» был свободный стих, который в большой степени предопределил неуспех книги у современников, считавших что поэзия невозможна без правильных размеров и системы рифм, обязательных в классической лирике. Верлибр Уитмена, в котором отсутствуют эти компоненты, представлял собой сложный синтез фольклорного и библейского стиха, синтаксического параллелизма, отличающего ораторскую прозу, ритмически однородных пассажей-перечислений («каталоги»), внутренних аллитераций и ассонансов, придающих завершенность строкам и всей строфе.

Первая в России заметка о стихах Уитмена появилась в январской книге «Отечественных записок» за 1861 год, причем автор заметки был простодушно уверен, что эти стихи — не стихи, а роман! В обзоре иностранных романов он пишет:
«Английские журналы сильно вооружаются против американского романа (!!!) «Листья травы» Уолта Уитмена, автора, в свое время рекомендованного Эмерсоном. Впрочем, нападение относится более к нравственной стороне романа. «Он должен бы быть напечатан на грязной бумаге, как книги, подлежащие лишь полицейскому разбору», — говорит один рецензент. «Это эмансипация плоти!» — восклицает другой. «Повидимому, автор, прикрываясь словами, что он следует философии Гегеля, идет уже очень далеко на пути отступлений от общепринятой нравственности. Но, должно быть, его книга имеет какие-нибудь достоинства, хотя бы достоинства изложения, если ее не прошли молчанием, а кричат со всех сторон: Shocking!»
Пестрый ястреб проносится мимо и упрекает меня,
Он жалуется, что я болтаю и мешаю.
Я такой же дикий, как он, я такой же непонятный как он.
Я испускаю свой варварский вопль над крышами мира.
Едва ли вы узнаете меня, едва ли догадаетесь, чего я хочу,
Но я буду для вас добрым здоровьем,
Я очищу и укреплю вашу кровь.
Если вам не удастся найти меня сразу, не падайте духом,
Если не найдете меня в одном месте, ищите меня в другом,
Где-нибудь я остановился и жду.
На протяжении большей части своей жизни Уитмен напрягал все свои силы, чтобы заработать на хлеб насущный. В Вашингтоне он жил на зарплату клерка и скромные гонорары и тратил лишние деньги, включая подарки от друзей, на пропитание и лекарства для пациентов, которых он выхаживал. Он также посылал деньги своей овдовевшей матери и брату-инвалиду. Время от времени писатели из Америки и из Англии присылали ему денег, чтобы он мог свести концы с концами.

Кого оставят равнодушным эти вдохновенные строки:
Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этой почвы, из этого воздуха;
Рожденный здесь от родителей, рожденных здесь от родителей, тоже рожденных здесь,
Я теперь, тридцати семи лет, в полном здоровье, начинаю эту песню
И надеюсь не кончить до смерти.
Догматы и школы пускай подождут,
Пусть отступят немного назад, они хороши там, где есть, мы не забудем и их,
Я принимаю природу такою, какова она есть, я позволяю ей во всякое время, всегда
Говорить невозбранно с первобытною силой.

И немного дальше читаем:
Я не земля и не спутник земли,
Я товарищ и собрат людей, таких же бессмертных и бездонных, как я
(Они не знают, как они бессмертны, но я знаю).
Все существует для себя и своих, для меня мое, мужское и женское,
Для меня те, что были мальчишками, и те, что любят женщин,
Для меня самолюбивый мужчина, который знает, как жалят обиды,
Для меня невеста и старая дева, для меня матери и матери матерей,
Для меня губы, которые улыбались, глаза, проливавшие слезы,
Для меня дети и те, что рождают детей.
Скиньте покровы! предо мною вы ни в чем не виновны, для меня вы не отжившие и не отверженные,
Я вижу сквозь тонкое сукно и сквозь гингэм,
Я возле вас, упорный, жадный, неутомимый, вам от меня не избавиться.

Художественность поэтической строки — это не только смысл и значение слов, её составляющих. Это также несёт в себе и фонетика, ГЛАСНЫЕ, из которых эти слова состоят. Вот этот нерасторжимый союз двух названных компанентов и рождает ту гармонию, которая западает в сердце и доставляет нам эстетическое удовольствие. И Уолт Уитмен быд первоклассным мастером создавать такие гармонические сочетания. Само звучание ритмованных гласных в строке «Буря мглою небо кроет» уже рисует картину разыгравшейся пурги, и мои собеседники, не знавшие русского языка, услышав эти строки, сказали точно, что они пережают звуковую картину окружающего мира.

Второе издание «Листьев травы» выйдет в свет, тоже благодаря Фаулерам.

И ещё одна цитата из википедии:
«Вера Уитмена в предназначение Америки, которая должна явить пример для всего человечества, став обществом победившей социальной справедливости и великих триумфов духа, поколебалась после окончания Гражданской войны, когда он удостоверился во всевластии «дракона наживы» и с тревогой писал об угрозе, создаваемой плоским меркантилизмом, которому поддались соотечественники (книга публицистики «Демократические дали», 1871). Однако в целом оптимистическое мироощущение Уитмена не претерпело существенных перемен до конца его жизни…Считая, что его стих должен быть естественным, как дыхание, Уитмен решительно отверг каноничные поэтические формы, на которых, как он считал, лежит печать безжизненной литературности, и заложил основы новой поэтики, получившей исключительно интенсивное развитие на протяжении XX века, особенно в англоязычных странах. Одним из первых, кто оценил значение сделанного Уитменом для последующего движения поэзии, был И. С. Тургенев. Среди русских поэтов объективно наиболее близки к Уитмену Велимир Хлебников и В. В. Маяковский».
В 1883 году Н. Попов (в разных работах его называют то Н., то П. Попов, журнал доступен не всем) в «Заграничном вестнике» пишет: «Кто этот Уолт Гуитман? Это дух возмущения и гордости, Сатана Мильтона. Это Фауст Гете, но более счастливый, — ему кажется, что он разгадал тайну жизни; он упивается жизнью, какова она есть; и прославляет рождение, наравне со смертью, потому что он видит, знает , осязает бессмертие. Это всеиспытующий натуралист, приходящий в восторг при изучении разлагающегося трупа настолько же, насколько при виде благоухающих цветов».
Статья была сильно изрезана цензурой. Бедному Попову досталось со всех сторон. За переводы (и правда, далекие от оригинала) его отругал К. И. Чуковский. А за эти, пропущенные цензурой строки, он и вовсе угодил в тюрьму: «Он решительно отказы-вается сказать хоть одно слово в защиту эксплуатирующих классов. Немудрено после этого, что Уитмана …обзывают коммунистом, социалистом, безбожником и т. д.». Непросто у нас писать о Уитмене. Но это была первая серьезная русская статья о великом поэте. Спасибо вам, господин Попов! Не забыт у нас Уитмен, не забыты и вы.

Вот пара фрагментов из книги «Листья травы»:
Бей, бей, барабан
Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
В окна, — в двери, — ворвитесь, как буйная рать!
В торжественную церковь! — долой молящихся!
В школу! — долой школяров!
Прочь от невесты, жених, — не время тебе блаженствовать с нею,
Не время мирному пахарю мирно пахать и косить!
Так бешено гремишь ты, барабан, так яростно трубишь ты, труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Гряньте над грохотом города, над громыханием колес!
Что? для спящих готовы постели? Кто же заснет в эту ночь?
Не торговать, торгаши! Барышники, сегодня не барышничать!
Смеют ли говоруны говорить? Смеет ли петь певец?
Что? адвокат по-прежнему мямлит свою речь на суде?
Громче же, барабанная дробь! Кричи, надрывайся, труба!
Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Что за дело до молящих и плачущих, до перепуганных стариков!
Заглушите младенческий крик и материнские вопли!
Пусть даже мертвецы задрожат, непогребенные, ждущие гроба!
Вопите, кричите, трубы! Греми, роковой барабан!
(Из цикла „Барабанный бой»).
Ты, мальчишка из прерий
Ты, загорелый мальчишка из прерий,
И до тебя приходило в наш лагерь много желанного, жданного,
Хвалы и дары приходили, и сытая пища, пока, наконец, с новобранцами
Не прибыл и ты, бессловесный, в руках у тебя ничего,
но мы глянули один на другого.
И больше, чем всеми дарами вселенной, ты одарил меня.
А вот как Корней Чуковский оценивает творчество У. Уитмена:
«Постепенно поэзия Уитмэна входит в наш литературный обиход. И у себя на родине в последнее время он стал общепризнанным поэтом. В последнее время нет такой книги по истории американской словесности, где ему не отводили бы почетного места наряду с другими большими писателями. В последнем издании „Британской Энциклопедии», в Энциклопедии Чемберса, во всяких словарях и учебниках ему посвящены хвалебные статьи. Теперь его не принято бранить!
Русский писатель Бальмонт подхватывает эти метафоры:
— „Уитмэн — сам Водяной. Он — морской царь; пляшет, корабли опрокидывает…. Уольт Уитмэн есть Южный Полюс…. Уольт Уитмэн — размах. Он — птица в воздухе. Он — как тот морской орел, который зовется фрегатом: остро зрение у этой птицы, и питается она летучими рыбами и вся как бы состоит из стали: она как серп, как коса»,
«Реформатор духа, он одновременно включал в себя анархиста и социалиста, демократа и аристократа, но никто из этих людей не мог бы назвать его своим»
И. Платт

«В 1873 году поэта разбил паралич, до конца жизни он так и не выздоровел. Он все же продолжал писать и его произведения были наполнены оптимизмом и уверенностью. Поклонник его творчества, канадец Ричард Бёкк неоднократно навещал его в Нью-Джерси, они провели вместе почти четыре месяца в 1880 году, когда Бёкк взялся писать биографию поэта, изданную впоследствии в Филадельфии («Уолт Уитмен», 1883). Это дом в городе Кэмден (штат НьюДжерси), в котором прошли последние дни жизни этого великого поэта.

Один из последних стихов Уитмена, в котором он прощается с миром — «Прощай, моё Вдохновенье!».
Прощай, мое Вдохновенье!
Прощай, мой милый товарищ, моя дорогая любовь!
Я ухожу, а куда — и сам не знаю,
Не знаю, что ждет меня впереди, не знаю, встретимся ли мы
с тобою,
Так, значит, — прощай, мое Вдохновенье.

И ныне, в последний раз, дай мне оглянуться на минуту:
Все медленнее, все слабее тикает маятник в моей груди,
Пора уходить, надвигается ночь, скоро сердце перестанет
биться.

Долго мы жили вместе, радуя и лаская друг друга,
Какой восторг! — а теперь расставаться время настало
прощай, мое Вдохновенье!

И все же позволь — спешить я не буду,
Так долго мы жили друг с другом, засыпали вместе, сливаясь
почти воедино, в одно существо,
И теперь, если нам умереть, мы умрем вместе (да, нас никто
не разделит!).
Если нам уходить куда-то, навстречу неведомому, мы уйдем
вместе,
Быть может, мы станем богаче, счастливее и что-то познаем,
Может быть, ты ведешь меня ныне к моим самым высоким,
истинным песням (кто знает?),
Может быть, именно ты не даешь повернуть этот ключ
в роковой, последней двери — что же, в последний раз,
Прощай, — и привет тебе! — мое Вдохновенье.

26 марта 1892 года поэта не стало.

 



Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Михаил Зисманов: В лучах мировой славы

  1. Игорь Ю.: Маленькое дополнение (из лекции о цензуре в США)- {140 лет назад — — A.B.}
    1881 / Walt Whitman/ Leaves of Grass/ Запрещена в Массачусетсе.
    Книга (сборник поэм) “Листья травы” Уитмена почти сразу после издания была признана классикой американской литературы. Тем не менее, по требованию министра автор был уволен из министерства внутренних дел, а бостонский окружной прокурор в своем письме издателю писал, что книга представляет собой порнографическую литературу. …
    Книга была опубликована в соседней Пенсильвании в том же году.
    «»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
    То, что в Пенсильвании (Техасе, Аризоне, Каролине…) — классика, в Бостоне, Калифорнии,
    Вашингтоне, Вашингтоне D.C…. — порнография.
    Прошло больше 140 лет, а ВОЗ и ныне там.

  2. Маленькое дополнение (из лекции о цензуре в США).

    1881/Walt Whitman/Leaves of Grass/ Запрещена в Массачусетсе.
    Книга (сборник поэм) “Листья травы” Уитмена почти сразу после издания была признана классикой американской литературы. Тем не менее, по требованию министра автор был уволен из министерства внутренних дел, а бостонский окружной прокурор в своем письме издателю писал, что книга представляет собой порнографическую литературу. “Мы считаем, что эта книга подпадает под определения общих законов в отношении порнографической литературы и предполагает правомерность её изъятия как из оборота, так и пресечение дальнейшего издания».
    Книга была опубликована в соседней Пенсильвании в том же году.

  3. У. Уитмен
    “…Подросток, удравший из дому, экипаж богача, расфуфыренный
    франт, жених, увозящий невесту тайком от родни,
    Торгаш, что спешит спозаранку на рынок, погребальные дроги,
    мебель, что перевозится в город, а другая — из города,
    Они проходят, и я прохожу, и все проходит, и никто никому
    не помеха,
    Я никого не отвергну, все будут дороги мне…”
    Мощь его стихов становится соразмерной мощи быстро разивающегося, гигантского государства. «Листья травы» — поэма, которую он писал и переписывал, издавал и дополнял до конца своей жизни… Она-то и принесла УИТмену мировую известность…”
    P.S.
    Манхэттенские прогулки. Путеводитель по Нью-Йорку
    Миргородский А., Зисманов М.
    Остров Манхэттен — лицо и сердце Нью-Йорка. Здесь почти четыре века назад началась его история. И тому, кто хочет узнать Нью-Йорк (и Америку -а.в.)), прежде всего надо побродить по Манхэттену…

Добавить комментарий для Игорь Ю. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.